<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>

Святитель Феофан Затворник. Рукописи из кельи (часть 1)

Мысли о разных предметах веры

Были (а может быть и теперь есть) умники, которым «представлялось, что муки не будут вечны», но не было еще, кажется, ни одного, кто отвергал бы совсем загробные мучения. Чувство правды существует у самых отчаянных грешников и мешает им думать так; даже те невидимые существа, которые дают свои откровения спиритам, не отвергают наказаний в будущем, а только ухитряются всячески сгладить их пристрашность, хоть сомнительнее их советов ничего и быть не может.

Ну, хорошо: пусть муки, по-вашему, не вечны, сколько же времени они будут продолжаться? Да хоть тысяча тысяч лет, а все же должны кончиться, говорите вы. Но какая же нам-то, грешным, от этого выгода? Ведь тамошняя мука будет нестерпимая, такая, которой здесь, на земле, мы и представить себе не можем. Если и тут бывают иногда такие страдания, что день кажется годом, что же там? Каждая минута обратится в сотни лет. Пророк Давид говорит, что у Бога тысяча лет как день един, следовательно, и обратно: один день что тысяча лет. Если принять этот счет, то и тогда из одного нашего года выйдет 365 тысяч лет; а из десяти более трех с половиною миллионов, а из сотни... и счет потеряешь. Значит, плохо это придумано. Придумайте-ка лучше, что совсем не будет мучений, да не на бумаге только, не по своим лишь соображениям, а принесите нам удостоверение об этом от имущего ключи ада; тогда нам, грешникам, это будет на руку: греши себе, сколько хочешь и как хочешь! А так, как вы рассуждаете... благодарим за сердоболие о нас! К тому же у вас все как-то неопределенно. Вы забываете, что там будет вечность, а не время; стало быть, и все там будет вечно, а не временно. Вы считаете мучения сотнями, тысячами и миллионами лет, а там ведь начнется первая минута, да и конца ей не будет, ибо будет вечная минута. Счет-то дальше и не пойдет, а станет на первой минуте, да и будет стоять так. Оно конечно, когда услышишь или вычитаешь где-нибудь мудрование умников-гуманистов, грехолюбивому сердцу будто и повеселее станет, а потом, как станешь раздумывать, все страхи опять возвращаются, и приходишь все к тому же: лучше отстать от греха и покаяться, а то обсчитаться можно, да так, что уж ничем и не поправишь дела. А дело решительное; о нем рассуждать кое-как нельзя, а надо рассуждать с опасливостью, и если полагать, то полагать с такою уверенностью, какую имеем о том, что действительно существует или не существует. Спириты вон мало ли что толкуют! У их наставников хоть и кости видны, а они все их слушают и не видят того, что бесам одним в аде быть не хочется, потому они и хлопочут, как бы побольше набрать людей! «Нет, говорят, мучений больших, а так немножко скучно и стыдно; потом вновь родишься, все позабудешь и живи-поживай». Этим они отнимают всю опору у немощного человека. Поборется немного он со страстью, а там и говорит: «Ну, верно, делать нечего; уступить надо. Вот рожусь в другой раз, тогда и одолею». Таким образом и вышел пожизненный раб страсти, грешник не раскаянный, а наставникам спиритов это только и нужно. Второго рождения не дождемся, а первое потрачено на работу страстям и христианского полка убыло, а бесовского прибыло.

«Какой ум православный и какой протестантский?» Ум православный не умничает, а только изучает и усвояет готовую, данную ему Святою Церковью истину, приемля ее с полною покорностью и благоговением, боясь прибавить или убавить йоту какую-нибудь из начертанного уже образа исповедания веры.

Ум протестантский только умничает; у него нет нормы веры, и он все ищет ее; не изучать берется он веру, а изобретать и построивать; и даже построивши, не успокаивается раз навсегда, а еще ищет, еще ищет, не удовлетворяясь найденным. Как у драчуна руки чешутся, а у говоруна язык, так у протестанта чешется мозг и не дает ему покоя. Дух новизны и непрестанного поновления составляет существо протестантского ума. Православный же ум, изучив и усвоив истину, почивает в ней и услаждается созерцанием ее божественного лика.

Как узнать, в каких писаниях ум протестантский и в каких ум православный?

Коль скоро где строится теория или воззрение и потом подгоняются под них места Писания (об отеческих уж не говорим), то здесь уж протестантская замашка, готовность подчинять Божеское человеческому. Далее где нет простоты мысли и слова, а какие-то мудреные сплетения речений и понятий, так что ума не приложишь, о чем идет дело, то знай, что здесь протестантский склад ума, не предвещающий ничего доброго. Истина православная проста, ясна, понятна даже для детей. Кто понимает ее и приемлет сердцем, тот говорит всегда просто, без хитросплетений умственных и словесных. Протестантский склад ума и слова крючковатый, темный, запутанный. Со стороны поглядеть протестантский ум как будто углубляется, а на самом деле ходит по верхам и околицей, не касаясь самого существа истины. Православный же ум признает истину в ее существе и без всяких околичностей.

Зачем же после этого льнут к протестантам? Почему бы не оставаться с своим православием? Наскучило вишь: все одно и то же, застои; захочется самим проветриться и другим сквозного ветерка подпустить. Шутка ли в самом деле тысячу лет стоит неподвижно это православие в одной России, а у греков оно еще и дольше все одно и то же! Притом оно такое тяжелое на подъем в образе исследования, такое неудобоносимое в предлагаемом им порядке жизни!

По-православному ни одной статьи не напишешь, не роясь в фолиантах, а по-протестантски были бы перо и чернила садись и пиши. Чем смелее, тем лучше; а где не хватит толку, набери слов помудренее да и скомкай их как-нибудь, чтоб казалось в итоге: «что и требовалось доказать».

Безопасно ли богословствовать по-протестантски? Нет, того гляди попадешь под клятвы, положенные на своеумников Соборами. Шестого собора 19 правило гласит, что Божественное Откровение должно быть изъясняемо не иначе как по изложению учителей Церкви, и довольствоваться ими более, чем составлением своих собственных толкований, из опасения уклониться от истины. Следовательно, если кто вносит в область Божественной истины свое личное мудрование, тот подвергается клятве, изреченной вообще на не соблюдающих соборные определения.

«Крест основа миробытия». О Господе Спасителе нашем, крестною смертью Своею спасшем нас, сказано, что Он есть Агнец, закланный от сложения мира. Следовательно, при сложении мира имелась в виду крестная смерть, или, иначе, сложение мира совершено по идее креста. Если последующая история мира, и особенно человека, есть приведение в исполнение плана, лежавшего в основе сложения мира, то надобно сказать, что крест Господень был целью для предшествовавшей ему истории и есть исходная точка для истории, последующей ему. Он есть движущая сила всех мировых событий; он же положит и конец течению временных событий. Когда явится знамение Сына Человеческого на небе, тогда тотчас суд, решение участи земнородных и начало новой жизни.

«Обновление мира». Господь, по воскресении Своем, явившись Апостолам, сказал, что «Ему дана всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28, 18). Значит, христианские начала вступили в управление миром, или восстановительные Божественные силы, от лица Богочеловека, начали свое действие во всей совокупности тварей, требовавших восстановления. Ощутила это тварь, предощутила имеющую развиться из сего свою свободу от суеты и стала воздыхать о том, как слышал боговдохновенный Апостол (Рим. 8, 22). Восстановление это идет незримо для нашего слабого зрения, нам даже может казаться иное; но дело Божие идет не по нашим догадкам, а по Своему плану. Придет срок, и явится обновленная тварь, когда никто того не чает. «Не приходит Царствие Божие с усмотрением».

«Судьбы мира». В Апокалипсисе представлена книга судеб, запечатанная семью печатями, и слышен был голос: «кто есть достоин разгнути книгу и разрешити печати ея? «Ответ был: Агнец Божий, то есть Господь Иисус Христос, распятый на кресте. Агнец открывает печать за печатью, и каждое открытие печати сопровождается новым рядом явлений (Апок.гл.5 и 6). Это образное изображение слова Господня: «дадеся Ми всяка власть». События текут по мановению Господню и, следовательно, все в видах Царства, Им основанного и хранимого. Как относятся такие или другие события к этой цели, мы разуметь не можем, разве малое нечто, да и то гадательно; но то несомненно, что все туда направлены. Нам не дано это разуметь потому, что мироправление не наше дело. Наше дело спасение тем способом, какой открыт для нас Господом Богом: сюда и должна быть обращена вся наша забота. Как видимый мир тайна, так и история событий тайна; то и другое запечатано от нас. Смотри, изумляйся и величай непостижимый ум Божий, а свои решения составлять и теории строить не лучше ли остановиться? В этом будет больше разума, чем в построении произвольных теорий.

«Непостижимое в обновлении мира». Есть мысль у Апостола, что Господь царствует, дондеже покорятся под ноги Его все враги Его. Когда же все они покорятся, «тогда и Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех» (1Кор. 15, 28). Здесь говорится о Господе как Богочеловеке, Восстановителе падшего и Спасителе погибшего; указывается некая черта из имеющего быть обновления мира, но в чем существо ее непостижимо. Непостижимо в чем будет состоять это покорение Сына, Который и теперь творит все по воле Отца и, по единосущию с Ним, иначе творить не может. Непостижимо и то, что такое: «будет Бог всяческая во всех». Это, без сомнения, предполагает всеобъемлющую светлость благобытия всех тварей. Восхитительно отрадная мысль! Но как же ад? Что ж силы нечистые и бедные, осужденные грешники? Святой Златоуст говорит, что они будут на окраинах мира, за чертою того мира, в котором «Бог будет всяческая во всех». И там будет Бог, но только могуществом и правдою, а здесь и облаженствованием. Некоторые умники хотят умствовать иначе. Им сдается, что покорение всех врагов означает то, что, наконец, и бесы перестанут богоборствовать, признают себя побежденными и покаются. Если, говорят они, бесы покаются, то тем скорее покаются грешники; грех и всякое зло исчезнут, воцарится одно добро, вот это и будет «Бог всяческая во всех». Муки будут, но не вечны. Пройдут тысячи тысяч, миллионы миллионов лет, но все же придет момент, когда кончатся муки. Все перечистятся, и настанет райское, всеобщее веселие. Тут выпущено из виду то, что покорение врагов под ноги не означает добровольного признания над собою власти Покорившего, как это требуется чувством покаяния и обращения, а только пресечение им возможности противодействовать, связание их. Они бы и еще готовы бороться, и зубами будут скрежетать, да уж сил не будет что-нибудь делать. Бесы прямо идти против Бога не могут; они противятся Ему чрез вовлечение в грехи людей, которые должны бы быть Божиими. Таким образом, пока будут лица, чрез которых они могут оказывать противление свое Богу, до тех пор они будут еще воюющею и борющеюся стороною; но, когда не станет такого рода лиц, тогда и противление их прекратится; тогда окажутся две области: лица, во всем предавшиеся Богу в Господе Иисусе Христе, и бесы богоборцы, с людьми, осатаневшими по действию бесов; тогда и конец мира. Пойдут праведники в живот вечный, а осатаневшие грешники в муку вечную, в сообществе с бесами. Кончатся ли эти муки? Если кончится сатанинство и осатанение, то и муки могут кончиться. А кончится ли сатанинство и осатанение? Посмотрим, и увидим тогда... А до того будем верить, что как живот вечный, куда пойдут праведники, конца не имеет, так и мука вечная, угрожающая грешникам, конца иметь не будет. Никакое гадание не доказывает возможности прекращения сатанинства. Чего не видел сатана по падении своем! Сколько явлено сил Божиих! Как сам поражен он силою креста Господня! Как доселе поражается этою силою всякая его хитрость и злоба! И все ему неймется, все идет против; и, чем дальше идет, тем больше упорствует. Нет, никакой нет надежды исправиться ему! А если ему нет надежды, то нет надежды и людям, осатаневшим по действию его. Значит, нельзя не быть и аду с вечными муками.

«Радость жизни». Радость жизни!.. Как отрадно встретить тебя в ком-нибудь! Это - небесная гостья на земле скорбной. И, однако ж, Апостол предписал вроде заповеди: «всегда радуйтеся» (1 Сол. 5, 16). Правда, заповедь эта обязательна только для тех, кои приняли залог радости в Духе Святом; но кто же из сынов и дщерей Церкви чужд благодати Духа Святого? Следовательно, у всех есть источник радости. Отчего же не все радуются? Верно, оттого, что не слушают другой заповеди того же Апостола: «духа не угашайте» (там же, ст. 18). Погашен дух заключился и источник радости, и пошла туга тяготящая. Три бремени ложатся на такого человека и давят его: дума о том, что будет, скорбная память совести о том, что было, и заботы о том, что есть, и ходит человек, повесив голову. Что ж тут делать? Покайся, восприими труд добро делания, возверзи печаль на Господа, и опять приподнимешь голову и повеселее взглянешь на жизнь. Тогда возвратится к тебе и источник радости благодать Божия. Отчего у всех нас тяжелые думы? Оттого, что мы всю опеку о себе берем на себя. А тут все рвется, нет ни в чем прочности благонадежной. Вот и гадает человек, как бы все укрепить да упрочить. Сколько уже тысяч лет он гадает и все-таки ничего не повыгадал! Сказать бы ему: «материал твой не прочен, перемени», но что может одно слово, когда тысячелетние опыты не вразумляют? Что ж, так все и будет? Да, так и будет, пока человек останется таким. Еще в раю показалось ему, что Бог не как следует устрояет быт человека и что он поумнее и получше все устроит. Первый неудачный в сем роде опыт был очень вразумителен, но и первая лесть увлекательна. Она и влечет, несмотря на вразумление. Бог прописал в раю, как чему следует быть; человек на это сказал: «нет, не так, а вот как!» Это «не так, а вот как» стало девизом мнительных дум человека. Дал Бог Откровение, чтобы указать, как на все смотреть; человек говорит: «нет, не так, а вот как», и строит свои мировоззрения. Спаситель пришел и устроил спасение; слушает благовестие об этом человек и говорит: «не так, а вот как», и строит свои планы. Господь основал на земле Церковь, как столп облачный, в указание пути к непрестающему благобытию; и на это говорит человек: «не так, а вот как», и пролагает свои дорожки и тропинки. Таким образом, пока будет качествовать в человеке эта жажда поправлять Божий распоряжения, до тех пор все он будет думать тяжкие думы и все-таки ничего не придумает. Это кончится лишь тогда, когда, утомившись, человек сложит все свои думы у подножия промыслительного престола Божия, и воззовет: «имиже веси судьбами, спаси!» Но это только для человека в частности; общность же человечества все будет толочься по-старому, и вот где разгадка всем известного выражения: «суета суетствий, всяческая суета!»

«Предание». В догматах веры христиане должны руководствоваться не одним Священным Писанием, но и церковным преданием (Дан. 2, 44). «Предание сохрани», писал святой апостол Павел к Тимофею, «уклонялся скверных суесловий и прекословии лжеименнаго разума» (1 Тим. 6, 20). Что церковное предание должно быть согласно с Священным Писанием, это несомненно, иначе и неправильное и не божественное учение может быть принято за предание правильное и божественное; но истинно и то, что и Священное Писание должно быть согласуемо с преданием, иначе могут возникать неправильные мнения и ереси. Как могла бы возникнуть ересь Ариева, если бы тогда крепче держались учения Церкви, заключающегося в предании? Как могла бы возникнуть ересь иконоборства, если бы уважаем был голос Церкви в предании?

«Только слово Божие есть основание веры, говорят и ныне некоторые христиане, и потому предания не нужны!» Как же это так? А Символ веры разве не предание? Как же без него мы стали бы веровать всякий по-своему?

В слове Божием много таких мест, которые требуют разъяснения и соглашения, что и сделала Святая Церковь. Не нужно предание... Но как же мы станем служить Богу? Как совершать и принимать таинства? Как и в какие дни праздновать праздники? Как станем торжествовать воскресный день, и почему сегодня, а не вчера, не завтра? Все это, без сомнения, мы знаем из предания. Первобытная Церковь утвердилась на предании и руководствовалась преданием. Священное Писание как свидетельство истины и вечный охранитель веры явилось и принято Церковию после.

«Чинопоследовання». Святые Апостолы, на соборе своем, отменили все ветхозаветное чинопоследование и освободили христиан от того ига, которое тяготело на их отцах и праотцах.

По этому поводу некоторые умники задаются вопросом: зачем же у нас столь разнообразные и многосложные чинопоследовання? И, не умея решить этого, приходят к смелому выводу, что это есть возвращение к иудейству. Но ведь когда Апостолы постановляли тот закон, то имели в виду только ветхозаветное служение, а не всякое вообще; и когда написали послание к Антиохийской Церкви, то помянули только, что не налагают на членов оной ига закона, лежавшего на иудеях, а не то, чтобы запрещали учреждать чинопоследования по духу новой веры. Как мысль требует слова, а намерение дела, так и дух веры требует внешнего чина. Чин этот и начал заводиться с первых же дней по сошествии Святого Духа, положившего основание Церкви Божией. В главных и существенных чертах он установлен самими Апостолами: от них образ совершения таинств; от них молитвенные собрания и их порядки; от них церковное чиноначалие; от них указание обособлять места и времена для служения Богу; от них посты и домашние молитвы; от них подвиги всестороннего воздержания и разные виды благочестивых христианских обычаев. Желающий может найти указание на все это в Деяниях и посланиях апостольских. Вывод отсюда такой: святые Апостолы одно чинопоследование отменили, а другое завели. Как же видеть в этом иудейство? Веру нельзя оставить голою. Это противно природе нашей и природе самой веры. Разве пожалуется кто не слишком ли обременена наша духовная вера внешними чинами? Присмотрись, и увидишь, что не слишком. Ведь надо же на всякий случай хоть по одному чину? Так оно и есть у нас. Всякий чин, с одной стороны, удовлетворяет потребности верующего сердца, а с другой состоит в полной гармонии с духом веры. Если смотреть на церковные наши чины в их совокупности, то покажется их много, а разложите их по многообразным потребностям верующих, и увидите, что их очень мало, и все они очень просты.

Пожалуй, еще скажут: «Зачем они заключены в неподвижную форму? В век апостольский многое делалось экспромтом: находил дух и рождалась молитва, или песнь, или слово назидания, а ныне все готовое да готовое». Да не все ли это одно? Тогда находил дух и давал молитву, а теперь внимай, как должно, составленной уже молитве, и взойдешь в тот же дух. Дело в духе. Если кто остановится на одних словах молитвы и внешних действиях, тот отступит от апостольского чина, а кто всякий раз, при внешнем чине, будет входить в дух, тот станет делать то же, что делалось при Апостолах. Оставить весь внешний чин на произвол движений духа известных лиц или каждого верующего едва ли кто сочтет разумным. Не лучше ли покориться существующему порядку, молясь Господу, да устрояет все в Церкви Своей, как Его святой воле угодно? Цель чина церковного созидание духа, и сколько созидалось святых среди нашего благолепного чина! Стало быть, чин не отводит от цели, а способствует достижению ее. Имей разум, и все хорошо будет.

«Невидимая борьба». Если бы открылись умные очи наши, что увидели бы мы вокруг и около себя? С одной стороны светлый мир Божий, Ангелов и святых; с другой полчища темных сил и увлеченных ими умерших грешников. Посреди их люди живущие, одна часть которых склонилась на светлую, другая на темную сторону; средняя полоса как будто оставлена для борьбы, в которой иные побеждают, иные побеждаемы бывают. Одних бесы тащат, уже побитых, в свою темную область; другие стоят и бьются, принимают и дают поражение: кровь из ран и раны за ранами, а все стоят. До самой земли преклоняются от силы ударов и истощения сил, но снова выпрямляются и снова пускают стрелы во врагов. Кто видит их труды? Бог один. При них Ангелы-Хранители неотступно; над ними свыше нисходящий луч света благодатного.

Всякая помощь борющемуся готова, но она должна быть принята самоохотно. Склонение воли условие ее силы. Коль скоро человек сознанием и свободою стоит на стороне добра, то и свет благодати, и Ангелы при нем. Но, коль скоро самовластие его склоняется на сторону греха, луч благодати отходит от него, и Ангел отступает. Тогда человека обступают темные силы и падение готово. Связывают его пленницами (цепями) мрака и уносят в темную область. Спасется ли он, и кто спасет? Спасется, и спасет его тот же Ангел Божий и та же благодать. Воздохнет грешник, и они приступают и «научают персты его на брань» со тьмою. Если вонмет встанет, и опять начнет поражать врагов отогнанных и уже издали мечущих стрелы. Вознерадит опять падет; возбодрствует опять восстановлен будет. Доколе же? Дотоле, пока придет смерть и застанет его или в падении, или в восстании.

«Чувство веры». Господь, все содержащий в деснице Своей, держит и всякую душу. Чем же душа отвечает на это? Неотразимым исповеданием того, что есть Бог, от Которого, как всё, так и она зависит, и в бытии, и в действовании, и в конечной участи. Это исповедание глубоко лежит в сердце как чувство, или чутье. Оно не принадлежит разуму; напротив, когда разум, принимая это исповедание от сердца, начнет сам собою доходить до последних основ его, то теряет, а нередко заглушает его и в сердце, на время. Тут происходит то же, что случилось с психологами, пристрастными к осязательности. Стали они доискиваться души, чтоб осязать ее, и потеряли душу. Так и в деле веры. Нужно искать не осязательной доказательности, а только развивать то чувство. В этом и разум может быть помощником, может пособствовать развитию религиозного чувства размышлением. Для этого ему исстари указаны известные четыре доказательства бытия Божия. Они показывают след Божий, и даже не след только, но как бы некоторое очертание лика Божия. Когда разум уяснит себе все эти показания как следует, то словно зеркало какое наводит на сокрытое в сердце чутье. Усмотрев себя в этом зеркале, оно сочетается с тем ликом воедино и становится определенным исповеданием, или разумною верою. Так в порядке естественном. Но тут остается еще много пробелов. Их дополняет Божественное Откровение и сверх того прибавляет еще нечто такое, что не есть придаток для прикрасы, а дело существеннейшее, без которого все предыдущее ничто. Сюда принадлежит таинство Пресвятой Троицы, воплощение Бога Слова и все домостроительство нашего спасения. Последние что голова на теле их. Таково все здание веры. Основа чувство Божества; далее идет естественное боговедение; затем Божественное Откровение, которое одною стороною довершает только естественное ведение, а другою, существеннейшею, придает нечто новое, от чего все принимает настоящий вид. Ограничивающиеся только тем, что веруют в бытие Божие, в промышление, будущую жизнь и воздаяние, походят на здание без купола, на тело без головы. А безбожники? Эти уж выступили из натурального чина: они принадлежат к тому же классу, к какому уроды и умалишенные.

«Созерцание и деяние». Всякое дело имеет видимую и невидимую сторону, деятельную и созерцательную. Истинное богоугодное дело, по учению святого Исаака Сирианина, есть сочетание созерцания и деяния. Созерцание составляют мысли, возбуждающие и руководящие в деятельности; деяние же есть совершаемое вследствие того дело. Например, подаяние милостыни есть деяние, а видение в нищем Господа есть созерцание; терпение обид и напраслин видимое деяние, а мысль, воодушевляющая к терпению, есть созерцание; стояние в храме или дома пред иконами, положение поклонов с крестным знамением, чтение и слушание молитв есть видимая сторона молитвы, а умное при сем предстояние Богу в сердце, со страхом и трепетом, есть сторона созерцательная. В каноне покаянном святого Андрея критского это названо деянием и разумом, и значение их указано в примере Лии и Рахили. А иным кажется, будто созерцание есть дело только глубоких отшельников; между тем как оно есть дело, обязательное для каждого и при каждом поступке. Действие, без соответствующего созерцания, есть тело без души, или истукан бездыханный, имеющий подобие живой твари, но не имеющий жизни. Созерцание же и одно ценно; например, не имеющий что подать нуждающемуся, но искренно болезнующий о его нужде, равно как безрукий и безногий, не могущий стоять на молитве, но умом непрестанно припадающий к Богу, совершают вполне дело Божие, обязательное для них в их обстоятельствах. Отсюда сам собою решается вопрос: как без добрых дел спаслись уходившие в леса и скрывавшиеся в пещерах. Все добродетели они имели в сердце, обладали, следовательно, существенною стороною доброделания созерцанием.

«Истинная свобода». Мы все ищем свободы, не потому ли чувству, что мы рабы? Да, рабы; но не по определению Создателя, а по нашей собственной вине. Господь назначал нас для господства над всем, а мы забылись и впали в узы рабства и стеснения со всех сторон. Внешняя несвободность еще не великая потеря, существенная потеря в том, что мы внутренно связаны, что потеряли господство над самими собою, сами в себе стали не властны. Кто-то другой властвует в человеке и над человеком, а человек и слова не имеет сказать наперекор и все покорно исполняет, что так настойчиво внушается ему. И главное в том горе, что не чует рабства своего: так забит!

 Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>