Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterА. П. Лопухин. Библейская история Ветхого Завета
(От избрания Авраама до смерти Иосифа и заключения патриархальной эпохи)
VII. Избрание Авраама.
Переселение его в землю Ханаанскую и жизнь его в этой стране.
Завет Бога с Авраамом и обетование сына. [1].
В южной части Месопотамии, в так называвшейся в древности Халдее, на правом берегу Евфрата, верстах в десяти от него находится деревня Мугейр, основанная на развалинах древнего города, остатки которого видны еще и теперь. Город этот, как видно по надписям на памятниках, был Ур, называвшийся по месту своего положения Халдейским. В древнее время он находился гораздо ближе к берегу Персидского залива, от которого теперь отделяет его большая полоса наносной земли, и вел обширную морскую торговлю. Местность кругом была плодородная, промышленность оживленная и население (по преимуществу кушитского происхождения), отличавшееся мирным промышленным характером, пользовалось полным благосостоянием и стояло на высокой ступени цивилизации. Особенно развито у них было строительное искусство, и остатки больших сооружений и теперь возбуждают удивление в исследователях. Необычайная прозрачность воздуха, в котором звезды скорее пылают, чем просто светят, дала повод к раннему наблюдению над небесными светилами, и астрономия с сродной ей астрологией была любимым предметом особого класса ученых, которые занимались также изучением математики, законодательств и способов государственного управления. Письменность уже хорошо была известна, и существовали даже целые библиотеки, хотя вместо книг служили глиняные доски с изображенными на них письменами. Из промышленных искусств известны были особенно производство тканей, обработка металлов и гравирование. К несчастию, вся эта богатая цивилизация насквозь пропитана была самым грубым идолопоклонством с неразлучным с ним нечестием. Вместо жертвенников истинному Богу, повсюду возвышались храмы и капища идолам, служение которым часто принимало грубо чувственный и постыдный характер. Главными божествами считались солнце и луна, за которыми следовали другие второстепенные божества, как меньшие планеты и звезды. Им строились храмы, посвящались города, делались с них изображения, получавшие значение домашних богов (терафимы), которым вверялось охранение благосостояния отдельных семейств. В эту-то страну идолопоклонства переселился один из послепотопных патриархов, именно сын Нахора — Фарра. Отдаленным предком его был Евер, который происходил по прямой линии от Сима, сына Ноева. Происходя От такого славного рода и будучи прямым его представителем, Фарра крепко держался отеческих преданий: хранил не только истинную веру в Бога и связанное с нею обетование, но и все законы Ноевы. Неизвестно, что именно побудило его переселиться в Халдею; но, во всяком случае, известно, что он поселился в Уре и жил там значительное время. У него образовалось там собственное семейство, состоявшее из трех сыновей — Аврама, Нахора и Арана, которые в свою очередь поженились, и у последних двух были свои дети, а жена Аврама Сара (сестра ему по отцу, но не от родной матери) была бесплодна.
Положение этого семейства в идолопоклоннической стране несомненно было тяжелое. Кругом царило самое омерзительное идолослужение. Самый Ур Халдейский был даже центром местного идолопоклонства и славился своими храмами идолам, среди которых самым почитаемым была луна. Все это так тяготило благочестивое семейство Фарры, что он, не видя возможности долее оставаться в идолопоклоннической и нечестивой стране, жители которой быть может к тому же враждебно относились к нему за его истинную веру и непоклонение идолам, намеревался совсем оставить ее и переселиться в землю Ханаанскую.
Но различные связи со страною все-таки удержали его от этого, и он переселился лишь в другой халдейский город Харран, где и остановился. Между тем, окружающая среда не осталась без влияния и на это благочестивое семейство: сам Фарра к концу жизни по-видимому поддался идолопоклонству (1 Нав. 24:2), и, таким образом, опасность угрожала вере даже и в этом благочестивом семействе. Тогда Господь определил взять из этого семейства человека, чтобы сделать его Своим избранным орудием в деле сохранения истинной религии в мире. Божественный выбор пал на Аврама. Это был несомненно самый верующий и благочестивый член в семействе, и, по иудейскому преданию, он еще в детстве проявил необычайную преданность истинной религии. Будучи еще отроком, Аврам, при виде окружающего его грубого идолопоклонства, тревожно занят был великим вопросом, право ли поступают люди, боготворя небесные светила. Однажды, говорит предание, озирая землю и взглянув на небо, отрок Аврам начал думать, кто бы мог сотворить все это. Вот взошло солнце во всем своем блистательном великолепии, и он подумал, что должно быть это и есть Создатель всего, и он поклонился ему и боготворил его целый день. Когда, однако же, с наступлением вечера, солнце закатилось, Аврам усомнился, чтобы так мог помрачаться Создатель всего. Но вот на востоке поднялась в своем чарующем блеске луна, и вокруг ее засверкали бесчисленные звезды. «Поистине, закричал отрок, это творец вселенной, и звезды его слуги!» и он поклонился луне и обоготворил ее. Однако же и луна медленно скатилась на запад, звезды померкли, и вновь на восточном небосклоне поднялось дневное светило. Тогда сказал Аврам: «Нет, не может быть, чтобы какое-нибудь из этих небесных светил могло быть создателем мира; они повинуются только воле Невидимого, которому они и обязаны своим существованием: Его-то отселе я и буду только боготворить, Ему-то я и буду только поклоняться». И этой истинной веры он неизменно держался до того момента, когда Промысл Божий сделал его своим избранником.
И сказал Господь Авраму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего, и из дома отца твоего, (и иди) в землю, которую Я укажу тебе». Чтобы ободрить его в этом подвиге, Господь тотчас прибавил великое обетование: «И я произведу из тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение. И благословлю благословящих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные». Авраму было в это время семьдесят пять лет от роду, он был женатый человек и, хотя не имел детей, все-таки уже вполне устроился на своей родине; поэтому, чтобы оставить все и идти в неизвестную землю, требовалась сильная вера в голос откровения. Но Аврам был силен верою, в доме отца он мужественно боролся против вторжения идолопоклонства, и теперь, слыша такое великое обетование, выше которого в патриархальное время и для верующего человека ничего и не могло быть, он «верою повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная куда идет» (Евр. 11:8). Взяв свою жену и племянника Лота (оставшегося сиротою после своего отца Арана) и захватив свои стада с состоящими при них домочадцами, Аврам переправился на правый берег Евфрата и направился по сирийской пустыне в Дамаск, где нашел себе верного слугу Елеазара, и затем, перейдя реку Иордан, вступил в землю Ханаанскую и раскинул свой шатер у дубравы Море, близ Сихема, в одном из самых благодатных мест страны. И там ему вторично явился Господь и подтвердил, что Он отдаст эту землю потомству Аврама, в память чего Аврам воздвиг там жертвенник Господу. Туземцы хананеи не особенно дружелюбно встретили пришельца, прибывшего пользоваться их пастбищами, и поэтому Аврам принужден был двинуться дальше к югу и там, остановившись между Вефилем и Гаем, воздвиг еще жертвенник Господу. Пребывание в этой гористой местности делало его безопасным от хананеев, занимавших более богатые пастбища на низменностях, но местность эта была скудна для прокормления стад. Он поэтому двинулся еще дальше к югу, пока полный голод не вынудил его совсем оставить обетованную землю и идти в житницу древнего мира — Египет [2].
Египет в это время находился уже на высокой ступени цивилизации. На берегах Нила уже возвышались величественные пирамиды, как они возвышаются и теперь; были даже и памятники, свидетельствовавшие об исторической древности страны. Неограниченный правитель (фараон) принимал от своего народа божеские почести, как прямой потомок богов. Науки и искусства процветали, и имелась уже значительная литература по разным отраслям знания, а особенно по анатомии и медицине. В больших богатых столицах и городах возвышались многочисленные храмы и обелиски, обложенные полированным гранитом, и повсюду можно было видеть множество сфинксов и всевозможных статуй и идолов — из камня, золота, серебра, бронзы и слоновой кости. Богатейшие и всячески разукрашенные живописью и скульптурой гробницы с покоящимися в них набальзамированными покойниками (мумиями) представляли собою целые «города мертвых». Кругом кипела самая бойкая и цветущая общественная жизнь. Фараонов дворец в Мемфисе кишел всевозможными жрецами и волхвами, состоявшими в качестве приближенных советников фараона. Знатные вельможи жили в великолепных домах, наполненных всякой челядью, всевозможными слугами и рабами, и вся окружающая жизнь свидетельствовала о том, что Египет по справедливости заслужил название «страны чудес». Все это, несомненно, должно было немало поразить Аврама (хотя он и видел нечто подобное на своей родине, в Халдее); но он, однако, уже и раньше немало наслышался о Египте и даже отчасти знаком был с характером правления и нравами страны. Поэтому, вступая в нее, он нашел нужным принять некоторые предосторожности. Так, зная безграничный произвол и деспотический характер царей ее — фараонов, он согласился с Сарой, чтобы она выдавала себя только за сестру его, так как иначе в случае, если она понравится фараону, египтяне убьют ее мужа, что и действительно случалось, как показывают памятники древнего Египта. Предосторожность оказалась не напрасной. Красивая Сара понравилась фараону, и он взял ее в дом свой, а своего мнимого шурина наделил богатыми подарками — «мелким и крупным скотом, и ослами, и рабами, и рабынями, и лошаками, и верблюдами». Но «Господь поразил фараона тяжкими ударами за Сару, жену Аврамову», так что он вынужден был возвратить ее мужу и велел им оставить его страну.
По оставлении Египта Аврам опять поселился в окрестностях Вефиля, где он возобновил свое богослужение, «призывая Господа». Между тем стада Аврама и его племянника Лота умножились так, что им стало недоставать пастбищ, пастухи того и другого начали заводить из-за пастбищ споры и ссоры между собой, да и сам Лот, видимо, начал стремиться к независимости от своего дяди [3]. Это было новое испытание веры Аврама, и он не посрамил ее. Он предложил Лоту избрать себе лучшую часть пастбищ, которую тот и избрал, взяв себе всю богатейшую окрестность иорданскую, страну, которая «вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская». Сам Аврам, веруя в лучшие обетования, остался на скудных пастбищах Вефиля, и за эту веру, соединенную с самоотвержением, Господь наградил его третьим обетованием: «Возведи очи свои, сказал ему явившийся Господь, и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу, и к югу, и к востоку, и к западу. Ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки. Я сделаю потомство твое как песок земный; если кто может сосчитать песок земный, то и потомство твое сочтено будет. Встань, пройди по земле сей в долготу и в ширину ее: ибо Я тебе дал ее (и потомству твоему навсегда)». Аврам двинул свой шатер и поселился у дубравы Мамре в Хевроне. Это было третье место стоянки Аврама в земле обетованной, и оно сделалось обычным местом его пребывания там.
Между тем Лот, отделившись от своего дяди Аврама, поселился в нижней части долины иорданской, которая в то время занята была пятью богатыми городами. Города эти Содом, Гоморра, Севоим, Адма и Бела (или Сигор) составляли союз пятиградия; каждый из них имел своего особого царя, но во главе их стоял царь Содомский. Население этих городов отличалось возмутительным растлением нравов и порочностью, омерзительными и противоестественными пороками. Но помимо этого нравственного нечестия, тревожившего еще не совсем испорченную совесть Лота, его неожиданно постигло страшное бедствие. Города эти платили дань Хедорлаомеру, царю Елама, одного из государств, соседних с Месопотамией [4]. В тринадцатом году своего подчинения они восстали, отказались платить дань, и Хедорлаомер с тремя союзными царями двинулся для их усмирения и наказания. Против него выступил царь Содомский в союзе с четырьмя царями других городов долины. Войска враждующих сторон встретились в долине Сидлим, изобилующей множеством смоляных ям. Содомляне были разбиты и обращены в бегство, цари Содомский и Гоморрский попадали в ямы и погибли, а остальные убежали в горы. Победители захватили все имущество Содома и Гоморры с запасами их, и с большою добычею и множеством пленных двинулись в обратный поход. Среди пленников оказался и Лот, который в это, время жил в Содоме. Когда до Аврама дошло известие о таком бедствии его племянника, он немедленно вооружил своих рабов в числе 318 человек и в союзе с соседними дружественными племенами бросился в погоню за неприятелем. Застигнув его у Дана (в северной части Палестины), он с двух сторон ночью напал на беспечных победителей, разбил их, обратил в бегство, освободил всех пленных вместе с Лотом, своим племянником, и возвратил всем отнятое обратно имущество, отказавшись сам даже от подарков, принесенных ему в благодарность за освобождение новым царем Содомским.
Возвращение Аврама с этой победы ознаменовалось одним весьма замечательным событием [5]. Навстречу ему среди других вышел Мелхиседек, царь Салимский, с хлебом и вином. Это был в то же время «священник Бога всевышнего», и он благословил Аврама именем Бога всевышнего, а Аврам дал ему десятую часть из всего. Неожиданное появление и исчезновение Мелхиседека окружает его личность необычайною таинственностью. Что он был вместе и царем, и священником, это совершенно согласно с патриархальным состоянием древнего общества; но его священство, по-видимому, было выше обычного священства главы семейства, как это видно из необычайного почтения, оказанного ему Аврамом. Отсюда он сделался поразительным прообразом великого Первосвященника Нового Завета, а его история показывает, что истинная вера сохранялась еще и вне избранного семейства.
Как ни полна была победа Аврама, но она могла повлечь за собой лишь страшное мщение со стороны разбитого царя, и потому теперь Аврам более чем когда-либо нуждался в нравственном ободрении. И Господь в четвертый раз явился ему [6] и сказал: «Не бойся, Аврам, Я твой щит; награда твоя будет весьма велика». В ответ на жалобу о бездетности со стороны Аврама, Господь дал ему обещание о многочисленном потомстве. «Посмотри на небо, сказал ему Господь, и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их. Столько будет у тебя потомков». «Аврам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность». Великое обещание было подтверждено заветом, заключенным по обряду того времени при посредстве рассеченных животных, и во время напавшего на Аврама глубокого сна Господь сделал откровение о дальнейшей судьбе его потомства, именно, «что оно в течение четырехсот лет будет в рабстве и унижении в чужой земле, но выйдет оттуда с большим богатством, возвратится в землю обетованную, и она отдана будет ему во владение — «от реки Египетской до великой реки Евфрата».
Все эти обетования требовали от Аврама великой веры, потому что осуществлению их противоречила действительность. Аврам уже приближался к преклонным летам, а все еще был бездетным. Бесплодная и менее участия принимавшая в этих обетованиях Сара, чтобы не оставить своего мужа совершенно без потомства, отдала ему свою служанку Агарь египтянку, в наложницу [7]. Последняя, однако, скоро возбудила ревность в своей госпоже, и Сара стала притеснять ее, так что она убежала от нее в пустыню. Но там явился ей «ангел Господень», который велел ей возвратиться к госпоже своей и покориться ей, обещав ей в то же время многочисленное потомство от имеющего родиться у нее сына Измаила. «Он будет, сказал ангел, между людьми как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих». Авраму было уже восемьдесят шесть лет, когда Агарь родила ему сына Измаила, но его вера должна была испытываться еще в течении четырнадцати лет, когда опять подтверждено ему было прежнее обетование новым торжественным уверением в многочисленности потомства, в знак чего Господь повелел ему отныне называться Авраамом — «Отцом множества народов», а Саре дал имя Сарры, как матери многочисленного потомства. Но вера Авраама как бы отчасти уже поколебалась: «он пал на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам в себе: неужели от столетнего будет сын? и Сарра, девяностолетняя, неужели родит?» и просил, чтобы хотя жив был Измаил. Тогда Господь сказал ему: «именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя Исаак (смех). И завет Мой поставлю с Исааком, которого родит тебе Сарра в сие самое время на другой год». Видимым знаком включения в этот торжественный завет с Богом был установлен в это время обряд обрезания [8], который заповедано было совершать в восьмой день над каждым новорожденным младенцем мужеского пола и над всеми рабами при покупке их. Все семейство Авраама со всеми домочадцами и рабами было тогда же приобщено к завету чрез совершение обрезания над ними.
VIII. Богоявление у дуба Мамрийского.
Гибель городов в долине Сиддим.
Высшее испытание веры Авраама и последние дни его жизни. [9].
После подтверждения завета с Богом, Авраам делается вполне «другом Божиим» и живет в постоянном и ближайшем общении с Ним. Но в то время, как возрастала и крепла вера и благочестие избранного патриарха, возрастало и усиливалось безверие и нечестие тех злых и беззаконных городов, среди которых обитал его племянник Лот. Быстро переполняя чашу своего беззакония, они, наконец, навлекли на себя страшный гнев Божий.
Когда Авраам однажды в знойный день сидел при входе в шатер свой у дубравы Мамрийской, он увидел трех странников, которых он с истинно патриархальным радушием просил зайти к себе и отдохнуть от дневного зноя и усталости, и предложил им обычное на востоке гостеприимство, освежив им водой ноги и подкрепив их силы хлебом и мясом нарочно убитого теленка. Но это были не простые странники, а в лице их Сам Господь с двумя служащими Ему ангелами. Авраам скоро узнал истинное достоинство своих посетителей, особенно когда они, спросив о Сарре и укорив его за неверие в возможность рождения сына, вновь подтвердили обетование, назначив даже время для его исполнения. Затем они пошли по направлению к Содому, и когда Авраам провожал их от себя, он удостоился откровения от них о том страшном суде, который они намерены были произвести над беззаконными городами за грехи их. Так открыта была истина, что Бог подвергает Своему карающему суду грешников даже в этой жизни. Но Авраам своей верой постиг и другую истину, что праведник имеет дерзновение ходатайствовать за грешников. И вот Авраам начал вести беседу с Господом о помиловании Содома, и получил обещание, что Господь помиловал бы весь город, если бы в нем оказалось хоть пятьдесят, или тридцать, двадцать, или даже десять праведников. Но в беззаконных городах не оказалось и такого малого количества праведных, и потому казнь их была неизбежна.
Авраам с грустью возвратился в свой шатер, а двое ангелов-странников отправились в Содом, где встретил их Лот и по примеру дяди своего Авраама оказал им радушное гостеприимство. Но жители Содома, обезумевшие от необузданной похоти, даже накануне своей гибели не остановились перед оскорблением странников своим похотливым и развратным буйством, и тем ускорили свою заслуженную погибель [10]. Ангелы объявили Лоту о причине и цели своего страшного посещения и повелели ему известить об этом всех своих родных и вместе с ними бежать из города. Но даже зятьям его показалось, что он шутит, да и сам Лот медлил. Тогда ангелы, повелев ему взять свою жену и двух дочерей, насильно вывели их за город и повелели бежать в гору, бежать не оглядываясь. Но даже и тогда он не мог совершенно оторваться от места, к которому привязывали его житейские связи, и упросил, чтобы для него пощажен был хоть один из пяти городов долины, маленький Бела, в котором и спасся Лот. При восходе солнца Лот достиг этого города, ставшего называться Сигором, и в этот же день совершилась страшная казнь над остальными четырьмя городами долины — Содомом, Гоморрой, Адмой и Севоимом. С неба полилась разрушительная лава из серы и огня, и на следующий день на том месте, где были беззаконные города, курился лишь смрад и дым, «как дым из печи», и вместо суши волновалось желто-мутное серное озеро, известное теперь под названием Мертвого моря. Во время совершения этой казни жена Лота не могла побороть своего преступного любопытства и, вопреки повелению ангелов, оглянулась на место своих мирских привязанностей и тотчас же, в предостережение всем озирающимся на нечестивые дела мира сего уже после отречения от него, «стала соляным столбом». Сам Лот, хотя и спасенный от гибели, подобно Ною, после потопа предался опьянению. Две дочери его, думая, что весь остальной человеческий род погиб, воспользовались этим его состоянием для восстановления рода, и у них родились сыновья Моав и Бен-Амми, ставшие родоначальниками двух народов, называвшихся по их имени моавитянами и аммонитянами.
Ужасная казнь Божия над беззаконными городами побудила Авраама на время удалиться от их смрадного соседства, и он на время оставил дубраву Мамрийскую и подвинулся дальше к югу от Вирсавии, которая стала после этого считаться последней границей обетованной земли на юге. Тут, между прочим, он оказался во владениях филистимского царя Авимелеха [11], с которым повторилась та же история, которая была уже с фараоном египетским, и Авимелех вынужден был возвратить Сарру ее мужу и с подарками выпроводил его за пределы своего владения, причем заключил с ним особый договор касательно пользования колодцами для пастбищ.
Наконец пришло время, когда должно было исполниться великому обетованию, полученному Авраамом от Господа. Аврааму было сто и Сарре девяносто лет, когда у них во время стоянки в Вирсавии родился давно желанный сын — Исаак, который и обрезан был в восьмой день по установлению [12].
В память отнятия Исаака от груди Авраам сделал большой пир; но тут Сарра заметила, что Измаил, сын ее презренной рабыни, насмехается над ее Исааком и, несмотря на нежелание Авраама, настояла на том, чтобы он выгнал Агарь с ее сыном из дома, и Авраам проводил их в пустыню, прилегающую к Вирсавии. Там, по истощении запаса воды, Агарь, истомленная жаждой и зноем, отчаялась в спасении и, не желая видеть смерти своего сына, положила его под кустом, а сама села поодаль и начала горько плакать. Тогда опять явился ей на помощь ангел Господень, указал ей колодезь с текучей водой и повторил обетование, что от сына ее произойдет великий народ. Чудесно спасенный от гибели, Измаил «вырос, и стал жить в пустыне, и сделался стрелком из лука». Он жил в пустыне Фаран, на пространстве между Палестиной и горой Хоривом (в местности, которая и доселе составляет безраздельную собственность его потомков — бедуинов аравийских), и мать его «взяла ему жену в земле египетской».
Как ни тяжело было испытание, которому подвергся Авраам, когда он вынужден был лишиться своего побочного сына Измаила, но вскоре ему предстояло еще более тяжкое испытание, которое в случае непоколебимости его веры и послушания должно было окончательно закрепить за ним высокое звание отца верующих. Это испытание состояло в повелении Божием принести в жертву своего единственного, так долго ожидавшегося сына Исаака, того, на ком основывались все надежды Авраама и все данные ему великие обетования! [13]. Повеление дано было во всей его ужасающей ясности, без малейшего намека на возможность отмены. Бог сказал Аврааму: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе». И Авраам не поколебался даже перед такой великой для него жертвой. Он «встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих, и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения и, встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог». По преданию, Исааку было в это время уже двадцать пять лет. Чрез три дня пути они достигли назначенной местности и увидели гору, на которой должно было принести Исаака в жертву. Оставив своих слуг позади, Авраам взял Исаака и с ним вдвоем отправился на роковую гору, сам неся жертвенный нож и огонь, а Исаака заставив нести дрова для жертвоприношения. «И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой, вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе». По достижении назначенного места, Авраам устроил жертвенник, положил на него дрова, связал изумленного, но беспрекословно повиновавшегося Исаака и положил его на жертвенник. Вот уже поднят жертвенный нож для заклания, как вдруг ангел Господень удерживает руку Авраама и говорит ему, что он вполне доказал непоколебимость своей веры, не пожалев даже сына своего возлюбленного, и Авраам с облегченным и ликующим сердцем принес в жертву овна, запутавшегося неподалеку от него рогами в чаще. Ввиду такого безграничного послушания воле Божией, Аврааму не только повторены были все прежние обетования, но и в первый раз подтверждены клятвой, что Бог «благословляя благословит его и умножая умножит семя его как звезды небесные и как песок на берегу моря, и благословятся в семени его все народы земли за то, что он послушался гласа Божия». И Авраам, еще более укрепленный в вере, возвратился в Вирсавию.
После жертвоприношения Исаака Авраам еще жил много лет, но остальная жизнь его была мирным пользованием плодами своей веры и упования и не представляет выдающихся событий. Чрез несколько лет Сарра, будучи ста двадцати семи лет от роду, скончалась [14], и это единственная женщина, лета которой обозначены в св. Писании. Исааку в это время было тридцать семь лет, и он жил со своим отцом в Хевроне. Авраам хотел с честью похоронить свою покойную жену, но во всей земле обетованной у него не было собственной земли «ни на стопу ноги». Вследствие этого он принужден был купить землю у хеттеян и, заплатив 400 сиклей серебра за поле с пещерой Махпела, неподалеку от дубравы Мамрийской, похоронил в той пещере долго оплакивавшуюся им Сарру.
Через три года после смерти Сарры, Авраам решил восполнить убыль в своем семействе женитьбой Исаака [15]. Его искренним желанием было, чтобы сын его женился не на испорченной хананеянке, а на ком-нибудь из ближайшего родства. С этою целию он снарядил своего верного раба Елеазара, чтобы он отправился на его родину и там нашел жену для Исаака. Взяв с раба клятву, Авраам отпустил его, и история встречи невесты для Исаака и заключения брачного союза с ней представляет яркую картину нравов того патриархального века. Прибыв в указанную страну, именно в город Харран, раб Авраамов случайно встречает «девицу, прекрасную видом, деву, которую не познал муж». Он невольно обратил на нее внимание, попросил у нее воды напиться, и когда та оказалась настолько услужливой, что не только напоила его самого, но потрудилась начерпать воды и его верблюдам, то после этого он уже не мог упустить ее из вида: телесная красота и душевная доброта приковали его к ней. Он тут же подарил ей золотую серьгу весом полсикля и два запястья на руки ей, в десять сиклей золота. Расспросив, чья она дочь и есть ли у них место для ночлега, и, получив в ответ от удивленной и обрадованной подарками доброй девушки, что у них «много соломы и корму, и есть место для ночлега», он отправился в дом отца ее, которым оказался Вафуил, племянник Авраама, от его родного брата Нахора, и тут же сейчас высказал свое желание. Родители девицы и принимавший в ней особенное участие брат ее Лаван, видя серьезность поручения раба, а равно и богатство его господина, ничего не жалеющего для своего любимого сына, согласились на брак; спросили Ревекку (как звали девицу), согласна ли она? и когда та выразила свое полное согласие — брак был заключен. Родители и родственники девицы получили подарки; хотели было еще подержать у себя в доме Ревекку «дней хотя десять» , но так как Елеазару нельзя было медлить, то они распростились с дочерью, и «благословили ее и сказали: сестра наша! да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потомство твое жилищами врагов твоих!» После этого Ревекка отправилась с рабом и с несколькими служанками в путь. Когда путники приближались к цели своего путешествия, Исаак случайно вышел в поле «поразмыслить». Ревекка, увидев его, и узнав, кто это, смутилась, «взяла покрывало и покрылась». Узнав от раба все обстоятельства, при которых он выбрал для него привезенную девицу, Исаак «ввел ее в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по Сарре, матери своей».
Из последующей жизни Авраама известно только, что он взял себе еще жену Хеттуру, от которой имел шесть сыновей [16]. Но Хеттура была скорее его наложницей, так как все свое имущество Авраам завещал своему сыну Исааку, «а сынам наложниц дал подарки и отослал их еще при жизни своей на восток, в землю восточную». И затем библейская летопись сообщает, что Авраам «скончался, и умер в старости доброй, престарелый, насыщенный (жизнию), и приложился к народу своему». Он умер ста семидесяти пяти лет и погребен был своими сыновьями Исааком и Измаилом в пещере Махпеда, — в той самой, где лежали останки его подруги жизни Сарры.
Так окончил свою жизнь этот великий и славный избранник Божий. Среди избранных сосудов Божиих много великих и праведных мужей, но выше их всех по своей вере и праведности стоит духовный родоначальник человеческого рода, отец верующих и друг Божий — патриарх Авраам. Вся его жизнь показывает, что его вера не была простым внешним исповеданием, но деятельным началом всего, его бытия. Никогда у него не возникало сомнения касательно слова и обетования Божия, хотя бы исполнение его казалось для человеческого разума совершенно невозможным. «Верою, говорит апостол, Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака (своего единственного сына, от которого должны были произойти все обещанные ему потомки), ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресит» (Евр. 11:17—19). Ни к кому еще не прилагалось в такой силе выражение, что он «веровал в Господа», т.е. всецело уповал на Него, упокоивая свой дух в этой вере, как дитя покоится на руках матери своей. И вот такая вера была вменена ему в праведность, потому что она составляет главный источник, из которого может возникать праведность. «Авраам слушался голоса Господня, соблюдал Его повеления, уставы и законы» (Быт. 26:5). Отсюда он навсегда останется высшим образцом верующего человека, и в примере его могут черпать вдохновение святых чувств веры и надежды люди всех народов и веков. Недаром память его свято чтится народами трех величайших религий мира — иудейства, христианства и ислама. — Несмотря однако же на величие его веры и упования, о нем можно сказать то же, что сказано и о многих других подобных ему праведниках: «Все сии умерли в вере, не получив обетований; а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле» (Евр. 11:13).
Древние иудейские предания восхваляют необычайные познания и мудрость Авраама и говорят, что он был наставником единобожия у халдеев, и египтян впервые научил астрономии и математике. Имя его доселе сохраняется в памяти арабов, которые называют его «эл-халил» — «другом (Божиим)».
IX. Исаак и его сыновья. [17]
Первые годы семейной жизни Исаака прошли еще при жизни его престарелого отца патриарха. Он был единственным наследником всех обетований Авраама, но и он, подобно отцу своему, должен был подвергнуться испытанию в своей вере. Жена его Ревекка была бездетна в течение двадцати лет, но он не отчаивался и молился Господу. «И Господь услышал его, и зачала Ревекка, жена его». Пред самыми родами случилось нечто необычное, встревожившее Ревекку; но она успокоена была откровением, что у нее родятся два сына-близнеца, «и два различных народа произойдут из утробы ее», «один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему», т.е. что вопреки обычному порядку первородный не будет владеть правом первородства, с которым соединялись все великие обетования, данные потомству Авраама. Откровение это глубоко запало в душу Ревекки и послужило руководством для нее в последующей жизни.
Ревекка действительно разрешилась двумя близнецами [18]: «первый вышел красный, весь как кожа косматый, и нарекли ему имя Исав (косматый); потом вышел брат его, держась рукою своею за пяту Исава; и наречено ему имя Иаков (т.е. держащийся за пяту)». Сообразно с этим оказался и характер братьев-близнецов. Когда они выросли, «Исав стал человеком искусным в звероловстве, человеком полей, а Иаков человеком кротким, живущим в шатрах». Как нередко бывает, родители относились с некоторым пристрастием к избранным любимцам, и замечательно, что спокойный, кроткий Исаак больше любил смелого, отважного зверолова, между тем как Ревекка особенно любила скромного и нежного Иакова.
Последний, вероятно, скоро узнал от своей матери о бывшем ей откровении касательно будущей судьбы братьев, и стал выжидать удобного случая для заявления своих прав на первородство. Случай скоро представился. Однажды Исав пришел с поля усталый и голодный, и увидев, что Иаков сварил кушанье из чечевицы (и теперь составляющей любимое кушанье в Сирии и Египте), он стал настойчиво просить у него дать ему поесть этого «красного». Голод его был так силен, что когда Иаков заметил ему, чтобы он продал ему за это кушанье свое первородство, то Исав даже не обратил внимания на предложение Иакова и в нетерпении заметил: «вот я умираю, что мне в этом первородстве?» Исав знал, что с первородством он продавал все свои духовные преимущества и все права на обладание землею обетованной. Но по своей дикой и грубой натуре он, видимо, не придавал никакого значения первым, а что касается последних, то быть может надеялся возвратить их себе при помощи благосклонности к себе отца и даже прямым насилием над кротким братом, и таким образом он из-за удовлетворения своего голода продал свое первородство за «красную» чечевицу, отчего и «дано ему прозвание: Эдом» (красный).
Между тем, в стране наступил один из тех голодных годов, которые и прежде вынуждали патриархов выселяться для пропитания в соседние, более плодородные страны. Исаак решил последовать примеру своего отца патриарха и хотел переселиться в Египет, но ему запрещено было, и он провел голодный год в пределах филистимского царя Авимелеха, где с ним и с Ревеккой повторилась та же история, которая была и с Авраамом [19]. Именно, он выдавал Ревекку за свою сестру, но когда открылась правда, Авимелех (вероятно сын Авраамова современника того же имени) оказал ему особенное покровительство и почтение.
Благодаря этому Исаак мог начать более оседлую жизнь и приступил к земледелию. «И сеял Исаак в земле той, и получил в тот год ячменя во сто крат: так благословил его Господь. И стал великим человек сей, и возвеличивался больше и больше до того, что стал весьма великим. У него были стада мелкого и стада крупного скота и множество пахотных полей». Но филистимляне скоро стали завидовать его богатству, начали притеснять его, зарывали колодцы, вырытые Авраамом, и вообще заводили ссоры, вынудившие, наконец, Исаака выселиться отсюда в Вирсавию. Там в подкрепление ему явился Господь, подтвердивший ему Свое благословение и обетование, и Исаак устроил там жертвенник, и призвал имя Господне. Увидев правоту Исаака и раскаявшись в несправедливых притеснениях ему, царь филистимский Авимелех прибыл к нему с извинением, и между ними, на сделанном Исааком пиршестве, заключен был клятвенный союз, около того же самого колодца, около которого некогда заключали свой союз отцы их (Вирсавия).
Тихая семейная жизнь Исаака скоро была возмущена непослушанием его любимца, сына Исава, который без благословения родителей в сорокалетнем возрасте женился на двух хананеянках, вступив таким образом в родство с идолопоклонниками. «И они были в тягость Исааку и Ревекке». Но скоро предстояло ему еще более тяжкое семейное испытание. С приближением преклонных лет, у него ослабело зрение, и он нашел благовременным совершить торжественное благословение для передачи связанных с ним обетований своему потомству [20]. По установившемуся обычаю, право первородства он, конечно, намеревался передать Исаву, как старшему сыну, и сказал ему, чтобы он по этому случаю приготовил кушанье из собственной дичи. Исав, едва ли сообщил ему о продаже своего права первородства, а Иаков, в свою очередь, не смел открыто высказывать своих притязаний на это право.
Неизвестно, знала ли об этом и Ревекка, но только она, услышав о намерении Исаака, решила употребить хитрость, чтобы посредством ее доставить благословение на первородство своему любимцу Иакову. По ее совету, он должен был надеть одежду своего брата, пропитанную запахом ароматических трав и кустов, среди которых приходилось проводить свою жизнь зверолову, и покрыть свое тело косматой шкурой, чтобы для осязания быть похожим на брата; сама же Ревекка обещала приготовить такое кушанье из домашних молодых животных, которое Исаак едва ли мог отличить от ожидаемого им кушанья из дичи Исава. Иаков колебался, боясь проклятия от отца в случае обнаружения обмана; но Ревекка убедила его, что она на себя примет даже проклятие. Иаков приступил к делу; но какой трепет испытывал он, когда старец отец, удивившись слишком скорому возвращению Исава и приготовлению кушанья, подозвал явившегося за благословением к себе для того, чтобы осязанием удостовериться в том, действительно ли это Исав. Старец ощупал косматый покров на руках Иакова и в недоумении заметил: «голос, голос Иакова; а руки, руки Исава». Но запах охотничьей одежды окончательно рассеял сомнения престарелого патриарха; он поел кушанья, выпил вина, велел поцеловать себя и затем благословил Иакова — благословением первородства: «Да даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли, и множество хлеба и вина. Да послужат тебе народы, и да поклонятся тебе племена; будь господином над братьями твоими, и да поклонятся тебе сыны матери твоей; проклинающие тебя — прокляты; благословляющие тебя — благословенны!» Но замечательно, что в этом благословении есть лишь слабый намек на великое обетование Аврааму, именно, что в нем и его семени благословятся все народы земли. Исаак, воображая, что он благословляет Исава, очевидно, считал его не вполне достойным для унаследования всей полноты благословения, и, таким образом, Иаков и Ревекка не вполне достигли того, чего добивались.
Едва удалился мнимый Исав, получивший благословение первородства, как за получением его явился и действительный Исав. Если неблаговиден был поступок Иакова, то не менее подлежат порицанию и действия Исава, так как он не хотел сознаться, что давно уже продал право первородства своему брату Иакову. Когда Исаак узнал об этом обмане, он «вострепетал великим трепетом», но отказался уже отнимать данное благословение. «Я благословил его, он и будет благословен!» сказал встревоженный патриарх. Исав поднял «громкий и весьма горький вопль» и просил Исаака, чтобы он благословил и его. «Неужели, отец мой, одно у тебя благословение? благослови и меня!» с плачем упрашивал Исав, и Исаак благословил его и сказал: «вот от тука земли будет тебе обитание твое, и от росы небесной свыше; и ты будешь жить мечем твоим, и будешь служить брату твоему; будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей». В этом благословении предсказана была вся дальнейшая судьба потомков Исава — эдомитян, которые долго находились в подчинении у потомков Иакова — иудеев, но, впоследствии, из них даже вышел царь, который подчинил себе последних (Ирод Великий, эдомитянин по происхождению).
Потеряв право первородства, Исав возненавидел брата своего Иакова и замыслил даже убить его, как только умрет отец. Ревекка узнала об этой опасности и, зная буйный и неукротимый нрав Исава, решила отправить Иакова на некоторое время в Месопотамию к родному брату своему Лавану в Харане, пока не утишится ярость Исава [21]. Но, чтобы не тревожить своего престарелого мужа, она не сказала ему о кровожадном намерении Исава, а выставила пред ним другую причину для временного ухода Иакова из дома, именно, чтобы он мог жениться на ком-нибудь из ее родства, что несомненно было вместе с тем и истинным желанием ее сердца. «Я жизни не рада от дочерей хеттейских (жен Исава), сказала она; если Иаков возьмет жену из дочерей этой земли: то к чему мне и жить?» Исаак внял ее жалобе и отпустил Иакова к Лавану для отыскания себе жены, но, вместе с тем, уже сознательно повторил ему благословение, которое раньше дал по неведению, и, притом, усугубляя его всею полнотою данных Аврааму обетований. «Бог всемогущий, сказал он, да благословит тебя, да расплодит тебя, и да размножит тебя, и да будет от тебя множество народов; и да даст тебе благословение Авраама (отца моего), тебе и потомству твоему с тобой, чтобы тебе наследовать землю странствования твоего, которую Бог дал Аврааму!» Таким образом Исаак прозрел от духовной слепоты и дал свое благословение достойнейшему, а Исав все более и более предавался чувственности и взял себе третью жену Махалафу, дочь Измаила, заключая родственный союз с тем, кого изгнал Авраам. Так духовная неспособность Исава к первородству обнаружилась во всей своей полноте.
После этого Исаак еще прожил сорок три года, но он уже ничем не заявлял о себе в истории. Да и вообще, это был один из тех редких людей, вся жизнь которых есть безграничная кротость, воплощенное смирение и безмятежное довольство. Будучи патриархом немалочисленного рода, он, однако же, избегал всего, что могло сделать его положение особенно видным, и тем доказал, что смирением и кротостию можно так же угодить Богу, как и жизнью, исполненною великих подвигов и тяжелых испытаний. Беспрекословное повиновение отцу, даже до заклания самой жизни, нежная привязанность к матери, в потери которой он утешился лишь женитьбой на Ревекке; безусловная преданность и верность своей жене в тот век, когда обычно было многоженство; терпеливое перенесение домашних испытаний, причинявшихся ему со стороны жены и сыновей; малоподвижность самой жизни, в течение которой он никогда не удалялся более чем на сорок верст от места своей родины (Вирсавии) — все это вместе рисует пред нами образ патриарха, который велик был не внешними громкими подвигами, а тем внутренним духовным миром, который невидим для людей, но который тем ярче сияет пред Отцем Небесным, — тою непреоборимою верою в Промысл Божий, которая всю жизнь его делала воплощением смирения, надежды и любви.
После описанных событий судьба дальнейшей истории патриархальной эпохи сосредоточивается в руках Иакова, к которому перешло все наследственное благословение и обетование рода Авраамова.
X. Иаков. [22]
Отправившись в далекий путь, Иаков в первый день, очевидно, гонимый опасением своего свирепого брата, прошел более шестидесяти верст, и дойдя до местечка Луз, остановился там переночевать, так как солнце уже зашло и наступила ночь. Это было то самое место, где некогда Авраам воздвигал жертвенник Богу. Увидев несколько камней, быть может, остаток этого именно жертвенника, Иаков положил один из них себе под голову вместо подушки и от крайнего утомления заснул глубоким сном [23]. И вот, под влиянием только что пережитых событий он видит чудесный сон: видит лестницу, которая стоит на земле, а верх ее касается неба, и ангелы Божии восходят и нисходят по ней. Этот чудесный символ божественного промышления о земле заключился явлением ему Господа, который повторил ему обетование Авраамово: «Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака; (не бойся). Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему. И будет потомство твое как песок земной и распространится к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню, и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные. И вот Я с тобою; и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю; ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе». Столь дивное видение пробудило Иакова, и он устрашился присутствия Божества на этом святом месте, поставил здесь памятник из камня, на котором спал, сделал на нем возлияние елея и назвал это место Вефилем, т.е. «Домом Божиим», каковым названием и заменилось навсегда прежнее название Луз.
Ободренный и подкрепленный обетованием Божиим, Иаков отправился дальше к месту своего назначения, и чрез несколько дней пути прибыл на богатые пастбища с многочисленными стадами крупного и мелкого скота [24]. Около колодца, куда пригонялись стада для водопоя, он встретил между другими пастушку по имени Рахиль, и, узнав, что она дочь его дяди Лавана, отвалил для нее камень от колодца, напоил ее стада овец и, поцеловав Рахиль, «возвысил голос свой и заплакал», объявив ей, что он родственник отцу ее и что он сын Ревекки, тетки ее. Рахиль тотчас же побежала домой рассказать о случившемся, и отец ее Лаван с родственным радушием и приветом принял к себе в дом своего племянника от любимой его сестры Ревекки. Встретив родственный прием, Иаков начал служить Лавану, и последний, заметив его усердие, предложил ему даже назначить себе плату за труды. Но у Иакова уже была на примете плата его сердца [25]. У Лавана было две дочери, из которых старшая «Лия была слаба глазами, а другая Рахиль была красива станом и красива лицом». Иаков полюбил Рахиль и предложил Лавану проработать за нее семь лет, чтобы только он выдал ее за него в замужество. Лаван согласился, и эти семь лет показались Иакову «за несколько дней, потому что он любил ее». Когда настало время свадьбы, Лаван, воспользовавшись восточным обычаем, по которому невеста во время заключения брака плотно закутывается в покрывала, обманул Иакова и вместо Рахили подставил Лию, оправдываясь потом тем, что по местному обычаю «так не делают, чтобы младшую отдать прежде старшей». Но он предложил Иакову и Рахиль под условием, чтобы он еще проработал семь лет, на что Иаков и согласился. В этом обмане со стороны Лавана для Иакова было как бы возмездие за его собственный обман при получении благословения первородства. Получив по прошествии недели брачной жизни с Лиею и Рахиль, Иаков проработал за нее еще семь лет своему тестю Лавану. Но это двоеженство совершилось без соизволения Божия, и потому в своей семейной жизни Иакову суждено было испытать множество огорчений как от соперничества жен, так и от поступков и судьбы своих детей.
Мстя Лии за ее невольный обман, Иаков относился к ней с пренебрежением и всецело привязался к Рахили; но Бог видел невинность и безропотную кротость Лии и потому благословил ее чадородием, между тем как гордая Рахиль оставалась бесплодною. У Лии уже было четыре сына — Рувим, Симеон, Левий и Иуда, а у Рахили еще не было ни одного, и она в крайней зависти хотела иметь детей хоть чрез служанку свою Баллу, от которой действительно и родились два побочных для нее сына — Дан и Неффалим. Лия, в свою очередь, отдала Иакову свою служанку Зелфу и от нее получила двух побочных сыновей — Гада и Асира, а затем и сама еще родила Иссахара и Завулона и дочь Дину. Таким образом, когда нелюбимая мужем Лия имела уже шесть собственных сыновей и дочь помимо двух сыновей побочных, любимая Иаковом Рахиль несла все еще позор бездетности, столь тяжкий на востоке. Это заставило ее, наконец, смириться и с молитвой обратиться к Богу. «И услышал ее Бог, и отверз утробу ее. Она зачала и родила (Иакову) сына, и сказала: снял Бог позор мой. И нарекла ему имя: Иосиф, сказав: Господь даст мне и другого сына».
Сделавшись отцом семейства, Иаков почувствовал необходимость приобрести самостоятельность и сделаться господином собственного дома и хозяйства. Поэтому он стал просить Лавана, чтобы тот отпустил его с семейством для возвращения на родину [26]. Лаван, понимая его заслуги для умножения своего богатства, стал просить его остаться еще на несколько времени, предлагая ему после дать награду в виде скота, отмеченного черной шерстью, пятнами и крапинами. Иаков согласился и под его руководством и наблюдением такой скот чудесно умножался, так что когда ему пришлось получить свою награду, он «сделался весьма, весьма богатым, и было у него множество мелкого скота (и крупного скота), и рабынь, и рабов, и верблюдов, и ослов». Такое богатство даже возбудило зависть в Лаване и он стал глядеть на Иакова с мрачным и недовольным лицом, еще более нахмурившимся от наветов его сыновей, которые говорили: «Иаков завладел всем, что было у отца нашего, и из имения отца нашего составил свое богатство сие». Вследствие бывшего Иакову видения, повелевшего ему возвратиться на свою родину, получив согласие своих жен, которые также желали удалиться от своего корыстного отца, продавшего их за работу себе (Быт. 31:14 и 15), Иаков сделал все нужные приготовления к пути и, когда Лаван отлучился для стрижки своего скота, тайно двинулся в путь, причем Рахиль захватила с собою даже «идолов, которые были у отца ее». Переправившись чрез реку Евфрат, Иаков двинулся в пустыню и направился к горе Галаад. Лаван только через три дня узнал об уходе Иакова, и, найдя, что у него похищены даже его идолы — «терафимы» [27], он бросился вместе со своими сыновьями и родственниками в погоню за беглецом. На седьмой день Лаван настиг его у горы Галаада, и последствия этого несомненно были бы страшны, если бы Лаван накануне не получил во сне предостережения от Бога — не вредить Иакову. Благодаря хитрости своей дочери Рахили, он потерпел неудачу в отыскании своих терафимов. Не смотря на свой якобы родственный укор Иакову, сопровождаемый лицемерным заявлением о том, с каким торжеством и честию он проводил бы Иакова из своего дома, если бы он сказался ему при отправлении, — Лаван чувствовал свою неправоту пред Иаковом, когда последний высказал ему все свое негодование по случаю его алчности и несправедливости. Тогда Лаван смирился духом и заключил союз с Иаковом, который, в свою очередь, поклялся не обижать своих жен и не брать других кроме дочерей Лавана. «И заколол Иаков жертву на горе, и позвал родственников своих есть хлеб; и они ели хлеб (и пили) и ночевали на горе. И встал Лаван рано утром, и целовал внуков своих и дочерей своих, и благословил их, и возвратился Лаван в свое место, а Иаков пошел путем своим».
Одна страшная опасность миновала, и Бог отвратил от Иакова мщение со стороны его тестя Лавана. Но впереди предстояла другая встреча, еще более опасная,— встреча с Исавом, от которого он мог опасаться мщения за лишение его первородства [28]. Хотя Иаков был ободрен видением небесного воинства, как бы ополчившегося на его защиту, но с этого места (которое он назвал в память видения: Маханаим, т.е. ополчение) он принял собственные меры к предотвращению опасности и мщения со стороны Исава и с этой целью послал к нему в землю Сеир, в область Эдом, вестников с просьбою о благоволении с его стороны к возвращающемуся на родину брату. Но вестники возвратились лишь с ответом, что Исав сам придет встретить своего брата и при этом идет во главе четырехсот вооруженных воинов. Известие это было отнюдь не успокоительное, даже помимо того обстоятельства, что эти четыреста вооруженных воинов собрались под его знаменем видимо с целию грабежа и кровопролития, подобно тем диким племенам бедуинов, которые и теперь наводят ужас повсюду, где только ни появятся. Вследствие этого, услышав такое известие, «Иаков очень испугался и смутился». Он был совершенно беспомощен и беззащитен перед яростью своего мстительного брата, и единственно, что он мог придумать на случай действительной опасности, это — разделить свой караван на два стана в расчете, что «если Исав нападет на один стан и побьет его, то остальной стан может спастись бегством». Расчет был очевидно сомнительный и во всяком случае печальный. Тогда он обратился к единственной защите с молитвой к Богу. Молитва его была искренна и горяча и представляет собою первую молитву, дословно сохранившуюся для нас из первобытного патриархального времени [29]. Признавая свое бессилие, Иаков всецело возлагал свое упование на Бога Авраамова и Бога Исаакова и на его обетование не лишать его защиты. И этот вопль отчаяния не остался не услышанным.
Между тем, чтобы все-таки умилостивить своего брата, Иаков выделил из своего каравана значительную часть стад и послал их в качестве подарка Исаву, а сам с семейством и остальным караваном двинулся позади, и переправив их через брод потока Иавок, текущего между Геннисаретским озером и Мертвым морем в реку Иордан, сам остался один, и тут совершилось одно из самых таинственных и великих событий в жизни Иакова [30]. Место это поражает своею пустынною красотою. Самый поток бежит в глубокой ложбине, сплошь закрытой чащей олеандров и других ароматических кустов. Наступила ночь уединения для трепещущего за свою судьбу Иакова. Над головой блистали бесчисленные звезды, кругом парила мертвая тишина, нарушаемая лишь журчанием потока и отдаленными отголосками звуков от каравана. И в эту-то ночь «боролся некто с ним, до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с ним». Таинственный противник, вступив в борьбу с Иаковом, хотел испытать мужество его веры и настойчивость его молитвы. И Иаков доказал это тем, что даже раненый он поборол своего противника и до тех пор не выпустил его из рук, пока тот не благословил его, сказав: «отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь». Иаков нарек имя месту тому: «Пенуэль» в знак того, что он «видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа» его. Взошло солнце, и Иаков, хромая на бедро, поспешил к своему каравану.
Когда Иаков ранним утром переходил через брод потока Иавока, сверкание копий на солнце среди темнозеленого леса дало знать ему о приближении Исава с его вооруженной силой. Но Иакову уже нечего было бояться людей после того, как он преодолел в ночной борьбе с Богом. И если он в борьбе с Богом преодолел силой веры и настойчивостью молитвы, то при встрече с Исавом он победил силой своего смирения, поклонившись ему в землю семь раз и предложив ему подарки. У Исава, быть может, было намерение отомстить Иакову или своей вооруженной силой доказать свое превосходство над ним. Но теперь, при встрече своего давно невиданного брата, окруженного целым поколением юных племянников, суровое сердце Исава смягчилось, он побежал навстречу Иакову, «и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали оба». После такого сердечного свидания Иаков благоразумно отклонил предложение Исава идти вместе с ним или, по крайней мере, дать ему часть вооруженной силы для охраны, и Исав возвратился на завоеванную им гору Сеир, после чего он совершенно сходит с поприща истории, являясь только для погребения Исаака.
Иаков между тем продолжал путь свой на запад, переправился через Иордан, вступил в землю Ханаанскую, и прибыл в Сихем, который со времени Авраама уже разросся в сильный город и назван был так по имени Сихема, сына Эммора, князя аморейского. Тут он купил себе «за сто монет» поле, ставшее полным владением избранного рода в земле Ханаанской, поставил на нем свой шатер, построил жертвенник и «призвал имя Господа Бога Израилева». Место это и теперь еще можно видеть вблизи «колодезя Иаковлева», у которого его божественный Потомок поучал женщину-самарянку молиться Богу духом и истиной. — Но пребывание здесь Иакова принесло ему новое огорчение. Дочь его Дина, принявшая участие в одном из местных народных праздников, была обесчещена сыном местного князя Сихемом, которому она так понравилась, что он чрез отца своего ходатайствовал у Иакова и ее братьев о том, чтобы они отдали ему ее в замужество. Братья согласились, но под условием, чтобы все жители сихемские обрезались по закону. Когда же они действительно обрезались, то Симеон и Левий, воспользовавшись временем их болезни от обрезания, напали на город, умертвили весь мужеский пол вместе с княжеским родом и вместе с другими братьями разграбили весь город, и так жестоко отомстили за бесчестие своей сестры Дины. Но эта буйная жестокость возмутила Иакова, и он сделал строгий укор своим буйным сыновьям, высказывая опасение за возможность такого же жестокого возмездия со стороны хананеев. Вследствие этого он вынужден был на время удалиться отсюда в Вефиль, тем более, что под влиянием хананеев идолопоклонство стало проникать и в семейство Иакова, так что при удалении отсюда он велел всем своим семейным «бросить богов чужих», которых он и закопал под дубом близ Сихема. В Вефиле он воздвиг жертвенник Богу, и там опять явился ему Господь, который подтвердил ему все прежние обетования. В память этого Иаков поставил на этом месте памятник каменный и сделал на нем возлияние елея.
От Вефиля, где, между прочим, умерла престарелая кормилица Ревеккина Девора и погребена была под дубом, Иаков двинулся дальше к югу по направлению к Ефрафе, т.е. Вифлеему. Не доходя несколько до города, Рахиль разрешилась вторым сыном; но роды были смертельны. Умирая, она нарекла новорожденному сыну имя Бенони (сын моей скорби), но Иаков назвал его в виде утешения за потерю любимой жены Вениамином (сыном правой руки). Иаков похоронил Рахиль при дороге в Вифлеем, и поставил над гробом ее памятник, который стоит и доселе. Горе Иакова скоро отягчено было еще бесчестием, которое нанесено было старшим сыном его Рувимом ложу отца, за что он и лишен был своего первородства. Наконец Иаков достиг стана своего отца Исаака, который еще был жив и пребывал в любимой Авраамом дубраве Мамрийской, близ Хеврона. Там при нем и умер престарелый патриарх ста восьмидесяти лет от роду: «приложился к народу своему, будучи стар и насыщен жизнию; и погребли его Исав и Иаков, сыновья его». Это, однако, было уже после продажи Иосифа в Египет и только за десять лет до переселения туда Иакова с сыновьями. Но отселе историческая судьба дома Авраамова сосредоточивается именно в жизни Иосифа, старшего сына Рахили.
XI. Иосиф. [31]
Жизнь Иакова была исполнена приключений и тяжких огорчений, но Провидение готовило ему новые испытания и именно чрез самого любимого им сына Иосифа. В библейской истории Иосиф впервые выступает пред нами семнадцатилетним юношей. Как любимый сын, он постоянно находился при своем престарелом отце и лишь изредка навещал своих братьев, занимавшихся пастушеским делом и переходивших с своими стадами с одного пастбища на другое. Простодушный и невинный, он с детскою наивностью, возвращаясь домой, рассказывал отцу о разных худых поступках своих братьев, не отличавшихся особенною высотою нравственности. Те, естественно, возненавидели его за это, и ненависть их разгоралась тем сильнее, чем больше они видели, что престарелый отец их не скрывал своей особенной любви к Иосифу, как «сыну старости своей» и при том старшему сыну любимой им жены Рахили, теперь уже оплакиваемой им. Старец действительно открыто показывал свою особенную любовь к Иосифу и сделал ему особую «разноцветную одежду», длинную и, быть может, из лучших египетских материй. На востоке, где неизменно сохраняются вековые обычаи, любимых детей и теперь одевают так же. Одежда шьется из материй разных цветов, которые получают изящное сочетание — по предписаниям моды и вкуса. Такая одежда вместе с тем могла служить знаком того, что Иаков предполагал сделать Иосифа наследником всего своего имущества, особенно в виду того, что старшие братья нанесли отцу страшное бесчестье. Во всяком случае — все это вместе возбудило в старших братьях злобу вместе с завистью к Иосифу, и они порешили отделаться от него, особенно когда один из двух виденных им снов, предвещавших поклонение ему всех старших братьев и даже родителей, вызвал негодование даже в самом Иакове. Когда они однажды со своими стадами находились на более значительном расстоянии от ставки отца, чем как это бывало прежде, именно около Сихема, то при первом появлении среди них ненавистного брата решили убить его; но так как против подобного решения восстал старший брат Рувим, то просто сняли с него одежду и бросили его, на всякий случай, в один из тех рвов или высохших колодцев, которые нарочито приготовлялись для того, чтобы в дождливое время запасать в них воду на время засухи. Когда старшие братья, бросив его в ров, раздумывали, что с ним делать дальше, вдали показался арабский караван (мадиамлян), тянувшийся по направлению к Египту, и он решил судьбу Иосифа. Жестокие братья продали его мадиамским купцам за двадцать сребреников, а злополучному отцу сказали, что Иосифа вероятно разорвали дикие звери, в доказательство чего представили ему изодранную и нарочно омоченную кровью одежду Иосифа Иаков от невыносимой скорби разодрал одежды свои, «возложил вретище на чресла свои и оплакивал сына своего многие дни», не желая утешиться и приговаривая: «с печалию сойду к сыну моему в преисподнюю».
Между тем в Египте Иосиф был куплен у мадиамлян Потифаром, царедворцем фараоновым, начальником телохранителей. Палестинские рабы, каковым был Иосиф, высоко ценились в Египте и употреблялись, по преимуществу, для беганья пред колесницами своих господ по улице. С золоченой тростью или хлыстиком в руке они расчищали путь и направляли лошадей. Но Иосиф своею расторопностью, честностью и успехом в исполнении всех поручений более чем оправдал общий взгляд египтян на особенное достоинство палестинских рабов. Он снискал «благоволение в очах» Потифара, вследствие чего тот «поставил его над домом своим и все, что имел, отдал на руки его». Дома у египетских вельмож отличались необычайным богатством, и в огромном хозяйстве проворство и честность, отличавшая Иосифа, должны были цениться высоко; и действительно, Потифар нашел в нем такого верного и надежного слугу, что мог вполне вверить ему все управление своим домом, и «сам при нем не знал ничего, кроме хлеба, который ел», и то только потому, что строгие египетские законы церемониальной чистоты не позволяли чужеземцу, особенно из пастушеской народности, касаться предметов непосредственного потребления египтян.
При своем высоком нравственном достоинстве и хозяйственных способностях, Иосиф вдобавок отличался статностью и красотой, которые не преминули обратить на себя внимание изнеженной роскошью и праздностью жены Потифара. Нежелание с его стороны удовлетворить ее сладострастию вызвало понятную месть и клевету перед мужем, будто бы этот «раб еврей» хотел надругаться над нею. Поверив клевете жены, Потифар «воспылал гневом и отдал Иосифа в темницу, где заключены узники царя». Потифар не имел власти лишить его жизни, так как древние египетские законы защищали жизнь рабов от насилия господ, но он мог оскопить его или дать тысячу палок, если бы захотел того. Но он не воспользовался этим правом, чем и дал знать, что, не имея возможности не верить рассказу своей жены о нанесенном ей оскорблении, он все-таки сохранил в себе расположение к Иосифу и, отправляя его в тюрьму, предоставлял выяснение истины временем. Но даже и подозрительный глаз начальника темницы скоро увидел невинность этого узника, и поэтому Иосиф скоро занял и в темнице такое же положение, какое он занимал в дом Потифара, что и имело своим дальнейшим последствием освобождение его из тюрьмы.
Спустя несколько времени подверглись царской немилости главный виночерпий и главный хлебодар фараона и были заключены в одну темницу с Иосифом. Должности их были важные. На них лежала чрезвычайно ответственная обязанность предохранять жизнь фараона от отравления. Положение первого в особенности давало ему постоянный доступ к фараону, который пил только то, что принимал из его рук; а хлебодар обязан был заботиться не только о снабжении двора всевозможными пирожными и печениями, которыми любили лакомиться египтяне, но и смотреть также за тем, чтобы к ним не примешано было каких-нибудь вредных веществ с преступною целию. Занятые своею судьбою, они были крайне встревожены бывшими им сновидениями, и тщетно ломали голову над истолкованием. Не имея возможности, вследствие строгого заключения, видеться с жрецами, которые были обычными истолкователями снов, они, конечно, очень обрадовались, когда Иосиф вызвался истолковать им занимавшие их сновидения. Виночерпию снилось, что он видит пред собою виноградную лозу с тремя ветвями; лоза развилась, расцвела, и на ней выросли и созрели ягоды, из которых виночерпий нажал соку в чашу и поднес фараону. Сон этот Иосиф истолковал в таком смысле, что виночерпий чрез три дня будет помилован, возвращен к своей должности и по-прежнему будет подавать чашу фараону; и при этом попросил его, чтобы он, в случае исполнения сна, вспомнил и об Исифе и походатайствовал за него пред фараоном. Ободренный таким счастливым истолкованием сна собрата, и хлебодар с радостью рассказал Иосифу свой сон. Ему снилось, что у него на голове три корзины решетчатых. В верхней корзине всякие припасы для стола фараонова, и птицы прилетали и клевали их. «Чрез три дня, истолковал ему Иосиф, фараон снимет с тебя голову твою и повесит тебя на дерево, и птицы небесные будут клевать плоть твою с тебя». Предсказания Иосифа в точности сбылись над обоими царедворцами в «день рождения фараона», когда царь по обычаю после пиршества, окруженный своими царедворцами и сановниками, раздавал свои милости или наказания по своему усмотрению. В этот именно праздник фараон «возвратил главного виночерпия на прежнее место, и он подал чашу в руку фараона, а главного хлебодара повесил (на дереве), как истолковал им Иосиф».
Счастливый виночерпий, сделавшись опять большим сановником, забыл об Иосифе, но скоро один случай напомнил ему о нем. По прошествии двух лет сам фараон видел два поразивших его своею загадочностью сна. В первом сновидении «вышли из реки семь коров хороших видом и тучных плотию»; они очевидно купались или бродили по отмелям реки, срывая различные водяные заросли, и теперь вышли на берег пастись тростником и прибрежными болотными растениями, которыми обыкновенно питается египетский скот; но тут они съедены были семью другими коровами, худыми видом и тощими плотию, вышедшими также после них из реки. В другом сновидении ему представилось, что на одном стебле выросли семь колосьев полных и хороших, как и теперь можно видеть на египетской пшенице; но рядом выросли другие семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром (хамсином), и эти тощие колосья пожрали семь колосьев хороших. Снам в Египте придавалось громадное значение, и потому понятно, что виденные фараоном знаменательные сновидения «смутили дух его», и он созвал «всех волхвов Египта и всех мудрецов его», требуя от них истолкования этих сновидений. При царе постоянно находился совет жрецов различных степеней, которые руководили каждым шагом в его обыденной жизни и истолковывали ему волю богов, как она проявлялась в приметах, сновидениях и знамениях. Они не признавали за собой дара непосредственного откровения, а для разрешения известных вопросов удалялись в уединенные места, где и старались найти то или другое истолкование в священных книгах и в таинственных обрядах, и, надо полагать, что труд этот был тяжелый и медленный. Потому-то, когда вся мудрость египетских волхвов оказалась бессильною в истолковании снов фараона, а Иосиф, о котором тут только вспомнил виночерпий, истолковал их без справок в книгах, путем высшего непосредственного вдохновения, он сразу возбудил необычайное удивление к своей загадочной личности.
Сны фараона, по истолкованию Иосифа, предвещали наступление голодных лет, после семи лет урожая. Голод мог наступить, отчасти, от недостаточного разлива Нила, а отчасти, от сильного знойного ветра хамсина, истребляющего всходы. Наступление того и другого предвозвещалось снами фараона. Это толкование Иосифа так совпадало со взглядами самих египтян, и предложенный им совет на случай наступления неурожайных годов (именно сделать громадные запасы хлеба во время урожайных лет) был так мудр и разумен, что все невольно должны были обратить внимание на юного чужеземца. Фараон и его двор, будучи поражены вдохновенным истолкованием загадочных снов и, оценив в совете Иосифа мудрость государственного человека, не могли найти для данного положения более подходящего лица, чем сам молодой снотолкователь, и, как это нередко бывает в восточных деспотических странах, ничтожный раб сразу был сделан великим сановником страны, полновластным правителем ее. «Ты будешь над домом моим, и твоего слова держаться будет весь народ мой, только престолом я буду больше тебя», торжественно сказал Иосифу фараон, и затем последовало формальное возведение его в назначенную ему должность. Фараон снял со своей руки перстень и надел на руку Иосифа, что было знаком возведения его в сан первого вельможи и правителя страны; «висонные одежды», составлявшие отличие жрецов, высшего класса в Египте, означали принятие его в этот высокочтимый класс, и возложенная ему на шею золотая цепь была для всех формальным знаком его власти. Вторая царская колесница была отдана в его распоряжение, чтобы он ездил по улицам столицы для объявления о своем сане, и вестники должны были бежать впереди его колесницы с криками — абрек, абрек — «преклоняйтесь!» Вместе с саном Иосиф получил от фараона новое египетское имя Цафнаф панеах, т.е. «охранитель жизни». Для довершения достоинств нового любимца царского недоставало только блистательного для него брака, и он был устроен самим фараоном. Асенефа, дочь Потифера, знатного жреца Илиопольского, сделалась женою Иосифа, и он таким образом окончательно был принят в высший класс страны.
Около тринадцати лет прошло с того времени, как Иосиф был увезен из родной страны и продан в рабство в Египет, где он теперь, после необычайных превратностей судьбы, достиг высочайшего положения и власти. Он еще был молодым человеком тридцатилетнего возраста и был членом придворного штата жрецов, с золотою цепью, присвоенною его высокому сану, на шее, и с перстнем фараоновым на руке, был действительным правителем богатейшей и знаменитейшей страны известного тогда мира. У него родились два сына, которые дали ему возможность изгладить горькие воспоминания прошлого: Манассия, «заставивший забыть все его несчастия», и Ефрем, названный так потому, что «Бог сделал Иосифа плодовитым в земле его страдания». Наступившие годы изобильного урожая дали ему возможность скопить в житницах огромные богатства, и когда настали голодные годы, он продавал хлеб египтянам, которые вследствие крайней нужды должны были продавать ему не только всю свою собственность, со всем своим скотом, но даже свою свободу, так что «вся земля досталась фараону, и весь народ сделался рабами от одного конца Египта до другого».
Между тем голод распространился далеко за пределы Египта, и из разных стран потянулись туда караваны за покупкой хлеба. Сыновья престарелого Иакова также принуждены были ехать в Египет, который в это время вел обширную хлебную торговлю с Ханааном и другими соседними странами [32]. Им, конечно, трудно было узнать Иосифа, теперь уже возмужалого и окруженного всем придворным египетским блеском; но сами они по-прежнему носили пастушескую одежду, которую так хорошо помнил Иосиф, и потому он сразу узнал в них своих братьев. Но между ними не было Вениамина. Не убили ли они или не продали ли также и другого сына Рахили, его единственного, родного по матери брата? — мелькнула в нем тяжелая мысль. Чтобы дать им почувствовать хоть сколько-нибудь тяжесть того состояния, в какое он сам некогда был поставлен ими, а также разузнать истину касательно своего младшего брата, Иосиф не мог найти лучшего средства к тому, как объявить их шпионами. Египет постоянно должен был опасаться неприятельского нападения с северо-востока, для предотвращения которого восточная граница государства была защищена большой укрепленной стеной, подобно той стене, какою Китай защищен был от набегов монголов. Чтобы оправдаться от такого тяжкого подозрения, они должны были оставить заложника до тех пор, пока не привезут с собой своего младшего брата. В качестве заложника оставлен был второй брат Симеон, а не старший Рувим, и этим, быть может, Иосиф хотел припомнить последнему его доброе чувство, заставившее его некогда стараться о спасении своего брата. Горько было престарелому Иакову слушать переданную ему сыновьями повесть о суровом обхождении с ними египетского владыки, оставившего одного из них себе в заложники; но тяжелее еще было расставаться с Вениамином. Нужда, однако же, заставила решиться и на это. Он отпустил Вениамина, но вместе с тем желал задобрить египетского властелина своими дарами [33]. Это совершенно сообразно с восточными обычаями, требовавшими принесения подарков властным лицам; но ничего не может быть проще и первобытнее того, что Иаков, в качестве таких подарков утопавшему в роскоши египетскому придворному сановнику, отправил «плоды земли своей: несколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов». «Мед», разумеется, не пчелиный, а так называемый арабами дибс, сгущенный виноградный сироп, который и теперь в большом употреблении в Египте, куда он ежегодно привозится из Хеврона караваном в триста верблюдов. Скорбь Иакова от опасения потерять последнего сына любимой Рахили, горячие уверения Рувима и Иуды, что они на себя берут всю ответственность за его безопасность, вопрос о серебре, оказавшемся по непонятной им случайности в их хлебных мешках, — все это составляет глубоко трогательную сцену в истории. Но пред этими бедными и запуганными пастухами Ханаана должна была открыться еще более неожиданная сцена, когда они, по прибытии в Египет с Вениамином, вдруг были потребованы прямо во дворец египетского властелина.
Дома знатных египтян были обнесены высокими стенами, украшенными живописью, и доступ к ним был чрез огромные ворота с высокими столбами, на которых развевались длинные флаги. Ворота вели на обширный мощеный двор, по сторонам которого шли просторные ходы, поддерживаемые тонкими раскрашенными колоннами. Из самого дворца задняя дверь вела в обширные сады, с рядами плодовых деревьев и виноградных лоз, кустарниками и цветными грядами и со всякой растительностью. Пальмы, сикаморы, акации, фиги, гранаты и жасмины давали роскошную растительность, орошаемую искусственными бассейнами и фонтанами. Такая роскошь дома египетского властелина, конечно, должна была ослепить и повергнуть в смущение и трепет бедных пастухов, привыкших к простой жизни палаток, и их смущению не было пределов, когда их позвали на обед к царедворцу, положение которого казалось им недосягаемым даже для их мысли. Их ввели в богато изукрашенную столовую, блистающую золотом и цветами и убранную с царским великолепием. При виде Вениамина закипело в Иосифе братское чувство, и он должен был удалиться во внутренние покои, чтобы скрыть выступавшие слезы. Он радовался вдвойне, радовался и за своих братьев, что они не оказались столь же жестокими к Вениамину, как некогда к нему самому. С чисто восточною проворностью убиты были животные для предстоящего обеда; принесена была вода, чтобы каждый гость вымыл себе ноги, как требовалось правилами египетской вежливости. Братья по восточному обычаю поклонились великому сановнику до земли и поднесли ему привезенные дары. Во время обеда (за которым присутствовал и Симеон) Иосиф сидел за отдельным столом, как требовалось достоинством его сана, не позволявшего ему есть вместе с простыми людьми; рядом был поставлен также отдельный, стол для египтян, которым также обычай не позволял сидеть вместе с «нечистыми» чужеземцами, так как египтяне вообще чуждались всех остальных народов, считая их, как бы они ни были цивилизованы, нечистыми варварами. Кушанья подавались гостям со стола хозяина, как требовал церемониал, и Иосиф при этом отделял Вениамину самую большую порцию, как это вообще делалось в Египте по отношению к лицам, пользующимся особенною благосклонностью хозяина. Обед своею роскошью и богатством изумлял бедных пастухов Ханаана и, чтобы избавиться от овладевшего ими смущения, они, по словам библейского рассказа, «пили, и довольно пили» со своим высокосановным хозяином.
Иосиф не мог долее удерживаться. Чувства пересилили дипломатический такт, и он открылся братьям своим — к ужасу их и изумлению всего двора фараонова.
Когда фараон узнал об этой истории своего любимого царедворца, свое расположение к нему он перенес и на все его семейство и выразил желание, чтобы все оно переселилось в Египет. Братьям даны были колесницы, сделаны подарки каждому по перемене одежд, а Вениамину пять перемен и триста сребреников. Отцу своему Иосиф послал «десять ослов, навьюченных лучшими произведениями Египта, и десять ослиц, навьюченных зерном, хлебом и припасами на путь»
Известие, привезенное Иакову, было так для него неожиданно, что удрученный превратностями жизни старец не хотел верить ему; только уже когда он увидел колесницы, присланные за ним, «дух его ожил», и он в необычайном восторге воскликнул: «довольно, еще жив сын мой Иосиф: пойду и увижу его, пока не умру»! И вот, тихо потянулся караван сынов израилевых по направлению к Египту, сопровождаемый всем «домом» Иакова, состоявшим из семидесяти душ, домочадцами и стадами [34]. Дни скорби Иакова миновали, он бодро глядел в будущее и от радости плакал в ожидании встречи так долго горькими слезами оплакивавшегося им Иосифа. Пройдя возвышенности Вирсавии, где Иаков принес жертву Богу и удостоился видения Господа, подтверждавшего ему завет с его отцами и обнадеживавшего его Своею помощью и защитой, караван вступил в северо-восточный округ Египта — Гесем. Услышав о приближении каравана, Иосиф сел в колесницу и, окруженный блистательной свитой, выехал на встречу своему престарелому отцу, и увидев его, «пал на шею его и долго плакал на шее его», и ободрившийся старец воскликнул: «умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив!»
Могущественный фараон удостоил престарелого отца своего верховного сановника особой аудиенции. Свидание между ними было трогательно по своей простоте и задушевности. Фараон спросил старца о его летах, и старец Иаков вкоротке обозрел свою многоиспытанную жизнь. С трогательною простотою и достоинством Иаков рассказал могущественному монарху о своей жизни. В сравнении с жизнью его предков, его собственная жизнь была коротка — всего только сто тридцать лет, тогда как Авраам жил сто семьдесят лет, Исаак — сто восемьдесят. Но и этого было слишком много при тех превратностях и скорбях, которые выпали на его долю. Вся его жизнь была «странствованием», как и жизнь вообще, а тем более его, обитателя шатров, то и дело переселяющегося с своими стадами с одного места в другое. Фараон был тронут этим свиданием и просил благословения от старца.
Новые пришельцы поселены были в округе Гесем, отличавшемся превосходными пастбищами. Там они могли жить в отдалении от египтян, чуждавшихся общения с пастушескими племенами, хотя и не вообще пастушеского занятия, так как они сами, не исключая и фараона, имели огромные стада всякого скота. Ненависть к чужеземным пастушеским племенам, часто тревожившим страну своими хищническими набегами, была так сильна даже при фараоне времен Иосифа, что невозможно было допустить поселения пастушеского семейства Иакова в одном из более близких к столице округов страны. Фараон, однако же, был рад найти среди пришельцев людей, знающих пастушеское дело, и поручил им надзор за своими стадами.
Так исполнилось предсказание Божие Аврааму, что «потомки его будут пришельцами в земле не своей», где, как подтверждено было и Иакову на пути его в Египет, должен был произойти от них народ великий. Остальные годы жизни Иакова под покровительством его сановного сына прошли в мире и довольстве. В Египте он прожил еще семнадцать лет и видел утешение в том, что еще при жизни его семейство его «весьма умножилось». Но вот, чувствуя приближение смерти, он призвал к себе Иосифа и в знак веры своей в обетование завещал ему похоронить себя вместе с отцами своими Авраамом и Исааком, и при этом подарил ему землю, приобретенную им в собственность близ Сихема. Затем он усыновил себе двух сыновей Иосифа, пророчески благословив при этом на первородство младшего Ефрема предпочтительно пред старшим Манассией. Наконец, собрав всех сыновей своих, он в высказанных им благословениях [35] пророчески предсказал каждому из них их будущую судьбу, и при этом пред всеми превознес своего сына Иуду, предсказав ему, что его колено получит скипетр, и этот «скипетр не отойдет от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель» (Шилох), которому покорятся все народы, т.е. сделал одно из тех пророческих предсказаний, которыми с все более усиливающейся ясностью и определенностью возвещалось об имевшем явиться Избавителе мира. Окончив пророческое благословение, Израиль скончался, оплакиваемый Иосифом и всем родом его. Как высокопоставленный египтянин, Иосиф, конечно, почтил своего отца дорогим бальзамированием. Как первый правитель государства и высокий сановник, он имел в своем распоряжении специалистов этого дела — врачей, которыми славился Египет и которые составляли особый чин в жреческом сословии. Труп отвезен был в особые загородные помещения, назначенные для бальзамирования, которое и совершено было в течение сорока дней. После этого траур продолжался еще тридцать дней, так что весь траур длился семьдесят дней, на два дня меньше траура при царе, и затем уже могло быть исполнено заявленное покойным пред своею смертию желание быть отвезенным в Ханаан, и там он с честию погребен был в пещере Махпела, вместе с Авраамом и отцом своим Исааком.
О последующей жизни Иосифа мало сообщается в библейском повествовании. Говорится только, что он милостиво относился к своим братьям и по смерти отца, несмотря на то, что последние крайне опасались его мщения за их прежнюю жестокость к нему; жил сто десять лет и имел утешение видеть внуков и правнуков, которых он любил и лелеял, как это естественно глубоким старцам, угасающая жизнь которых как бы воспламеняется вновь при виде юной жизни их потомков. До конца верный обетованию, преданному от отцов, Иосиф перед смертью взял с братьев торжественную клятву, что они вынесут кости его из Египта, когда Бог снова выведет их в Ханаан. По смерти он, конечно, был бальзамирован. Бальзамированные трупы своих друзей и сановников египтяне обыкновенно вкладывали в особые деревянные ящики и бережно опускали в гробницы или держали в особых комнатах своих домов. Мумия Иосифа оставалась в таком состоянии до выхода израильтян из Египта, затем была взята его потомками в Ханаан и, наконец, погребена на участке земли в Сихеме, некогда купленном и завещанном ему пред смертью Иаковом.
XII. Внутреннее и внешнее состояние избранного рода во время патриархальной эпохи.
Богослужение и обряды.
Нравы и образ жизни.
Правление, промышленность и просвещение.
Со смертию Иакова и Иосифа заключается патриархальная эпоха библейской истории. Отличительною особенностью ее было близкое и непосредственное общение патриархов, т.е. главных начальников и отцов избранного рода (патриарх — отец-начальник) с Богом и управление ими народом на основании тех непосредственно сообщаемых нравственных правил, которые признавались уже всеми, хотя еще и не были сведены в формальное законодательство, кроме первичного свода их в «Ноевых законах». Это был опыт нравственно отеческого управления в его лучшей и простейшей форме.
В истории патриархальной эпохи явственно выступают три отдельных ступени в отношении Бога к людям. После падения прародителей и потери ими первобытного блаженного состояния невинности, Бог, дав им обетование будущего Избавителя, предоставил им свободу выбирать между смиренным повиновением и греховным противлением Ему. Уже у первых сыновей их мы видим разделение: праведный Авель терпит мученическую смерть от нечестивого Каина; затем потомство последнего видимо берет перевес над благочестивым потомством Сифа и первый период заканчивается всеобщим развращением, сделавшим неизбежною страшную кару на все человечество в потопе. После потопа заключен был Богом новый завет с праведным Ноем, как родоначальником нового человечества, и ему было обещано долготерпение Божие до конца времен. Но вследствие этого именно долготерпения грех опять водворился в мире, явилась страшная самонадеянность у людей, которые построением «башни до небес» хотели выразить свое презрение к небесам. Замысел был разрушен и народы рассеяны, но это повело к забвению истинного Бога, и на место истинной религии повсюду воцарилось грубое идолопоклонство. Тогда, чтобы сохранить истинную религию и связанное с нею великое обетование об Избавителе мира, Бог избирает нового праведника, чтобы сделать его родоначальником избранного рода, имеющего сохранить в себе истинную религию.
Этот завет с Авраамом представляет собою третью ступень в истории патриархальной эпохи, и она отличается частыми явлениями и обетованиями Бога родоначальникам и главам избранного рода. В этих явлениях постепенно выясняется существо Бога, который является не только Богом Авраама, Исаака и Иакова, но «Богом всемогущим» (Быт. 17:1; 28:3; 35:11), «Судией всей земли» (Быт. 18:25); а в многочисленных обетованиях получает полное развитие великая мысль о будущем Избавителе, как семени, в котором благословятся все народы (Быт. 22:18). Вместе с тем и самая жизнь патриархов, в возвышенности и чистоте их веры, по непрестанному руководительству Промысла Божия, представляла собой такой высоконазидательный образец осуществления высших добродетелей, что вследствие этого получала преобразовательное значение по отношению ко многим тайнам в будущих судьбах домостроительства Божия в мире. Так, бессеменное рождение Спасителя преобразовательно изображалось в неплодстве Сарры и Ревекки; соединение в Нем божеского и человеческого естества — в лестнице, виденной Иаковом; Его страдания, понесенные Им от Своего народа, но соделавшиеся потом источником благословения для всего человечества — в приключениях Иосифа; Его крестная смерть и воскресение — в жертвоприношении Исаака; Его вечное священство — в Мелхиседеке; различные состояния закона и благодати — в различной участи Измаила и Исаака; благодать, данная язычникам, но потерянная иудеями — в благословении Иакова и Исава, и так далее. Вся эта эпоха с ее величавыми представителями есть преобразовательное зеркало, в котором явственно отражались будущие судьбы церкви и мира.
Вера патриархов находила свое внешнее выражение в богослужении. Но богослужение в эту эпоху не получило еще определенных форм и состояло, главным образом, в принесении жертв на первом попавшемся камне, хотя в то же время раз сделанный жертвенник получал священное значение и на последующее время, так что он избирался для жертвоприношений и последующими патриархами предпочтительно пред другими жертвенниками и служил местом особых явлений и видений (каковым был напр. жертвенник в Вефиле). Самый жертвенник для священнослужения освящался чрез возлияние елея, и к совершению богослужения приступали с особым приготовлением, состоявшим в омовении тела и перемене одежды (Быт. 35:2). Особыми обетами придавалось некоторым жертвенникам особое священное значение в смысле постоянного «дома Божия», то есть, как бы храма, на содержание которого отдавалась десятина имения (Быт. 28:20—22). Со времени Авраама введен был особый обряд, как средство вступления в ветхозаветную церковь, именно обряд обрезания, которое как таинство означало очищение от прежней греховности и нечистоты, предзнаменуя в то же время внутреннее обрезание или умерщвление плотского и рождение духовного человека.
Сама патриархальная жизнь избранного рода охранялась соблюдением известных постановлений. Все богатство обетований передавалось по праву первородства, получаемому чрез особое благословение, охранялась святость брака и отвергалось всякое смешение с идолопоклонниками (Быт. 34:7, 13, 31; 38:24; 26:34, 35; 27:46). Повиновение и почтение к родителям считались высокими и главнейшими добродетелями, что явственно выступает в истории тех лиц, которые подвергаются наказанию и каре за нарушение их (Хам). Семейная жизнь вообще отличалась первобытною простотою; самый брак носил характер полнейшей безискусственности и заключался с благословения и указания родителей, хотя в то же время известны примеры и своевольных браков (напр. женитьба Исава), ведших к семейным раздорам и недовольству. В то же время патриархальная жизнь и вообще не чужда примеров, когда первородный грех сказывался в явном господстве плоти, ведшем к отступлению от прежних установлений Божиих. Это мы видим даже в таких великих и святых личностях, как Авраам и особенно Иаков, из которых первый кроме жены имел наложниц (хотя наложничество вытекало из благочестивых побуждений иметь наследников лучших обетований), а второй был двоеженец, за что и нес различные тяжкие испытания, как естественное следствие этого отступления от первоначального закона брачной жизни (моногамии).
В гражданской области вполне господствовала патриархальная форма правления. Она состояла в том, что власть по заведыванию всеми гражданскими делами сосредоточивалась в главе семейства или рода. Патриарх, как глава семейства, был в то же время и единственным решителем всех дел, возникавших между членами его семейства или рода. Он вполне распоряжался судьбою своих детей и домочадцев, производил суд и расправу, имел право жизни и смерти (Быт. 38.24), и в случае внешней опасности являлся полководцем (как напр. Авраам), за которым признавалось право войны и мира. Но все эти права и обязанности не имели еще вполне определившегося характера и все вытекали из естественного положения отца в семействе, обязанного заботиться о защите и благосостоянии своего рода.
Тут мы видим человечество в его как бы отроческом возрасте. Патриархи — мирные пастухи, которые переселяются с одного места на другое для отыскания лучших пастбищ, и единственными вьючными животными служат у них верблюд и осел. Лошадь им еще неизвестна, да и к лучшему, так как с появлением ее у пастушеских племен всегда развивается склонность к набегам и хищничеству. Земледелие еще было мало развито и составляло лишь временное и случайное занятие. Поземельной собственности у них не было. Авраам купил себе землю только для погребения, и только Иаков приобрел в собственность участок для своего шатра. Запасов жизненных не делалось, вследствие чего голод часто вынуждал переселяться в соседние страны (по преимуществу в Египет, как житницу древнего мира). Во времена Иакова, однако же, видимо установилась довольно правильная хлебная торговля между Египтом и соседними странами и существовали торговые караван-сараи по пути. Торговые караваны появляются на всем громадном пространстве между Египтом и Месопотамией и ведется оживленная торговля пряностями и другими произведениями востока, а также и рабами, которые большими партиями ввозились в Египет. Ко времени Авраама мы видим зачатки меновой монеты, хотя и в виде кусков известного металла с определением его ценности по весу; при Иакове появляются своего рода «монеты», а сыновья его уже хорошо знакомы с ходячими сребрениками, за которые они и продали своего брата Иосифа.
Что касается просвещения, то из всей истории патриархальной эпохи видно, что хотя патриархи и являются по преимуществу странствующими пастухами, но вместе с тем, у них замечаются следы довольно высокого просвещения, отчасти, вследствие влияния соседних народов, из которых иные, как напр. египтяне, стояли уже на высокой степени цивилизации, а отчасти и вследствие самобытного развития избранного рода, отличавшегося высокими духовными дарованиями. Так, предание приписывает Аврааму высокие познания в астрономии и математике, которым он будто бы научил египтян. Следов письменности в собственном смысле не встречается, хотя нет достаточных оснований и сомневаться в ее существовании, тем более, что в соседних с Палестиной странах она уже несомненно существовала. Во всяком случае, есть свидетельство о существовании именных печатей, предполагающих начертание имени или каких-либо условных знаков (Быт. 38:18, 25).
В таких общих чертах представляется жизнь патриархов избранного рода, бывших исключительными носителями истинной религии и связанного с нею великого обетования о Спасителе и потому находившихся под особым руководством Промысла Божия.
ХIII. Истинная религия вне избранного рода.
Иов.
Религиозное состояние языческих народов.
Летоисчисление.
Промыслительное действие Божие, равно как и истинная религия и благочестие, однако же не ограничивались только тесным кружком избранного рода. Отдельные праведники и целые семейства праведных жили и в других местах, «ходя пред Богом». Таким, кроме Мелхиседека, является особенно Иов, жизнь которого описывается в книге, известной под его именем (книга Иова). Это был величайший праведник и образец веры и терпения, которых не могли поколебать никакие козни исконного врага человеческого рода. Он жил в земле Уц, в северной части Аравии, «был непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла», и по своему богатству «был знаменитее всех сынов востока». У него было семь сыновей и три дочери, составлявшие счастливое и довольное семейство. Но этому счастью позавидовал исконный враг человечества — сатана, и пред лицем Бога-сердцеведца стал дерзко утверждать, что Иов праведен и богобоязнен только ради своего богатства и земного счастия, и что с потерей его он перестанет благословлять и славословить Бога. Чтобы наказать дерзкую ложь отца лжи и укрепить веру и терпение Своего праведника, Бог дает Иову вместе со счастием испытать и все бедствия и горечи земной жизни. По попущению Божию, сатана один за другим наносит ему страшные удары, лишая его всего богатства, всех слуг и всех детей. Но когда и это бедствие не поколебало веры Иова, который лишь поклонился Господу и сказал: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь; Господь дал, Господь и взял», то посрамленный сатана хотел испытать многострадального праведника еще худшими бедствиями, и опять по попущению Божию поразил самое тело его страшною проказою, самою ужасною и омерзительною болезнью на востоке. Ужасная болезнь лишала его права пребывания в городе, и он должен был удалиться за его пределы, и там, скобля струпья на своем теле черепком, он сидел в пепле и навозе. Все отвернулись от него, и даже жена его презрительно говорила ему: «ты все еще тверд в непорочности своей. Похули Бога и умри». — «Ты говоришь как безумная, отвечал ей многострадальный праведник. Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» Таким образом Иов даже словом не согрешил пред Богом, безропотно перенося свое собственное ужасное положение и положение жены, вынужденной после прежней богатой жизни в качестве госпожи теперь зарабатывать себе насущный хлеб тяжкой и непривычной для нее поденной работой.
О несчастии Иова услышали друзья его Елифаз, Вилдад и Софар. Увидев его в несчастном положении нищеты и прокаженности, они, не смея подойти к нему близко, воскликнули от ужаса и зарыдали, в течение семи дней безмолвно убиваясь горем в виду своего злополучного друга. Вид их наконец развязал скованный дотоле бедствиями язык Иова, и страдалец впервые показал, как тяжело ему было сносить свое положение, и проклял самый день своего рождения и самую ночь своего зачатия. Друзья стали утешать его, уверяя, что Бог правосуден, и если Иов страдает, то страдает за какие-нибудь согрешения свои, в которых должен покаяться. Но Иов, твердый в своей вере и сознавая свою невинность, признавая в своих бедствиях испытание со стороны Бога, отвергает обвинение в беззаконии и нечестии, так как он никогда не забывал своего Творца и никогда не переставал молиться Ему, и среди самых бедствий своих выразил непоколебимую веру в пришествие Искупителя и в воскресение мертвых: «я знаю, Искупитель мой жив, и он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию. И я во плоти моей узрю Бога». Между тем, во время беседы и рассуждения Иова с друзьями поднялась буря, и загремел гром, из бури раздался голос Божий Иову, укоривший рассуждающих друзей за желание проникнуть в непостижимые советы и намерения Вседержителя. Бог выразил гнев Свой за неправильные суждения друзей, и только жертвоприношение их и ходатайство за них праведного Иова оправдали их пред Богом. Этим кончилось испытание Иова, посрамившего исконного человекоубийцу в его дерзкой лжи и клевете, и Бог исцелил Иова от болезни и обогатил его вдвое больше прежнего. У него опять родились семь сыновей и три дочери, и он опять сделался счастливейшим патриархом счастливой семьи. «И умер Иов в старости, насыщенный днями».
Молчание в этом славном повествовании о законах и чудесах Моисея, патриархальные черты в жизни, религии и нравах и, наконец, самая продолжительность жизни Иова, скончавшегося двухсот лет от роду, — явно показывают, что он жил еще в патриархальную эпоху библейской истории и, притом, в конце ее. В его истории мы видим уже высокое развитие цивилизации и общественной жизни. Иов живет с значительным блеском, часто посещает город, где его встречают с почетом как князя, судью и знатного воина. В книге его есть указания на суды, писанные обвинения и правильные формы судопроизводства. Люди уже умели наблюдать над небесными явлениями и делать из них известные астрономические заключения. Есть указания даже на рудокопни, большие постройки, развалины гробниц, а также на великие политические перевороты, благодаря которым повергнуты были в рабство и бедственное состояние целые народы, наслаждавшиеся дотоле независимостью и благосостоянием.
Таким образом, и среди языческих народов, современных патриархальной эпохе избранного рода, встречались отдельные светлые личности, которые сохраняли чистоту первобытного благочестия и истинной религии с ее высокими истинами и обетованиями. Но масса была погружена в темное идолопоклонство, которое с развитием принимало самые разнообразные формы. В Месопотамии идолопоклонство получило такое развитие и распространение, что оно вторглось даже в благочестивый дом Фарры, отца Авраама, и существование домашних идолов (терафимов) мы встречаем в доме родного брата Авраама - Нахора и особенно внука последнего — Лавана. По предположению, терафимы — это были складные идолы, изображавшие человеческие фигуры или предметы, наиболее чтимые местными жителями. Но в общем в Месопотамии преобладал, как и в Аравии, сабеизм, то есть, боготворение небесных светил, изображение которых, быть может, делалось и на терафимах. При этом однако же замечательно, что в Месопотамии, и особенно Халдее, сохранились следы того, как религия постепенно уклонялась от первоначальной истины и вырождалась в грубое идолопоклонство. В весьма неясном представлении им предносился единый верховный Бог Ил или Ра, творец довременного хаоса. В этом хаосе, смутно отождествлявшемся с самим Илом, было три начала — материя, желание и разум. Они разделились между собою, и из этого произошел мир. Начала эти, в свою очередь, олицетворялись в виде трех богов: Ану — материя, Бен — желание и Ноа — разум. От этой первой троицы рождается вторая, но она уже явственно вырождается в чисто планетные божества: Самас — бог солнца, Син — бог луны и Бин — бог воздушного пространства. У каждого из этих богов имеется по жене, которые, впрочем, тождественны с ними, и затем следуют уже второстепенные планетные боги: Нин (Сатурн), Бел-Меродах (Юпитер), Нергал (Марс), Иштар или Нана (Венера) и небо (Меркурий). За этими богами следовало множество еще меньших богов, определить значение которых весьма трудно, но которые уже составляли последнюю ступень помрачения первоначальной религиозной истины. Число богов увеличивалось еще оттого, что каждый город имел своего особого бога покровителя, который и считался там главным, независимо от общей системы. Так, Бел-Меродах, бог планеты Юпитер, был местным божеством Вавилона и с возвышением этого города стал главным и слился с Белом. Служение всем этим богам и особенно Иштаре (Астарте) имело грубо чувственный характер, переходивший в полное распутство, совершавшееся в честь богов и богинь в самих храмах и капищах.
Тот же сабеизм, но с расширением его в боготворение природы вообще, был господствующим видом идолопоклонства ханаанских народов, среди которых по преимуществу проходила жизнь патриархов. Главным божеством хеттеян (с которыми, прежде всего, встретился Авраам при вступлении в землю Ханаанскую) была богиня Истар или Ашторет (Астарта), идолослужение которой совершалось под видом самой гнусной распущенности. Другие ханаанские племена боготворили также Бела или Ваала (солнце) под различными именами — Бл, Молох, Адони. Как и во всех подобных религиях, составляющих полное уклонение от первоначальной истины, народ боготворил под видом этих богов свои собственные страсти и похоти, придавая им как бы печать божественного соизволения. Для умилостивления гнева богов он приносил человеческие жертвы и, руководясь мнением, что чем Дороже приношение, тем на большую милость может рассчитывать приноситель, заблуждающиеся безумцы приносили в жертву идолам своих детей, девицы жертвовали своим целомудрием, и так далее. Под влиянием этого-то безнравственного культа нечестие достигло такой безобразной степени, на какой мы видим его в жителях городов содомского пятиградия, навлекших на себя страшный гнев Божий.
На более высокой степени стояла религиозно-нравственная жизнь в Египте, но и то только в высших классах страны и особенно знаменитом египетском жречестве, где религия достигала значительной высоты, показывавшей, что искра истины и древних преданий еще тлела под пеплом языческого заблуждения. В высшем своем умопредставлении египтяне поднимались до понятия о едином Боге, не имеющем ни начала, ни конца. Священные гимны египтян говорят об этом Боге, что «Он единый Плодотворитель на небе и на земле, но сам не рожден. Бог единый в истине, который сам себя родит, который существует от начала, который создал все, но сам не создан». Этот верховный единый Бог назывался различно: в Фивах — Аммон-Ра, в Мемфисе — Фта. Но единый сам по себе, этот верховный Бог есть в то же время не только отец, но и мать и сын, и потому как бы тройствен в своем бытии, представляет собой три начала. Маут, женское начало, есть в то же время жена Аммона-Ра, и сам он, как сын его, Хонс, есть вместе с тем тот же самый Аммон, потому что он из себя творил все. Аммон-Ра, Маут и Хонс составляют высшую троицу, единое высшее божество, о котором в одной египетской книге (папирусе) говорится: «Он дает жизнь рыбе в воде, птице в небе, дает дыхание плоду в яйце. Он живит гадов, дает то, чем живут птицы, ибо гады и птицы равны перед его очами. Он делает запасы для мыши в ее норе и кормит птицу на ветке. Будь благословен за это единый, единственный многорукий». Весь внешний мир был проявлением этого верховного божества. Вследствие этого всякое явление природы было священно. Так понимали божество высшие классы в Египте. Но для народной массы такое представление было непосильно и слишком отвлеченно. Поэтому простой народ из разных проявлений божества делал для себя самостоятельных богов. Отсюда является почти бесконечный ряд живых богов, символами которых были различные предметы неодушевленной природы, птицы и животные. Одним из главных божеств этого рода был Нил, отождествлявшийся в представлении народа с богом Апи или Озирисом, женой которого была Изида (земля). Воплощением Озириса был живой бык — апис, который из простого символа превратился в умопредставлении народа в самостоятельное божество, и о нем жрецы рассказывали, что он нарождается каждые двадцать пять лет от телицы, оплодотворяемой молнией. Другие божества олицетворяли собою различные благодетельные или грозные силы природы, каковыми были благодетельное солнце (Ра), солнце как палящий губитель жизни (Монт), губитель света — Сет, и так далее, и олицетворением различных богов были ястреб, ибис, крокодил, козел, кошка, которые также почитались иногда в качестве самостоятельных божеств. Умножению богов содействовало также то обстоятельство, что каждый город с своим округом непременно почитал своего особого бога. Тут, очевидно, религиозная мысль ниспускалась уже до самой грубой ступени идолопоклонства. Сообразно с религией на такой же низкой степени стояла и нравственная жизнь, в которой господствовали самые гнусные пороки, находившие поощрение в самой обрядности грубого и безнравственного культа.
Таково было религиозно-нравственное состояние языческих народов, и в сравнении с ними избранный род патриархов был поистине светильником, ярко сиявшим среди глубокой религиозно-нравственной тьмы окружающего человечества.
По времени рассмотренная патриархальная эпоха обнимает собою более двух столетий. Для точного определения ее не существует достаточных данных. Мы имеем только свидетельство ап. Павла, что от великого обетования Аврааму до издания Синайского закона прошло 430 лет. Эта же цифра указывается и в книге Исход 12, 40 стих, где говорится: «времени же, в которое сыны Израилевы (и отцы их) обитали в Египте (и в земле Ханаанской — как прибавлено в греческом тексте перевода семидесяти толковников), было четыреста тридцать лет». В откровении самому Аврааму этот же период определяется круглым числом в четыреста лет. Если предположить, что продолжительность пребывания израильтян в Египте была равною приблизительно с продолжительностью собственно патриархального периода странствования от призвания Авраама до переселения Иакова в Египет, то половина этой цифры, именно 215 лет, и будет приблизительно определять продолжительность патриархальной эпохи, что вполне согласуется с летами жизни патриархов и подтверждается иудейскими преданиями.
Примечания:
[1] Быт. 11:26-32; 12-13 гл.
[2] Пребывание Аврама в Египте, Быт. 12:10—20.
[3] Разлучение Аврама с Лотом, Быт. 13.
[4] Имя этого царя открыто на памятниках и читается Кудур-Лагамар, равно как и имена его союзников. Быт. 14:1—16.
[5] Встреча Аврама с Мелхиседеком, Быт. 14:17—23.
[6] Четвертое явление Господа Авраму, Быт. 15.
[7] Сара и Агарь, Быт. 16.
[8] Установление обрезания, Быт. 17:10—14.
[9] Быт. 14-23-25:1-10.
[10] Гибель беззаконных городов, Быт. 19.
[11] Быт. 20.
[12] Рождение и обрезание Исаака, Быт. 21.
[13] Жертвоприношение Исаака, Быт. 22.
[14] Кончина Сарры, Быт. 23.
[15] Женитьба Исаака, Быт. 24.
[16] Последние дни жизни и кончина Авраама, Быт. 25:1—18.
[17] Быт. 25:19 - 27, 28:1-5.
[18] Дети Исаака, Быт. 25:20—34.
[19] Быт. 26; Ср. Быт. 20.
[20] Благословения Исаака, Быт. 27:1—40.
[21] Удаление Иакова в Месопотамию, Быт. 27:41 — 28:22.
[22] Быт. 28-30.
[23] Видение лестницы, Быт. 28:12—22.
[24] Встреча Иакова с Рахилью, Быт. 29:1—12.
[25] Женитьба Иакова, Быт. 29:13 и сл.
[26] Возвращение Иакова на родину, Быт. 31.
[27] Терафимы — небольшие вавилонские изображения идолов, — знак того, насколько идолопоклонство проникло и в дом родства Авраамова.
[28] Встреча с Исавом, Быт. 32 и 33.
[29] Молитва Иакова, Быт. 32:9—12.
[30] Борьба Иакова с Богом, Быт. 32:24—30.
[31] Быт. 37, 39-41 гл.
[32] Первая поездка сыновей Иакова в Египет. Быт. 42 гл.
[33] Вторая поездка братьев Иосифа в Египет. Быт. 43—45.
[34] Переселение Израиля в Египет, Быт. 46, 47:27.
[35] Благословения Иакова, Быт. 49:1—28.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter