Глава 12
1–9. Три дня в лагере Олоферна. 10–20. Пир с приглашением Иудифи.
1 И приказал ввести ее туда, где хранились серебряные сосуды его, и велел ей пользоваться пищею от стола его и пить вино его.
1. «Туда, где хранились серебряные сосуды его…», т. е. в столовую комнату, для которой эти сосуды были также богатым украшением.
2 Но Иудифь сказала: не буду есть этого, чтобы не было соблазна, но пусть подают мне то, что принесено со мною.
2. Надлежит отметить здесь мудрую осторожность Иудифи при объяснении причин отказа от пищи Олоферна. Она избегает обнаружить свое нерасположение к пище язычников, как нечистых с точки зрения позднейшего иудея, а переводит центр тяжести на род самой пищи, запрещенной Богом в законе иудейском. Это должно было еще более укреплять доверие к Иудифи, только что объяснявшей свое бегство от иудеев именно ревностью к закону, подвергавшемуся опасности подобного же нарушения вкушением священного, неприкосновенного.
3 Олоферн сказал ей: а когда истощится то, что с тобою, откуда мы возьмем, чтобы подавать тебе подобное этому? Ибо среди нас нет никого из рода твоего.
3. «Среди нас нет никого из рода твоего», т. е., кто бы мог добыть законную пищу и уметь приготовить ее для Иудифи согласно ее вкусам и убеждениям.
4 Иудифь отвечала ему: да живет душа твоя, господин мой; раба твоя не издержит того, что со мною, прежде, нежели Господь совершит моею рукою то, что Он определил.
4. «Да живет душа твоя, господин мой!» — особый род клятвы, укрепляющейся на силе пожелания здравия тому, пред кем клянутся и кого желают видеть непременным свидетелем исполнения того, что подтверждается этой клятвой.
«Раба твоя не издержит того, что со мною, прежде, нежели Господь совершит моею рукою то, что Он определил» . Таким искусным двусмысленным выражением Иудифь обозначает самый предмет или содержание клятвы, рассеивающей последние сомнения Олоферна. Замечательна здесь также та уверенность, с какою Иудифь трактует задуманное ею дело, как дело непосредственно руки и определения Божия. Очевидно, так может говорить и действовать только истинная избранница и посланница Божия, как бы ни рассуждать о намерениях ее историка, давшего столь назидательное и увлекательное о ней повествование.
5 И ввели ее слуги Олоферна в шатер, и спала она до полночи; а пред утреннею стражею встала
5. «Ввели ее слуги Олоферна в шатер» — это был, вероятно совершенно особый, никем не занятый шатер, неподалеку от шатра Олоферна (ср. XIV:17). Последнее подтверждается тем, что телохранители Олоферна были и телохранителями Иудифи (7 ст.).
6 и послала сказать Олоферну: да даст господин мой повеление, чтобы рабе твоей дозволили выходить на молитву.
6. «Да даст господин мой повеление, чтобы рабе твоей дозволили выходить на молитву». С этой просьбой Иудифь обращается и ранее к Олоферну XI:17: «пусть раба твоя по ночам выходит на долину молиться Богу», причем указывается важное объяснение и этих выходов, и самих молитв: «Он (Бог) откроет мне, когда они (иудеи) сделают свое преступление» (ср. XI:13–15).
«Рабе твоей», «раба твоя» — суть выражения не только почтительнейшей вежливости, но и действительной зависимости, находящей свою приятность при великодушии и благонамеренности являющегося в отношении к этой рабе «господином».
7 Олоферн приказал своим телохранителям не препятствовать ей. И пробыла она в лагере три дня, а по ночам выходила в долину Ветилуи, омывалась при источнике воды у лагеря.
7. «Омывалась при источнике воды у лагеря» — для очищения от неизбежных прикосновений к язычникам и языческому, нарушавших чистоту иудея, по его воззрениям.
8 И, выходя, молилась Господу, Богу Израилеву, чтоб Он направил путь ее к избавлению сынов Его народа.
8. «Выходя, молилась», τ. е. выходя из воды источника, служившего для ее омовений.
9 По возвращении она пребывала в шатре чистою, а к вечеру приносили ей пищу.
10 В четвертый день Олоферн сделал пир для одних слуг своих и не пригласил к услужению никого из приставленных к службам.
10. На устроенный ради Иудифи пир Олоферн пригласил «одних слуг своих и не пригласил к услужению никого из приставленных к службам», т. е. пригласил лишь ближайших, высших лиц своей свиты, и отстранил от участия в пире должностных лиц, чиновников, приставленных к делам, (προς ταίς χρείαις). Это было сделано, очевидно, потому, что большое общество гостей и многочисленные свидетели были бы совсем неудобны для достижения его нечистых видов на Иудифь, которою он решился овладеть.
11 И сказал евнуху Вагою, управлявшему всем, что у него было: ступай и убеди Еврейскую женщину, которая у тебя, прийти к нам и есть и пить с нами:
11. Имя евнуха — Вагой (Βαγώας) — персидское — довольно часто встречается именно при обозначении имени евнухов. «Убеди еврейскую женщину, которая у тебя» — т. е. под твоей охраной и попечением.
12 стыдно нам оставить такую жену, не побеседовав с нею; она осмеет нас, если мы не пригласим ее.
12. «Стыдно нам оставить такую жену, не побеседовавши с нею, она осмеет нас, если мы не пригласим ее» . Оправдывая такой очевидной натяжкой приглашение Иудифи перед Вагоем, Олоферн или хотел замаскировать от Вагоя и других свое действительное намерение в отношение к Иудифи или просто подсказывал Вагою, в какой деликатной форме он должен сделать приглашение Иудифи, чтобы не слишком озадачить ее и избежать необходимости употребить по отношению к ней явное насилие.
13 Вагой, выйдя от Олоферна, пришел к ней и сказал: не откажись, прекрасная молодая женщина, прийти к господину моему, чтобы принять честь пред лицем его и пить с нами вино в веселие и быть в этот день как одною из дочерей сынов Ассура, которые предстоят в доме Навуходоносора.
13. Приглашение Иудифи Вагоем действительно делается в выражениях достаточно деликатных, хотя и достаточно прозрачно намекающих на то, что может ожидать Иудифь («быть… как одною из дочерей сынов Ассура, которые предстоят в доме Навуходоносора» ).
14 Иудифь сказала ему: кто я, чтобы прекословить господину моему? поспешу исполнить все, что будет угодно господину моему, и это будет служить мне утешением до дня смерти моей.
14. Для собственных целей Иудифи ничего не могло быть лучше и желательнее сделанного ей приглашения, и она вполне могла выразить радость по поводу этого приглашения и полную готовность на все, показав вид слабого сопротивления как бы из желания соблюсти хотя тень женской скромности и деликатности: «кто я, чтобы прекословить господину моему?» Некоторые толковники, правда, понимали и иначе ответ Иудифи, разумея под греческим κύριος Господа Бога («поспешу исполнить все, что будет угодно господину моему» — Господу моему) и добавляя к слову «все» ограничение «насколько это согласно будет с моею честью и долгом»; однако никакой нужды для указанного искажения слов Иудифи нет; она вполне могла сказать так, как сказала, не обещая ничего — более того, что действительно входило в ее планы и двусмысленно для Олоферна имело быть «до дня смерти» ее «утешением».
15 Она встала и нарядилась в одежду и во все женское украшение; а служанка ее пришла и разостлала для нее по земле пред Олоферном ковры, которые она получила от Вагоя для всегдашнего употребления, чтобы есть, возлежа на них.
16 Затем Иудифь пришла и возлегла. Подвиглось сердце Олоферна к ней, и душа его взволновалась: он сильно желал сойтись с нею и искал случая обольстить ее с того самого дня, как увидел ее.
16. «Душа его (Олоферна) взволновалась» : душа здесь — как седалище чувственности, сладострастия.
17 И сказал ей Олоферн: пей же и веселись с нами.
18 А Иудифь сказала: буду пить, господин, потому что сегодня жизнь моя возвеличилась во мне больше, нежели во все дни от рождения моего.
18. «Сегодня жизнь моя возвеличилась во мне больше, нежели во все дни от рождения моего».
Удивительно тонкая двусмысленность, соединяющая в себе всю недвусмысленность — разную и диаметрально противоположную для говорящего и слушающего. Для Олоферна эти высокопарно льстивые слова были недвусмысленны, обещая ему успешное достижение его похотливых вожделений. Для Иудифи эти слова были недвусмысленны, выражая ее торжественную уверенность в близкой гибели Олоферна и избавлении от него иудеев ее рукою.
19 И она брала, ела и пила пред ним, что приготовила служанка ее.
20 А Олоферн любовался на нее и пил вина весьма много, сколько не пил никогда, ни в один день от рождения.
19-20. «И она брала, ела и пила пред ним, что приготовила служанка ее». Таким образом, Иудифь и на пиру остается при прежней строгости в отношении к пище. Зато Олоферн забывает всякую осторожность и, польщенный мнимой победой сердца Иудифи, напивается так, как «никогда, ни в один день от рождения» .