Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterБ.И. Гладков. Толкование Евангелия
Мы рассмотрели способы противления злу как тем лицом, против которого оно направлено, так и третьими лицами. Остается еще рассмотреть вопрос о противлении злу целым обществом людей, народом, или вопрос о войне.
Хотя Иисус Христос не касался вопросов государственных и на вопрос о том, позволительно ли давать подать кесарю, ответил — отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21), — однако это не дает нам права отвергать Его заповеди в тех случаях, когда мы действуем сообща, целым обществом, народом. Если в борьбе со злом своими единичными силами мы должны в выборе средств борьбы руководствоваться заповедью о любви к ближним, то несомненно, что то же чувство любви должно руководить нами и в борьбе против зла соединенными силами народа. Поэтому нападение одного народа на другой с целью причинить ему зло и из этого зла извлечь для себя выгоду, составляя грубое нарушение заповеди о любви к ближним, не может быть оправдано никакими соображениями, как не может быть оправдано и нападение разбойника с целью поживиться за счет своей жертвы. Но другой-то народ, на которого сделан разбойничий набег, должен ли безучастно смотреть на хищнические последствия такого набега, или же может оказать сопротивление нападающему на него?
Толстовцы говорят, что всякая война сопряжена с убийством и насилием, а так как убийство и всякое иное противление злому силой воспрещено, то поэтому воспрещена всякая война, хотя бы оборонительная, вызванная беспричинным хищническим набегом другого народа.
Говоря так, толстовцы забывают, что народ, на который совершается хищнический набег другого народа, состоит не только из взрослых людей, способных отразить нападение, но и из стариков, женщин и детей, нуждающихся в защите. Предположим, что все способные воевать взрослые люди такого народа были бы толстовцами. Желая по-своему исполнить заповеди Христа о любви к врагам и непротивлении злу, они должны были бы без всякого сопротивления отдать себя, своих стариков, жен и детей, свое и их достояние во власть врагов своих. Но, исполняя таким образом заповедь о любви к врагам, исполнят ли они заповедь о любви к тем ближайшим из всех ближних своих, к тем беззащитным членам своих семейств, которых, по заповеди Христа, они тоже должны любить и даже душу свою положить за них? Если они считают себя в праве самостоятельно распоряжаться своей жизнью и без сопротивления подставлять себя под пули и штыки неприятеля, то, спрашивается, какое право они имеют так же самовластно распоряжаться жизнью тех, которые ждут от них защиты? Кто дал им право приносить жизнь этих беззащитных в жертву своим убеждениям? Несомненно, что, поступая так, они не только нарушат заповедь о любви к этим беззащитным, но и примут еще на себя ответственность за то причиненное беззащитным зло, какое они могли бы отвратить. Следовательно, заповеди Христа они все-таки не исполнят, а злу дадут восторжествовать и тем окажут содействие водворению на земле не Царства Божия, а царства грубой силы, царства зла.
Итак, в войне двух народов один народ совершает зло безусловное, а другой, взявшийся за оружие после того, как истощил все меры убеждения и уступок ради предотвращения зла, хотя и совершает зло, но зло относительное. Убивать врага хотя бы и на войне — грех, но предоставить врагу беспрепятственно убивать, порабощать беззащитных и неповинных — грех более тяжкий. Печальная необходимость заставляет из двух зол выбирать меньшее.
Отдельные лица, призываемые для участия в войне, то есть воины, не могут, конечно, отказываться от исполнения своих обязанностей, ссылаясь на то, что всякая война грех. За несправедливую войну несут ответственность перед Богом не воины, а те, которые ее начали, имея возможность не начинать. Если бы Христос смотрел на всякого воина так же, как смотрят толстовцы, то есть как на убийцу, то, несомненно, высказался бы по этому поводу хотя один раз; однако во всем Евангелии мы не находим об этом ни одного слова; но так как Он не осудил капернаумского сотника за принадлежность к числу римских воинов и не повелел ему оставить свою службу после того, как исцелил его слугу, то следует заключить, что Иисус Христос не считал убийцами тех, которые, защищая ближних своих, душу свою полагают за них.
Просящему у тебя дай (Мф. 5, 42), — сказал Иисус. Но, спрашивает блаженный Августин, значит ли это, что ни в какой просьбе не отказывать? Обязан ли был Иосиф исполнить требование жены Пентефрия, или Сусанна — сдаться на обольщение иудейских старшин! Должен ли я ссудить деньгами того, кто замышляет воспользоваться ими для притеснения невинного или заведомо истратить их на удовлетворение своих порочных прихотей?
Очевидно, продолжает Августин, правило это в некоторых случаях подлежит ограничениям. Да и в самих словах Спасителя Августин уже усматривает ограничение: под именем просящего можно разуметь всякого человека, а к глаголу дай нельзя прибавить дополнение всего, чего он ни попросит. Если ты отпустил нищего-ленивца, дав ему наставление о пагубных последствиях лености, то ты не отпустил его ни с чем, а подал ему нечто, хотя и не то самое, чего он просил. В таком смысле, по мнению Августина, толковал эту заповедь Сам Иисус Христос. Когда некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство, то Иисус отказал в исполнении этой, казалось бы, столь легкой просьбы, ответив: кто поставил Меня судить или делить вас? Но вместе с тем дал и окружавшим Его совет: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк. 12, 13—15). Поэтому повеление давай означает: давай то, что для принимающего составляет истинное благо; бывают дары, которые вредно просить и полезно не получать; поэтому отказ в таких дарах составляет самое существенное подаяние.
Этому толкованию Августина не следует, однако, придавать распространительного значения. Если мы каждый раз будем входить в рассуждения о том, принесет ли пользу просящему получение того, о чем он просит, то, за невозможностью в большинстве случаев разрешить этот вопрос, будем, пожалуй, опасаться причинить просящему вред исполнением его просьбы, и потому будем воздерживаться от исполнения заповеди Христа —просящему у тебя дай, то есть впадем в другую крайность.
Нередко просящему копейку на хлеб отказывают потому, что он, судя по внешнему виду его, способен к труду. «Он (говорят) должен работать, а не просить подаяния; таким тунеядцам грех подавать!» А не грех ли так говорить, не удостоверясь, действительно ли просящий копейку отказывался от работы и предпочел попрошайничество? Все ли желающие работать находят работу? Не случаются ли и с трудолюбивыми людьми несчастия, вследствие которых они теряют службу, лишаются заработка? Что же? Всем им, как способным к труда отказывать в подаянии? Если отказываете в подаянии, так дайте работу, а не отпускайте просящего ни с чем! Если он выбился из колеи даже по своей вине, если он, не находя работы, нуждается, голодает, то отказ в подаянии не заставит ли голодного взять хитростью или силой то, в чем ему отказывают? Не натолкнут ли его эти отказы на преступление? Производящиеся в судах дела о кражах и грабежах представляют множество случаев нравственного падения вследствие неполучения своевременной помощи. Не будем же судить строго протягивающего руку за подаянием; если не можем предоставить ему работу и не имеем времени тщательно исследовать причину его нищеты и способы поставить его в прежнюю колею, то лучше, не мудрствуя лукаво, подадим ему, что можем. Если при таких обстоятельствах мы подадим, например, десяти просившим у нас, и из них девять окажутся обманщиками и тунеядцами, а десятого мы спасем от действительной беды, и если бы даже подаяние тунеядцу составляло грех, то несомненно, что спасение одного ближнего от гибели искупило бы те девять грехов. Ну а отказ этому десятому, действительно нуждавшемуся, разве не лег бы тяжким грехом на душу отказавших ему? Разве не к таким людям обратится Христос при окончательном суде над родом человеческим со словами: алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня (Мф. 25, 42-43)?
Иногда отказывают в подаянии неспособному к труду, например, старику, только потому, что он не в рубище и что ему выдают из приходского попечительства на наем угла и на хлеб; отказывающие ему в подаянии оправдывают себя, говоря: «Зачем ему подавать? Он просит лишнее, без чего может обойтись». Но пусть рассуждающий так спросит самого себя: всегда ли он просит у Бога только хлеба насущного, или же просит и чего-нибудь лишнего? И если он не ограничивается молением о хлебе на сегодняшний день, то как же он может надеяться получить от Бога просимое, если сам отказывает ближнему своему, просящему у него чего-нибудь побольше куска хлеба?
Иногда отказывают в подаянии очевидно голодному и прозябшему, и отказывают только потому, что общий вид его изобличает в нем человека неравнодушного к спиртным напиткам. Говорят, что он сейчас же пропьет данное ему подаяние и что поощрять таким образом пьянство — грех. Но не грех ли читать наставления о вреде пьянства человеку голодному и почти замерзающему? Не лучше ли сначала отогреть и накормить его, а потом уже побеседовать с ним о вреде пьянства? Иначе наставления сытого только раздражат голодного, озлобят его против всех имущих, но голода не утолят и продрогшего тела не согреют.
Мы уже сказали, что все заповеди Иисуса Христа объясняются главнейшей Его заповедью люби ближнего, как самого себя. Поэтому если мы когда-либо зададимся вопросом: следует ли дать просящему то, чего он просит? — то безошибочный ответ подскажет нам не холодный рассудок, а сердце, согретое любовью к ближним. Чтобы не впасть в фарисейство в деле благотворения, надо уметь мысленно стать в положение просящего ближнего, и сострадать ему, то есть страдать вместе с ним его страданиями и понять его желания; и если его желания не нарушают заповедей Христовых, то удовлетворить и, по возможности, как бы свои собственные желания.
Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся1 (Мф. 5, 42). Так передал нам слова Иисуса Евангелист Матфей, а Евангелист Лука записал ту же заповедь в следующих выражениях: Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад (Лк. 6, 30).
«Сделав доброе дело, — говорит Златоуст, — не ищи благодарности, чтобы иметь тебе должником Самого Бога, Который сказал: «Взаймы давайте тем, от которых вы не надеетесь ничего получить. Имея такого должника, для чего же ты, оставив Его, требуешь от меня, человека бедного и скудного? Разве Этот Должник гневается, когда требуют с Него долг? Или Он болен? Или отказывается платить? Но разве ты не видишь Его несчетных сокровищ? Разве ты не видишь Его неизреченной щедрости? Итак, с Него проси и требуй, это Ему приятно. А если Он увидит, что ты с другого требуешь Его долг, то Он оскорбится этим, и не только не отдаст тебе, но и осудит тебя. В чем ты нашел Меня неблагодарным, скажет Он? Какую бедность у Меня нашел, что, оставив Меня, идешь к другим? Одному дал взаймы, а с другого требуешь? Ведь, хотя и человек получил, но велел дать Бог. Сам Бог сказал: Благотворящий бедному дает взаймы Господу (Притч. 19, 17). Ты дал взаймы Богу; с Него и требуй!» (Беседы на Евангелие от Матфея. 15).
Эту вдохновенную речь святителя мы должны вспоминать всегда, как только нас возмутит неблагодарность облагодетельствованных нами. Если мы, делая ближним добро (или, как сказал Христос, употребляя удобопонятные для Своих слушателей выражения — давая им взаймы), будем рассчитывать получить от них похвалу, благодарность или подобное же добро, то чаще всего нам отплатят самой черной неблагодарностью; и эта неблагодарность будет достойным воздаянием за то, что мы, благотворя, не были бескорыстны. И если взаймы даете (то есть делаете добро) тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? (Лк. 6, 34); то есть достойны ли вы за то какой бы то ни было благодарности? В другой беседе Своей Христос объяснил, что, делая добрые дела, благотворя, мы исполняем лишь заповедь Его, то есть волю Божию, и потому не вправе даже рассчитывать на благодарность людей. Кто из вас, сказал Он, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам? Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? Не думаю. Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17, 7—10). Так пусть же людская неблагодарность не останавливает нас делать то, что повелел нам Бог! Не будем вменять себе в доблесть или особую заслугу исполнение наших обязанностей по отношению к ближним! Не будем отвращаться от хотящего воспользоваться нашей готовностью помогать ближним! Да и помогая им, будем помогать вполне бескорыстно, не рассчитывая ни на какую услугу или иное воздаяние с их стороны.
Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного(Мф. 5, 43—44).
