Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Феофан Затворник. Рукописи из кельи (часть 1)
Ежели весь порядок и вид религии подзаконной приспособлен к возрасту юношескому, а юношеский возраст носит в себе зародыш высших сил мужа, то сия религия в устройстве своем должна представлять способы и к развитию сих сил, чтобы, живя под ее руководством, юноша не остался навсегда юношею, а легко возрос в мужа.
Что это значит, что в подзаконной религии, в особенном виду, как нечто преимущественно важное и значительное, стоят оправдания, заповеди и суды? Своею строгою мерностью не убивают ли они скорее жизни, чувства, свободы и вообще высших сил духа, нежели развивают? Нисколько: они-то и составляют необходимое условие к развитию сих сил. Человека составляют дух, душа и тело. Душа развивается и зреет на счет тела, дух на счет души. Надобно обуздать тело, чтобы стройно действовала душа; надобно устроить душу, чтобы раскрылся дух. Значит, там должен раскрываться дух, где связано тело и упорядочена душа, требование, которому вполне удовлетворяет подзаконная религия. Ее суды связывают полною необходимостью тело; ее оправдания и заповеди подчиняют регулярности душу. И то и другое по своему значению есть то же, что телесная деятельность у христианских подвижников. Под влиянием судов и законной праведности развивался у Израиля его нравственно-религиозный дух живой, свободный, блаженный. Это были для него то же, что подставки для нетвердого еще в стебле растения.
И по частям. Чувства любят разнообразие впечатлений; и потому, когда подчиняют себе душу, приучают ее к рассеянности, которая в ней и становится главною препоною к развитию духа. Господь удовлетворяет желание впечатлений, но так, что они не развлекают, а собирают, не убивают, а оживляют, обращают душу внутрь, к источнику жизни. Это производило особенно устройство скинии. Своею таинственностью она давала предощущать присутствие Божественной сокровенной силы и тем заставляла мысль благоговейно погружаться в беспредельном, а своею телесностью стояла средостением между сим беспредельным и духом. В скинии, значит, Израиль ходил, как бы в преддверии беспредельного Бога. Всюду видел он следы Его, но не Его Самого; пред ним везде сила Иеговы, но не Сам Иегова; он беспрерывно как бы соприкасался Ему, а между тем всегда был и отдален от Него. Умиление, в какое поставляло душу предощущение Божества, рождало желание чаще приближаться к Нему, а постоянное хождение в жилище Его образовывало жажду беспрерывного общения с Ним хождения в непрерывном свете Его. «Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни» (Пс. 83, 1) «...Когда прииду и явлюся лицу Твоему?.. Не отврати лица Твоего от мене...» Это было единственным желанием благочестивого израильтянина! Но до нарока (срока) Израилю должно было прозирать Бога только за обрядностью, видеть Его как бы сквозь оконце (Песн. 2, 9), как рассудок видит необходимо Сущего сквозь видимую природу, и притом не иначе, как сквозь свои формы.
Душа своевольна: чужая воля для нее нестерпимое иго. Но, развиваясь и усиливаясь, она отнимает свободу у духа, самоотверженного по существу, желающего почивать в Боге и святой воле Его. Израиль подчинен строгим правилам во всем своем поведении и во всех отношениях своих. Все у него до малейших подробностей определено и обрядах и в судах, и в домашней и в общественной жизни. На его произвол, на его волю не оставлено ничего. Эта смерть воли и сама собою должна была воскресить, образовать и укрепить свободу духа, тем более сего должно было ожидать от строгой законности, когда она во всем своем составе запечатлена волею Божиею. Хотя в кругу ее Израиль не только отвергался своей воли, но и отвергался ее для Бога; отвыкая от своей воли, он прилеплялся не к другой чьей, а к Божией воле, приучался желать ее, жаждать закона Божия. «Отверзаю уста моя», молился он, ища прохлады, «ибо заповедей Твоих жажду... Возлюби душа моя возжелати судьбы Твоя на всяко время... Буду ходить свободно: ибо я взыскал повелений Твоих... Пришлец аз есмь на земли: не скрый от мене заповеди Твоя... На пути свидений Твоих насладихся, яко о всяком богатстве» (Пс. 118, 131, 20, 45, 14, 19).
Страсти умучивают сердце сожигают чувство, и делают его неспособным к восприятию впечатлений духа, к ощущению духовных благ. Эта сторона нашего существа оживает на погашении, или, по крайней мере, умиротворении страстей. У Израиля они ограждены отвне страхом смертного суда; благонамеренный находил для них, так сказать, противоядие в жизни по закону, и укрощал внутри; а умиротворяя таким образом душу, он давал возможность действовать в ней Духу Божию, даже привлекал Его, как награду за усердное служение; а эти наития Духа, освещая душу и производя ощущение сладостей духовных, устремляли сердце к невидимому и в Нем научали искать блаженства. Пусть нет мира в сердце: страх суда и не имеет силы прекращать греховные движения, но он поставлял человека внешнего с внутренним в совершенное противоречие, обличал последнего первым, и тем производил в сердце тоску, тугу, недовольство собою, тяготу жизни. Кто не пожелает осчастливить себя? Но как усмирить и страсти источник скорбей? В крайности Израиль невольно обращался к Богу, Покровителю своему, и в Нем искал помощи и духовных утешений. «Всем сердцем моим ищу Тебя, взывал он, не дай мне уклониться от заповедей Твоих. Да приидет ко мне помощь Твоя, Господи, спасение Твое по слову Твоему. Истаевает душа моя, желая спасения Твоего, исчезают очи мои, устремленные в слово Твое, я говорю: когда Ты утешишь меня? « Чаю Бога, спасающего мя от бури (Пс.118,10, 41, 81 82). И эти воздыхания были собственно воздыхания духа: его молитва о свободе от тяготящих его уз.
У кого образуется сколько-нибудь сей самособранный дух, жаждущий общения с Богом, мирного хождения в воле Его и благодатных утешений, того уже мало будут удовлетворять оправдания и суды. Пока еще не устоялся его дух, они были для него крепостию, опорою и ограждением, если не питали, по крайней мере руководили туда, где можно питаться; теперь они уже отправили свое служение и для духа созревшего стали скорбными узами; ему нужна теперь полная свобода, ее жаждет он, о ней воздыхает там, где лишают его сего блага. Вообще в подзаконной религии на виду, впереди только оправдания, заповеди и суды; тот дух, который мы изобразили в религиозных и практических чувствах, должен был образоваться уже после посредством их. И Израиль точно сначала должен был ходить в страхе, быть постоянно как на страже: страх начало всей его мудрости. Но долгое хождение в сем страхе укрепляло его волю в законе и некоторым образом обезопашивало ее: отсюда естественно рождалась благонадежность, чувство благоугождения Богу, Его благоволения к себе, покровительства и сыновства. Страх был страж закона, за которым образовывалась и зрела любовь союз совершенства, исполнение закона, страж его уже внутренний, при котором первый делался ненужным, а вместе излишними становились и наставления, рождавшие его, и не только излишними, даже оскорбительными для любящего сердца, которое хочет жить, как сын в дому. Там образовалась жажда свободы от всей внешней законности и подзаконная религия сама в себе нашла начало своего разрушения!
Для укрепления сей жажды, а вместе для утоления скорби от нее, вся подзаконная Церковь так была устроена, что на каждом шагу внушала ожидание чего-то важного, некоего совершеннейшего порядка, некоего лучшего устройства и образования. Закон у Израиля не покровительствует наукам и искусствам; для него отнимают у других землю; его поселяют в чужих городах и домах: он странник, которому нет нужды заботиться о жилищах и об их украшении. Бог вселяется среди его, хранит его, неведомыми путями ведет куда-то: это народ, с которым чудное хочет сотворить Господь напоследок. Вкушая Пасху, Израиль готов к чему-то, чего-то ожидает: на 7 дней потом истребляет в земле своей все квасное, чрез что целый народ представляет что-то не законченное, не совершенное, не полное, нечто только начинательное, имеющее созреть, когда вскиснет все. Настает суббота весь Израиль упокоен от трудов своих; приходит юбилей и все в земле его возвращается в свое, все восстановляется. Частое повторение таких действий должно было возродить желание и ожидание, что будет некогда всеобщий покой, всеобщее восстановление порядка.
Кто учредит сей новый порядок, в чем он будет состоять, когда явится, при каких обстоятельствах, где все это до времени было сокрыто от Израиля: он еще не вырос до уразумения сего. Пусть созреет или, по крайней мере, возбудится прежде дух и возродит требования новых учреждений, тогда раскрытие их будет благовременное и даже необходимое. Правда, Израиль пред собою, и в событиях, и в оправданиях, постоянно видел образы будущих вещей; но они могли быть понимаемы уже возрастными. Последние могли уразуметь, особенно из вселения Бога среди Израиля, что явится некогда на земле лицо, в коем будет обитать вся полнота Божества телесне, поживет между людьми, будет входить в общение с чистыми и возбуждать нечистых к общению с Собою, Которое, как глава сонма избранных, будет править всем, как Пророк будет вразумлять всех, как Первосвященник будет ходатайствовать за всех и всех Своею кровию примирит с Богом. Но для руководства в таком разумении и в подтверждение его важности и верности и они имели нужду в особенном наставлении Божественном. Оно и доставлялось в предсказаниях и пророчествах, которые почти только со времен Моисея получили некоторую определительность. Прежде сии предсказания изображали в будущем только некоторое желанное, особенно благодетельное для человечества лицо, не указывая ни дел его, ни жизни, ни благодеяний. Иаков первый показал в нем всеобщего Примирителя; потом Моисей Пророка, Валаам Царя и Владыку всего; а далее, чем более возрастал Израиль, тем полнее раскрывалось пред ним изображение и нового порядка, и того Божественного лица, которое учредит его. При руководстве сих наставлений благочестивый уже несомненно мог и вообразить новые учреждения и нового Учредителя, и узнать обстоятельства, время, место, и тем, упокоиваясь в Боге, терпеливо нести туту созревшего и томящегося под игом законностей духа.
Так подзаконная религия скрывала внутреннее во внешнем, жизнь и чувство в регулярности, свободу в необходимости и руководствовала от последних к первым. Виднее всего в ней страх суда, за ним строгая мерность, во всем внешность: здесь только оправдания, заповеди и суды этот троякий закров внутреннейшего духа, как трояки опоны (завесы) над скиниею. По ходу развития человеческой природы она необходимое звено, но не окончательное, потому должно быть сменено другим. При юном растении ставят подставки, кои делаются лишними, когда растение укрепится; вырастает младенец, и его отдают под надзор учителей; пройдет срок учения, отстают и учители; зародыш в семени развивается и сам разрывает теснящие его покровы. Цель устройства подзаконного не в нем самом; следовательно, по достижении сей цели оно должно быть устранено: должно отпасть внешнее для внутреннего, строгая мерность поглотиться жизнию и чувством, необходимость замениться полною свободою. «Закон пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся. Пришедшей же вере уже не под пестуном есмы» (Гал. 3, 24 25). «Во елико время наследник млад есть, ничимже лучший есть раба, господь сый всех. Но под повелители и приставники есть даже до нарока отча. Такоже и мы, егда бехом млади, под стихиами бехом мира порабощени» (4, 1 3). Возрос Израиль и стихии, стеснявшие его распались.
Но до сего нарока ничто так не выражает духа и характера всего подзаконного смотрения Божия, как следующие слова из беседы Господа к Моисею: «увидишь задняя Моя, лице же Мое не будет видимо тебе... потому что не может человек увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33, 20, 23). Есть жажда ближайшего общения с Богом, как бы видения Его; но самое дело не вместимо для юноши. Земляность души, форменность рассудка не снесли бы всего света Божества и расстроились. Посему-то до времени все оставляется под покровом: Бог видим, как бы осязаем, но как сокровенная сила. Скиния Божия с человеки была только предображением того общения, о котором говорится: «вселюся в них и похожду» (2 Кор. 6, 16). Там Бог близ, но не внутри, среди народа, но не внутри сердца, соприкасается с ним, но не общится, держит Себя в отдалении, будучи близким. И здесь явлены все благие свойства Божий и провозглашено славное имя Иеговы, но тайна Божества и Божественного смотрения о человеке, тайна общения Бога с ним сокрыта. Показана основа всего благость, образовано в душе человека коренное чувство благонадежность, но то и другое горчичное семя христианства. Завет подзаконный заря, весна завета Христова. Однако ж и при этом первый завет в существе своем равен последнему. Как семя не равно древу только по виду и внешнему явлению, а по существу равно, так и Ветхий Завет не равен с Новым в явлении, но в существе тот же, только там он в семени, неразвит, сокрыт под корою, в вещественной оболочке, и мог быть прозреваем только Богопросвещенным оком, как зародыш в зерне зрится только оком вооруженным.
Дивные события рождения Господня во плоти прошли для врагов истины бесследно. Явление Им дивной мудрости пред тогдашними многоучеными мудрецами, на двенадцатом году своего человеческого возраста, могло оставить в голове их вопросы, но как потом ничего подобного не повторялось, то скоро все то забылось; когда явился Предтеча, власти церковные поспешили форменно осведомиться, кто он такой, и, удостоверясь, что не он Обетованный, успокоились или, может быть, положили высматривать, кто это будет тот Дивный, Которому сам Иоанн недостоин разрешить ремень сапог его. Не видев Его, они не имели основания враждовать на Него, однако ж из слов Иоанна, обозвавшего их порождениями ехидны, могли догадываться, что Он едва ли будет одного с ними духа.
Почему, когда Господь в первую Пасху изгнал бичом из храма торжников, которые помещались там не без их соизволения, они тотчас приступили к Нему с вопросом: «кое знамение являеши, яко сия твориши? « (Ин. 2,18). Вопрос искал только разъяснения дела, однако ж само дело, столь смелое и властное, исходя от такого невидного по внешности лица, не могло не породить подозрительности. И породило; и они начали с сего времени преследовать Его с заметною настойчивостью. Никодим уже боится их и, боясь, прячется от них, и тайком приходит к Господу. И Сам Господь, по поводу речей их о том, что Он больше, чем Иоанн, творит учеников, оставил Иудею и извратился в Галилею, видя в этом их к Нему недоброхотство, начало неприязненности (Ин.4,3).
Тут народ принял Его с радостью; фарисеи же и книжники сразу стали относиться подозрительно и критически к делам и словам Его. Что назаретяне восстали на Него (Лк 4 15 30), это можно еще объяснить тем, что Он гласно обличил их неверие и что предпочел Капернаум Назарету. Но когда они в Капернауме в доме напали на Него за то, что Он отпустил грехи расслабленному, то это могло произойти только от не с добрым намерением творимого надзирания за Ним, хотя то, что породилось в их душе по случаю отпущения грехов, должно было исчезнуть после того, как Он власть Свою отпущать грехи подтвердил исцелением расслабленного (Мф. 9, 2 8; Лк. 5, 17 26). Святой Лука замечает, что эти вопрошатели, криво толковавшие дела и слова Господа, были фарисеи и законоучители, пришедшие из всякой веси Галилейской, Иудейской и Иерусалимской. Это «Иерусалимской» порождает вопрос, что привело их сюда?
Вслед за сим видим Господа в доме Матфея, только что Им призванного к следованию за Собою. Книжники и фарисеи и тут не упустили случая придираться: зачем Господь ест и пьет с мытарями и грешниками? Зачем ученики Его не постятся, как делают ученики фарисейские и Иоанновы? То и другое Господь объяснил им: первое что не требуют здравые врача, а болящие; а второе что придет время, и ученики Мои станут поститься. Но не видно чтоб возражатели тем удовольствовались (Мф. 9, 9-17; Мк. 2, 13-22; Лк. 5, 27-39).
Настала вторая Пасха. Господь прибыл на нее в Иерусалим. Там исцелил Он тридцативосьмилетнего расслабленного, лежавшего при овчей купели, в субботу. Иудеи стали гнать Его, и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу, а когда в оправдание Свое указал Он на Свое равенство Богу Отцу, они еще сильнее искали убить Его (Ин. 5, 15 18). Раздражение неудобообъяснимое, если не признаем, что им передано было все, что делал Господь в Галилее, и с кривотолкованием.
На возвратном пути в Галилею, когда в субботу проходил Он с учениками по засеянному полю, ученики, чувствуя голод, стали срывать колосья, растирать и есть. Фарисеи укоряли Его, зачем позволяет ученикам Своим делать то, что делать не следовало в субботу (Мф. 12, 1 8). В другую за тем субботу вошел Господь в синагогу и учил. Там был некто сухорукий. Книжники и фарисеи наблюдали, не исцелит ли его Господь в субботу; и когда исцелил, пришли в бешенство, и, вышедши, составили с иродианами совет, как бы погубить Его (Мф. 12, 14; Мк. 3, 6; Лк. 6, 11).
И все так было: мало-мало делалось что не по-фарисейски, фарисеи тотчас выступали против того. Кажется, стая их отряжена была из Иерусалима для наблюдения за Господом, как можно заключить из того, что евангелисты не раз замечают о пришедших из Иерусалима возражателях. Так, когда однажды исцелил Господь слепого и немого и народ начал толковать: «не это ли Христос, Сын Давидов», фарисеи и книжники, пришедшие из Иерусалима, пустили в ход хулу, что «Он изгоняет бесов силою князя бесовскаго веельзевула, и что Сам в себе имеет веельзевула». Может быть, иерусалимские власти так повелели толковать, ибо чудес и знамений отвергать было нельзя. Господь наглядно представил нелепость такой хулы, но они все продолжали свое: «о веельзевуле» (Мф. 12, 22 30; Мк. 3, 22 27). Так, когда Господь, по воскрешении дочери Иаировой и исцелении двух слепых, изгнал и духа немого, народ возглашал: «николиже явися тако во Исраили», а фарисеи внушали ему опять: «о князе бесовстем изгонит бесы» (Мф. 9, 34).
И Господь заметил это изменение к Нему речи фарисейской и, давая наставления Апостолам, когда вскоре после того посылал Апостолов на проповедь, помянул: «аще господина дому веельзевула нарекоша, кольми паче домашния его» (Мф. 10, 25). Это было пред третьею Пасхою. После чудного насыщения пяти тысяч святой Иоанн замечает, что Господь все ходил по Галилее, а в Иудею не хотел идти, потому что тамошние хотели Его убить (Ин. 7, 1). Так замечено, надо полагать, в объяснение, почему Господь не был на третьей Пасхе, ибо она прошла. Можно заключить, что убийственные замыслы иудейских властей сделались гласными.
И опять видятся близ Господа иерусалимские соглядатаи книжники и фарисеи. Они укоряли Господа, зачем позволяет Он ученикам Своим принимать пищу, не умывши рук; а Он строго обличил их за нарушения заповеди в отношении к родителям в силу предания человеческого, назвал их лицемерами; и, созвав народ, гласно дал ему внушения, противные фарисейским понятиям и учениям. В первый раз так строго отнесся Господь к фарисеям, как бы в противодействие их хуле: о «веельзевуле». Фарисеи соблазнились. Ученики заметили это и сказали Господу, и Он назвал их (фарисеев) вождями слепыми (Мф. 15, 1 20; Мк. 7, 1-23).
Когда после чудного насыщения четырех тысяч, переплыв море, Господь вступил в пределы Магдальские и Далмануфские, обступили Его фарисеи и саддукеи, предлагали вопросы, заводили споры и требовали знамения. Господь, назвав их лицемерами и родом лукавым, объявил, что не дастся им иного знамения, кроме знамения Ионы пророка. Разделение, вражда и сопротивление фарисеев усилились. И Господь заповедал ученикам беречься закваски фарисейской и саддукейской (Мф. 16, 6; Мк. 8, 10 15).
Началось последнее хождение Господа по Галилее, фарисеи и соглядатаи опять тут. Господь изгнал беса. Народ дивился, а те: о веельзевуле. Господь, назвав их родом лукавым и прелюбодейным, объяснил для народа, как и прежде, как бессмысленно так думать (Лк. 11, 14 29). Но когда вслед за сим один фарисеи позвал Его на обед и изъявил некое неудовольствие, что Он возлег к трапезованию не умыв рук, Господь, оговорив его, указал другой способ (милостыню) сделать, чтоб все у нас всегда было чисто, и затем строгое произнес обличение на фарисеев вообще, а потом и на книжников. Те сильно раздражились, поднялись, стали приступать к Господу, вынуждая ответы, чтоб уловить Его (Лк. 11, 37 54). За это Господь, когда собралось много народа, всем сказал: «берегитесь закваски фарисейской» (Лк.12, 1-12). В одну субботу Господь в синагоге исцелил скорченную. Начальник синагоги вознегодовал за нарушение субботы и сказал к народу: есть шесть дней для дел, тогда и приходите исцеляться, а в субботу не приходите. Господь обличил его в лицемерии, и народ радовался о славных делах Его, а противники стыдились (Лк. 13, 10 17).
Кончилось последнее хождение Господа по Галилее. Подошел праздник Кущей; Господь сошел в Иерусалим и нашел тут сильное раздражение властей против Себя. Вероятно, фарисеи и книжники из Иерусалима, соглядатаи, все передавали властям, как Господь относился к ним, и, как обычно им, с кривотолкованием. От этого неприязнь их к Господу росла и к сему времени возросла до того, что синедрион постановил отлучать от сонмища всякого, кто исповедует Его Христом, Обетованным (Ин. 9, 22). Вследствие сего никто уже не говорил о Нем явно, «страха ради Иудейска» (Ин. 7, 13); и в народе разошлась молва, что власти хотят убить Его (Ин. 7, 25).
Господь появился в храме в половине праздника и, по обычаю, начал учить. Между беседою помянул Он: «что Мене ищете убити? « Они отпирались: « кто Тебе ищет убити? « Но некие из иерусалимлян тут же, когда продолжал Господь Свою беседу, говорили между собою: «не сей ли есть, его же ищут убити»? Но вот Он явно говорит, и ничего (Ин. 7, 19 26). Да и дела их обличали это: они тут же хотели взять Его, но не взяли, потому что не пришел час Его (ст. 30); слуг посылали схватить Его и привести, которые, если не схватили, то только потому, что сила слова Господня не допустила их решиться на это, как сами они исповедали сие, говоря: «николиже тако глаголал есть человек, яко сей человек» (ст. 32, 46); наконец они раздражились до того, что «взяли камни, да вергут Нань», но Он стал невидим и прошел посреде их (Ин. 8, 59).
Сие происходило на празднике Кущей, но и потом, на празднике Обновления, поднялась буря не менее сильная. Они взяли «камни, да побиют Его». Когда Господь спросил: за какое это дело? они отвечали: за то, что Ты Сыном Божиим Себя объявляешь (Ин. 10, 22, 31 36). Когда же Господь объяснил им, что слова Его подтверждаются делами, говоря: дела Мои показывают, что «Отец, во Мне, и Аз в Нем», они вящше (более) «искали яти Его», но Он «изыде от рук их», и отошел за Иордан (ст. 38 40).
Вероятно, ярость их обнаружилась при сем с такою силою, что оставила глубокий след в душах учеников. Ибо они, когда Господь, пробыв за Иорданом, сказал им: «идем во Иудею паки», в страхе напоминали Ему: «Равви, ныне искаху Тебе камением побити Иудее, и паки ли идеши тамо? « (Ин. 11, 7, 8). У тех в самом деле убийственное рвение не пресекалось и только по отсутствию предмета своего не обнаруживалось. Но когда Господь воскресил Лазаря и чудо сие произвело на народ неописанное впечатление, архиереи и фарисеи поспешно собрали сонм, чтоб решить, что делать, «яко человек сей много знамения творит». И решили устами первосвященника Каиафы: «уне есть нам, да един человек умрет за люди... И от того дне совещаша, да убиют Его» (Ин. 11, 47 53).
Решение принято бесповоротное, но исполнение его пришлось отложить до времени. Ибо как до праздника оставалось еще немало дней, то Господь удалился на этот срок в Ефраим. Не видя Его более, власти иудейские постановили и обнародовали наказ, чтобы «кто ощутит Его, где будет», давал знать о том, и Его можно бы было схватить (ст. 57). Как бы в ответ на это постановление Господь, по возвращении из Ефраима и после вечери в Вифании, совершил торжественный вход Свой в Иерусалим. Возбуждение народа меры не знало. Смотря на это, фарисеи говорили между собою: «видите, никакой нет пользы» от наших мер, «весь мир по Нем идет» (Ин. 12, 19).
В словах сих слышится боязнь, как бы жертва не ускользнула из рук. Почему можно с вероятностью предположить, что вследствие сего было ими постановлено строже наблюдать за Ним, чтоб собрать побольше случаев, к коим можно придраться и обличить Его. Такие именно придирки видятся в словах их по случаю взывания детей в храме: «слышиши ли, что сии глаголют»? (Мф. 21, 16), и по случаю властного учения Его в храме: « коею властию сия твориши? « (ст. 23), особенно же в той злобе, с какою искали погубить, в чем, если не успевали еще, то потому только, что народ неотступно окружал Его, слушая Его (Лк. 19, 47 48).
По сей же причине, скрепя сердце, должны были они на второй день после входа Господня в Иерусалим выслушать строго-обличительные для них слова Его и в притчах, и в безжалостном перечислении всех худостей в фарисейском поведении и действовании. Но, терпеливо выслушав это обличение, они опять собрались на совет, как бы хитростию взять Его незаметно для народа. Может быть, они ничего бы не придумали в исполнение такого решения, если б не подоспел к ним на помощь Иуда. Он обещал предать Господа и доставить им случай взять Его тайно от народа (Мф. 26, 3 5, 14_16; Мк. 14, 1 2, 10 11; Лк. 22, 2 6).
Иуда исполнил свое злое обещание, когда, оставя Тайную вечерю, пришел к ним и уверил их, что в эту ночь удобно будет взять Господа. Те поспешили собрать множество народа из служителей храмовых, из воинов, старейшин, книжников и даже первосвященников и, поручив их водительству Иуды, отпустили в сад Гефсиманский. Они двигались туда, когда Господь молился о чаше, и пришли, когда молитва была окончена и Господь ждал их.
Господь все сие видел; видел и то, чем все кончится. Во все продолжение Тайной вечери чаша, которую положено было в совете Божием испить Спасителю нашему, носилась пред очами Его. И не только теперь это было, но и во все сии последние дни, и прежде в Галилее, Да и с самого начала явления Им Себя миру она виделась Ему.
Первый указал на это святой Предтеча, когда по крещении, сорокадневном посте и победе над диаволом приходил Господь на Иордан, говоря: се «Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин. 1, 29). Сам же Господь возвестил сие о Себе на первой Пасхе, когда на вопрос властей храмовых, по случаю изгнания Им из храма торжников: «кое знамение являеши нам, яко сия твориши? « ответил: «разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю» (Ин. 2, 18 19), разумея под церковию тело Свое, а под разорением ее страдания Свои и смерть. И скоро после сего не приточно, а прямым словом поучал Никодима: «якоже Моисей вознесе змию в пустыни, тако подобает вознестися Сыну Человеческому, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный. Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть» (Ин. 3, 14 16).
Пребывая в Галилее, Господь не тотчас определительно объявил, что Его ожидают страдания и смерть, но сначала намекал только на сие приточною речью. Так, когда фарисеи просили у него знамений, Он дважды отказывал им, говоря: не «дастся вам знамение кроме знамения Ионы пророка» (Мф. 12, 39 40; 16, 1 5). И еще, когда беседовал Он о хлебе небесном, сказал: «хлеб сей плоть Моя, юже Аз дам за живот мира» (Ин. 6, 51).
Определенно же открыл Он о сем, и то только ученикам Своим, тайно, уже после того, как они исповедали Его обетованным избавителем Христом, Сыном Бога Живого (Мф. 16, 13-20; Мк. 8, 27-30; Лк. 9, 18-21). «Оттоле же», замечают евангелисты, «начат Иисус сказовати учеником Своим, яко подобает Ему ити во Иерусалим и много пострадати от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день востати» (Мф. 16, 21; Мк. 8, 31; Лк. 9, 22). Сие было в пределах Кесарии Филипповой, после третьей Пасхи, незадолго до вхождения Господа в Иерусалим, где и совершилось предсказанное Им.
После Кесарии Филипповой видим Господа на Фаворе. Здесь Моисей и Илия говорят с Ним об исходе Его, а Сам Он потом сказал Апостолам, что как с новозаветным Илиею (Иоанном Предтечей) поступили власти иудейские, так и «Сын Человеческий имать пострадати от них» (Лк. 9, 31; Мф. 17, 12). По схождении с горы и исцелении бесноватого, когда все дивились, Господь настоятельно внушал ученикам: «вложити вы во уши ваши словеса сия: Сын Человеческий имать предатися в руце человечесте» (Лк. 9, 44). И затем, проходя по Галилее, опять говорил ученикам: «яко Сын Человеческий предан будет в руце человечесте, и убиют Его, и убиен быв, в третий день воскреснет» (Мк. 9, 31). Но ученики, как прежде, так и теперь, ничего не поняли... «сокровен был глагол сей от них» (Лк. 9, 45).
Во время последнего хождения Своего по Галилее Господь дважды помянул о Своей смерти, и притом всенародно: в первый раз, когда возвестили Ему, будто Ирод желает убить Его. Он сказал тогда: «шедше рцыте лису тому: се изгоню бесы и исцеления творю днесь и утре, и в третий день скончаюся. Обаче подобает Ми днесь и утре и в ближний ити, яко невозможно есть пророку погибнути кроме Иерусалима» (Лк. 13, 32 33). Во второй раз помянул, когда говорил о втором пришествии. Сказав, что оно будет, как молния, Он прибавил: «прежде же подобает Сыну Человеческому много пострадати, и отвержену быти от рода сего» (Лк. 17, 25).
Приблизились «дни взятия Господа от мира» (Лк. 9, 51), и Он, по обхождении Галилей (как изображает евангелист Лука, гл. 9 18) восходит в Иерусалим на праздник Кущей. Он явился прямо в храм в половину праздника и начал учить. Зная, как раздражатся против Него власти, Он внушал им, что действует и учит не Сам от Себя, но послан от Отца Небесного и Его волю исполняет, чем внушалось: поопаситесь, ибо, враждуя и убийственные строя замыслы против Меня, вы оказываетесь богоборцами. К сему приложил Он: «еще мало время с вами есмь, и иду к Пославшему Мя» (Ин. 7, 33), говоря как бы им: вы хощете Меня убить назло; а это вот куда поведет; Я не только не боюсь, но с радостию готов на это.
Утром после последнего дня праздника Кущей Господь опять пришел в храм и говорил, что Он свет миру, что не один учит и действует, но что с Ним и Отец, пославший Его. Потом опять прибавил прежнее: «Аз иду; и взыщете Мене, и во гресе вашем умрете» (Ин. 8, 21)... «аще не имате веры, яко Аз есмь» (что Я есмь то, что говорю), «умрете во гресех ваших» (ст. 24). Как слышавшие неясно видели, кто есть Пославший Его и, не понимая, куда Он хощет идти, разно толковали это, то Он сказал им: «егда вознесете Сына Человеческаго, тогда уразумеете, яко Аз есмь « (что есмь то, что о Себе говорю), «и о Себе ничесоже творю, но, яко же научи Мя Отец Мои, сия глаголю» (ст. 28). Сим предуказывалась и смерть, и род смерти.
В пространстве времени между праздником Кущей и праздником Обновления Господь, по исцелении слепорожденного, говоря о Своем пастырстве, опять указывает на Свою смерть, говоря: « пастырь добрый душу свою полагает за овцы» (Ин. 10, 11). «Аз есмь пастырь добрый... и душу Мою полагаю за овцы» (ст. 14 15). Потом прибавляет, что это делает Он не по какому-либо принуждению или насилию, но Сам о Себе. «Аз душу мою полагаю, да паки прииму ю. Никтоже возмет ю от Мене, но Аз полагаю ю о Себе; область имам положити ю, и область имам паки прияти ю» (ст. 17 18).
Так во все сии дни Господь видел пред Собою смерть и всем явно говорил об ней. И враги напоминали Ему о ней своими порывами на побитие Его камнями. Ввиду сего, так как еще не пришло время смерти Его, Он удалился за Иордан.
Из-за Иордана вызвала Господа смерть Лазаря. Начав свое по сему случаю движение в Иерусалим, на последнее там и вообще на земле пребывание, Он сказал ученикам Своим особо: се «восходим во Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком, и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его» (Мк. 10, 33 34). Вот что и теперь было пред очами Господа! И это, конечно, побудило Его, при переходе чрез Иерихон, сказать в доме Закхея притчу о некоем человеке, отходящем в дальнюю страну приять царство и возвратиться. Ибо сей высокого рода муж есть Он Сам, отхождение Его Его страдания и смерть (Лк. 19, 11 27).
Славное воскрешение четверодневного Лазаря не закрыло в Нем уничижительного образа готовящейся Ему смерти. А если б и случилось это невероятное, церковные власти позаботились отдернуть эту завесу своим определением: «уне есть, да един человек умрет за люди» (Ин. И, 50). Потом же, когда, пребыв в пустыне Ефраимской подобающее время, перешел Он оттуда в Вифанию и принял от знаемых в честь Его вечерю, об этом напомнила Ему Мария, помазав Его миром, как Сам Он определил смысл сего ее деяния, сказав: «на погребение Мя сотвори» (Ин. 12, 7).
На другой день как торжествен был вход Господа в Иерусалим! А Он плачет, предзря его грядущую горькую участь за предание Его смерти. В храме же тем, что еллины желали видеть Его, открывалось пространство имевшего устроиться на земле царства Его, а Он видит пред собою скорбный час Свой, и столь скорбный, что возмутился духом и воззвал к Отцу: «Отче, спаси Мя от часа сего», хотя тотчас и успокоился в предании Себя предвечным определениям триипостасного Бога: но «сего ради приидох на час сей» (Ин. 12, 27). Ибо иначе нельзя было. «Аще», говорит, «зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает; аще же умрет, мног плод сотворит» (ст. 24)... «И аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе. Сие же глаголаше, назнаменуя, коею смертию хотяше умрети» (ст. 32 33).
В следующие после сего дни Господь приходил в храм и учил. Святые евангелисты передают только то, что говорил Господь во второй день. Здесь между притчами, кои говорил Он, обращаясь к первосвященникам с книжниками и старейшинами, притча о винограднике и виноградарях вся направлена к живейшему представлению смерти Его, имеющей быть делом тех самых, к коим она изрекалась. Виноградари, перебив слуг хозяина, когда увидели сына его, идущего к ним, сказали: это сын и наследник! пойдем и убьем его, и наше будет наследие; схватили его, вывели из виноградника и убили. То же самое сделали с Господом церковные власти, слышавшие сие. Они слышали, поняли, и однако ж, все же сделали, как предсказано (Мф. 21, 38-39; Мк. 12, 7-8; Лк. 20, 14-15).
Кончив беседы в храме и потом с учениками на Елеоне, Господь заключил день сей такими словами: «через два дня Пасха будет, и Сын Человеческий предан будет на пропятие» (Мф. 26, 2).
Обстоятельства текли своим чередом и вызывали Господа к соответственным деяниям и речам. А у Него мысль все о смерти, и смерти, которая проторгалась и в течение бесед Его. На третий день в доме Симона прокаженного в Вифании была для Него вечеря. Жена некая помазала Его миром. В некоторых из бывших на вечери обнаружилось роптание из-за такой траты... Господь сказал: оставьте ее. Она хорошо сделала: ибо «возлиявши на Меня миро сие, она приготовила Меня к погребению» (Мф. 26, 12; Мк. 14, 8).
На другой день после сего, четвертый после входа в Иерусалим, была у Господа Тайная вечеря с учениками. Она была прощальная, и очень естественно, что мысль о смерти непрестанно входила в беседу в продолжение всей вечери. Только что возлегли, как Он, «зная, что пришел час Его, прейти от мира сего к Отцу» (Ин. 13, 1), сказал: «желанием возжелех Я сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук. Ибо сказываю вам, яко отселе не имам ясти от нея» (Лк. 22, 15 16).
По омовении ног, сказав ученикам по ходу речи: «и вы чисти есте, но не вси», возмутился духом и свидетельствовал им: «истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня... и се рука предающаго Мя со Мною есть на трапезе» (Ин. 13, 10, 21; Лк. 22, 21). А предателю, когда он, хотя неясно еще, сознан был таковым прочими учениками, столь довольно, однако ж, обличен был словами Господа, что ему лучше было удалиться с вечери, сказал: «еже твориши, сотвори скоро» (Ин. 13, 27).
В продолжение вечери, установляя таинство Тела и Крови, что говорил Господь? «Сие есть Тело Мое, за вы даемо... Сия есть Кровь Моя, за вы изливаемая « (Мф. 26, 26 29; Мк. 14, 22 25; Лк. 22, 19 20).
Кончилась вечеря. Господь начал прощальную завещательную беседу. Много говорено; но все, что было говорено, исходило от смерти Его и к ней возвращалось. Она шла как бы в преддверии смерти. «Чадца мои! Не много уже Мне быть с вами (Ин. 13, 33). Да не пущается сердце ваше... Иду уготовати место вам» (Ин. 14 1 2)
«Иду к Отцу Моему» (ст. 12).
« Еще мало, и мир ктому не увидит Мене, вы же увидите Мя» (ст. 19).
«Да не смущается сердце ваше... слышасте, яко Аз рех вам: иду и прииду к вам... Иду ко Отцу... Ныне рех вам, прежде даже не будет, да егда будет, веру имете. Ктому не много глаголю вам» (ст. 27, 30).
«Ныне иду к Пославшему Мя... Но, яко сия глаголах вам, скорби исполних сердца ваша. Но истину вам глаголю: уне есть вам, да Аз иду. Аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет; аще ли же иду, послю Его к вам» (Ин. 16, 5 7).
Вмале и ктому не видите Мене, и паки вмале и узрите Мя, яко иду ко Отцу... Аминь глаголю вам, яко восплачетеся возрыдаете вы, а мир возрадуется... Но печаль ваша в радость будет... Паки узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (ст. 16, 20, 22).
То же и в первосвященнической молитве Своей ко Отцу молится Он об учениках: «Отче Святый, соблюди их во имя Твое... Егда бех с ними в мире, Аз соблюдах во имя Твое... Ныне же к Тебе гряду» (Ин. 17 11 13).
Так говорить мог только Тот, Кто глаз своих не отводил от лица предстоящей Ему смерти. Ему уже нечего ожидать; еще шаг, и Он отдаст Себя в руки врагов Своих, которые осудят Его, измучат и предадут позорной смерти.
Все сие Он видел и, однако же, пошел на то не колеблясь, говоря: «востаните, идем».
Час-другой спустя, вероятно, и Иуда подобное слово сказал своему сборищу: пора! пойдемте.
Так дело созрело.
Но обратимся к началу сего конца земного поприща Господа Спасителя нашего.
Начало сие, собственно, положено было молением Спасителя о чаше в саду Гефсиманском. Но, судя по тому, о чем шла речь на пути в Гефсиманский сад, к нему следует относить и переход в сей сад с Тайной вечери.
Когда кончено было все на вечери, Господь повторил: «востаните, идем» (Ин. 14, 31). «И воспевше изыдоша» (Мф. 26, 30; Мк. 14, 26). « И изшед Иисус, иде со ученики Своими на потока Кедрска по обычаю в гору Елеонскую, идеже бе вертоград». (Он впереди) «по Немже идоша ученицы Его» (Лк. 22,39; Ин. 18, 1).
Настало время, когда Господу Спасителю нашему надлежало совершить жертву, или Себя принесть в жертву, за род наш, для коей Он и на землю пришел.
Тайная вечеря, на коей Он вместо видимого установил таинственное Свое среди верных присутствие в таинстве Тела и Крови, кончена; завещательное слово ученикам предложено; первосвященническая молитва к Богу Отцу вознесена. Теперь делается первый шаг к страданиям и смерти крестной. И с какою решительностию изрекает Господь: «востаните, идем отсюду».
Воззвание: «востаните, идем отсюду» приводится только святым Иоанном, и оно стоит у него не пред самым выходом, а выше того. После сего воззвания беседа продолжалась долгая, простирающаяся на три главы (Ин. главы 15, 16, 17). И после нее уже говорится: «сия рек, изыде» (18, 1). Следовательно, прежде изречения всего не выходил и, следовательно, беседа та (Ин. главы 15, 16, 17) была в Доме. Надо положить, что, когда сказал Господь «востаните», все встали. Но беседа продолжалась, как обычно бывает при прощании любящих друг друга, что и вставши говорят, и сделав несколько шагов говорят, и пред самыми дверьми говорят. Признать сие заставляет и важность предметов, о коих шла речь. Что говорилось об них, должны были знать все ученики, но на дороге трудно всем все слышать. Потому напрасно некие в своих Евангельских историях ставят сии речи в промежутке между выходом из дома вечери и вступлением в сад Гефсиманский. Можно так положить: по слову Господа, встали; но Господь все еще говорил, стоя, а ученики слушали, стоя. Когда все переговорено было, Господь мог сказать: теперь пойдемте отсюда. Вышли и пошли. Этим оправдывается, почему в нашем своде сказаний о сем переходе помещено: повторил Господь: «востаните, идем». Можно и без «востаните», так: теперь идем отсюда, так как они все стояли уже. Беседа после воззвания начинается словами: «Аз есмь лоза» (Ин. 15, 1). Иные толкуют, что поводом к сему слову послужили виноградники, мимо коих проходили. Этим хотят оправдать, почему речь ту влагают в уста Господу в продолжение перехода на Елеон. Но тогда Сион был внутри города, где виноградникам неуместно быть; а ограда городская шла очень близко к обрывистой окраине Сиона, так что за нею места не было для садов. Стало быть, виноград не мог подать повода Господу начать речь: «Аз есмь лоза», и Он говорил по Своим намерениям внутренним.
«И воспевше изыдоша. Воспевше» не «начавши петь», чтоб продолжать дорогою, но «пропевши».
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter