Подвижнические наставления святого Аввы Дорофея

<<< БИБЛИОТЕКА >>>

Добротолюбие. Том 2

ПОДВИЖНИЧЕСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ
СВ. АВВЫ ДОРОФЕЯ

(Извлекаются подряд)

По благости Своей Бог дал нам заповеди, очищающие нас, дабы мы, если пожелаем, могли соблюдением заповедей очиститься не только от грехов, но и от самых страстей. Ибо иное суть страсти, и иное грехи. Страсти суть: гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же суть самые действия страстей, когда кто приводит их в исполнение на деле, т.е. совершает с телом те дела, к которым побуждают его страсти; ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним.
Закон (ветхий) имел целью научить нас не делать того, чего сами не хотим пострадать; потому он и останавливал нас только от делания зла. Ныне же (в Новом Завете) требуется изгнать самую страсть, побуждающую делать зло, – самую ненависть, самое сластолюбие, самое славолюбие и прочие страсти.
Послушайте, что говорит Господь: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Здесь Он показал корень и причину всех зол и врачевство от них, – причину всего доброго; показал именно, что возношение низложило нас, и что помилование получить иначе невозможно, как чрез противоположное ему смиренномудрие. – Отчего подверглись мы всем скорбям? Не от гордости ли? Человек был создан во всяком наслаждении и был в раю. Но ему было повелено не делать одного дела, а он сделал. Видишь гордость? Видишь непокорность (дщерь гордости)? – Тогда Бог сказал: человек не умеет наслаждаться одною радостью; если он не испытает злоключений, то пойдет еще далее и совершенно погибнет; если не узнает, что такое скорбь и труд, то не узнает, и что такое радость и покой; – и изгнал его из рая. – Тут он предан был собственному своему самолюбию и собственной воле, чтобы они сокрушили кости его, и чтобы чрез то научился он следовать не самому себе, но заповедям Божиим, и чтобы самое злострадание преслушания научило его блаженству послушания, как сказано у Пророка: накажет (научит) тя отступление твое (Иер. 2, 19). – Вот ныне благость Божия и взывает: придите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 28). Как бы так: вот вы натрудились и настрадались, испытали злые последствия непокорности: придите же теперь и обратитесь; оживите себя смиренномудрием, вместо высокомудрия, которым вы себя умертвили. Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29).
Авва Марк сказал: без сокрушения сердечного невозможно освободиться от зла и приобрести добродетель. Чрез сокрушение сердечное человек делается послушным заповедям, освобождается от зла, приобретает добродетели, – и потом восходит в покой свой.
Некоторые боголюбивые люди, пресекши по святом крещении действия страстей, восхотели победить и самые страсти и стать бесстрастными, каковы: св. Антоний, св. Пахомий и прочие Богоносные Отцы. Они восприяли благое намерение очистить себя от всякие скверны плоти и духа (2 Кор. 7, 1). Но зная, что, находясь в мiре, не удобно достигнуть сего, они измыслили свой особенный образ жизни, особенный образ действования, т.е. отрешенную от мiра уединенную жизнь, и начали убегать от мiра и жить в пустынях, подвизались в постах и бдениях, спали на голой земле, и всякие другие несли лишения, совершенно отрекшись от отечества и сродства, имений и стяжаний.
Они не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары. Заповеди даны всем христианам, и всякий христианин обязан их исполнять. Это есть то же, что в мiре дань, должная царю. Но как в мiре есть люди великие и знатные, которые не только дани дают царю, но приносят ему и дары, – за что удостаиваются особой чести, наград и достоинств: так и Отцы не только дань принесли Богу, сохранив заповеди, но принесли Ему и дары – девство и нестяжание, кои не суть заповеди, а дело произволения: ибо о первом сказано: могий вместити, да вместит (Мф. 19, 12), а о втором: аще хощеши совершен быти... продаждь и дай нищим (Мф. 19, 21).
Они распяли себе мiр, а потом восподвизались и себя распять мiру, подражая Апостолу, который говорит: мне мiр распялся и аз мiру (Гал. 6, 15). Ибо когда человек отрекается от мiра и делается иноком, – оставляет родителей, стяжания, и все житейские дела и заботы, тогда он мiр распинает себе. Когда же потом освободившись от внешних вещей, подвизается он и против самых услаждений, или против самого вожделения вещей, и против своих пожеланий, и умерщвляет самые страсти, тогда он и себя распинает мiру, – и дерзновенно может сказать с Апостолом: мне мiр распялся и аз мiру.
Отцы наши, распяв себе мiр, и себя распяли мiру, предавшись подвигам. А мы, хотя, по-видимому, распяли себе мiр, оставив мiр и пришедши в монастырь; но себя распять мiру не хотим, ибо любим еще наслаждения его, имеем еще пристрастие к нему, сочувствуем славе его, удерживаем в себе пристрастие к снедям, к одеждам и прочим суетностям. Однако мы не должны так делать, но как отреклись от мiра и вещей его, так должны отрешиться и от самого пристрастия к вещам тем.
Мы оставили мiр, оставим и пристрастие к нему. Ибо пристрастия опять привязывают нас к мiру и соединяют с ним, хотя бы они касались маловажных, обыкновенных и ничего не стоящих вещей. Но если хотим совершенно измениться и освободиться от пристрастий, научимся отсекать хотения свои, – каких бы малых вещей они ни касались. Ибо ничто не приносит столько пользы людям, как отсечение своей воли; и поистине, от сего человек преуспевает более, нежели от всякой другой добродетели. Между тем, такое отсечение своей воли и своих хотений может быть поминутное. Положим, что кто либо идет; помысел говорит ему: посмотри туда и сюда, но он отсекает свое хотение и не смотрит. Встретил он разговаривающих; помысел говорит ему: скажи и ты с ними слово – другое, но он отсекает свое хотение, – и не говорит. Подошел он к кухне; помысел говорит: зашел бы спросить, что готовит повар, но он отсекает это хотение, и не заходит и проч. и проч. – Отсекая таким образом свое хотение, он приходит в навык отсекать его и, начиная с малого, достигает того, что и в великом отсекает ее без труда и спокойно; и так начинает наконец вовсе не иметь своей воли, и чтобы ни случилось, бывает спокоен. Так отсечением своей воли приобретается беспристрастие, а от беспристрастия, с помощью Божией, восходит и к совершенному бесстрастью.
Некто из старцев сказал: "прежде всего нужно нам смирение". Почему же он так сказал? – Почему не сказал, что прежде всего нужно нам воздержание? Ибо Апостол говорит: подвизаяйся от всех воздержится (1 Кор. 9, 25). Или почему не сказал, что прежде всего нужен нам страх Божий? Ибо в Писании сказано: начало Премудрости страх Господень (Прит. 1, 7). Почему также не сказал, что прежде всего нужна нам милостыня, или вера? Ибо сказано: Милостынями и верами очищаются грехи (Прит. 15, 27), и еще: без веры невозможно угодити Богу (Евр. 11, 6). Почему же он, оставив все сие столь нужное, выставляет только смиренномудрие? Старец показывает нам сим, что ни страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая либо добродетель не может быть совершенна без смиренномудрия. Смиренномудрием же сокрушаются и все стрелы врага и противника. Все святые шествовали путем его и трудом. Виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя, взывает Псалмопевец; и еще: смирихся и спасе мя Господь (Пс. 24, 18; 114, 6).
Тот же старец сказал: смирение ни на кого не гневается, и никого не прогневляет. Смирение привлекает на душу благодать Божию; благодать же Божия, пришедши, избавляет душу от сих двух тяжких страстей. Ибо что может быть более тяжким, как гневаться на ближнего и прогневлять его? – Но что я говорю, будто смирение избавляет от двух только страстей? Оно избавляет душу и от всякой страсти и от всякого искушения.
Когда св. Антоний увидел распростертыми все сети дьявола и, вздохнув, вопросил Бога: "кто же избегнет их?" то Бог ответил ему: "смирение избегает их"" и, что еще более удивительно, – присовокупил: "оне даже не прикасаются ему". Видишь силу сей добродетели? Поистине нет ничего крепче смиренномудрия, ничего не побеждает его. Если со смиренным случится что скорбное, он тотчас себя осуждает, что достоин того, – и не станет укорять никого, не будет на другого возлагать вину. Таким образом переносит он случившееся без смущения, без скорби, с совершенным спокойствием; а потому и не гневается ни на кого, и никого не прогневляет.
Смирения два, так же как и две гордости. Первая гордость есть та, когда кто укоряет брата, осуждает его и бесчестит, как ничего не значащего, а себя считает выше его. Таковой, если не опомнится вскоре и не постарается исправиться, то мало-помалу приходит и во вторую гордость, которая гордится против Самого Бога и приписывает себе свои подвиги и добродетели, а не Богу, как будто он сам собою совершил их, своим знанием и умом, а не помощью Божией. Из сего видеть можно, в чем состоят и два смирения. Первое смирение состоит в том, чтобы почитать брата своего разумнее и по всему превосходнее себя, – или почитать себя ниже всех. Второе же смирение состоит в том, чтобы свои подвиги приписывать Богу. И это есть совершенное смирение Святых.
Совершенное смирение рождается от исполнения заповедей. Когда на деревьях бывает много плодов, то самые плоды преклоняют ветви их к низу и нагибают их; а ветвь, на которой нет плодов, стремится вверх и растет прямо. Есть же такие деревья (лимонные), которые не дают плода, пока их ветви растут вверх; но если кто возьмет камень, привесит к ветви и нагнет ее к низу, тогда она дает плод. Так и душа, когда смиряется, тогда приносит плод, и чем более приносит плода, тем более смиряется. От того Святые, чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными. Так Авраам, когда увидел Господа, назвал себя землею и пеплом (Быт. 18, 27); Исаия, увидев Бога превознесенна, воззвал: окаянный и нечистый есмь аз ( – 6, 5).
Никто не может выразить словами, что такое есть смирение, и как оно рождается в душе, если не узнает сего из опыта. Из одних же слов никто не может познать сего. Некогда Авва Зосима говорил о смирении (что чем кто святее, тем смиреннее), и какой-то софист, бывший при том, спросил его: "разве ты не знаешь, что имеешь добродетели? Ведь ты видишь, что исполняешь заповеди: как же ты, поступая так, считаешь себя грешным?" Старец не находил, какой дать ему ответ, а только говорил: "не знаю, что сказать тебе, но считаю себя грешным". И когда софист все еще докучал ему вопросом: как? – старец говорил ему одно: "не знаю как; но я подлинно считаю себя таким. Не смущай меня". Так и когда Авва Агафон приближался к кончине, и братия сказали ему: "и ты ли боишься, отче?" то он ответил: "сколько мог я понуждал себя сохранять заповеди, но я человек, и почему могу знать, угодно ли Богу дело мое? Ибо иной суд Божий, и иной человеческий".
Что приводит к смирению, о сем некто из старцев сказал так: путем к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно, – и то, чтобы считать себя ниже всех, – и непрестанно молиться Богу". – Телесные труды приводят душу к смирению, потому что душа состраждет телу и соучаствует во всем, что делается в теле. Как труд телесный смиряет тело, то вместе с ним смиряется и душа. То, чтобы считать себя ниже всех, есть отличительная черта смирения, и навыкновение и упражнение в сем, само собою укореняет смирение, и искореняет гордость, какую назвали мы первою. Ибо как может кто либо гордиться пред кем либо, или укорить, и уничижить кого тот, кто почитает себя ниже всех? – Так же и то, чтоб молиться непрестанно, явно противится гордости – второй. Ибо очевидно, что тот наклоняет себя к смирению, кто, зная, что не может совершить никакой добродетели, без помощи Божией, не перестает всегда молиться Богу, чтобы Он совершил с ним милость. Почему непрестанно молящийся, если и сподобится совершить что либо, то зная, почему он совершил сие, не может возгордиться; ибо не может приписать сего своей силе, но все свои успехи относит к Богу, всегда благодарит Его и всегда призывает Его, трепеща, как бы ему не лишиться таковой помощи. Итак, он со смирением молится и молитвою смиряется; и чем более преуспевает всегда в добродетели, тем более всегда смиряется; а по мере того, как смиряется, получает помощь и преуспевает в смиренномудрии.
Сотворив человека, Бог всеял в него нечто Божественное, – некий, подобный искре помысел, имеющий в себе и свет и теплоту, – помысел, просвещающий ум и показующий ему, что добро и что зло. Называется сие совестью, – и она есть естественный закон. Следуя сему закону – совести, Патриархи и все Святые, прежде писанного закона, угодили Богу. Но когда люди чрез грехопадение закрыли и попрали совесть, тогда сделался нужен закон писанный, стали нужны св. Пророки, нужно сделалось самое пришествие Владыки нашего Иисуса Христа, – чтобы открыть и воздвигнуть ее, – чтоб засыпанную оную искру снова возжечь хранением Св. Его заповедей.
Ныне в нашей власти или опять засыпать ее, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться. Когда совесть наша говорит нам сделать что либо, а мы пренебрегаем сим, – и когда она снова говорит, а мы не делаем, но продолжаем попирать ее; тогда мы засыпаем ее, – и она не может уже явственно говорить нам от тяготы, лежащей на ней, но как светильник, сияющий за совестью, начинает показывать нам вещи все темнее и темнее. Как в воде, помутившейся от многого ила, никто не может узнать лица своего, так и мы, по преступлении, не разумеем, что говорит нам наша совесть, – так что нам кажется, будто ее вовсе нет у нас.
Совесть называется соперником, потому что всегда сопротивляется злой воле нашей и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем, и если что не должны делать, делаем, осуждает нас. Посему Господь и назвал ее соперником, и заповедует нам: буди увещеваяся с соперником твоим, дондеже еси на пути с ним (Мф. 5, 25) т.е. в мiре сем, как говорит св. Василий Великий.
Будем же хранить нашу совесть, пока находимся в мiре сем, не допустим, чтоб она обличала нас в каком либо деле, не будем попирать ее ни в чем, хотя бы то было самое малое. Знайте, что от пренебрежения сего малого и в сущности ничтожного мы переходим к пренебрежению и великого. Если кто начнет говорить: "что за важность, если я съем эту безделицу? Что за важность, если я посмотрю на ту или на эту вещь?" то от этого: "что за важность в том, что за важность в другом" – впадает он в злой навык и начнет пренебрегать великим и важным и попирать свою совесть; а таким образом закосневая во зле, будет он в опасности придти и в совершенное нечувствие.
Совесть хранить должно и в отношении к Богу, и в отношении к ближнему, и в отношении к вещам. – В отношении к Богу тот хранит совесть, кто не пренебрегает Его заповедями; и даже в том, чего не видят люди, и чего никто не требует от нас, он хранит совесть свою к Богу втайне. – Хранение совести в отношении к ближнему требует, чтоб отнюдь не делать ничего такого, что, как знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего, делом или словом, или видом, или взором. – Хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться худо с какой-либо вещью, не давать ей портиться, и не бросать ее без нужды. – Во всех этих отношениях должно хранить совесть свою чистою и не запятнанною, чтоб не попасть в беду, от которой Сам Господь предостерегает нас (Мф. 5, 26).
Св. Иоанн говорит: совершенная любовь вон изгоняет страх (1 Иоан. 4, 18). Как же св. Пророк Давид говорит: бойтеся Господа вси святии Его (Пс. 33, 10)? Сим показывается, что есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, – один свойствен начинающим, а другой свойствен совершенным Святым, достигшим в меру совершенной любви. Кто исполняет волю Божию по страху мук, тот есть еще новоначальный; а кто исполняет волю Божию из любви к Богу, – для того, чтоб угодить Богу, того сия любовь приводит в совершенный страх, по коему он, вкусив сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться ее. И сей-то совершенный страх, рождающийся от любви, вон изгоняет страх первоначальный.
Страха совершенного невозможно достигнуть, если кто прежде не приобретет первоначального страха. Премудрый Сирах говорит: страх Божий есть начало и конец ( – 1, 15, 18). Началом назван первоначальный страх, за которым следует совершенный страх Святых. Первоначальный страх свойствен душевному состоянию. Он охраняет душу от всякого падения; ибо сказано: страхом Господним уклоняется всяк от зла (Прит. 15, 27). Но кто уклоняется от зла по страху наказания, как раб, боящийся господина, тот постепенно приходит к тому, чтоб делать благое добровольно, – сначала, как наемник, надеяся некоего воздаяния за свое благое делание. Если же он таким образом будет постоянно избегать зла, из страха, подобно рабу, и делать благое, в надежде награды, подобно наемнику; то пребывая, по благодати Божией, во благом и соразмерно сему соединяясь с Богом, получает он наконец вкус ко благому, приходит в некоторое ощущение истинно благого, – и уже не хочет разлучиться с ним. Тогда достигает он в достоинство сына, и любит добро ради самого добра, – и хотя боится, но потому что любит. Сей-то есть великий и совершенный страх.
Сию постепенность изображает и св. Пророк Давид в следующих словах: уклонися от зла и сотвори благо; взыщи мира и пожени и (Пс. 33, 15). Уклонися, говорит, от зла, т.е. избегай всякого вообще зла, уклоняйся от всякого дела ведущего ко греху. Но сказав это, он не остановился на сем, но прибавил: и сотвори благо. Ибо случается, что иной не делает зла, но и добра не творит; и, например, не обижает, но и милосердия не оказывает, или не ненавидит, но и не любит. Сказав же о сем, он последовательно продолжает: взыщи мира и пожени и. Не сказал только – взыщи, но усильно стремись за ним, чтоб достигнуть его. – Следите внимательно умом своим за сею речью, и примечайте тонкость, наблюдаемую Святым. – Когда кто сподобится уклониться от зла, и потом, с помощью Божией, будет старательно делать благое; тотчас восстанут на него брани вражеские, – и он подвизается, трудится, сокрушается, то боясь возвратиться опять на злое, как раб, то надеясь награды за благое, как наемник. Но терпя нападения от врага, борясь с ним и сопротивляясь ему; по сим побуждениям, он, хотя делает благое, однако с большою скорбью, с великим трудом. Когда же получит помощь от Бога и приобретет некоторый навык в добре, тогда видит он покой, тогда ощущает мир, тогда ощущает, что значит прискорбная брань, и что – радость и веселие мира. – И начинает уже потом искать мира, усиленно стремиться к нему, чтоб достигнуть его, приобрести совершенно и водворить его в себе. Достигший же в меру сию вкушает наконец блаженство миротворцев (Мф. 5, 9). – И отселе кто может побудить душу сию делать добро ради чего либо иного, кроме наслаждения тем самым добром? Тогда-то таковой познает и совершенный страх.
Отцы сказали, что человек приобретает страх Божий, если имеет память смерти и память мучений, – если каждый вечер испытывает себя, как провел день, и каждое утро, – как прошла ночь, – если не будет дерзок, и наконец, если будет находиться в близком общении с человеком боящимся Бога. Ибо говорят, что один брат спросил некоего старца: "что мне делать, отче, чтобы бояться Бога?" Старец отвечал ему: "иди, живи с человеком боящимся Бога, – и он тем самым, что боится Бога, научит и тебя бояться Бога". – Отгоняем же страх Божий от себя тем, что делаем все противное сказанному: не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений, – не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, – но живем нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, – и бываем дерзки. И сие последнее хуже всего: это совершенная пагуба; ибо ничто так не отгоняет страха Божия от души, как дерзость. Спросили о ней некогда Авву Агафона, – и он сказал: "дерзость подобна сильному жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут, и который портит всякий плод на деревьях". – Бог да избавит нас от всегубительной сей страсти – дерзости.
Дерзость бывает многообразна: можно быть дерзким и словом и движением и взором. От дерзости иной впадает в празднословие, говорит мiрское, делает смешное и побуждает других к непристойному смеху. Дерзость и то, когда кто коснется другого без нужды, протянет руку на кого смеющегося, толкнет кого, вырвет что у него из рук, бесстыдно смотрит на кого: все это делает дерзость, все это происходит от того, что в душе нет страха Божия, – и от сего человек приходит мало по малу и в совершенную небрежность. – Посему то Бог, когда давал заповеди закона, сказал: благоговейны сотворите сыны Израилевы (Лев. 15, 31); ибо без благоговения и скромной стыдливости (несмелости) человек не чтит и Самого Бога и не хранит ни одной заповеди. Потому нет ничего вреднее дерзости, – потому – то она и есть матерь всех страстей, что изгоняет благоговение, отгоняет страх Божий от души, и рождает небрежность.
Авва Иоанн, ученик Аввы Варсонофия, имел обыкновение повторять следующие четыре изречения, – иногда одно, иногда другое, при отпуске от себя приходивших братий: "чрез сохранение совести в отношении к ближнему рождается смиренномудрие; – никогда не должно предпочитать свою волю воле брата своего; – бегай от всего человеческого и спасешься; – друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов (Гал. 6, 2)". – Каждый раз он предварял сии изречения такими словами: "сказал я однажды, брат, – Бог да сохранит любовь, – отцы сказали", – и после сего прилагал одно из своих изречений.
При всяком встречающемся деле, хотя бы оно было крайне нужно и требовало тщания, не хочу, чтоб вы делали его со спорами, или с смущением, но будьте уверены, что всякое дело, которое вы делаете, – велико ли оно или мало, – есть восьмая часть искомого, а сохранить свое устроение, если и случится от сего не исполнить дела, есть семь восьмых. Итак, если вы делаете какое дело и хотите совершенно и всецело исполнить его, то старайтесь как самое дело исполнить, что, как я сказал, есть восьмая часть искомого, так вместе с тем сохранить и свое устроение не поврежденным, – что составляет семь восьмых. Если же для того, чтоб исполнить дело вашего служения, настоять будет необходимость увлечься и повредить себе или другому, споря с ним, то не надобно терять семь восьмых для того, чтоб сохранить одну восьмую.
Премудрый Соломон говорит в притчах: имже несть управления, падают, якоже листвие; спасение же есть во мнозе совете (Притч. 11, 14). Видите ли, чему учит нас Св. Писание? Оно увещевает нас не полагаться на самих себя, не считать себя все разумеющими, не верить тому, что можем сами управлять собою, ибо мы имеем нужду в помощи, нуждаемся в наставляющих нас по Богу. Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием. Ибо что значит сказанное: имже несть управления, падают, якоже листвие? – Лист сначала всегда бывает зелен, цветущ, красив, но потом постепенно засыхает, падает, и наконец попирается ногами. Так и человек, никем не управляемый, сначала всегда, имеет усердие к посту, бдению, безмолвию, послушанию и к другим добродетелям; потом усердие это мало по малу охлаждается и, он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал, и воспламенял в нем это усердие, не чувствительно засыхает, падает и становится наконец подвластным рабом врагов, кои делают уже с ним, что хотят.
О тех, которые открывают свои помышления и поступки и делают все с советом, говорит Премудрый: спасение есть во мнозе совете. Не говорит: "в совете многих", – чтоб с каждым совещаться, но что должно совещаться обо всем, – конечно с тем, к кому имеем доверие, и не так, чтоб одно говорить, а другое умалчивать, но все открывать и обо всем советоваться; такому и есть верное спасение во мнозе совете.
Когда мы не открываем своих мыслей и намерений и не испрашиваем совета опытных, тогда держимся своей воли и следуем своим оправданиям (т.е. тому, что сами считаем праведным). И тогда, делая по-видимому доброе дело, мы сами себе расставляем сети, и гибнем, не ведая того. Ибо как можем мы уразуметь волю Божию, или вполне предаться ей, если верим самим себе и держимся своей воли? – Посему-то Авва Пимен и говорил, что "воля наша есть медная стена между человеком и Богом".
Тому, кто верит своему уму и предается своей воле, враг, как хочет, устраивает падение. К тому же, кто с совета все творит, ему нет доступа. Оттого он ненавидит и вопрошание и наставление по поводу его, ненавидит самый голос, самый звук таковых слов. И сказать ли, почему? – Потому что знает, что злокозненность его тотчас обнаружится, как только станут спрашивать и говорить о полезном. А он ничего так не боится, как быть узнанным, потому что тогда он уже не может коварствовать, как хочет. Когда кто спрашивает и слышит совет от кого либо опытного: "это делай, а сего не делай, или: "теперь не время сему делу", и иной раз: "теперь время"; тогда дьявол не находит, каким образом вредить ему, или как низложить его, потому что он всегда советуется и со всех сторон ограждает себя, – и таким образом исполняется на нем сказанное: спасение есть во мнозе совете.
Враг любит полагающихся на свой разум; потому что они помогают ему, и сами себе строят козни. Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые говорят: от того, или от того падает человек; а я не знаю другого падения, кроме того, когда человек следует сам себе. Увидишь ли падшего, – знай, что он последовал самому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего гибельнее сего.
Я всегда говорю вам, что от незначительных послаблений себе доходим мы и до значительных грехов. Что тяжелее греха осуждать ближнего? Что столько ненавидит Бог, и от чего столько отвращается? И однако в такое великое зло приходит человек от ничтожного по-видимому, – от того, что дозволяет себе малое зазрение ближнего. Ибо когда это дозволяется, тогда ум начинает оставлять свои грехи без внимания и замечать грехи ближнего. А от сего (от навыка в этом) происходят пересуды, укоры, злословия, – и наконец – пагубное осуждение. Но ничто столько не прогневляет Бога, ничто так не обнажает человека (от благодати) и не приводит к погибели, как укорение, злословие, и осуждение ближних.
Иное дело злословить, а иное осуждать или уничижать. Злословить значит сказать о ком либо: такой-то солгал, или соблудил, или погневался, или другое что не доброе сделал. Вот такой позлословил брата, т.е. сказал страстно о его согрешении. А осуждать значит сказать: такой-то лгун, блудник, гневлив. Вот такой осудил самое расположение души его, произнес приговор о всей жизни его, говоря, что он таков-то, и осудил его, как такого: а это тяжкое прегрешение.
Фарисей, молясь и благодаря Бога за свои добродетели, не солгал, но говорил истину, и не за то был осужден: ибо мы должны благодарить Бога, когда сподобились сделать что либо доброе, потому что Он помог и содействовал нам в этом. Не за это был он осужден; и не за то, что сказал: несмь, якоже прочии человецы. Но когда, обратясь к мытарю, сказал: или якоже сей мытарь; тогда подвергся осуждению (сам за осуждение другого). Ибо он осудил самое лицо, самое расположение души его, всю жизнь его. Почему мытарь и вышел оправдан паче оного (Лук. 18, 11).
Одному Богу принадлежит оправдывать или осуждать, поелику Он знает и душевное расположение каждого и силу, стремления и дарования, телосложение и способности, – и сообразно с этим осуждает или оправдывает каждого – праведно. Ибо кто может верно знать все сие, кроме Единого, сотворившего всех, и всеведущего.
Иногда мы не только осуждаем, но и уничижаем ближнего; ибо иное есть – осуждать, и иное уничижать. Уничижение есть то, когда человек не только осуждает, но и презирает другого, – гнушается им и отвращается от него, как от некоей мерзости: это хуже осуждения и гораздо пагубнее.
Хотящие спастись не обращают внимания на недостатки ближних, но всегда смотрят на свои собственные и преуспевают. Таков был тот, который, видя, что брат согрешил, вздохнул и сказал: "горе мне! как он согрешил сего дня, так я согрешу завтра". Видишь ли мудрое настроение души? Как он тотчас нашел средство избегнуть осуждения брата своего? Ибо сказав: "так и я завтра", он внушил себе страх и попечение о том, что и он в скором времени может согрешить, – и так избежал осуждения ближнего. При том не удовлетворился этим, но и себя повергнул под ноги его, сказав: "и сей покается о грехе своем, а я не покаюсь, как должно, не достигну покаяния, не в силах буду покаяться". Видишь просвещение Божественной души?
Бывает, что яд осуждения, переполнив нашу душу, ищет излиться и в других. И вот мы, встречая другого брата, мирного ко всем, спешим пересказать ему: то и то случилось, – и причиняем ему вред, внося в сердце его грех осуждения. Не боимся мы рекшего: горе напаяющему подруга своего развращением мутным (Аввак. 2, 15); но совершаем бесовское дело и нерадим о том. Ибо смущать и вредить чье дело, как не бесовское? И вот мы оказываемся помощниками бесов на погибель свою и ближнего. Отчего так? Оттого, что нет в нас любви. Ибо любы покрывает множество грехов (1 Петр. 4, 8).
Святые не осуждают согрешающего и не отвращаются от него, но сострадают ему, скорбят о нем, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают все чтоб спасти его. – Что сделал св. Аммон, когда братия пришли и сказали ему в смущении: "пойди и посмотри, отче, у такого-то брата в келье женщина?" Какое милосердие показал он? Догадавшись, что брат скрыл женщину под кадкой, он пошел и сел на оную, и велел им искать по всей келье. Когда же они ничего не нашли, он сказал им: "Бог да простит вас". Так он постыдил их, и оказал им великую пользу, научив, не легко верить обвинению на ближнего: и брата того исправил, не только покрыв его по Боге, но и вразумив его, когда нашел удобное к тому время. Ибо выслав всех вон, он взял его за руку и сказал ему: "подумай о душе своей, брат!" – Брат сей тотчас устыдился, пришел в умиление и пресек грех. Так благотворно подействовало на душу его человеколюбие и сострадание старца.
Представьте себе круг, средину его – центр, и из центра исходящие радиусы – лучи. Эти радиусы чем дальше идут от центра, тем более расходятся и удаляются друг от друга; напротив чем ближе подходят к центру, тем больше сближаются между собою. Положите теперь, что круг сей есть мiр, самая средина круга – Бог, а прямые линии (радиусы), идущие от центра к окружности, или от окружности к центру, суть пути жизни людей. И тут то же. На сколько Святые входят внутрь круга к средине оного, желая приблизиться к Богу, на столько по мере вхождения они становятся ближе и к Богу, и друг к другу; и притом так, что сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу, и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. – Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога и обращаются ко внешнему, то очевидно, что в той мере, как они отходят от средоточия и удаляются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга, – и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково и свойство любви: но сколько мы находимся вне и не любим Бога, на столько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближними, и сколько соединяемся с ближними, столько соединяемся и с Богом.
Отчего происходит, что иногда кто либо, услышав оскорбительное слово, не обращает на него внимания, а переносит оное без смущения, как будто вовсе не слыхал его, иногда же как только услышит, тотчас смущается. Отчего так бывает? Не смущаются вот отчего: во первых, случается, что иной после молитвы, или доброго упражнения, находится в добром расположении духа, и потому снисходит брату своему и не смущается его словами; случается также, что иной имеет большое расположение к кому либо, и потому без огорчения переносит все, от него наносимое; бывает также, что иной презирает желающего оскорбить его, и ни во что вменяет обиды его. – А смущаются от противоположного сему, – оттого, что бывают не в добром расположении духа, или оттого, что имеют неприязнь против оскорбившего, – и от других причин. – Но главною причиною всякого смущения служит то, что мы не укоряем самих себя.
Авва Пимен сказал: "куда бы ни пошел укоряющий себя, какой бы ни приключился ему вред, или бесчестие, или иная какая скорбь, он уже предварительно считает себя достойным всего неприятного и никогда не смущается. Есть ли что беспечальнее такого состояния?...
Скажет кто-нибудь: если брат оскорбит меня, и я, испытав себя, найду, что не подал ему никакого к тому повода, то как могу укорить себя? – По истине, если кто испытает себя со страхом Божиим, то найдет, что всячески сим подал повод, или делом, или словом, или видом, если же не окажется, чтоб в настоящее время он подал какой-либо повод, то всеконечно когда-нибудь в другое время оскорбил его, или в этом, или в другом деле, или, может быть, оскорбил другого брата, и должен был пострадать за сие, – или часто за иной какой-либо грех. Потому и говорю я, что если кто рассмотрит себя со страхом Божиим и строго испытает совесть свою, то непременно найдет себя виновным и укорит себя.
Случается, что иной, сидя в уединении безмолвном, пребывает в мире. Но вот пришел брат, и между разговорами сказал что либо неприятное, и он тотчас пришел в смущение, – и говорит потом: "если бы он не пришел ко мне и не смутил меня, то я не согрешил бы". – Какое смешное рассуждение! Разве тот, кто сказал ему слово, вложил ему страсть? Он только вызвал наружу ту, которая была уже в нем; – и теперь предлежит ему не на брата скорбеть, а каяться в страсти, укоряя себя. Такой человек похож на гнилой хлеб, который снаружи хорош, а внутри заплесневел, и когда кто либо разломит его, то обнаруживается его гнилость, – или на чистый сосуд, который внутри полон смрада и зловония, и когда кто откроет его, тотчас становится чувствительным смрад его. Так и этот пребывал, как ему казалось в мире, не замечая, что страсть была внутри его; брат сказал ему одно слово и обнаружил гнилость, сокрытую внутри его. Посему, если он хочет быть помилованным, то пусть покается, укорив себя. Сим только путем он достигнет чистоты и преуспеет. Брата же того ему должно еще благодарить, как доставившего ему такую пользу.
Душа, по мере того, как творит грех, изнемогает от него; ибо грех расслабляет и приводит в изнеможение того, кто предается ему; и потому все, приключающееся ему, отягощает его. Если же человек преуспевает в добре, то по мере преуспеяния, ему делается более легким то, что некогда было тяжело.
Во всяком случае должны мы взирать горе. Добро ли нам кто сделает, или злое потерпим от кого либо, мы должны взирать горе, и благодарить Бога за все, случающееся с нами, всегда укоряя самих себя и говоря, что если случится с нами что доброе, то это дело милостивого промышления о нас Божия, а если злое, – то это за грехи наши.
Окаянные мы, ежедневно согрешающие и страстям своим удовлетворяющие! Оставили мы путь правый, указанный нам отцами, – путь самоукорения, и идем кривым путем укорения ближнего. – И каждый из нас старается во всяком деле сложить вину на брата своего и на него возложить всю тяготу; каждый ленится и не соблюдает ни одной заповеди, а от ближнего требует исполнения всех заповедей.
Где тот старец, который, когда его спросили: "что главное из найденного тобою на пути сем, отче", – ответил: "то, чтобы во всем укорять себя?" – Так и Авва Пимен сказал со стенанием: "все добродетели вошли в дом сей, но без одной добродетели трудно устоять человеку". Какая же это добродетель", спросили его? Он ответил: "та, чтоб человек укорял себя". И св. Антоний сказал: "велико делание – возлагать пред лицом Бога согрешения свои на себя, – и до последнего издыхания ожидать искушения". И везде находим мы, что отцы наши обретали покой от того, что, возложив на Бога все, даже и самое малое, они всегда соблюдали сие правило – себя во всем укорять.
Отцы сказали, что монахам не свойственно гневаться, также и оскорблять кого-либо, и еще: "кто преодолел раздражительность, тот преодолел демонов, а кто побеждается сею страстью, тот вовсе чужд иноческой жизни, и проч. – Что же должны мы сказать о себе, когда не только предаемся раздражению и гневу, но и пребываем в злопамятстве? – Что нам делать, как не оплакивать такое жалкое и не человеческое состояние (душ наших)? – Однако ж будем внимать себе, братия, и постараемся с помощью Божией избавиться от горечи этой губительной страсти.
Между братиями нередко происходят смущения и возникают неудовольствия, но они обычно спешат улаживать эти размолвки и умиротворяются. Бывает однако, что иной и после того, как поклонившись, помирится, продолжает скорбеть на брата и держать мысли против него. Это есть злопамятность, – и она требует многого внимания, чтобы не закоснеть в оной и не погибнуть. Кто помирился тотчас после раздражения, тот исцелил гнев, но против злопамятности еще не подвизался, – и потому продолжает скорбеть на брата. Ибо иное злопамятность, иное гнев, иное раздражительность, и иное смущение. Чтоб вы лучше поняли сие, скажу пример. Кто разводит огонь, тот берет сначала малый уголек: это слово брата, нанесшего оскорбление. Если ты перенесешь это слово, то ты и погасил уголек. Если же будешь думать: "зачем он это сказал? Когда так, и я ему скажу то и то; если бы он не хотел оскорбить меня, то не сказал бы этого, – так и я оскорблю его – непременно". – Вот ты и подложил лучинки, или что другое, подобно разводящему огонь, и произвел дым, который есть смущение. Смущение есть то самое движение и возбуждение помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце. А раздражение есть отмстительное восстание на опечалившего, которое обращается в дерзость, как сказал бл. Авва Марк: "злоба, питаемая помыслами, раздражает сердце; молитва же убивает ее". Если бы ты перенес малое слово брата, то погасил бы этот малый уголек прежде, чем произошло смущение. – Однако ж и его, если хочешь, можешь удобно погасить, пока оно еще ново, молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца. – Если же будешь продолжать дымить, т.е. раздражать и возбуждать сердце помышлениями: "зачем он... так и я"... то от сего разгорится сердце твое и породится воспаление раздражительности. – Если хочешь, можешь погасить и ее прежде, чем произойдет гнев. Если же будешь продолжать возмущать и раздражать себя, то уподобишься человеку, подкладывающему дрова на огонь, от чего образуется пламя огненный, – и это есть гнев. А гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей (потов и трудов над собою).
Се слышали вы, что такое начальное смущение, что раздражительность, что гнев, и что злопамятство. Видите ли как от одного слова доходят до такого зла? Ибо если бы ты сначала укорил себя, терпеливо перенес слово брата твоего, и не хотел бы отомстить ему, и на одно слово сказать два, или пять слов, и воздать злом за зло; то избавился бы от всех зол этих. Посему и говорю вам: всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели они укоренятся, и укрепятся в вас и станут удручать вас: ибо тогда придется вам много пострадать от них. Иное дело вырвать малую былинку, и иное искоренить большое дерево.
Воздавать злом за зло можно не только делом, но и словом и видом. Иной думает, что он на деле не воздает злом за зло, но оказывается, что воздает словом, или видом, или движением, или взором; ибо и всем этим можно оскорбить брата своего, – и это также есть воздаяние злом за зло. Другой же не старается мстить за зло ни делом, ни словом, ни видом, ни движением, но в сердце своем имеет неудовольствие на брата своего и скорбит на него. Другой хотя не имеет скорби на брата своего; но если услышит, что кто-нибудь оскорбит брата того в чем-либо, или что его побранили, или унизили, – и радуется тому, то и он оказывается воздающим злом за зло в сердце своем. Другой не питает злобы в сердце своем, и не радуется, слыша об унижении оскорбившего его, даже и печалится, если ему нанесут оскорбление, однако не радуется и благополучию его, – когда, например, видя, как того прославляют и тому угождают, скорбит; и это есть также вид злопамятности, хотя и легчайший.
Иной, если случится кому оскорбить его, и они поклонятся друг другу и примирятся между собою, живет в мире с тем и не имеет против него никакой злой мысли в сердце своем; когда же чрез несколько времени тому опять случится сказать что либо скорбное для него, то он начинает вспоминать и прежнее и смущаться не только о втором, но и о прежнем. – Сей подобен человеку имеющему рану и положившему на нее пластырь, и хотя он в настоящее время заживил рану, и она заросла, но место еще болезненно; и если кто бросит в него камень, то место сие повреждается более всего тела и тотчас начинает источать кровь. То же самое претерпевает и оный человек: была у него рана, и он приложил пластырь, – т.е. сделал поклон и исцелил рану, т.е. гнев, примирением; начал также усиливаться и против злопамятности, стараясь не питать ни одной злой мысли в сердце своем. Это значит, что рана зарастает; но она еще не совершенно зажила, – есть еще остаток злопамятности, от которого удобно возобновляется рана, если человек получит хотя легкий ушиб.
Надобно подвизаться – совершенно очистить и внутренний гной, дабы больное место совсем заросло, и чтобы не осталось никакого безобразия и вовсе нельзя было узнать, что на этом месте была рана. Как же сего достигнуть? – Молясь от всего сердца об оскорбившем и говоря: Боже, помоги брату моему и мне ради молитв его! – Молясь таким образом за брата своего; являет он сострадание и любовь, прося же помощи себе, ради молитв его, смиряется. А где сострадание, любовь и смирение, там что может успеть раздражительность, или злопамятность, или другая какая страсть? – И Авва Зосима сказал: "если дьявол подвигнет все хитрости злобы своей со всеми демонами своими, то все коварства его упразднятся и сокрушатся от смирения по заповеди Христовой". А другой старец сказал: "молящийся за врага не будет злопамятен".
Делом исполняйте советы старцев, и тогда хорошо уразумеете, что говорят они; если не будете исполнять, никогда не можете одними словами научиться делу подвижничества. Какой человек, желая научится искусству, постигает его из одних слов? Нет; сперва он работает и портит, работает и уничтожает свое изделие; и так мало по малу, трудами и терпением научается искусству, с помощью Бога, взирающего на его труд и произволение. А мы хотим искусству искусств научиться одними словами, не принимаясь за дело. Возможно это?! – Будем же внимать себе, и трудиться со тщанием, пока еще имеем время.
Нужно всячески внимать, чтоб не быть окраденными ложью, ибо лжец не соединяется с Богом. Ложь чужда Богу. В Писании сказано, что ложь от дьявола, что он есть ложь и отец лжи (Иоан. 8, 44). Се, отцом лжи назван дьявол, истина же есть Бог; ибо Он Сам говорит: Аз есмь путь, истина и живот (Иоан. 14, 6). Видите, от Кого мы отлучаем себя и с кем соединяем себя ложью! – Итак, если поистине хотим спастись, то мы должны всею силою и всем усердием любить истину и охранять себя от всякой лжи, чтоб она не отлучила нас от истины и жизни.
Есть три различных вида лжи: иной лжет мыслью, другой лжет словом, а иной лжет самою жизнью своею. – Мыслию лжет тот, кто принимает за истину свои предположения, т.е. пустые подозрения на ближнего; когда, например, видит, что кто-нибудь говорит с братом своим, делает свои догадки: это он про меня что-нибудь говорит, – и подоб. – Такой лжет мыслью; ибо он ничего истинного не говорит, но только по одному своему мнению, а от сего происходят злословие, пересуды, враждование и осуждение. – Словом лжет тот, кто, например, поленившись встать на бдение, не говорит: "прости, я поленился встать"; но говорит: "у меня был жар, я был нездоров", и десятки лживых слов придумывает, – чтоб не сделать одного поклона и не смириться. Также если он желает чего, то не скажет прямо: "я этого желаю", но все извращает слова свои, указывая, то на болезнь, то на нужду, – и лжет до тех пор, пока не удовлетворит желания. Такому наконец перестают верить, и когда он говорит правду. – Жизнью своею лжет тот, кто, будучи блудником, притворяется воздержным, или будучи корыстолюбив, выставляет себя милостивым, или будучи надмен, принимает вид смиренного.
Позаботимся о себе. Кто нам даст время сие, если мы понапрасну потеряем его? Поистине будет время, когда взыщем дней сих и не обрящем. Авва Арсений всегда говорил себе: "Арсений, для чего вышел ты из мiра?"
Если бы мы восхотели поподвизаться не много, то не скорбели бы много и не испытывали бы трудностей. Ибо если кто понуждает себя на подвиги, то продолжая подвизаться, мало по малу преуспевает и потом с покоем совершает добродетели; поелику Бог, видя, что он понуждает себя, подает ему помощь. Будем же понуждать себя; ибо мы хотя не достигли еще совершенства, но если будем подвизаться, то чрез подвиг получим помощь, и с сею помощью стяжаем всякие добродетели. Посему-то некто из отцов сказал: "дай кровь и прими дух", т.е. подвизайся, и получишь навык в добродетели.
Как желающий обучиться плотничеству не занимается иным ремеслом; так и те, которые хотят научиться деланию духовному, не должны заботиться ни о чем другом, но день и ночь поучаться в том, как бы приобрести оное. Однако ж всему должна быть мера. Некто из старцев сказал: "ходите путем царским и считайте поприща (версты)". Ибо добродетели суть средина между излишеством и недостатком. Поэтому и сказано в Писании: да не уклонишися ни на десно, ни на шуе, но путем царским ходи (Втор. 5, 32; 17, 11).
Зло само по себе есть ничто, ибо оно не есть какое либо существо и не имеет никакого состава. Но душа, уклонившись от добродетели, делается страстною и рождает грех, и потом томится, не находя себе в нем естественного упокоения. И дерево разве имеет по естеству червей внутри себя? Но заводится в нем малая гнилость; от этой гнилости зарождается червь, – и сей самый червь съедает дерево. Так и душа сама производит зло, – и опять сама мучится от зла, как сказал Григорий Богослов: "огнь есть порождение вещества; и поедает вещество, как и злых зло".
То же самое видим и в телесной болезни: когда кто живет беспорядочно и не бережет здоровья, то происходит избыток или недостаток чего либо в теле, и от этого потом человек делается больным; а прежде этого вовсе не существовало болезни, и она не была никогда чем-либо; и опять по исцелении тела, болезнь уже вовсе не существует. Так точно и зло есть недуг души, лишившейся свойственного ей и по естеству ей принадлежащего здравия, которое есть добродетель.
Есть три состояния в человеке: он или действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее. Действует по страсти тот, кто приводит ее в исполнение, удовлетворяет ей. Сопротивляется ей тот, кто не действует по ней и не отсекает ее, но благоразумно минует как бы страсть, однако имеет ее в себе. А искореняет страсть тот, кто подвизается и действует против страсти.
Действующий по страсти подобен человеку, который, будучи поражен от врага своего стрелами, берет их и собственными руками вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся страсти подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню, и потому не получающему ран. А искореняющий страсть подобен тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага своего, сокрушает их, или возвращает в сердце врага, как сказано в Псалме: оружие их да внидет в сердце их, и луцы их да сокрушатся.
Один брат семь дней пробыл в горячке, и вот прошли другие сорок дней, а он еще не находит в себе крепости. – Семь дней был болен сей смиренный, – а сколько дней прошло, что он все еще не поправился? Так бывает и с душой: иной согрешает не много, а сколько времени проводит потом, проливая кровь свою, пока исправится?
Видим, как братия наши похищаются из среды нашей, и не внимаем себе, тогда как знаем, что и мы мало по малу приближаемся к смерти. Будем же внимать себе, и пока есть время, не будем терять его понапрасну. Как не помним мы слова оного старца, сказавшего, что если кто потеряет золото или серебро, то он вместо его может найти другое; если же потеряем время, живя в праздности и лености, то не возможем найти другого взамен потерянного. По истине будем искать хотя одного часа сего времени и не найдем его.
Один великий старец прохаживался с учениками своими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников своих: вырви этот кипарис. Кипарис был мал, и брат тотчас одною рукой вырвал его. Старец указал ему на другой, больший первого, и сказал: вырви и этот. Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Старец указал ему другой еще больший. Он вырвал и тот, но с великим трудом. Потом указал ему на иной еще больший. Брат с величайшим трудом, сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец вырвал и сей. Наконец старец показал ему и еще больший кипарис. Но брат, хотя и много трудился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Старец, видя, что он не может сделать этого один, велел другому брату помочь ему. И они оба едва успели вырвать его. – Тогда старец сказал ученикам своим: "вот так и страсти; пока они малы, то, если пожелаем, легко можем исторгнуть их; если же вознерадим о них, как о малых, то они укрепляются, и чем более укрепляются, тем большого требуют от нас труда; а когда очень укореняются в нас, тогда даже и с большим трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, если не получим помощи от некоторых Святых, помогающих нам по Бозе".
Пророк говорит к дщери вавилонской: блажен, иже имет и разбьет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 9). – Дщерь вавилонская – образ всего греховного и богопротивного. Порождения ее суть страстные помыслы и дела. Блажен, кто не принимает порождающихся в нем лукавых помышлений, и не дает им места возрастать в себе и приводить зло в действие, но пока они еще малы, и прежде чем укоренятся и восстанут на него, всячески старается сокрушать их о камень непоколебимой решимости, и истреблять их именем Господа Иисуса Христа.
Отцы указали нам, как человек должен постепенно очищать себя: каждый вечер должен он испытывать себя, как провел день, и опять утром, как провел ночь, и каяться пред Богом, в чем ему случилось согрешить. Нам же, так как мы много согрешаем, поистине нужно, по забывчивости нашей, и по истечении шести часов испытывать себя, как провели мы время и в чем согрешили.
Кто станет таким образом испытывать себя, в том зло начнет мало по малу уменьшаться, – и если он делал девять проступков, будет делать восемь; – и так преуспевая постепенно, с помощью Божией, не допустит укрепиться в себе страстям. Великое бедствие впасть в навык какой-либо страсти.
Не тот, кто однажды разгневался, называется уже гневливым, – и не тот, кто однажды впал в блуд, называется уже блудником, – и не тот, кто однажды оказал милость, называется милостивым; но как в добродетели, так и в пороке, от частого в оных упражнения, душа получает навык, и потом этот навык или мучит или покоит ее. Добродетель покоит: ибо чем более мы делаем доброго, тем больший приобретаем навык в добродетели, и чрез то возвращаем себе свое природное свойство, и восходим к первоначальному своему здравию. А порок мучит: потому что чрез него мы принимаем некоторый чуждый и враждебный естеству нашему навык, который и разрушает его.
Орел, если весь будет вне сети, но запутается в оной одним когтем, то чрез эту малость низлагается вся сила его, – и ловец может захватить его, лишь только захочет. Так и душа, если хотя одну только страсть обратит себе в навык, то враг, когда ни вздумает, низлагает ее, так как она, по причине той страсти, находится в руках его. Не допускайте же, чтобы какая либо страсть обратилась вам в навык, но подвизайтесь и молитесь Богу день и ночь, чтобы не впасть в искушение. Если же мы и будем побеждены, как человеки, и впадем в согрешение; то постараемся тотчас восстать, покаемся в нем, восплачемся пред благостью Божией, будем бодрствовать и подвизаться. И Бог, видя наше доброе произволение, смирение и сокрушение наше, подаст нам руку помощи и сотворит с нами милость.
Все случающееся должно возводить к Богу и говорить: ничего не бывает без воли Божией; знает Бог, что то и то благо и полезно, потому и случается, так. Из всего, что Бог творит, ничего нет такого, что не было бы благо, но вся добра и добра зело (Быт. 1, 31). Итак, никому не должно скорбеть о случающемся, но возведши то к Богу, успокаиваться. Есть некоторые люди, которые до того изнемогают от случающихся скорбей, что отказываются от самой жизни, и считают сладкой смерть, лишь бы только избавиться от скорбей: но это происходит от малодушие и от многого неразумия. Не знают они той страшной нужды, которая встречает нас но исходе души из тела.
Один весьма ревностный брат спросил некоего старца: "отчего душа моя желает смерти?" Старец ответил ему: "оттого, что ты не хочешь терпеть находящие скорби, не зная, что грядущая скорбь гораздо тяжелее здешней". – И другой брат тоже спрашивал старца: "отчего я впадаю в беспечность, пребывая в келье своей?" И тот сказал ему: "оттого, что ты не узнал еще ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения. Ибо если бы ты достоверно знал это, то хотя бы келья твоя была полна червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы сие, не расслабевая". Но мы, спя, хотим спастись, и потому изнемогаем в скорбях; тогда как должны бы были благодарить Бога и считать себя блаженными, что сподобляемся не много поскорбеть здесь, дабы там обрести немалый покой.
Евагрий говорил: "кто предается страстям и молит Бога, чтоб поскорее умереть, тот подобен больному, который упрашивает плотника поскорее изрубить одр его (на котором он все же получал некое утешение в своем страдании). Ибо находясь в теле сем, душа получает облегчение от страстей своих и некое утешение: тут человек ест, пьет, спит, беседует, общится с друзьями своими. Когда же душа выйдет из тела, тогда остается одна с страстями своими, и потому всегда мучима бывает ими; объятая ими, она жегома бывает их горением, – и терзается ими, до того, что и о Боге вспомнить не может. Сие воспоминание о Боге могло бы утешать душу, как говорится во Псалме: помянух Бога и возвеселихся (Пс. 76, 4); но до сего не допускают ее страсти.
По здешним страданиям можете несколько понять, что есть и тамошняя мука. Когда, например, у кого либо сделается горячка, то что палит его? Какой огонь производит сие жжение? Так и страстная душа всегда мучится там своим злым навыком, имея горькое воспоминание и томительное впечатление от страстей, непрестанно жгущих и воспаляющих ее.
Кто притом без ужаса может воспоминать страшные места мучений, огнь, тьму, безжалостных слуг мучителей, и другие томления, о коих говорится в Писании: сожительство с демонами, для которых одних и уготован тамошний огнь (Мф. 25, 41)? – Да и один стыд осуждения как сокрушителен и убийствен? Св. Златоуст говорит: "если бы и не текла река огненная и не предстояли страшные ангелы, но только бы призывались все человеки на суд, и – одни, получа похвалу, прославлялись бы, другие же отсылались бы с бесчестием, чтоб не видеть им славы Божией; то наказание оным стыдом и бесчестием и скорбь о лишении толиких благ не была ли бы ужаснее всякой геенны?" –
Постараемся же очистить себя, чтоб избавиться от такого бедствия. Потребен конечно труд: и потрудимся, да обрящем милость. Когда кто, имея поле, оставит его в небрежении, не заростет ли оно? – И не тем ли более наполнится оно тернием и волчцами, чем более он будет небречь о нем? Когда же потом он захочет очистить свое поле от всякой худой травы, которой дал разростись во время нерадения своего, то не тем ли более окровавятся руки его, чем более он запустил его? – Ибо ему предлежит не подрезать только траву, но с корнем повыдергать ее; потому что иначе она опять все будет вырастать, сколько ни подрезай. Так бывает и с душой нашею. Когда нерадим о ней, она зарастает всяким злым зельем страстей; когда же потом, опомнившись, возьмемся очищать ее, неизбежен труд болезненный: ибо нам предлежит не отстать только от страстных дел, но искоренить самые навыки страстные. Но нет ничего хуже навыка страстного. "Не малый подвиг, говорит св. Василий Великий, преодолеть злой навык, ибо навык, укоренившись долгим временем, часто получает силу естества.
Должно не только отсечь страсти, но и причины их, потом хорошо удобрить устроение нрава своего покаянием и плачем, – и тогда уже начать сеять доброе семя т.е. добрые дела. Ибо как бывает с полем, – что если по очищении и удобрении его, не посеют на нем доброго семени, то всходит сорная трава и, находя землю рыхлою и мягкой от очищения, глубже укореняется в ней: так бывает и с человеком, что если он покаявшись в прежних своих делах и исправив нравы свои, не станет заботиться о приобретении добродетелей, то на нем сбывается сказанное в Евангелии о возвращении нечистого духа опять в прежнее житье, теперь очищенное и подметенное, уже с семью другими духами, – от чего человеку тому бывает хуже прежнего (Мф. 12, 44).
Каждый, желающий спастись, должен, не только не делать зла, но обязан делать и добро, как сказано в Псалме: уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33). Например, если кто был гневлив, должен не только не гневаться, но и приобрести кротость; если кто гордился, должен не только не гордиться, но и стать смиренным. Ибо каждая страсть имеет противоположную ей добродетель: гордость – смиренномудрие, скупость – милосердие, блуд – целомудрие, малодушие – терпение, гнев – кротость, ненависть – любовь.
Как прежде изгнали мы добродетели, и восприяли вместо их страсти; так теперь должны мы потрудиться не только изгнать страсти, но и водворить в себе вместо их добродетели. Мы естественно имеем в себе добродетели, данные нам от Бога. Ибо Бог в самом сотворении человека, всеял в него все добродетели, как и сказал: сотворим человека по образу нашему и по подобию (Быт. 1. 26). Сказано: по образу, – поелику Бог сотворил душу бессмертною и свободною, а по подобию – относится к добродетели, – как бы так: святи будите, якоже Аз свят есмь (1 Петр. 1, 16). Следовательно добродетели – по естеству нам; а страсти не принадлежат к естеству нашему, но привносятся в него, – именно, когда душа предается самоугодию, тогда уклоняется от добродетели и водворяет в себе страсти.
Хорошо сказал Авва Пимен, что преуспеяние монаха обнаруживается в искушениях: ибо монах, истинно приступающий работать Господу, должен уготовать душу свою во искушение (Сир. 2, 1), – чтоб никогда не изумляться и не смущаться ни чем, случающимся с ним, веруя, что ничего не бывает без Промысла Божия. А в чем Промысел Божий, то вполне благо, и служит к пользе душевной; ибо все, что делает Бог, делает Он для нашей пользы, любя и милуя нас. И мы должны, как сказал Апостол, о всем благодарити (Еф. 5, 20; 1 Сол. 5, 18) благость Его, и никогда не печалиться и не малодушествовать о случившемся с нами, но все, что с нами бывает, принимать без смущения со смиренномудрием и с надеждою на Бога, веруя, что все, что ни делает с нами Бог, делает по благости Своей, любя нас и во благо нам.
Если кто имеет друга и уверен, что он любит его; то и когда потерпит что от него, даже и тяжелое, думает, что тот сделал это любя, и никогда не поверит о своем друге, что он хотел ему повредить: тем более должны мы думать о Боге, Который создал нас, и привел нас из небытия в бытие, вочеловечился нас ради и умер за нас, что Он делает все с нами по благости Своей, и любя нас. О друге иной может подумать: он все делает любя и жалея меня (и всегда готов так поступать); но у него нет столько благоразумия, чтобы всегда все касающееся меня устроять хорошо; от того случается, что он не хотя вредит мне. О Боге же мы не можем сего сказать; ибо Он есть источник премудрости, знает все, что нам полезно, и сообразно с сим устрояет все касающееся нас, даже и самое маловажное. Опять о друге можно сказать, что он, хотя любит и жалеет нас и довольно разумен, чтоб устроить относящееся к нам, но не в силах помочь нам в том, в чем он думает принести нам пользу. Но о Боге нельзя сказать и сего; ибо Ему все возможно и для Него нет ничего невозможного. Согласно всему сему, мы должны все, случающееся с нами, принимать с благодарностью, как исходящее от Бога, Благодетеля и благого Владыки, хотя бы то было и прискорбное.
Если кто перенесет искушение с терпением и смирением, то оно пройдет без вреда для него; если же он будет малодушествовать, смущаться, обвинять каждого, то он только отягощает себя и никакой не получает пользы, но лишь вредит себе; тогда как искушения большую приносят пользу тому, кто переносит их без смущения.
Мы не должны смущаться даже и тогда, когда смущает нас страсть. Чему дивиться тебе, страстный, и за чем смущаться, когда тревожит тебя страсть? – Ты сам же образовал ее в себе, самоохотно имеешь ее в себе, – и смущаешься? – Принял залоги ее и говоришь: чего ради она смущает меня? – Лучше терпи, подвизайся, и моли Бога помочь тебе; не иметь же прискорбных нападений от страстей невозможно тому, кто исполнял страсти. Сосуды их, как сказал Авва Сисой, находятся внутри тебя; отдай им залог их, и они отойдут от тебя. Так как мы возлюбили их и привели в действие, то и невозможно нам не пленяться страстными помыслами, понуждающими нас, и против воли нашей, исполнять страсти; потому что мы добровольно предали себя в руки их.
На кого восстают страстные помыслы прежде, чем станет он действовать по страсти, тот еще в своем городе, он свободен, и имеет себе помощника в Боге. Почему, как только смирится при сем пред Богом и не много поборется, то помощь Божия явится освобождать его от нападения страсти. Если же кто не станет бороться и, поблажив себе, предастся плотскому услаждению; то помощь Божия отступает от него, и страсть увлекает его к делу страстному, а за сим последует то, что он по неволе уже будет служить страсти той.
Повествуется, что когда одного ученика великого некоего старца постигла плотская брань, и старец, видя труды его, сказал ему: "хочешь ли, я помолюсь Богу, чтобы Он облегчил тебе сию брань?" то ученик тот ответил ему: "хотя мне тяжело и притрудно, отче, но вижу в себе плод от труда; почему моли Бога, чтоб Он дал мне терпение". Старец сказал ему на это: "теперь я познал, что ты преуспеваешь и превосходишь меня". Таковы истинно хотящие спастись! И вот что значит нести со смирением иго искушения!
Когда Бог послал Моисея извести Израильтян из Египта и рабства Фараонова, тогда Фараон еще более обременил их работою. Так и дьявол, когда видит, что Бог умилосердился над душой, готов се помиловать и облегчить от бремени страстей, тогда еще более отягощает ее страстями и сильнее борет ее. Но отцы, зная сие, укрепляют человека своим учением и не допускают его предаться боязни. Мужайтеся и да крепится сердце ваше, вси уповающии на Господа (Пс. 30, 25).
Страх Божий побуждает душу к хранению заповедей и посредством заповедей созидается дом душевный. Убоимся же Бога и созиждем себе домы, дабы найти защиту во время зимы, дождей, молний и громов, потому что великое бедствие терпит зимою не имеющий дома.
Как должно созидать дом душевный, сему можно научиться из построения дома житейского. Строящий дом возводит стены со всех четырех сторон, а не об одной только стене заботится; иначе понапрасну будет он тратить издержки и труд. Так и человек, желающий создать душевный дом, не должен нерадеть ни об одной стороне своего здания, но ровно и согласно возводить оное. Сие – то значит сказанное Аввою Иоанном: "я хочу, чтоб человек каждый день приобретал понемногу от всякой добродетели", – а не так, как делают некоторые, кои, держась одной добродетели и пребывая в ней, только ее одну и исполняют, а о прочих не заботятся.
Возводится же душевный дом ровно и стройно со всех сторон таким образом. – Сперва надлежит положить основание, которое есть вера: ибо без веры невозможно угодити Богу (Евр. 11, 6). И потом на сем основании строить здание равномерно, – именно: случилось ли послушание, должно положить камень послушания, встретилось ли огорчение от брата, должно положить камень долготерпения; представился ли случай к воздержанию, должно положить камень воздержания. Так от всякой добродетели, для которой представляется случай, должно полагать в здание по камню, и таким образом возводить оное со всех сторон, полагая в здание то камень сострадания, то камень отсечения своей воли, то камень кротости и т. д. Но при всем том должно позаботиться о терпении и мужестве: ибо они суть краеугольные камни, ими связуется здание и соединяется стена с стеною, не давая им наклоняться и отделяться одной от другой. Без терпения и мужества никто не может совершить ни одной добродетели. Почему и сказано: в терпении вашем стяжите души ваша (Лук. 21, 19).
Строящий дом на каждый камень кладет известь; ибо если он положит камень на камень без извести, то камни выпадут и дом обрушится. Известь (в душевном созидании) есть смирение, потому что она берется из земли и находится у всех под ногами. А всякая добродетель, совершаемая без смирения, не есть добродетель. О сем сказано и в отечнике: "как корабля нельзя построить без гвоздей, так и спастись нельзя без смиренномудрия". – В доме обычном есть кровля. Кровля дома душевного есть любовь, которая составляет совершенство добродетелей, также как и кровля дома есть завершение дома. – Кругом кровли идут перила, чтоб, как говорит закон (Втор. 22, 8), дети не падали с кровли. Перила в здании душевном суть – трезвение, внимание и молитва; а дети – помышления, бывающие в душе, которые хранят трезвение и молитва.
Но в деле сего созидания нужно и еще одно, именно, чтоб здатель был искусен. Ибо если он не искусен, то может покривить стену, и дом когда-либо обрушится. Искусен тот, кто разумно совершает добродетели; ибо случается, что иной и подъемлет труд доброделания, но от того, что неразумно совершает труд сей, губит его сам, или постоянно портит дело; и таким образом здания не доводит до конца, но только строит и разрушает.
Вот один пример из многих. Если кто постится или по тщеславию, или думая в себе, что совершает особенную некую добродетель, то таковой постится неразумно, и потому начинает после укорять брата своего, почитая себя чем-то великим; и оказывается, что он не только, положив один камень, снял два, но находится в опасности разрушить и всю стену чрез осуждение ближнего. А кто разумно постится, тот не думает, что совершает особенную добродетель, и не хочет, чтоб его хвалили, как постника; но думает, что чрез воздержание приобретет целомудрие, и посредством сего придет в смирение, как говорят отцы: "путь к смирению суть труды телесные, совершаемые разумно", – и проч. – Таковой оказывается искусным здателем, могущим прочно построить свой дом.
Не увлекайся помыслами, будто добродетель превышает твои силы и неисполнима для тебя; но, воодушевясь верою, дерзновенно положи начало, яви пред Богом доброе произволение и старание, – и увидишь помощь, которую Он подаст тебе для совершения добродетели. – Представь себе две лестницы, – одна возводит на небо, а другая низводит в ад, – ты же стоишь на земле посреди обеих лестниц. Не думай и не говори: как могу я возлететь от земли и очутиться вдруг на высоте неба, т.е. на верху лестницы. Ты только берегись спуститься вниз, делая худо; вверх же напрягайся подниматься понемногу, делая добро, какое встречается. Каждое дело будет шаг вверх. Так, поднимаясь с помощью Божией с одной ступени на другую, достигнешь наконец и верха лестницы.
Если будем искать, то найдем, и если будем просить, получим; ибо Евангелие говорит: просите, и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам (Мф. 7, 7). Сказано: просите для того, чтоб мы в молитве призывали Бога на помощь; а ищите значит, чтоб мы, увидев, как приходит добродетель и что приносит ее, соответственно сему употребляли и свои усилия на приобретение ее. Толцыте же значит исполнять заповеди; ибо всякий, кто толкает, толкает руками, а руки означают деятельность. Итак, мы должны не только просить, но искать и действовать, стараясь, по Апостолу, быть готовыми на всякое дело благое (2 Кор. 9, 8; 2 Тим. 3, 17), – т.е. имея полную готовность разумно исполнять волю Божию, как Он хочет, и как Ему угодно.
Апостол заповедал искушать, что есть воля Божия, благая и угодная и совершенная (Рим. 12, 2), – чтоб потом и действовать по ней. – Какая же есть воля Божия благая? – Та, чтоб любить друг друга, быть сострадательными, творить милостыню и тому подобное; вот воля Божия благая. А какая есть воля Божия благоугодная? Не всякий делающий что либо благое, делает это благоугодно Богу. Случается например, что кто-нибудь находит сироту убогую и красивую собою; она нравится ему по красоте своей, – и он берет ее и воспитывает, хотя как сироту убогую, но вместе и как красивую собою. Вот это воля Божия и благая, но не благоугодная, А благоугодная та, когда кто делает дело милосердия, не по какому либо побуждению человеческому, но ради Бога, заповедавшего сие, ради самого добра, из одного сострадания: сие благоугодно Богу. – Совершенная наконец воля Божия есть та, когда кто творит дело милосердия, не со скупостью, не с леностью, не с презрением, но всею силою и всем произволением, творя милость так, как будто бы принимал сам, и так благодетельствуя, как будто бы сам принимал благодеяния: тогда исполняется совершенная воля Божия. – Вот как исполняет человек волю Божию благую, и благоугодную, и совершенную.
Есть два вида чревоугодия: первый, когда человек ищет приятной пищи, и не всегда хочет есть много, но желает вкусного; второй, когда кого борет многоедение, – и он не желает хороших снедей, и не заботится о вкусе их, но хочет только есть и есть, не разбирая, каковы снеди, и заботясь только о том, чтоб наполнить чрево. Первый называется – гортанобесие, а второй – чревобесие. – Кто хочет восприять пост во очищение грехов своих, тот должен избегать обоих сих видов чревоугодия; ибо ими удовлетворяется не потребность тела, а страсть, и если кто предается им, то это вменяется ему в грех.
Не только однако сказанное пред сим правило о пище должны мы соблюдать постясь, но должны удерживаться и от всякого другого греха, чтоб, как постимся чревом, поститься нам и языком, удерживаясь от клеветы, от лжи, от празднословия, от уничижения братий, от гнева, и от всякого другого греха, совершаемого языком. Должно также и глазами поститься, т.е. не смотреть на суетные вещи, не давать глазам свободы, ни на кого не смотреть бесстыдно и без страха. Также и руки и ноги должно удерживать от всякого дела злого.
Какую цель должны мы иметь, когда посещаем друг друга? – Во первых, мы должны посещать друг друга по любви; во вторых, для того, чтоб слышать Слово Божие, потому что во множестве братий лучше познается Слово Божие, когда чего не знает один, то знает другой, и первый, спрашивая его, также узнает это; наконец, для того, чтобы узнавать свое душевное устроение и состояние, – и заимствовать примеры жития от других, как делал св. Антоний, от одного заимствуя кротость, от другого смирение, от иного – безмолвие, и таким образом собирая в себе добродетели каждого из посещаемых.
При виде других больше всего должно избегать подозрительности, от которой происходит пагубное осуждение. Имею множество опытов, подтверждающих ту истину, что всякий судит о других по своему устроению. Приведу пример. Положим, что кому либо случилось стоять ночью на каком либо месте, – и мимо его идут три человека. Увидев его, один из них думает: он ждет кого либо, чтоб пойти и сделать блуд; другой: это должно быть вор, третий: он сговорился с кем либо из ближайшего дома вместе пойти куда либо на молитву, – и ждет его. Вот трое видели одного и того же человека, на одном и том же месте, однако не одно и то же возымели о нем мнение, но один – одно, другой – другое, третий еще иное, – и очевидно каждый – сообразно с своим душевным состоянием. Как тела черножелчные и худосочные каждую пищу, которую принимают, претворяют в худые соки, хотя бы пища была и полезная, так и душа, имеющая худой нрав, получает вред от всякой вещи, хотя бы встречаемые вещи и хороши были. А имеющий добрый нрав подобен тому, кто имеет тело добросочное, при котором, если он и съест что либо вредноватое, то оно образуется у него в хорошие соки. Так и мы, если имеем добрый нрав, и находимся в хорошем душевном настроении, то можем от каждой вещи получать пользу, хотя бы вещь сия и не была полезна.
Слышал я о некоем брате, что, когда он приходил к кому либо из братии и видел келью его не выметенной и не убранною, то говорил себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем земном и так весь ум свой устремил горе, что не находит времени и келью свою привести в порядок. Также если приходил к другому, и видел келью его убранною и выметенной и чистою, то опять говорил себе: как чиста душа сего брата, так и келья его чиста, и состояние кельи согласно с состоянием души его. И никогда не говорил он ни о ком: сей нерадив, или горд, но по своему доброму настроению всех видел добрыми, и от всех получал пользу. Благой Бог да подаст и нам такое же доброе настроение, чтоб и мы могли получать пользу от каждого и никогда не замечать пороков ближнего.
Наставления обучаемым иночеству. Если ты пребываешь в послушании, то никогда не верь своему сердцу, ибо оно ослепляется ветхими пристрастиями. Ни в чем не следуй своему суждению, и сам ничего не назначай себе без вопрошения и совета. Не думай и не предполагай, что ты лучше и праведнее своего наставника, и не исследывай дел его. Поступая так, ты будешь повиноваться, спокойно и безопасно идти путем Отцов наших.
Понуждай себя во всем и отсекай волю свою, и благодатью Христовою, чрез обучение, войдешь в навык отсечения своей воли, и потом будешь делать это без принуждения и скорби, так что все у тебя будет происходить, как ты хочешь.
Не желай, чтоб все делалось так, как ты хочешь; но желай, чтоб оно было так, как будет, и таким образом будешь мирен со всеми. И веруй, что все, случающееся с нами, до самого малейшего, бывает, по Промыслу Божию, и тогда ты без смущения будешь переносить все, находящее на тебя.
Веруй, что бесчестия и укоризны суть лекарства, врачующие гордость души твоей, и молись об укоряющих тебя, как об истинных врачах души твоей, будучи уверен, что тот, кто ненавидит бесчестие, ненавидит смирение, и кто избегает огорчающих его, тот убегает кротости.
Не желай знать пороков ближнего твоего, и не принимай на него подозрений, внушаемых тебе врагом; если же они и возникают в тебе, по порочности нашей, то старайся обращать их в добрые помышления.
Благодари за все, и приобретай благость и святую любовь.
Паче же всего будем все хранить совесть свою во всем, – в отношении к Богу, к ближнему и к вещам; а прежде чем скажем или сделаем что, будем испытывать, согласно ли оно с волею Божией; и тогда, помолившись, скажем или сделаем то, повергая немощь свою пред Богом, с испрашиванием помощи Его.
Если хочешь, чтоб святые по вере помышления, в нужное время, оказывали свое успокоительное действие на пресечение неправых движений, мыслей и чувств, то поучайся в них всегда, почасту проходя их мысленно, – и верую Богу, что обретешь покой. Также молитву растворяй поучением. Постарайся преуспеть в этом, чтобы, когда случится и скорбь телесная или духовная, ты мог перенести ее без печали, без отягощения и с терпением.
Когда услышишь, будто ты сделал то, что не делал, то не дивись сему и не огорчайся, но тотчас со смирением поклонись сказавшему тебе сие, говоря: "прости меня, и помолись о мне", – и потом молчи, как сказали Отцы. А когда он спросит тебя, – "правда ли это, или нет", тогда, поклонясь со смирением, скажи по истине, как было дело, а сказав, опять поклонись со смирением и скажи: "прости меня и помолись за меня".
Если при встрече или столкновении с братиями не можешь ты пребыть в неизменном расположении духа, то по крайней мере старайся ни чем не соблазняться, никого не осуждать, не злословить, не подмечать за словами, делами или движениями брата, – что не принесет тебе пользы, но лучше старайся из всего извлекать себе назидание.
Знай, что кто бывает борим каким либо помыслом, или скорбит от оного, и не исповедует его, тот сам укрепляет его против себя, т.е., подает помыслу сему силу более бороть и мучить его. Если же он исповедует его и станет бороться и сопротивляться помыслу своему, и делать противное ему, то страсть ослабеет и не будет иметь сил бороть его и наносить ему печали. А потом, мало по малу, подвизаясь и получая помощь от Бога, он преодолеет и самую страсть.
Авва Пимен сказал, что бояться Бога, молиться Богу, и делать добро ближнему – суть три главные добродетели. – Бояться Бога поставил он на первом месте потому, что страх Божий предшествует всякой добродетели, ибо начало премудрости страх Господень (Пс. 110, 10), и что страхом Божиим уклоняется всяк от зла (Прит. 15, 27). Молиться Богу сказал он потом потому, что человек сам собою не может ни сделать что либо благое, ни приобрести добродетели, но во всем нужна ему и помощь Божия при всем его собственном старании, возбуждаемом страхом Божиим. А благотворить ближнему сказал он в конце потому, что это есть дело любви, которая есть верх совершенства христианского (Рим. 13, 10).
При бесчувствии души полезно частое чтение Божественного Писания и умилительных слов Богоносных Отцов, памятование о страшном суде Божием, об исходе души из тела, и об имеющих встретить ее страшных темных силах, с которыми она делала зло в сей маловременной и бедственной жизни.

Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<< СОДЕРЖАНИЕ >>>

ПОДВИЖНИЧЕСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ СВ. АВВЫ ДОРОФЕЯ

ПОДВИЖНИЧЕСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ
СВ. АВВЫ ДОРОФЕЯ