На с. 325—326 приведен ветхозаветный закон, повелевавший евреям не мстить и не иметь злобы на сынов народа своего, но любить ближнего своего, как самого себя. Считая себя обязанными любить только сынов народа своего и признавая людей других народов своими врагами, евреи понимали этот закон как повеление ненавидеть врагов. Ненавидели врагов и язычники, и самые грешные, по понятиям евреев, люди, то есть мытари. Христос же требовал, чтобы ученики Его были в нравственном отношении выше всех евреев и язычников, чтобы они были достойными сынами Отца своего Небесного. И как Отец их Небесный, чуждый гнева и ненависти, любит всех людей, даже злых и неправедных, — видимым доказательством чего может служить повеление Его Своему солнцу светить добрым и злым, и дождю изливаться на праведных и неправедных, — так и они, ученики Христа, желающие быть сынами Отца Небесного, должны любить всех, любить врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим и молиться за обижающих и гонящих их. Только при этом условии они и могут называться сынами Отца Небесного.
Показывая пример исполнения заповеди о любви к врагам, Иисус молился за распинавших Его: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23, 34). В подтверждение же того, что Бог любит всех людей, злых и добрых, праведных и неправедных, Христос сказал: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 13). Да, Он пришел спасти грешников и проявил к ним такую любовь, что, спасая их, душу (то есть жизнь) Свою отдал за них.
Заповедав Своим ученикам такую возвышенную, чистую любовь, которая дает людям, ее проявляющим, право именоваться сынами Отца Небесного, Иисус тотчас же для сравнения указал им на любовь мира сего, то есть на себялюбие. От этой-то любви, любви корыстной, свойственной грешникам и язычникам, и предостерегал Он Своих учеников, говоря: если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?
Любить врагов? По мнению толстовцев, это невозможно. Это (говорят они) одно из тех прекрасных выражений, на которые нельзя иначе смотреть, как на указание недостижимого идеала; можно не вредить своему врагу, но любить — нельзя; не мог Христос предписывать невозможное (Л. Н. Толстой. В чем моя вера?).
Исходя из положения, что нельзя любить личного врага и что Христос не мог предписывать невозможное, толстовцы полагают, что под именем врага Христос разумел врага народа; нельзя (говорят они) любить личных врагов, но людей вражеского народа можно любить точно так же, как и своих.
Если из всей Нагорной проповеди вырвать одно только изречение Иисуса о любви к врагам и если толковать его без связи с остальными изречениями, то, пожалуй, можно было бы согласиться с толстовцами. Но если слово о любви к врагам не отделять от последующих слов Иисуса о благословении проклинающих, благотворении ненавидящим, молитве за обижающих, а также о любви только к любящим, приветствии только братьев и прочее, то станет ясно, что Христос говорил не только о врагах народных, о людях вражеского народа, но и о личных врагах и даже главным образом о врагах личных.
Мы привели здесь мнение толстовцев не потому, чтобы считали его заслуживающим опровержения, но для того, чтобы доказать, что личного врага можно любить и что Христос не предписывал ничего невозможного.
Кто привык гневаться по всякому, самому ничтожному даже поводу; кто не умеет владеть собой; кто никому ничего не прощает; кто воздает злом не только за зло, но даже и за добро; кто мстит всем, причинившим ему какую-либо неприятность, — тот, конечно, не может любить своего личного врага, а может только ненавидеть его. Если такому человеку сказать, что Христос заповедал любить врагов, то он ответит, что любить врагов невозможно, что Христос указал этой заповедью на совершенство, достижение которого не по силам человеку.
Но ведь Христос не с этой заповеди Начал Свою Нагорную проповедь? Заповедью о любви к врагам Он почти окончил Свои поучения о том, каковы должны быть люди, желающие достигнуть истинного счастья, блаженства, то есть вечной жизни в Царстве Небесном. Начал же Он Нагорную проповедь другими, более легкими заповедями и, излагая их одну за другой, постепенно довел Своих учеников и других слушателей до сознания о возможности и необходимости любить даже врагов. Он прежде всего требовал смиренномудрия, сокрушения о грехах, кротости, стремления к познанию правды Божией, милосердия, чистоты даже помыслов, умиротворения враждующих, терпения в перенесении страданий и гонений за правду. Затем, как бы обращаясь к возрожденному исполнением таких заповедей человеку, Он требует от него не только не причинять никому никаких страданий, но даже не гневаться ни на кого и безотлагательно мириться с гневающимся на него братом, быть верным жене своей и не осквернять брачного союза даже любострастным взглядом на другую женщину, быть, безусловно, правдивым и не нуждаться в подтверждении своих слов клятвой, не мстить, но воздавать добром за зло, и просящему не отказывать в помощи. Понятно, что человек, исполнивший и эти заповеди, достигший такого высокого нравственного совершенства, благотворящий и ненавидящему его, будет, несомненно, сокрушаться о грехах своего врага, будет искренно желать, чтобы он покаялся и тем избавил себя от осуждения, словом, будет жалеть его; жалость же есть не что иное, как основа любви; кто жалеет врага, кто желает ему добра, тот несомненно и любит его.
Жизненный опыт указывает, что даже человек, не достигший высокого нравственного совершенства, но просто добрый, нередко совершенно бескорыстно щадит врага своего, жалеет его, следовательно, проявляет любовь к нему.
Поэтому любовь к врагу вообще возможна, а для высоконравственного человека, исполнившего все заповеди Христовы, даже необходима как неизбежное следствие совокупности всех усвоенных им добродетелей.
Оканчивая изложение главнейших заповедей Своих, Иисус сказал: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.
Слова эти нельзя понимать в смысле повеления сравняться с Богом в совершенстве, так как величие Божие; недосягаемо и даже непостижимо для человека.
Познавать Бога и Его совершенство люди стали лишь с пришествием Христа на землю, и именно в лице Его, Богочеловека. Своим учением и проявлением божественной силы всемогущества в совершенных Им чудесах Христос открыл нам величие Отца Своего и недоступные нам совершенства Его, как Бога. Но так как Он был Богочеловек, то в Нем открылись нам, во всей полноте своей, и те совершенства Божества, которые может вместить в себе человек. Поэтому, признавая для себя недосягаемыми совершенства Христа-Бога, мы можем, однако, стремиться к достижению тех совершенств Отца Небесного, которые открыты нам во Христе-Человеке. Давая нам заповеди, Христос на Себе показал пример исполнения их, то есть образец того совершенства, которое доступно человеку
По поводу стремления к совершенству блаженный Августин говорит: «Не будь доволен той степенью нравственного достоинства, на которой ты находишься, но стремись к той, которой еще не достиг; ибо, как только ты смотришь на себя с самодовольством, то уже не пойдешь далее; если же скажешь: довольно! — то ты погиб. Все прибавляй, все иди вперед, все совершенствуйся!»
Сказав ученикам Своим, чего они не должны и что должны делать, чтобы достигнуть блаженства в вечной жизни, Иисус Христос перешел затем к вопросу о том, как надо делать то, что Он заповедал.
Не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас, сказал Он.
Этими словами Христос не запрещает творить милостыню или вообще добрые дела перед людьми, в присутствии сторонних людей, так как отказ просящему на том только основании, что люди могут заметить дающего и прославить его за то, нарушил бы заповедь — Просящему у тебя дай (Мф. 5, 42). Христос говорит здесь не об обстановке, в которой совершаются добрые дела, а о намерении, с которым они совершаются. Если доброе дело совершается исключительно во имя чистой любви к ближнему, без всяких расчетов на похвалы людей или награды от сильных мира сего, то, хотя бы пришлось совершить его и всенародно, оно не перестает через это быть истинно добрым делом, исполнением воли Божией. Опасение быть замеченным не должно останавливать в исполнении обязанностей по отношению к ближним. В той же Нагорной проповеди Иисус сказал: да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16). Следовательно, нет ничего дурного не только в том, что доброе дело совершается в присутствии сторонних людей, но даже и в том, что эти сторонние люди прославляют творящего добро. Но если подаяние или пожертвование дается или вообще доброе дело совершается с тем, чтобы обратить на себя внимание людей и прославиться среди них в качестве благотворителя, или же снискать себе особое благоволение сильных мира сего и получить чин или орден, то подающему с такой целью подаяние не будет вменено в праведность и не избавит его от осуждения, ибо не любовь к ближнему руководила им, а исключительно тщеславие, себялюбие, желание получить награду здесь, на земле.
Таких лжеблаготворителей Христос сравнивает с лицемерами, подававшими милостыню не иначе, как в многолюдных собраниях, в синагогах и на улицах, и при том так, чтобы обратить на себя всеобщее внимание (как бы трубя перед собой), разглашая о предстоящей раздаче милостыни. Эти лицемеры чаще всего ненавидят ближних своих, обирают их, и если от избытка награбленного дают что-либо на благотворительные дела, то не из любви к ним, а с единственной целью прославиться благотворителем и тем обелить свои грязные дела. Их-то и осуждает Христос.
Но иногда человек, творящий добрые дела исключительно из любви к ближним, без всяких расчетов на похвалы и награды земные, может потом сам себя возвеличить и возмечтать о своих доблестях. Такое самомнение, гордость, несомненно, более тяжкий грех, чем тщеславие; и от этого-то греха предостерегает Христос, заповедуя творить добро как бы втайне от самого себя: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф. 6, 3), то есть, сотворив добро, скорее забыть про него и никогда о нем не говорить и даже не вспоминать; не говорить, чтобы не вызвать льстивых похвал людских; не вспоминать — чтобы не возгордиться; но помнить всегда, что, творя бескорыстно добрые дела, мы ничего особенного не делаем, за что достойны были бы похвал, а исполняем лишь свои обязанности, творим волю Божию.
И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаться молиться, чтобы показаться перед людьми... Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
Этими словами Христос не запрещает молиться в храмах и других молитвенных собраниях, как не запрещает и творить милостыню перед людьми; но Он запрещает молиться на виду у всех с тем, чтобы показаться перед людьми молящимся. Следовательно, и здесь осуждается не обстановка, в которой человек молится, но то тщеславие, ради которого человек показывается людям как бы молящимся. Такой человек не молится, не о Боге думает; нет, мысли его далеки от Бога: он думает только о том, как бы обратить на себя внимание окружающих его людей и заслужить у них славу набожного, праведного человека. Таких-то лицемеров и осуждает Господь.
Но если кто истинно молится в храме, не только не стараясь обратить на себя внимание окружающих, но даже стараясь остаться незамеченным ими, то за такое моление он не подлежит осуждению. Кто в молитве сосредоточивает все мысли свои только в Боге, тот даже не видит и не замечает окружающих его; да и что за беда, что его могут увидеть молящимся? Ведь он молится не для того, чтобы его видели, и потому значение и сила молитвы его через это не уменьшится.
Человеку, как существу несовершенному, Христос заповедал неуклонно стремиться к совершенству; но так как на пути к достижению этой цели постоянно встречаются препятствия в обуревающих человека страстях и, между прочим, в тщеславии и гордости, то, желая устранить эти препятствия, Христос запретил даже и добрые дела творить с дурными намерениями, с тем, чтобы люди видели их; заповедуя избегать людских похвал, нередко доводящих слабохарактерных до тщеславия и гордости, Христос сказал, что лучше подавать милостыню тайно, лучше молиться в уединении, чем подвергаться опасности греха. Истинному последователю Христа, достигшему некоторой степени совершенства, вполне безопасно и милостыню подавать всенародно и также всенародно молиться, потому что, подавая милостыню и молясь, он руководствуется только любовью к Богу и ближним, причем похвалы людские к нему не пристанут и не собьют его с твердого пути. Но если человек еще не окреп духом, если расточаемые ему похвалы могут вскружить ему голову и заставить его возмечтать о себе, сделаться гордым от сознания своих прославленных добродетелей, то только заповеданная ему Христом осторожность может спасти его от падения и гибели; такой человек, продолжая делать добрые дела исключительно из любви к Богу и ближним, должен считать эти дела лишь исполнением своих обязанностей и потому даже не вспоминать о них как о своих заслугах, забыть их, держать их втайне от себя. Молясь, он должен избегать взоров людских и молиться в том уединении, какого требует состояние его души. Если ему необходимо уединение в буквальном смысле, он должен войти в свою комнату и дверь за собой затворить, чтобы никто и ничто не мешали ему молиться. Если такого уединения не требуется, он все-таки должен уединиться в самом себе, все мысли свои сосредоточить исключительно в Боге, забыть все окружающее и не обращать никакого внимания на стоящих тут же посторонних людей. Если молящийся, например, в храме не может думать только о Боге, если стоящие возле него отвлекают его внимание и он, вместо стремления к Богу, начинает думать о житейских делах, то лучше ему молиться где-нибудь в одиночестве. Если нельзя молиться в своей комнате, молись в поле, в лесу, в дороге, на улице, вообще там, где никто не мешает тебе, где ничто не отвлекает тебя от Бога. Молись чаще, чаще мысленно беседуй с Богом, беседуй так, чтобы люди и не замечали этого.
По мнению Августина, комната, о которой говорит Христос, есть человеческое сердце, дверь — чувственный вход, через который проникают беспорядочные и нечистые житейские мысли, дверь, в которую всегда стучится искуситель, а находя ее затворенной и для него запертой, уходит и оставляет нас.
Ту же мысль высказывает и Амвросий Медиоланский: «Вот комната молитвы, которую ты всегда имеешь с собой; в эту комнату преимущественно должно уединяться, хотя бы мы находились и между людьми».
«Если и в комнату войдешь (говорит Златоуст) и затворишь за собой двери, а сделаешь это напоказ, то и затворенные двери не принесут тебе никакой пользы. Спаситель желает, чтобы ты прежде, чем затворить двери комнаты, изгнал из себя тщеславие и заключил двери сердца твоего. Из глубины сердца твоего извлеки глас, сделай молитву твою тайной».
В одной из дальнейших бесед Своих Иисус привел образцы молитв — тщеславной и сердечной: два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! (Лк. 18, 10—13).
Предостерегая от тщеславной молитвы лицемерных фарисеев, Христос предостерег Своих учеников и от подражания язычникам: А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6, 7—8).
Молясь, не говорите лишнего. А что такое лишнее в молитве? На этот вопрос отвечает Сам Иисус Христос в той же Нагорной проповеди: не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 31—33). Смысл этих слов, в связи с прежде сказанными, таков: назначение человека — достигнуть вечной жизни в Царстве Небесном; средство к достижению этой цели — исполнение воли Божией, правды Его в этой земной жизни, в Царстве Божием. Следовательно, главнейшая забота человека должна заключаться в отыскании возможности, путем исполнения воли Божией, вступить здесь в Царство Божие, сделаться достойным членом его, и тем открыть себе вход и в Царство Небесное. На этом он должен сосредоточить все свои мысли, сообразно этому во всем поступать и об этом молиться; все же не относящееся к этому, все земное, временное, как-то: пища, питье, одежда и прочее, все это — лишнее; лишнее не для человека, ибо он не может жить без пищи, питья, одежды, но лишнее для молитвы; лишнее потому, что человеку, ищущему прежде всего Царства Божия и правды Его, все это будет дано Богом и без прошения его, ибо Отец его Небесный знает, что он во всем этом имеет нужду.
Однако моление об этом лишнем не безусловно воспрещено. Научив нас молиться о хлебе насущном, Христос тем самым признал не подлежащим осуждению моление о даровании нам, в мере действительной необходимости, и благ земных; но это моление не должно заслонять собой искания Царства Божия и правды Его.
По этому поводу Иоанн Златоуст говорит: «Господь внушает, что молящиеся не должны просить скоропреходящего и погибающего: ни красоты телесной, которая увядает от времени, изглаживается от болезни, исчезает при смерти; ни денежного богатства, которое, подобно речным водам, притекает и утекает, переходит то к одному, то к другому, убегает от тех, кто удерживает его, и не остается у тех, кто любит его, подвергается бесчисленному множеству бедствий от моли, от разбойников, от клеветников, от пожаров, от кораблекрушений, от нападений врагов и от прочих зол; ни почетной власти, которую также сопровождает множество скорбей. А некоторые из людей, впадших в крайнее безумие, не только просят у Всевышнего телесной красоты, богатства, власти и тому подобного, но восстают против своих врагов, умоляют послать им какое-нибудь наказание, и Того, Кого просят быть к самим себе милостивым и человеколюбивым, в отношении к врагам своим хотят сделать немилостивым и нечеловеколюбивым. Господь, желая предотвратить это, заповедует: не говорите лишнего» (Беседы о жизни по Богу. Т. 3. Кн. 1).
Заповедуя не говорить на молитве лишнего, как язычники, Христос пояснил, что язычники думают, что в многословии своем будут услышаны.
Толкуя эти слова, «Августин делает различие между многословием, которое здесь порицается, и неустанными молитвами, которые Господь так усиленно поощряет в другом месте. Кто Сам проводил ночи в молитве, Кто сказал: ищите, и обрящете (Мф. 7, 7) Кто объяснял притчей, что должно всегда молиться и не унывать, Тот, конечно, был очень далек от порицания продолжительной молитвы, если это действительно молитва. Он может осуждать только те молитвы, которые под этим названием представляют нескончаемый набор громких и пышных слов, заменяющих излияния глубочайшего, искреннего чувства и невыразимые в словах сердечные воздыхания» (Тренч. Нагорная проповедь).
Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6, 8). По поводу этих слов некоторые спрашивают: а если Он наперед знает, чего мы просим, то какая необходимость вообще просить чего-либо? Какая нужда выражать какое-либо прошение словами, пересказывать что-либо Тому, Кому все уже известно? Какая нужда вообще в молитве?
Слова Иисуса — знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него — содержат в себе воспрещение многословия в молитве, а не самой молитвы2. Если бы не было надобности в молитве вообще, то Христос не говорил бы: Просите, и дано будет вам (Мф. 7, 7); молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 44); истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам (Ин. 16, 23) и т. д.
Но почему же (говорят) Всеблагий Бог не подает людям все, в чем они имеют нужду, и без прошения их, без молитвы?
По учению Иисуса Христа, люди имеют действительную нужду лишь в достижении Царства Небесного; но так как человек одарен свободой воли и может произвольно искать это Царство или бежать от него, то понятно, что оно только просящему дано будет. В стремлении к достижению этой цели; в борьбе с искушениями и страстями, силы человеческие нередко ослабевают, и потому молитвенное обращение к помощи Божией становится неизбежным. Сам Христос молился в Гефсиманском саду перед предстоящими Ему страданиями, когда заметил, что Его человеческие силы слабеют; искушаемый мыслью о возможности избавиться от этих страданий, Он молился и окончил молитву Свою словами: да будет воля Твоя!
Следовательно, Иисус Христос не только не осудил обращение наше к Богу в молитве, но даже словом и примером Своим заповедал нам молиться.
Подает же Бог без прошения, без молитвы, только ищущим прежде всего Царства Божия и правды его, и притом подает им только то, что для них считается лишним в молитве.
Молитесь же так: Отче наш... Молитва, данная Господом Своим ученикам и известная под именем молитвы Господней (Мф. 6. 9—13), есть только образец согласной с Его учением молитвы, нисколько не исключающий возможности и других молитв, ибо и Сам Господь Иисус Христос произносил другие молитвы (Ин. 17).
Отче наш. Бог, как Творец мира и людей, считается Отцом всех Своих творений. Но все ли люди смеют называть Его своим Отцом?
Для того, чтобы иметь право называть Бога Отцом, надо исполнять заповеди, данные Христом: «Любите (сказал Он) врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 44—45)».
Следовательно, только исполняющие заповеди Христовы, стремящиеся к совершенству, могут называть Бога своим Отцом; все же остальные люди, не переставая быть творениями или, по ветхозаветному, рабами Божиими, недостойны именоваться сынами Отца Небесного. В этом убеждает нас происшедший после Нагорной проповеди разговор Иисуса с иудеями. Иисус сказал иудеям: Вы делаете дела отца вашего. На это сказали Ему: Мы не от любодеяния рождены; одного Отца имеем, Бога. Иисус сказал им: если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшел и пришел; ибо Я не Сам от Себя пришел, но Он послал Меня. Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего (Ин. 8, 41—44).
Сыны Отца Небесного должны быть чужды себялюбия; они должны любить весь род человеческий, даже врагов своих, и за всех молиться. Вот почему, уча Своих последователей молиться, Христос повелевает им говорить — Отче наш, а не Отче мой, то есть молиться за всех, а не за себя только.
Называя в этой молитве Бога Отцом нашим, мы тем самым признаем всех людей, как детей одного Отца, нашими братьями; а так как братья должны быть равноправны, то и все люди равны перед Богом; ни богатство, ни знатное происхождение не могут выделить человека из общего уровня; только благочестие, исполнение воли Божией, искание Царства Божия и правды Его могут отличить человека и сделать его достойным сыном Отца Небесного.
Сущий на небесах. На обыкновенном разговорном языке небом всегда назывался и теперь называется весь мир, кроме земли. Но так как Бог есть Дух, не нуждающийся в каком-либо особом месте для Своего пребывания, Дух вездесущий, то слова молитвы — сущий на небесах — надо понимать не буквально. Отцом Небесным мы называем Бога в отличие от отца земного, как и вообще все неземное называем небесным.
Да святится имя Твое. «Что это значит? (спрашивает Августин) Может ли Бог быть еще святее, чем Он есть? В Себе Самом не может; это имя само в себе пребывает одно и то же, вовеки святое; но святость его может умножаться и возрастать в нас самих и в других людях, и в этом прошении мы молимся, чтобы род человеческий более и более познавал Бога и чтил Его Всесвятого».
«Да святится — значит да прославится (говорит Златоуст). Сподоби нас — как бы так учит нас Спаситель молиться — так чисто жить, чтобы через нас все Тебя славили» (Беседы на Евангелие от Матфея. 19).
В начале Нагорной проповеди Иисус сказал Своим ученикам: да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16). Добрые дела совершаются во исполнение воли Божией; видящие осуществление этой воли в добрых делах познают святость Бога, во имя Которого эти дела совершаются, познают святость имени Его, а через это имя Божие святится, признается святым, прославляется даже и теми людьми, которые до того времени были далеки от Бога.
В первые века христианства истинные последователи Христа, исполнением заповедей Христовых, в которых им открыта была воля Божия, самоотверженной любовью к ближним и всегдашней готовностью душу свою положить за них привлекали к Христу толпы язычников, познававших в них величие и святость Того Бога, воля Которого вдохновляла их, и имя Которого святилось в них.
Можно привести много примеров и из позднейших времен, даже из нашего времени, когда добрые дела и вообще святая жизнь праведника заставляли маловерных и даже неверующих признать величие Божие и святость имени Его.
Поэтому слова — да святится имя Твое — можно понимать так: да проявится святость имени Твоего в людях, творящих волю Твою! Да светит свет Твой в них, и да познают и прославят Тебя все народы земли! Да будет везде свято имя Твое!
Да приидет Царствие Твое. Бог есть Творец и Царь всего мира; следовательно, Царство Его — весь мир. Но в учении Иисуса Христа отличается Царство Божие на земле от Царства Небесного.
Под именем Царства Небесного разумеется та неземная жизнь вечного блаженства, которая обещана праведным людям после окончательного Суда Божия над родом человеческим, после Страшного Суда. Царство Небесное придет независимо от желаний или молитв людей; молитвы не могут ускорить наступление его; следовательно, здесь речь идет не о наступлении его. Царством же Божиим Христос называл Царство земное, совокупность всех людей, творящих волю Божию, таких людей, для которых воля Божия, заповеданная нам Христом, составляет высший и безусловно обязательный закон, которые одушевлены истинной любовью ко всем, даже врагам, и которые благотворят даже и ненавидящим их; это — духовное Царство, не ограниченное никакими границами: оно везде, где люди творят волю Божию. Вот о скорейшем наступлении этого Царства для всех людей мы и молимся, когда говорим: да приидет Царствие Твое. Мы молим Бога, чтобы все люди скорее познали Его волю и исполнили ее, чтобы Царство Божие, Царство мира, любви и добра3 вместило бы в себе всех без исключения людей и объединило бы их в единое стадо с Единым Пастырем.
Но так как достигнуть Царства Небесного можно не иначе, как пройдя земную жизнь и, притом исполняя волю Божию и, вследствие этого, состоя членом Царства Божия здесь, на земле, то, молясь о том, чтобы Царство Божие вместило всех людей, мы тем самым молим и о вступлении всех без исключения людей в Царство Небесное. Следовательно, произнося слова — да приидет Царствие Твое — мы одновременно молим о распространении на всех людей Царства Божия и о нелишении их Царства Небесного.
Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Бог — Творец мира; Ему подчинено все. Но Он же, создав человека, даровал ему свободу воли. Злоупотребляя этой свободой, люди действуют далеко не всегда согласно с волей Бога. Вот почему весь мир, руководимый исключительно волей Бога, противополагается людям, руководимым своей свободной волей, как небо противополагается земле; и если мы просим, чтобы воля Божия была и на земле, как на небе, то это означает нашу просьбу, чтобы воля Божия руководила людьми так же, как она руководит всем миром, чтобы воля людей совпадала бы с волей Бога, чтобы люди желали лишь того, что угодно Богу. Это не уничтожает свободу воли человека, но приводит ее в согласие с волей Бога.
Эту необходимость согласования своей воли с высшей волей Иисус Христос объяснил при другом случае: не ищу Моей воли, сказал Он, но воли пославшего Меня Отца (Ин. 5, 30). Если Он, Богочеловек, во всем согласовал Свою волю с волей Пославшего Его, то тем более мы, обуреваемые искушениями и немощами нашего тела, должны заботиться о том, чтобы воля наша во всем согласовалась с волей Отца нашего Небесного.
В той же Нагорной проповеди Христос сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7, 21). Вот почему Он учит нас после слов — да приидет Царствие Твое — говорить: да будет воля Твоя, да исполняется всеми людьми воля Твоя!
Хлеб наш насущный дай нам на сей день. «Он повелел (говорит Златоуст) просить хлеба насущного не для объедения, а для питания, восполняющего истраченное в теле и отклоняющего смерть от голода, — не роскошных столов, не разнообразных яств, произведений поваров, изобретений хлебопеков, вкусных вин и прочего тому подобного, что услаждает язык, но обременяет желудок, помрачает ум, помогает телу восставать на душу. Не этого просить научает нас заповедь, но хлеба насущного, то есть обращающегося в существо тела и могущего поддержать его. Притом и его заповедано нам просить не на великое число лет, а столько, сколько нужно нам на настоящий день... В самом деле, если ты не знаешь, увидишь ли завтрашний день, то для чего беспокоишь себя заботой о нем?.. Тот, Кто даровал тебе тело, вдохнул душу, сделал тебя животным разумным и приготовил для тебя все блага прежде, нежели создал тебя, забудет ли тебя, Свое создание?» (Беседы «О жизни по Богу»; Беседы на Евангелие от Матфея. 19).
В этих словах молитвы, под именем хлеба насущного разумеется все, крайне необходимое для поддержания нашей жизни. А так как человек состоит из души и тела, то под хлебом насущным надо разуметь не только пищу, питье, одежду, жилище и все прочее, необходимое для поддержания жизни тела, но и все, что облагораживает, очищает, возвышает наши души и тем приближает их к Богу.
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, то есть прости нам грехи наши так, как и мы прощаем согрешившим против нас.
Христос заповедал нам любить врагов наших, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящим нас и молиться за обижающих и гонящих нас. Кто исполняет эту заповедь, тот, несомненно, прощает своих врагов, и за то сам заслуживает прощения грехов. Но если кто и не достиг такого совершенства, кто еще не может любить врагов своих и благо творить им, но, однако, не гневается на них и прощает им все обиды, тот все-таки в праве просить у Бога прощения грехов своих.
Но кто не прощает согрешившим против него, кто гневается на них и желает им зла, — смеет ли тот самый просить у Бога прощения своих грехов? Ответ на этот вопрос содержится в следующих пояснительных словах Иисуса Христа: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших.
Итак, прежде чем просить у Бога прощения грехов наших, мы сами должны простить всем своим обидчикам; мало того, мы должны примириться с тем, на кого сами не гневаемся, но кто имеет нечто против нас, то есть считает себя обиженным нами; и тогда только мы можем молиться о прощении грехов наших.
Вдумайтесь в эти слова молитвы: прости нам грехи наши так, как и мы прощаем согрешившим против нас! И если вы не прощаете обидевших вас, то вы должны прийти в ужас от этих слов, которые произносите ежедневно. Ведь вы просите, чтобы Бог не прощал вас! Вы просите, чтобы Он простил вас так, как и вы прощаете; а если вы таите злобу против обидевших вас и не хотите простить их, то, значит, вы просите Бога, чтобы и Он не прощал вас. Одумайтесь же и не дерзайте просить у Бога прощения ваших грехов, если сами не прощаете обидевших вас! Спешите скорее простить всех, чтобы не было поздно! Ведь вы не знаете, когда будете отозваны из этого мира, а за пределами этой жизни нет места ни покаянию, ни всепрощению!
«Бог благоволил вступить с нами в договор (говорит блаженный Августин); Он говорит тебе: прости, и Я прощу! Не простил ты — сам против себя идешь, а не Я».
Необходимость прощать все обиды, чтобы получить прощение своих грехов, Христос объяснил особенно наглядно в притче о должнике (Мф. 18, 21—35), которую окончил такими словами: Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его (Мф. 18, 32—35).
Бывают случаи, когда мы прощаем согрешившего против нас брата, но прощаем не чистосердечно, не из любви к согрешившему, не из-за желания снять с него тяжесть греха, а по особым соображениям, находя это в данное время выгодным для себя; словом, прощаем не охотно, а как бы по принуждению. Хотя такое вынужденное прощение все-таки лучше гнева и затаенной злобы на брата, но оно не дает нам права надеяться, что и Бог простит нам наши прегрешения. В приведенных выше словах Господа, которыми Он окончил притчу о должнике, заключается положение, не вызывающее ни малейшего сомнения: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его». Да, надо прощать охотно, искренно, чистосердечно, из любви к ближнему, а не по иным соображениям, и только тогда мы в праве надеяться, что и Господь простит нам наши грехи; только тогда мы можем обращаться к Богу с мольбой: и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
Сознающий свою греховность, осуждающий себя, решающийся больше не грешить естественно желает снять с себя ответственность за совершенные им грехи, а потому в раскаянии молит о прощении. Таким образом, искренняя молитва о прощении грехов есть вместе с тем и покаяние в грехах.
Кто не раскаивается в грехах своих, кто не признает себя грешным, тот не нуждается в прощении грехов и не молится о том. Покайтесь, — взывал Иоанн Креститель (Мф. 3, 2). Призывом к покаянию начал Свою проповедь и Иисус Христос. За покаянием следует молитва о помиловании; нет покаяния без молитвы, нет и молитвы без покаяния.
И не введи нас в искушение.
Искушением вообще называется испытание, в частности же — соблазн. Искушать можно Бога и человека. По отношению к Богу искушение выражается большей частью в требовании от Него доказательств Его всемогущества или же в испытании Его милосердия. По отношению же к человеку искушение выражается в испытании его нравственных сил склонением его к чему-либо безнравственному, греховному. Искушает нас соблазном греха злой дух, а также люди; искушаем мы и сами себя. Бог же никого не искушает. Если Он иногда и насылает на нас беды для испытания нашей веры, то такие испытания не могут считаться искушениями в смысле соблазна. Подвергаться искушениям, соблазнам — неизбежная участь каждого человека; и чем сильнее искушение, тем труднее борьба с ним, но зато тем приятнее победа, тем выше подвиг победителя. Сознавая неизбежность для человека искушения вообще, мы не должны, однако, на этом основании искать их, идти навстречу им. Это было бы слишком самонадеянно с нашей стороны. Напротив, зная слабость свою, мы должны всеми мерами избегать их сами и отвращать от них наших ближних. Но если искушение пришло, мы должны встретить его во всеоружии разума и воли и победить его, устоять против соблазна, не поддаться ему. Если человек начнет свое самоисправление и возрождение, по указаниям Иисуса Христа, с сознания своей духовной нищеты, и пройдет последовательно, с Божией помощью, все ступени лестницы, ведущей к возможному для него совершенству, то дальнейшая борьба будет для него легка; но и в таком случае, при всей легкости борьбы, он не должен забывать возможности своего падения, и потому постоянно должен молить Бога о помощи.
Искушать, то есть соблазнять нас, наталкивать нас на совершение чего-нибудь дурного, могут: мы сами, то есть наши похоти и страсти, затем другие люди и, наконец, дух зла. Животное не может бороться с похотями своего тела и вполне подчиняется им. Человек же одарен духом, господствующим над телом, и потому может побеждать похоти его. Силой того же духа он может бороться и с соблазнами близких ему людей и, в крайности, должен отречься от соблазняющего его друга, хотя бы он был так необходим, как глаз или правая рука. Может соблазнять нас и диавол. Диавол может только соблазнять нас, внушать нам дурные мысли и желания, но власти над нами не имеет; если он, по-видимому, и приобретает над нами власть, то только потому, что мы сами, добровольно, подчиняемся ему без сопротивления, сами вручаем ему эту власть и становимся его рабами, но такой власти над нами ему не дано свыше. Мы можем побеждать и его, мы должны быть победителями! И если мы ведем упорную борьбу с ним и сознаем, что без помощи свыше можем не выдержать всего натиска духа зла, то должны молить милосердного Бога о помощи (подробности о злом духе см. выше, с. 145).
Итак, мы молимся не о том, чтобы не подвергаться искушениям, так как обязаны сами по возможности избегать их, а о том чтобы, вступив в борьбу с искушениями, не обессилеть, не пасть, не причинить тем себе зла.
Итак, наше бессилие в борьбе с искушениями, наше нравственное падение причиняет нам много зла. Молясь о поддержании нас в борьбе, мы, вместе с тем, молим и об избавлении нас от вредных последствий борьбы, победителями из которой мы не сумели и не смогли выйти. Мы молим избавить нас от зла, от бедствия, которое постигло нас отчасти по нашей вине. И так как мы привыкли все зло приписывать диаволу, которого называем также духом лукавым, то и оканчиваем молитву словами: но избавь нас от лукавого.
Всепрощающий и любвеобильный Господь разрешил нам просить Его об избавлении нас даже от таких бед, какие мы могли бы сами предотвратить, если бы не обессилили в борьбе.
Молитва оканчивается исповеданием веры в Бога, Которому принадлежит Царство, то есть власть над всем миром, сила всемогущества и слава во все века.
Аминь — слово еврейское, означающее подтверждение чего-либо: «так, действительно, истинно, да будет». Оно было произносимо народом в синагогах после прочтения кем-либо одним молитв. Обычай этот перешел и к христианам.
Предостерегая Своих последователей от пагубного тщеславия, Иисус Христос заповедал делать добрые дела и молиться не напоказ, не с тем, чтобы люди видели это и хвалили. Точно также заповедал Он и поститься так, чтобы люди этого не замечали.
Выше было сказано, что излишество в пище и питье обременяет желудок, помрачает ум и ослабляет волю. Такие последствия излишества испытал, вероятно, каждый из нас. Следовательно, для подчинения тела духу необходимо иногда воздержание от пищи и питья, и это в особенности необходимо в борьбе с искушениями и для лучшего сознания своих грехов, самоосуждения и покаяния. Воздержание от пищи и питья может быть полное и неполное, более или менее продолжительное, в зависимости от сил постящегося и от силы того искушения, с которым приходится бороться. Во всяком случае, человек должен поститься лично для себя, для торжества духа своего над страстным и похотливым телом, а не для того, чтобы казаться постящимся.
Фарисеи того времени особенно старались казаться постящимися. Евреи имели обыкновение часто совершать омовения тела и мазать голову маслом; это необходимо было в жарком климате Палестины. Фарисеи же в дни поста не умывались, не чесали волос и не мазали их маслом, надевали старые одежды и посыпали головы пеплом; так поступали они для того, чтобы необычным внешним видом своим обратить на себя внимание людей и обмануть их. Они не столько постились, сколько казались постящимися; обманутый ими народ хвалил их за такое мнимое благочестие, и они этим вполне удовлетворялись, так как только для этого и лицемерили.
От Своих же последователей Христос требует иного поста. Не будьте унылыми, мрачными, когда поститесь, не изменяйте своей внешности ничем и вообще старайтесь не обращать на себя внимания людей; ведь вы поститесь не для них, а для себя, и не перед ними, а перед Отцом вашим Небесным, Который видит все, что вы совершаете втайне, и знает даже ваши помышления; зная ваши добрые дела, молитвы и пост, совершаемые втайне от людей, Он воздаст вам явно4.
Выше было сказано, что заповедями Христа не воспрещается явное совершение добрых дел и молитв, если они совершаются не для того, чтобы люди видели их; точно также не воспрещается и явный пост, если кто постится для подчинения своего тела духу, для большего удобства молиться и каяться, а не того, чтобы люди видели это и хвалили постящегося.
Цель земной жизни человека — достижение вечного блаженства в Царстве Небесном. Поэтому он должен заботиться только о том, что ведет его к этой цели: самоотверженная любовь к ближним, даже к врагам, совершение для них добрых дел, самоосуждение, покаяние, пост и молитва, это — такие сокровища, которые необходимы для вступления в Царство Небесное, и которые не отнимутся ворами и не истребятся ни молью, ни ржавчиной, как истребляются и отнимаются сокровища, имеющие значение лишь для кратковременной земной жизни.
Зная слабость Своих слушателей к любостяжанию, к накоплению богатств и предметов роскоши, зная, что эта слабость, превратившись в страсть, отуманивает ум и делает сердце неотзывчивым к нуждам ближних, Христос предостерегал их от пристрастия к тленным сокровищам земли и заповедал им накоплять только те сокровища, которые имеют значение на небе, то есть для вступления в Царство Небесное. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 19—21). Полюбив богатство, предметы роскоши и вообще все земное и привязавшись к нему всем сердцем, человек не думает уже о накоплении тех нетленных сокровищ, которые открывают двери Царства Небесного: сокровище его, кумир его — на земле, и сердце его порабощено земным; он ничего, кроме земного, не чувствует, не видит и не понимает; сердце его окаменело, глаза ослеплены, ум помрачен.
Поясняя эту мысль примером, Христос сказал: если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф. 6, 22—23).
С пришествием Христа на землю ум человеческий просветился Его учением; царившая до тех пор среди людей непроглядная тьма относительно их назначения, цели и смысла их временной земной жизни рассеялась; свет Христова учения озарил их и указал им путь, ведущий к вечной жизни в Царстве Небесном. Но если кто настолько омрачит, отуманит свой ум пристрастием к богатству, роскоши и всем земным утехам, что не будет уже видеть указанного ему пути, по которому все должны идти, то он уподобится потерявшему зрение. Как понятие о свете вещественном приобретается посредством восприятия лучей света сетчатой оболочкой глаза, так и понятие о Боге и назначении человека воспринимается посредством ума. Если человек обладает здоровым, неповрежденным зрением, то для него все светло, он видит все окружающее его, видит и свое тело светлым, освещенным; точно также и ум, не омраченный ничем, доступен для света Христовой истины. Но как для человека, потерявшего зрение, все погружается во тьму, и он перестает видеть даже свое тело, так и для человека с омраченным умом наступает тьма и он теряет способность познавать истину. И если человеку тяжело переносить ту тьму, которая водворяется вокруг него с потерей им зрения, то какова же та нравственная тьма, которая овладевает человеком при помрачении его ума привязанностью к сокровищам земли?
Заповедуя накоплять только такие сокровища души, которые ведут в жизнь вечную, Христос коснулся и того практического вопроса, который, конечно, волновал в то время многих из его слушателей: нельзя ли спасти свою душу, достигнуть вечной жизни, не покидая своей привязанности к богатству, роскоши и всем житейским утехам? Нельзя ли жить так, чтобы и добрые дела делать, и со своими кумирами, сокровищами земными, не расставаться?
«Нет! — отвечает Христос, — никто не может служить двум господам!» То есть никто не может одновременно служить двум господам с одинаковой к обоим любовью и преданностью; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть(Мф. 6, 24). Так всегда бывает в обыденной жизни людей; точно так же нельзя быть одновременно преданным Богу, исполняя Его волю, и привязанным к земным сокровищам. Как сердце не может раздвоиться, так не можете служить Богу и маммоне (богатству): станете усердствовать в накоплении земных богатств, и за этим занятием, поглощающим все ваше внимание, будете не радеть о Боге, то есть о подготовлении себе входа в Царство Небесное, а если стремление к накоплению богатств обратится в вас в страсть, то вы возненавидите все, что препятствует вашему любостяжанию.
Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться.
Не заботьтесь, то есть не предавайтесь излишним, беспокойным, томительным заботам о пище, питье и одежде, — таким заботам, которые поглощают все ваше время и внимание и отвлекают вас от забот о спасении души. Если Бог питает птиц небесных, которые не сеют, не жнут, не собирают в житницы, если Он одевает полевые лилии так, как и Соломон во всей славе своей никогда не одевался, то, конечно, напитает и оденет и вас, трудящихся, если вы будете искать прежде всего Царства Божия и правды Его.
Все это место Нагорной проповеди было неправильно понято манихеями и странствующими монахами, которые известны были под именем евхитов. Они осуждали всякий труд, всякую человеческую предусмотрительность, проповедовали праздность и воздержание от труда как особые добродетели.
Само собой разумеется, что только лень и празднолюбие подсказали тем странствующим монахам такое толкование слов Нагорной проповеди. Но если бы они понимали истинный смысл всего учения Иисуса Христа да стряхнули бы с себя лень, то не решились бы осуждать трудолюбие и заботливость.
Поселяя первых людей в раю, Бог вменил им в обязанность хранить и возделывать рай, то есть трудиться. Этот закон труда дан был не в наказание первым людям за грехи, так как они тогда еще не согрешили, а как необходимое условие счастья людей. Следовательно, кто трудится, тот исполняет волю Божию, а кто проводит время праздно, тот противится повелению Бога. Этот закон труда был подтвержден при изгнании Адама из рая: в поте лица твоего будешь есть хлеб (Быт. 3, 19). Признавая обязательную для всех людей силу этого закона, Христос до выступления на проповедь Сам постоянно трудился, добывая Себе пропитание ремеслом плотника. Он заповедал нам трудиться не только для себя, но и для ближних, чтобы голодного накормить, жаждущего напоить, странника приютить и нагого одеть. Посылая Апостолов Своих на проповедь, Он сказал им, что трудящийся достоин пропитания (Мф. 10, 10); посылая же семьдесят учеников проповедовать, Он сказал: трудящийся достоин награды за труды свои (Лк. 10, 7).
Предусмотрительность и забота тоже не воспрещены: Сам Христос с учениками Своими имел денежный ящик для покупки необходимого пропитания; после чудесного насыщения народа по Его приказанию были собраны оставшиеся куски, очевидно, для сбережения до следующего дня. Первые последователи Его и толкователи Его учения, Апостолы, не осуждали труд; Апостол Павел постоянно трудился (ремеслом его было делание палаток) и отказывался от всякой денежной помощи лично для себя (Деян. 18, 3; 20, 34; 2 фес. 3, 8); он же, высоко ценя закон труда, писал Фессалоникийцам во втором послании своем: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь: (2 Фес. 3, 10).
Слова — не заботьтесь — не вполне верно передают выраженную Иисусом Христом мысль. Он не обязывает нас, подобно птицам небесным, не сеять, не жать и не собирать в житницы, и, подобно лилиям полевым, не трудиться и не прясть; но предостерегает только, чтобы заботы о том, что пить, что есть и во что одеться, не доводили бы нас до того тревожного состояния духа, которое близко к безнадежному отчаянию, к потере веры в милосердие Божие. «Не унывайте, не отчаивайтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?.. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 31, 33). Трудитесь: трудящийся достоин награды за труды свои (Лк. 10, 7); но знайте, что награда за труды дается Богом и что вы сами, как бы ни заботились, ничего не можете достигнуть без помощи Божией. Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?»
В церковнославянском переводе это последнее изречение изложено так: «Кто же от вас пекийся может приложити возрасту своему лакоть един?» Августин полагал, что Иисус Христос говорил здесь не о росте, а о возрасте, то есть о жизни, и что смысл этих слов таков: да и кто из вас одними своими заботами, без Божией помощи, может продлить жизнь свою хотя бы на один час?
Итак не заботьтесь (не сокрушайтесь, не отчаивайтесь) о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.
В этом последнем изречении слово забота опять-таки не вполне верно передает мысль Иисуса Христа. В церковнославянском переводе вместо слова забота поставлено — злоба, что более соответствует греческому kakia.
Довлеет дневи злоба его (Мф. 6, 34). «Не довольно ли для тебя (говорит Златоуст) есть хлеб твой в поте лица твоего? Для чего подвергаешь себя другому злостраданию! Для чего ты стараешься отяготить настоящий день больше, чем уделено ему тяготы? Для чего возлагаешь на него бремя и наступающего дня?» (Беседы на Евангелие от Матфея. 22).
«Кто же (спрашивает Августин) действительно живет по духу правил, преподанных здесь Спасителем? Тот, кто верит, что в случае немощи или иной причины, препятствующей ему работать, он и не трудясь будет накормлен, как кормятся птицы, будет одет как одеваются лилии; тот, кто, будучи здоров, в силах и среди благоприятных обстоятельств, помнит, что все это суть данные Богом средства к приобретению вещей, потребных для нашего тела; трудясь же, не думает, что есть иной, кроме Бога, истинный податель пищи и одежды; тот, кто помнит, что лишь заботливость, а не труд (ибо труд определен Богом) осуждается».
Не судите, да не судимы будете (Мф. 7, 1). Так передал нам слова Иисуса Христа Евангелист Матфей. А Евангелист Лука, повторяя те же слова — не судите, и не будете судимы, — записал еще сказанное Христом, как бы в пояснение их: не осуждайте, и не будете осуждены! (Лк. 6, 37).
Слово судить имеет несколько значений: во-первых, судить — значит рассуждать, думать, мыслить о чем-либо, обсуждать что-либо; во-вторых, судить — значит осуждать, порицать, злословить кого-либо за замеченные в нем действительные или воображаемые недостатки и за его поступки; и, в-третьих, судить — значит творить суд над людьми, разбирая и решая, с обязательной для них силой, их споры и тяжбы, а также разбирая дела о преступлениях и присуждая виновных к наказаниям.
Словам — не судите, да не судимы будете — можно, конечно, придать только второе или третье значение, но никак не первое.
Все христианские толкователи Евангелия согласны, что этой заповедью Христос запрещает злословие, злоязычие, порицание, осуждение ближнего за его действительные или воображаемые недостатки и за его поступки. Но с ними не согласен граф Л. Н. Толстой, утверждающий, что Христос запретил всякий вообще суд как отправление государственного правосудия; поэтому, ввиду распространенности среди образованных людей учения графа Толстого, рассмотрим и его мнение по этому вопросу.
Сказав — не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы — Христос, как бы в пояснение этой заповеди, добавил: И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.
Все это место Нагорной проповеди составляет дальнейшее развитие заповеди, выраженной в молитве Господней, в словах — и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (Мф. 6, 12). Той заповедью Христос сказал, что прощение заслужит только тот, кто сам прощает всем, а здесь Он требует от Своих учеников и последователей еще большего совершенства и говорит: не только прощайте, но и не осуждайте, не порицайте обидевших вас.
По заповеди Христа, я должен любить врага своего и благо творить ему; я не смею не только воздавать ему злом за зло, но даже и гневаться на него; я должен прощать ему всякое причиненное мне зло и воздавать ему за него добром. А если таковы мои обязанности к моему ближнему, обидевшему меня; если я, независимо от степени его умысла и виновности против меня, должен, во всяком случае, простить его, то к чему же послужит порицание его поступков, осуждение его, злословие? Где порицание, злословие, осуждение, там нет искреннего братского всепрощения. Я должен непринужденно, охотно, от всего сердца простить; следовательно, я не должен ни порицать, ни осуждать. Не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете (Лк. 6, 37).
Таким образом, сопоставляя эту заповедь Христа с прежде сказанными, следует прийти к заключению, что, говоря — не судите, — Христос запрещал порицание чужих недостатков и поступков, осуждение их, злословие.
Запрещая осуждение в смысле порицания, злословия, Христос не запретил обсуждения поступков ближнего с целью исправления его, что вытекает прямо из слов Его: и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7, 5). Однако было бы крайне несправедливо замечать и с порицанием оглашать недостатки ближнего и его дурные поступки, не замечая в то же время своих собственных недостатков, обеляя свои дурные поступки. Чтобы быть обличителем чужих пороков, надо самому быть беспорочным; надо прежде вынуть из своего глаза бревно, и тогда уже указать брату на сучок в его глазе; да и указать-то не с порицанием, не укоризненно, не злорадно, а с любовью и желанием, чтобы это указание принесло ему пользу, чтобы он исправился. Надо предварительно исправиться самому, и потом уже, руководствуясь своим опытом, научить и брата, как ему избавиться от его грехов.
«Что же, скажешь ты, — если кто прелюбодействует, неужели я не должен сказать, что прелюбодеяние есть зло, и неужели не должен исправить распутника? Исправь, но не как неприятель, не как враг, подвергая его наказанию, но как врач, прилагающий лекарство. Надо не порицать, не поносить, но вразумлять; не обвинять, но советовать; не с гордостью нападать, но с любовью исправлять» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 23).
Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.
По мнению Августина, нелепо было бы думать, что если мы неправильно осуждаем других, то и Бог будет неправильно судить нас, или, если мы неправедно меряем другим, то и по отношению к нам будет употреблена неправедная мера. За неправоту, с которой грешник осуждает, ему будет воздано не такой же равномерной неправотой, а строгостью на Суде Божием, сообразной степени его неправоты, по неправоте его. Давид в псалме своем (Пс. 17, 26—27) сказал: Ты поступаешь... с лукавым — по лукавству его, то есть строгость Своего Суда по отношению к лукавому Ты соразмеришь со степенью его лукавства.
Порицание, осуждение ближних, злоязычие по отношению к ним — грех весьма распространенный. Ослепление зараженного этим грехом поразительно: он с наслаждением копается в душе ближнего своего, подмечая в ней самые малейшие пятна, и не замечает в то же время, что своя-то душа — сплошное грязное пятно; он издали видит сучок в глазе брата своего, а бревна в своем глазе даже и не чувствует; вместо того чтобы сожалеть согрешившего ближнего, он осуждает его и нередко злорадствует. Чтобы предостеречь от этого греха, Христос сказал: Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете (Лк. 6, 37). Напоминая нам об этой заповеди в покаянные дни Великого поста, Православная Церковь молится: Господи! даруй мне зреть мои прегрешения, и не осуждать брата моего! Следовало бы почаще произносить эту молитву людям, склонным к злоязычию.
В таком смысле понимали и ныне понимают заповедь о неосуждении все христианские церкви. Но граф Л. Н. Толстой в сочинении своем «В чем моя вера?» старается доказать, что слова — не судите, не осуждайте — означают: «не только не судите ближнего на словах, но и не осуждайте судом, не судите ближних своими человеческими учреждениями, судами».
Свое мнение он основывает, во-первых, на том, что греческие слова крино и катадикадзо, переведенные на русский язык словами судить, осуждать, не имеют иного значения, кроме приговаривать по суду, казнить, приговаривать по суду к наказаниям, и что в таком именно смысле слова эти употреблены в посланиях Апостолов Иакова (Иак. 4, 12) и Павла (Рим. 2, 1-4); во-вторых — на том, что толкователи первых веков отличали «свое учение от всех других тем, что они никого ни к чему не присуждают, никого не судят, не казнят, а только переносят мучения, налагаемые на них судами человеческими». Третье положение графа Толстого в защиту своего мнения, это — воздаяние судами за зло злом же (наказанием), вопреки учению Христа о всепрощении и непротивлении злу. Известно, что Лука писал свое Евангелие на греческом языке и что Евангелие Матфея, написанное первоначально для евреев на еврейском (арамейском) языке, было вскоре после написания переведено на греческий язык, и лишь в греческом переводе было в употреблении у первых христиан не из евреев.
Греческое слово крино, употребленное Евангелистами Матфеем и Лукой и переведенное на русский язык словом судить, означает: отбирать, разбирать, выбирать, разъединять, различать, судить, привлекать к суду, осуждать или присуждать к наказанию, сравнивать, испытывать, определять, судить или иметь суждение, осуждать. Греческое слово катадикадзо, употребленное только Евангелистом Лукой и переведенное на русский язык словом осуждать, означает: осуждать; но для того, чтобы оно означало осуждать по суду, приговаривать к наказанию, необходимо, чтобы оно было поставлено в связи с словом, обозначающим то наказание, к которому приговаривают.
Ввиду разнообразного значения слова крино, необходимо исследовать, какое именно действие обозначали этим глаголом Евангелисты, повествуя о других событиях. В Евангелии Иоанна имеются следующие изречения Христа: Вы судите по плоти; Я не сужу никого... много имею говорить и судить о вас(Ин. 8, 15, 26). В обоих этих изречениях в греческом списке стоит глагол крино, а так как очевидно, что Христос говорил не о присуждении по суду к наказаниям, а лишь об обсуждении поступков иудеев, то следует признать, что в изречении — не судите, да не судимы будете — глагол крино может иметь то же значение, то есть осуждать, иметь суждение, а не приговаривать по суду к наказаниям, как полагает граф Толстой.
И по отношению к глаголу катадикадзо необходимо узнать, в каком именно значении употребляли его Евангелисты при передаче других изречений Иисуса Христа. В Евангелии Матфея (12, 1—7) говорится, что, когда ученики Иисуса, проголодавшись, срывали колосья и ели зерна, то фарисеи, сопровождавшие Его, заметили Ему: ученики Твои делают то, чего не должно делать в субботу. Он же сказал им: если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных (в церковнославянском переводе николиже убо бысте осуждали неповинных). Из этого рассказа видно, что фарисеи в замечании своем, сделанном ими Иисусу, лишь упрекнули учеников Его в нарушении субботнего покоя, но не судили их, как судьи, не осудили их по суду; к тому же, они и не были судьями, следовательно, и не имели власти судить; между тем в греческом списке Евангелия, в этом изречении Иисуса, стоит глагол катадикадзо. Следовательно, этот глагол имеет двоякое значение: осуждать, то есть упрекать, порицать, злословить и осуждать, то есть приговаривать к наказанию. А так как Иисус Христос в Своих проповедях вообще не касался современных Ему государственных установлений и говорил, что Его Царство не от мира сего (Ин. 18, 36), то следует признать, что и в изречении — не осуждайте, и не будете осуждены — употребленный Лукой глагол катадикадзо имеет значение осуждать, упрекать, порицать, злословить, но не приговаривать по суду к наказаниям, как полагает граф Толстой.
Не приводя здесь дальнейших возражений графу Толстому по поводу толкования им греческих слов крино и катадикадзо, желающим ближе познакомиться с этим вопросом рекомендуем прочесть сочинение А. Орфано «В чем должна заключаться истинная вера каждого человека», из которого мы заимствовали вышеприведенные замечания.
Рассмотрим теперь другой довод графа Толстого, состоящий в том, что первые толкователи Евангелия отвергали суды.
Апостол Павел в первом послании к Коринфянам говорит: Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых (то есть язычников), а не у святых (то есть христиан)? К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными. И то уже весьма унизительно... что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения? (1 Кор. 6, 1, 5—7). Уговаривая коринфских христиан терпеть лишения и обиды, в крайнем же случае судиться у христиан, а не у язычников, Апостол Павел тем самым доказал, что он не отвергал суды как установления человеческих обществ.
Апостол Петр в первом соборном послании своем говорит: будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро (1 Пет. 2, 13—14). Уговаривая христиан подчиняться всякому человеческому начальству, в том числе и судьям, приговаривающим к наказаниям за преступления, Апостол Петр, конечно, не отвергал суды как государственные установления.
Афинагор в своем «Прошении о христианах» говорит: «Мы научены не только бьющему не воздавать тем же и не судиться с теми, кто нападает на нас и грабит, но и подставлять для удара другую часть головы тем, кто ударит по щеке, и отдавать верхнее платье тем, кто отнимает нижнее. Конечно, если кто может обличить нас в великом или малом преступлении, мы не просим избавить нас от наказания, но признаем справедливым нести наказание, как бы ни было оно сильно и жестоко» (см. Сочинения древних христианских апологетов. Пер. Преображенского. Изд. 1895 г. С. 54—55). Считающий своей обязанностью прощать личные обиды и вместе с тем признающий справедливым нести наказание, определяемое судом за преступление, не мог, конечно, отвергать необходимость суда.
Впрочем, довольно мнений первых толкователей Евангелия! Они не могли отвергать суды человеческие уже потому, что их не отвергал Сам Иисус Христос.
Не касаясь в Своем учении государственных установлений, проводя резкую грань между Своим Царством и царством мира, заповедуя нам воздавать кесарю кесарево, а Богу Божие, Христос в одном из Своих изречений высказался за необходимость суда. Обличая книжников и фарисеев, Он сказал: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять (Мф. 23, 23). Словами этими он упрекнул книжников и фарисеев в том, что они, гоняясь за мелочами, отчисляя из своих доходов десятую часть даже от мяты, аниса и тмина, чего по закону и не обязаны были делать, пренебрегли исполнением самых важных предписаний закона — правосудием при исполнении ими обязанностей судей. А это важнейшее требование закона надлежало делать, то есть исполнять. Если же отправление правосудия надлежало делать, то, конечно, суды, учреждаемые для сего, не только не отвергнуты, но даже утверждены Христом как установления, необходимые в обществе людей, не сплотившихся еще в единое стадо с Единым Пастырем, в объединенное человечество единого Царства Божия.
Правда, Христос заповедал прощать все обиды, следовательно, не привлекать обидчика к суду; Он же сказал, что если кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф. 5, 40). Но все это относится только к обиженному или обижаемому; только обиженный может (и должен) простить причиненную ему обиду; но посторонний человек, не потерпевший от обиды, не в праве простить обиду, не ему причиненную. А так как судьи судят совершивших преступление не против них, а против посторонних им лиц, то понятно, что они, исполняя свои судейские обязанности, не вправе руководствоваться заповедью о прощении; для них установлена другая заповедь: милости хочу, а не жертвы (Мф. 12, 7); милостивого и снисходительного отношения к обвиняемому, а не отмщения ему или устрашения других, требует от них Христос.
Граф Толстой говорит, что суды воздают преступникам злом за совершенное ими зло, тогда как Христос заповедовал воздавать за зло добром.
Нельзя не согласиться с тем, что если суд, приговаривая к наказанию, руководствуется лишь желанием отомстить преступнику за совершенное им зло, или же строгостью наказания устрашить других, дабы и им неповадно было, то он, несомненно, воздает злом за зло. Но, говоря — милости хочу, а не жертвы, — Христос имел в виду такой суд, который преступника (грешника) не делает орудием или средством для достижения посторонних ему целей, например, отмщения и устрашения. Заповедуя любить даже врагов, Он тем самым вменил нам в обязанность любить и преступников, жалеть их, благо творить и им. А какое благо мы можем сделать преступнику? Неужели только предоставлением ему полной свободы беспрепятственно продолжать свою преступную деятельность? Но ведь мы должны любить не только злых, но и добрых, не только совершающих преступления, но и тех, которые страдают от этих преступлений: мы обязаны заступиться за обижаемых и даже душу свою положить за них. Следовательно, предоставление преступнику свободы в дальнейшем совершении преступлений будет не согласно с заповедью о любви к ближним вообще. Но будет ли это согласно с заповедью о любви к преступнику? Ведь преступление есть проявление злой воли, грех; содействуя такому проявлению воли, мы несомненно причиняем зло, губим душу того, чья воля так дурно направлена. Поэтому, сотворить преступнику благо мы можем в том только случае, когда помешаем ему совершать дальнейшие преступления, убедим его в том, что совершение преступлений есть зло, и подчиним его волю требованиям разума и совести, то есть, исправим его. Лишение преступника свободы, останавливая дальнейшее проявление его злой воли, составляет первый шаг к его исправлению, а что затем следует предпринять для достижения цели, то подскажет, в каждом отдельном случае, любовь и милосердие к согрешившему.
Итак, только наказания исправительные как меры воздействия на извращенную волю преступника согласуются с заповедью о любви к ближним; наказания же, применяемые в виде отмщения за совершенное зло или как устрашение для других (дабы иным впредь неповадно было) — явно противоречат заповеди Господней. Толкуя Евангелие, а не «Уложение о наказаниях», я не касаюсь вопроса об оправдании наказаний с государственной точки зрения; это не мое дело. Но не могу не сказать несколько слов о несогласуемости смертной казни с заповедью о любви к ближним. Выше сказано, что уголовные наказания должны применяться лишь как меры исправления преступника (то есть грешника или, по народному воззрению, несчастного), а так как смертной казнью мы не можем исправить его, то и сама казнь эта не может быть оправдана.
Граф Толстой говорит, что мы не вправе лишением преступника свободы останавливать проявление его злой воли; мы можем действовать на него только путем убеждения да молиться о нем. И в таком непротивлении злу граф Толстой видит исполнение воли Божией! Но ведь воля Божия — ввести по возможности всех людей в Царство Небесное, а так как войдут в него только достойные сыны Отца Небесного, стремившиеся к достижению совершенства и достигнувшие его, то спрашивается: будет ли исполнена воля Божия, если, по учению графа Толстого, мы предоставим злым и порочным людям беспрепятственно водворять на земле вместо Царства Божия царство зла, власть тьмы? Будет ли исполнена заповедь Христа о любви к ближним вообще, следовательно, и о любви к злым и порочным людям? Возможно ли будет тогда, хотя бы в отдаленном будущем, объединение всего человечества в единое стадо с Единым Пастырем, Иисусом Христом? Не будет ли тогда человечество представлять из себя единое стадо порочных людей с единым пастырем своим, духом зла? Так неужели же мы должны стремиться к этому осуществлением учения графа Толстого?
Итак, не подлежит никакому сомнению, что Иисус Христос, говоря — не судите, да не судимы будете, — запретил осуждение ближних как порицание и злословие их, но не запретил ни отправления государственного правосудия, ни обсуждения поступков ближних с целью указания им на их недостатки и исправления их.
Выше было сказано, что осуждать поступки брата, обличать его и учить его, как избавиться от грехов, может только тот, кто сам освободился от грехов, кто вынул из своего глаза не только находившееся там бревно, но и самый малейший сучок, словом, кто может назваться достойным сыном Отца своего Небесного. Но и таких людей Христос предостерегает против обличения всякого грешника. Не все (говорит Он) в состоянии понять вас и оценить вашу любовь к ним; погрязшие в разврате, пороках и злодеяниях могут с негодованием отнестись к вашему желанию вывести их из скотоподобного положения; они так привыкли к своей нравственной грязи и окружающей их тьме, что всякое стремление к очищению их, всякий луч света, проникающий в их темное царство, они принимают с озлоблением и ожесточенно защищают неприкосновенность своего болота. Не трогайте таких людей! Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мф. 7, 6). Пользы им не принесете, себе же повредите. То слово истины, которое вы к ним понесете, останется непонятым ими; они будут издеваться над ним, они попрут его своими ногами и, обратившись на вас же, растерзают вас.
Они отзовутся на обращенный к ним призыв, как свиньи накидываются на брошенный им жемчуг, по виду своему похожий на зерно; но когда поймут, что тот призыв не может удовлетворить их похоть, то поступят, как те свиньи, которым вместо зерна брошен жемчуг: жемчуг затопчут ногами, а бросившего его растерзают, как озлобленные псы.
Просите, и дано будет вам. Этой последней заповедью Иисус Христос окончил объяснение средств к достижению Царства Небесного. Многим из слушателей могло показаться трудным исполнение всего сказанного Им, непосильным то бремя или иго, которое Он возлагал на них. А вскоре после того ученики Его даже открыто высказались по этому предмету, спросив: так кто же может спастись? (Мф. 19, 25). Объяснив при другом случае, что иго, возлагаемое Им на желающих спастись, — благо, и бремя... легко (Мф. 11, 30), Христос, оканчивая теперь Свою Нагорную проповедь, потребовал от Своих слушателей настойчивости в достижении указанной им цели: ищите, и найдете; стучите, и отворят вам (Мф. 7, 7). Но при этом настойчивом искании Царства Небесного не забывайте, что не можете обойтись исключительно своими силами, без помощи Божией; и потому молитесь, просите, и дано будет вам. Как всякий, настойчиво и прилежно ищущий, всегда находит, и неотступно стучащему непременно отворят, так и непрестанно просящий получает. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.
Многие ропщут на Бога, что не тотчас получают то, чего просят, а от ропота переходят или к отчаянию, или, что еще хуже, к неверию. «Если не тотчас получаешь (говорит Златоуст), то и в таком случае не отчаивайся. Христос ведь для того и сказал — стучите, — чтобы показать, что, если и нескоро отверзет двери, должно ждать. Если постоянно будешь просить Бога, то хотя и нескоро получишь просимое, однако же непременно получишь. Для того-то и заперта дверь, чтобы побудить тебя к толканию; для того-то и не тотчас внимает, чтобы ты просил. Итак, постоянно проси, и непременно получишь. Но чтобы ты не сказал — что, если я буду просить и не получу? — в предотвращение этого Спаситель представляет тебе притчу, показывая не только, что должно просить, но и о чем должно просить. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? Так, если ты не получаешь, то не получаешь потому, что просишь камня. Хотя ты и сын, но этого еще не довольно к получению. Напротив, это-то самое и препятствует тебе получить, что ты, будучи сыном, просишь неполезного. Не проси ничего мирского, но всего духовного, и непременно получишь. Отчего же, скажешь, я не получаю и тогда, когда прошу духовнаго? Конечно, от того, что ты или не со тщанием ударяешь в двери, или сделал себя недостойным к принятию просимого, или скоро перестал просить. Но ты опять скажешь: для чего же Спаситель не сказал, чего должно просить? Но Он уже все сказал прежде» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 23). Он сказал: Ищите... прежде Царства Божия и правды Его, и это все (то есть земное) приложится вам (Мф. 6, 33).
Но действительно ли все земное надо считать тем камнем, о подаче которого нельзя просить Отца Небесного? Не научил ли нас Сам Христос молиться о даровании нам хлеба насущного? И не составляет ли этот хлеб насущный все необходимое для поддержания и продолжения человеческой жизни, то есть то мирское, молиться о котором не следует, по мнению святителя Иоанна Златоуста? Ведь Иисуса Христа молили об исцелении от недугов телесных, от болезней, и Он исцелял больных, а из этого мы должны заключить, что можно молиться о даровании здоровья, об избавлении от болезни. Но так как здоровье телесное необходимо для поддержания жизни, и потому составляет такое же вполне мирское благо, как пища, питье, одежда, жилище и прочее, то следует признать, что Христос не запретил просить Бога о даровании благ, земных или мирских, в мере действительной необходимости, когда учил молиться о хлебе насущном, здесь же, говоря — просите и дано будет вам, — Он действительно подразумевал лишь блага, ведущие в жизнь вечную, так как этим увещанием обещал Своим ученикам и слушателям помощь Божию в исполнении всех Его заповедей, в несении того ига, которое Он возлагал на них.
В сущности, иго это не так тяжело, как это может казаться с первого взгляда. Все заповеди Христовы, все иго Его вмещаются в следующих заключительных словах Его: во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними.
По поводу этого последнего изречения, заключающего в себе сущность всей Нагорной проповеди, говорят, что оно не представляет ничего нового, так как законом Моисея вменено евреям в обязанность любить ближних, да и лучшие из языческих философов учили не делать другому того, чего себе не желаешь.
Правда, в ветхозаветном законе сказано: люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18). Любви к ближним учили и ветхозаветные пророки. Но евреи, ложно понимая закон и пророков, признавали своими ближними только евреев, и только по отношению к ним считали возможным применять закон любви. Языческие же философы, хотя и учили не делать другому зла, то есть жалеть его, но до любви к этому другому, до необходимости благо творить ему, не дошли. Впрочем, вернее будет, если мы скажем, что закон любви заглушён был у язычников себялюбием, и только у весьма немногих из них сохранился в виде жалости к ближнему, в виде требования не делать ему зла. А если это так, если закон любви настолько присущ человеческой природе, что сознавался, хотя и смутно, даже людьми, не просвещенными светом Христова учения, и притом задолго до пришествия Христа, то следует заключить, что это — вечный закон, данный при сотворении человека и как бы вписанный Творцом мира в сердца людей. Когда же люди разучились читать в сердцах своих, когда они потеряли ключ к разумению этого вечного закона любви, то Сам Бог, в лице Иисуса Христа, пришел на землю восстановить его силу.
При исполнении заповедей Христовых надо, однако, зорко следить за собой, чтобы не сбиться с указанного нам пути. Употребляя общедоступные сравнения из обыденной жизни, Иисус Христос назвал узким этот путь, ведущий к вечной жизни; как идя вообще всяким узким путем, например, тропинкой по краю отвесной скалы или по доске, перекинутой через бурный поток, надо быть очень внимательным и осторожным, чтобы не сойти с них и не попасть в бездну, так и идя в жизнь вечную, надо внимательно следить за каждым поступком, за каждым желанием своим, дабы не свернуть с этого пути; как трудно, сбившись с узкого пути, вновь попасть на него, — так трудно войти в Царство Небесное, сойдя с ведущей в него дороги. Идя указанным путем, надо ни на минуту не упускать из вида цели своего шествия, то есть тех как бы ворот, через которые надо пройти; ворота эти тесны, то есть тоже узки; просмотришь их — и попадешь не туда, куда стремился. Путь же, ведущий к погибели, Христос назвал пространным и врата широкими: как бы ты ни менял различные колеи этого пути, как бы невнимателен к себе ни был, пространный путь этот приведет тебя к широким вратам погибели.
Не сбивайтесь с узкого пути, ведущего к тесным вратам вечной жизни. Не слушайте тех, которые захотят совратить вас. Эти совратители будут на словах благочестивы и кротки; но так как у них слово всегда расходится с делом, то вы не верьте их лицемерным словам, а смотрите на дела их. Как дерево узнаете вы по плодам его, так и людей узнавайте по делам их. Дерево, приносящее худые плоды, может по внешнему виду казаться хорошим, но вы не обращаете внимание на внешность его и, не получая от него хороших плодов, срубаете его и бросаете в огонь, как годное только на топливо. Так и по отношению к людям: не увлекайтесь их внешним видом, не верьте их словам, если они на деле не оправдывают их. Такие люди не могут быть учителями, руководителями жаждущих истины; они хотя и будут называть себя проповедниками слова Божия, провозвестниками Его воли, пророками, но это — лжепророки, это хищные волки, прикрывшиеся лишь овечьей шкурой. Берегитесь их!
Такие лжеучители или лжепророки были и до пришествия Христа, были и после Него. Немало их и теперь. Если не все они могут быть названы хищными волками; если некоторые из них ведут строгую, нравственную жизнь и не руководствуются в своем проповедничестве корыстными, хищническими или честолюбивыми расчетами; если они даже искренно заблуждаются в своем вероучении, — все же они, вводя других в заблуждение, сталкивая их с пути, ведущего в Царство Небесное, похищая у них, так сказать, это Царство, заслуживают уподобления волкам.
Берегитесь их! Знайте, что не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного.
В Нагорной проповеди Христос объяснил ученикам Своим и другим слушателям цель кратковременной земной жизни человека, указал и средства к достижению этой цели, а в конце проповеди опять напомнил им, что только указанные Им средства, то есть исполнение Его заповедей, добрые дела, могут привести к желанной цели.
Апостолы, первые толкователи слов Иисуса Христа, так и понимали изречение Его — не всякий, говорящий Мне... Они учили, что вера тогда только и сильна, тогда только и спасает, когда доказана на деле.
Апостол Иаков в соборном послании своем говорит: Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? может ли эта вера спасти его?., вера без дел мертва (Иак. 2, 14—26).
Апостол Павел писал Коринфянам: Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (I Кор. 13, 2). Апостол Иоанн в первом соборном послании своем сказал: Кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины (1 Ин. 2, 4).
Основываясь на приведенных заключительных словах Иисуса Христа и на толковании их Апостолами, Православная Церковь признает, что мы, грешные люди, не можем оправдаться перед Богом одной только верой, — что для оправдания себя, для невменения нам в вину наших грехов, мы должны представить свои добрые дела, которые на весах божественного правосудия могли бы перетянуть тяжесть наших грехов, — что вера без дел не спасет нас и не откроет нам врата Царства Небесного.
Католическая Церковь тоже признает невозможным оправдаться одной верой. Но протестанты, отделившиеся от Католической Церкви, считают, что только вера может оправдать человека, а не дела его. Такое положение своего вероучения они основывают на других изречениях Иисуса, из которых главнейшие: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя, и по вере вашей да будет вам (Мф. 9, 22, 29). Хотя этими изречениями Христос весьма ясно, вполне удобопонятно объяснил и женщине, страдавшей кровотечением, и двум слепым, что исцеление, а не оправдание, мог получить только человек, веровавший в Его всемогущество, то есть способный воспринять Его чудотворную силу, однако протестанты, ложно толкуя Его учение, находят добрые дела и вообще исполнение заповедей Его совершенно излишними для оправдания своих грехов.
Такое лжеучение распространилось в 1874 году в великосветских домах Петербурга вследствие проповеди приезжавшего из Англии лорда Редстока, а затем пошло и по всей России заботами последователя Редстока, полковника гвардии Василия Александровича Пашкова, очень богатого человека, тратившего на это дело значительные средства.
Редсток и последователь его Пашков основали в России секту, известную под названием пашковской. Основа вероучения этих сектантов такова: Христос пришел на землю, чтобы спасти людей от греха и смерти; Он умер за грехи людей и воскрес для спасения их; Своей смертью и Воскресением Он оправдал все грехи людей, как настоящие, так и будущие, и за то требует от них одной только веры; поэтому веруй и спасен будешь! Делами же не оправдаешься и не спасешься, хотя добрые дела суть плоды веры и вытекают из нее сами собой.
Признав добрые дела излишними для спасения, пашковцы отвергли весь наш церковный строй, богослужение, таинства, почитание икон, святых и прочее.
Не ограничиваясь знакомством из книг с сущностью пашковского вероисповедания, я зимой 1908 года отправился в собрание пашковцев (Петербург, Морская, 43) послушать их проповедника. Прочитав десятую главу Деяний Апостолов об обращении ко Христу сотника Корнилия, проповедник говорил, что ни благочестие Корнилия, ни добрые дела, ни молитва не могли спасти его, а спасла одна только вера. Развивая эту мысль, он много раз повторял, что вообще спасает только вера в Иисуса Христа, принявшего на Себя грехи всех и Своей крестной смертью искупившего от грехов всех верующих в Него. «Я вижу Крест (сказал проповедник), на котором распят Господь; и вижу свои грехи на этом Кресте. А так как грехи эти не могут быть в одно и то же время в двух местах, то, значит, на мне их нет! Я спасен! И вы все, находящиеся здесь, можете теперь же, не выходя из этой залы, получить прощение ваших грехов и спастись: стоит только уверовать в Господа нашего Иисуса Христа! Помните, что ни благочестие, ни добрые дела, ни молитва не могут спасти человека! Спасает только вера! Уверуйте, и спасетесь!»
Хотя между сектантами вообще, а также и между пашковцами, встречается немало людей строгой жизни и высокой нравственности, однако это не мешает признать крайне вредным учение, отвергающее необходимость творить добро и успокаивающее своих последователей тем, что Христос пострадал за них и этим раз навсегда спас их. Последователи этого учения, усвоив себе лишь веру в искупление людей Христом, могут со спокойной совестью творить всякие гнусности и беззакония: зачем утруждать себя совершением добрых дел в пользу других людей? Зачем стеснять себя воздержанием от причинения им зла, если это зло приносит мне выгоду? Отчего не смотреть на них как на орудия для достижения своекорыстных целей? Отчего не поработить их себе в борьбе за существование, или даже вовсе устранить их со своего пути, если они мешают достижению намеченной цели? Словом, зачем любить других и работать на них, когда выгоднее любить себя и приносить интересы других в жертву себялюбию?! Вот до чего может додуматься иной пашковец, если не только его прошедшие и настоящие, но даже и будущие грехи оправданы и прощены за одну лишь веру его в Иисуса Христа!5
Все люди, надеющиеся спастись лишь верой, и отвергающие свою обязанность исполнять волю Отца Небесного, выраженную в заповедях Христа, будут, конечно, удивлены, когда на Страшном Суде Христовом услышат: отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7, 23). В оправдание свое они скажут: «Господи! ведь мы верили в Тебя! А если сами не делали добрых дел, не исполняли заповедей Твоих, то не от Твоего ли имени мы пророчествовали? (то есть проповедовали) и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?»
И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас (Мф. 7, 23).
По мнению Августина, выражение: Я никогда не знал вас — равносильно другому — вы никогда не знали Меня.
«Не только тот (говорит Златоуст) лишится Царства Небесного, который имеет веру, а о жизни не радеет, но и тот, кто при вере сотворил много знамений, а доброго ничего не сделал... Не удивляйся тому, что, сотворивши столько чудес, они подверглись наказанию. Вся эта благодать была не что иное, как дар Подавшего ее, а те ничего от себя не привнесли, почему справедливо и наказываются... Спаситель хотел примером этим показать, что ни вера, ни чудеса ничего не значат без добродетельной жизни... И что дивиться тому, что Он дары благодати дал людям, уверовавшим в Него, но не имеющим жизни согласной с верой? Тогда, при начале евангельской проповеди, нужны были многие доказательства силы Христовой: поэтому и из числа недостойных многие получали дары; Иуда, будучи злым, имел дар чудотворения» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 25).
Итак, не верьте лжепророкам, что для спасения достаточно одной веры. Кто только слушает учение Христа и охотно верит Ему, ожидая за то спасения, но на деле не доказывает силы своей веры, тот обнаружит свое бессилие при первом соблазне, при первом серьезном испытании; а если придется ему пострадать за веру, то он, пожалуй, и вовсе отречется от Христа; он уподобляется человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое (то есть окончательное, гибельное).
Кто же не только слушает со вниманием учение Христа, но исполняет заповеди Его, у кого вера сквозит в каждом деле, в каждом поступке, того не собьют с пути истины никакие соблазны, никакие испытания, несчастья, страдания и даже мучения, словом, никакие житейские бури. Такой человек уподобляется мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7, 24, 25).
Иисус Христос окончил Свою божественную проповедь, произведя на слушателей необычайное впечатление: народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи.
Да и как было не дивиться этому учению? Ведь никогда и никто не говорил того, что сказал Христос, и не говорил так, как Он. Языческие мудрецы и основатели различных религий старались подделаться к слушателям своим и для этого делали различные уступки человеческой слабости. Один только Христос не нуждался в подобных сделках. Ветхозаветные пророки, возвещая народу волю Божию, говорили: было слово Господне ко мне; или: и сказал мне Господь. Христос же говорил лично от Себя, выражаясь так: А Я говорю вам. Книжники и фарисеи присвоили себе исключительное право понимать Писание, взяли себе ключ разумения его (Лк. 11, 52), и если толковали его народу, то в своих толкованиях касались больше обрядности, буквы Писания, а не смысла его; к тому же они считали народ настолько невежественным, что признавали бесполезным даже толковать ему то, чего он не в силах был понять; они говорили, что народ невежда в законе, проклят он (Ин. 7, 49); они с презрением относились к народу. Толкуя Писание, они не скрывали возможности (по их понятиям) толковать его на разные лады; один из книжников хвалился, что каждому стиху Священного Писания может дать шесть тысяч различных толкований. Поэтому евреи не только не понимали своих руководителей, но часто и не верили им. Христос же говорил просто, ясно, понятно для каждого, и говорил не о тонкостях обрядовой стороны закона, о чем так любили распространяться фарисеи. Он учил, как надо жить, чтобы создать здесь, на земле, Царство Божие, Царство Добра; Он говорил, что человек бессмертен, что кратковременная земная жизнь его есть только приготовление к вечной жизни, что достигнуть вечного блаженства в Царстве Небесном можно лишь исполнением воли Божией, содействием к водворению на земле Царства Божия и правды Его, что поэтому надо заботиться не о благах земных, а о том, что может привести в Жизнь Вечную, что все люди равны перед Богом, что не богатство и знатность рода откроют тесные врата Царства Небесного, а самоотверженная любовь к ближним, что ближними следует считать не только друзей из народа своего, но всех без исключения людей, даже врагов, что надо любить и врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим, молиться за обижающих и гонителей, — что все это необходимо делать, чтобы быть сынами Отца Небесного. Требуя от людей исполнения данных Им заповедей, Христос Сам исполнял их в точности. Поэтому, судя даже вполне по-человечески, праведная, безусловно безгрешная жизнь Его давала Ему право, власть (Мф. 7, 29), требовать от людей, чтобы и они жили так, как Он жил. Фарисеи же и книжники налагали на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагивались до них (Лк. 11, 46). Это новое, никогда не слышанное учение произвело сильное впечатление на слушателей, и когда Иисус, окончив проповедь Свою, сошел с горы, то толпы народа двинулись за Ним.
1 Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 42) и от взявшего твое не требуй назад (Л к. 6, 30). Да позволено будет мне поставить наперед заповедь — от хотящего занять у тебя не отвращайся. Мы знаем, что люди нуждающиеся не решаются иногда просить о помощи. Стыдятся ли они просить или что-нибудь иное заставляет их молчать — это вопрос второстепенный, не имеющий для нас никакого значения. Но так как нужду свою такой молчальник скрыть не может, ее легко прочесть по его глазам, то мы не должны ждать, пока он обратится к нам с просьбой; довольно с нас того, что он нуждается в нашей помощи и что хочет просить о ней; и мы должны идти навстречу его желанию, должны сами или догадаться, или спросить его, чем бы мы могли ему помочь. На самом же деле, люди жадные, боящиеся расстаться даже с копейкой, часто отворачиваются от таких скромных бедняков, делают вид, что не замечают их. К ним-то и обращается Господь, говоря: От хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 42). Надо заметить, что слово занять не следует понимать буквально. Занять, значит воспользоваться какой-либо помощью или услугой.
Да, от хотящего занять у тебя не отвращайся! Тем более не отвращайся от того, кто уже просит о помощи. Просящему у тебя дай — то есть помоги просящему по мере сил твоих. Если мы ежедневно просим у Бога разных милостей, то как же смеем отказывать просящим у нас? Ведь тогда же Господь сказал: какою мерою мерите, такою же отмерится и вам (Лк. 6, 38); а это значит: какой мерой вы определяете нужду просящего у вас помощи и какой мерой отпускаете эту помощь, такой же и вам воздаст Господь, когда вы будете просить Его о чем-либо. Когда мы оказываем просящему помощь, то не должны рассчитывать ни на какую услугу, ни на какую помощь с его стороны, ибо Господь сказал: От взявшего твое не требуй назад. Давая нам эту заповедь, Христос говорил не об обманщиках, грабителях, ворах и иных хищниках, которые обманом, тайно или явно берут себе чужое имущество; Он, конечно, не мог покровительствовать им и обеспечивать им плоды нарушения ими восьмой синайской заповеди — не кради. Не о них говорил Господь, а о тех, которым мы оказали услугу или дали какую-либо материальную поддержку; они это взяли от нас, и от таких, взявших наше, мы не вправе требовать его обратно, мы можем только надеяться, что и они помогут нам, когда мы сами будем нуждаться, но требовать помощи, требовать как бы назад добровольно данное нами, подаренное, мы не смеем, ибо Господь сказал; от взявшего твое не требуй назад.
2 Точнее, под многословием должно разуметь подробное перечисление наших житейских нужд, что и поныне свойственно молящимся язычникам (например, черемисам), взамен испрошения даров духовных.
3 Подробности о Царстве Божием изложены ниже на с. 697-702.
4 Из этих слов видно, сколь неправы говорящие, будто Господь не предписывал людям поститься.
5 Фетлер, проповедник баптистов, в своей брошюре «Кто спасется» говорит, что никто собственными усилиями не может спастись; не спасутся и те, которые уповают на свои добрые дела; человек, умеющий оправдаться собственными своими делами, так же мало будет иметь успеха, как чернокожий, желающий смыть свою черноту. Признавая, впрочем, необходимость любви к ближним, прощения их согрешений и раскаяния в собственных грехах, этот проповедник все-таки продолжает так: «И не думайте сами помочь себе! Спасетесь только верою в Иисуса Христа. Спасется только тот, кто призовет имя Господне: Всякий, кто призовет имя Господне, спасется (Иоил. 2, 32)! Найти свою беспомощность, смириться душою, обратиться взором к Господу и призвать имя Его, — вот путь ко спасению! Что может быть проще этого? Все спасение заключается в одном маленьком слове "призовет". Тут не требуется ни силы, ни мужества; тут нужно лишь чувство боли, изнеможения, нужды! Всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Всякий! Да, в ту же минуту, Господь, не откладывая, дает прощение грехов, лишь только вера протягивает свою руку».
Из этих основных положений учения баптистов, из этих изречений их проповедника, приведенных мной дословно, вы видите, как легко им спастись. Стоит лишь обратиться к Господу, и будешь спасен в ту же минуту. Всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Не странно ли звучат эти слова в устах проповедника баптизма? Господь наш, Иисус Христос, в Своей Нагорной проповеди, сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но (только) исполняющий волю Отца Моего Небеснаго (Мф. 7, 21), то есть: не всякий, признающий Иисуса Христа Господом и призывающий имя Его, спасется. А проповедник баптистов, не соглашаясь с Господом, поправляет Его и говорит: Нет, всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Не слишком ли много берут на себя господин Фетлер и все баптисты, исповедующие его учение?!
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter