Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterДиалоги редко бывают простыми, особенно диалоги межконфессиональные. Но когда они начинаются по доброй воле, то, как правило, сам по себе этот факт уже является определенной внутренней победой обеих сторон, победой той истины, которая есть любовь и в которой побежденных не бывает. Межхристианские встречи, имея общую евангельскую основу вероучения и нравственности и, в определенной степени, единые культурные истоки, особенно ярко подтверждают это, хотя их история нередко носила достаточно драматический характер.
Диалог Русской Православной Церкви с лютеранскими Церквами длится более четырех столетий. Но наиболее значимыми являются собеседования, ведущиеся с середины XX века. Они начинаются встречей в Арнольдсхайне (ФРГ) в 1959 году, которая дала толчок целой системе двусторонних собеседований с Евангелической Церковью в ФРГ, а впоследствии — и проведению, начиная с 1974 года, в Загорске (ныне — Сергиев Посад) встреч богословов Русской Православной Церкви и Союза Евангелических Церквей в прежней ГДР.
После объединения Евангелических Церквей, действовавших в обеих частях Германии, начался новый период в русско-евангелических богословских собеседованиях, который открылся в 1992 году встречей в Бад-Урахе (ФРГ) и был продолжен в Минске в мае 1998 года. Таким образом, состоялся 21 диалог, в ходе которых рассматривались серьезные богословские и социальные проблемы.
В 1995 году небольшой группой участников собеседований был разработан «Совместный отчет руководству Русской Православной Церкви и Евангелической Церкви в Германии о состоянии двустороннего богословского диалога». В этом итоговом документе была сделана первая совместная попытка отразить ту церковную и политическую атмосферу, в которой проходили собеседования, и проанализировать результаты дискуссий по основным богословским и другим проблемам, бывшим предметом рассмотрения на протяжении 35 лет. При этом в документе, хотя и не всегда прямо, были учтены следующие вопросы:
1. В чем удалось достичь действительного согласия в ходе наших собеседований?
2. Как точнее определить нерешенные вопросы?
3. Какая степень церковного сближения была достигнута между нашими Церквами?
4. Как и по каким темам должны быть продолжены наши диалоги?
Эти вопросы акцентируют внимание на наиболее важных сторонах данного диалога, и потому представляется полезным попытаться осмыслить их еще раз.
В чем удалось достичь действительного согласия в ходе наших собеседований?
Этот вопрос, естественно, более всего волнует Церкви-участницы. От ответа на него в значительной степени зависит последующая судьба диалога. Но он и наиболее трудный, поскольку, с одной стороны, действительное согласие всегда предполагает определенную полноту осмысления того или иного вопроса, что бывает совсем не часто. С другой стороны — далеко не все действительно достигнутое можно отразить в соответствующих формулировках, ибо есть целый ряд таких проблем, и подчас очень важных, которые выходят за пределы не только чисто богословской мысли, но и всей официальной тематики собеседований.
Тем не менее, есть и то, в чем действительно удалось найти взаимопонимание и согласие.
Первое и важнейшее достижение этого диалога, пришедшее не сразу, а спустя многие годы, состоит в том, что участники собеседований увидели собственными глазами, а не по книгам и прошлым чужим впечатлениям, искренность, осмысленность и твердость веры во Христа и Его святое Благовестие, присутствующие в обеих традициях и являющиеся основанием всего их богословия. У малознакомых с историей православно-протестантских отношений такое признание может вызвать недоумение. Однако остается фактом, что в прошлом знание христиан разных Церквей друг о друге было, как правило, самое поверхностное, поскольку преимущественное внимание обращалось на их обрядово-богослужебную сторону жизни. Да и характер самих межцерковных отношений часто был совсем не простым, что, естественно, формировало определенные стереотипы во взаимной оценке, часто весьма далекие от истинного положения вещей.
Не секрет, что в прежние века для значительного числа православных «люторова ересь» являлась чуть ли не синонимом безбожия и, несомненно, верой нехристианской. А в сознании многих протестантов Православие представлялось каким-то темным обрядоверием или, в лучшем случае, католицизмом, лишь без папы и Filioque. Поэтому столь большое значение в современном диалоге имел опыт непосредственного взаимного ознакомления с жизнью и верой Церквей. И совсем не случайно для первого собеседования «Арнольдсхайн» темами встречи были избраны вопросы церковного Предания и оправдания верой, которые лучше всего могли обнаружить и «суеверие» православных, и «безбожие» лютеран.
Соприкосновение с церковной жизнью друг друга многое открыло участникам встреч. Протестанты увидели, что у православных русских — не одно суеверие, но есть и вера разумная, и богословие настоящее, и богословы ученые. Православные же нашли у немецких протестантов не только голый ratio, но и веру, и неподдельное благочестие, и даже... монастыри (женские), организованные на святоотеческих началах монашеской жизни Древней Неразделенной Церкви (по уставу святого Венедикта Нурсийского, VI в.). Все это не могло не привнести духа действительного согласия в психологический климат диалога и не отразиться самым положительным образом на характере дискуссий.
Если говорить о чисто богословской стороне диалога, то здесь, как и следовало ожидать, трудностей в достижении действительного согласия оказалось значительно больше. Тем не менее, собеседования дали возможность непосредственно убедиться в действительном согласии сторон, по меньшей мере, в исповедании двух основополагающих истин. Во-первых, в том, что обе они признают в качестве незыблемого фундамента веры и жизни Церкви Апостольское Предание, основанием которого является Сам Господь Иисус Христос и Его учение, переданное нам апостолами, и все Священное Писание. Второе и чрезвычайно важное — это установление факта действительного согласия в отношении к авторитету Вселенских Соборов, в частности, в понимании того, что «в догматических решениях этих Соборов воистину слышен голос Духа Святого» («Арнольдсхайн — 2», 1963). Действительное согласие в том и другом открыло путь к углубленному рассмотрению многих вытекающих отсюда важных вопросов христианской веры. Но здесь и начались трудности.
Следует заметить, что в данном диалоге, фактически впервые на столь серьезном богословском уровне, произошла встреча двух очень разных подходов к пониманию христианства: восточного и западного. О них еще в конце XIX столетия ярко и глубоко писал в своей работе «Православное учение о спасении» архимандрит, впоследствии Патриарх Всероссийский, Сергий (Страгородский). Собеседования с Евангелической Церковью Германии (ЕЦГ) явились живой иллюстрацией, подтверждающей многие его утверждения. Это, в первую очередь, относится к пониманию основной проблемы — спасения.
Для православных лютеранское учение о вере, оправдывающей (спасающей) независимо от дел, всегда выглядело чем-то странным и просто неверным. Протестантской же стороне нелегко было понять, чем отличается (если отличается) православная точка зрения от католической, поскольку православные, принимая, как кажется, полностью слова апостола, что мы спасаемся «только верою» (Гал. 2:16), тем не менее настаивают на необходимости дел. Лишь после долгих дискуссий выяснилось, что под делами православные понимают понуждение себя к исполнению заповедей Христовых, которое только и приводит христианина от чисто рационального к опытному познанию своей неспособности без помощи Божией прийти «в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4:13). Следующая мысль святого Исаака Сирина, можно сказать, окончательно осветила этот вопрос: «Воздаяние бывает не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно будет утрачено, то первые будут напрасны». Итак, «дела» для православных — это, оказывается, совсем не «католические» заслуги перед Богом, и они не «выкупают» грехи, не спасают, но являются необходимым средством приобретения того духовного состояния (смирения), которое дает христианину возможность лично, опытно убедиться в том, что он спасается только верою во Христа, а не делами. Без приобретенного же таким путем смирения и дела напрасны, и вера бесплодна, ибо «и бесы веруют и трепещут» (Иак. 2:19). Такое святоотеческое понимание веры и дел оказалось серьезным фактором сближения двух богословских позиций на пути к достижению действительного согласия в этом главнейшем вопросе христианской веры.
Но как этот, так и целый ряд других важных вероучительных вопросов, поднятых на собеседованиях: о Священном Предании, его объеме и критериях истинности, о Церкви и ее границах, о таинствах, о Крещении, Евхаристии, Священстве, о благодати и святости и другие — оказались в двойственном положении. С одной стороны, во всех обсуждавшихся темах наметились пункты действительного согласия, с другой — ни одна из них не была рассмотрена до конца. Остались нерешенными даже те проблемы, которые являлись основными темами обсуждения того или иного диалога. Это был серьезный методологический просчет, допущенный в эмоциональном стремлении охватить как можно скорее наиболее широкий круг вопросов. В этом объяснении содержится и ответ на вопрос:
Как точнее определить нерешенные вопросы?
Совершенно очевидно, что ответ один: необходимо вернуться к результатам дискуссий по самым важным вопросам встреч и еще раз оценить степень достигнутого по ним согласия. Это крайне необходимо еще и потому, что все вопросы вероучительного характера прямо связаны между собой, и отсутствие ясности позиций сторон в одном вопросе может самым негативным образом повлиять на качественность анализа и обоснованность выводов в другом. С этим постоянно, к сожалению, приходилось сталкиваться в процессе дискуссий. Как можно, например, было говорить о признании таинств в церкви другой конфессии, если прежде не решен вопрос о том, что мы понимаем под Церковью и по каким критериям должно оценивать степень церковности любой конфессиональной Церкви? Или насколько целесообразно было обсуждать вопрос о допустимости женского священства в Церквах, не считающих Священство таинством?
Поэтому, чтобы точнее определить круг нерешенных, точнее, важнейших из нерешенных вопросов, необходимо сначала разработать некую логически связанную цельную систему основных богословских проблем, начиная, допустим, с учения о спасении или с понимания Церкви. Это, во-первых, даст четкую картину всей предстоящей работы; во-вторых, позволит в правильной последовательности рассматривать нужные вопросы и избежать хаотичности, случайности в их постановке; в-третьих, исключит вопросы второстепенные, не имеющие принципиального значения с точки зрения цели диалога.
Какая степень церковного сближения была достигнута между нашими Церквами?
Это трудный вопрос, и он представляет собой еще одну иллюстрацию, с одной стороны, того, насколько сложна проблема межконфессиональных диалогов, ставящих своей целью достижение церковного единства, с другой — как необходима только что упомянутая логическая последовательность в рассмотрении богословских вопросов для достижения этой цели.
Прежде всего, о каком церковном сближении идет речь? Совершенно очевидно, что, в первую очередь, о том, которое имеет своей конечной целью единство Церквей в Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви и которое возможно, конечно, лишь при выполнении двух главнейших условий доктринального характера: единства вероучительного и единства в понимании основ духовной жизни. Такое сближение, ориентирующееся на единство в изначально данной Единой Церкви Христовой, исключает возможность его подмены обычным человеческим договором на основе взаимных уступок и заключения «союза о взаимной любви и единой Чаше». Ибо истина одна, и потому никаких компромиссов в области веры в принципе быть не может. С этой точки зрения о степени церковного сближения всегда можно говорить лишь постольку, поскольку существует действительное доктринальное согласие.
О степени такого согласия в вероучительной области уже было сказано. В сфере же проблем духовной жизни также был найден целый ряд важных совпадающих пунктов ее понимания. Это прежде всего убеждение, что истинная духовность возможна только в приобщении ко Христу в Его Церкви; что святость — это не просто моральное совершенство, но нечто иное и высшее — причастность Духу Святому; что благодать Божия освящает человека не в силу каких-то сверхдолжных заслуг, а по мере его веры и смирения, и что в этом процессе освящения большое значение имеют таинства. В то же время отдельные положения учения о благодати и ее действии в Церкви и мире, о святости и путях ее достижения, о значении аскезы и ряд других неоднозначно понимаются в Православии и лютеранстве, и потому говорить о достижении церковного сближения в области духовной жизни пока преждевременно.
Однако есть и иные сферы жизни, в которых Церкви могут иметь различную степень сближения и общности. Это — двусторонние отношения и другие формы межцерковных контактов, совместные акции служения разных масштабов, совпадающие или сходные оценки отдельных сторон межцерковной, религиозной, политической, общественной жизни. В этих сферах отношения между нашими Церквами достигали иногда не только большой степени сближения, но и оказывали благотворное влияние даже на международные отношения, как, например, в эпоху «холодной войны» 60-70-х годов. Сам диалог начался в непростое политическое время. И не случайно тогда говорили, что он — единственная нить, еще связывающая Восток и Запад. В то же время это сближение имело и большое положительное значение для жизни Русской Церкви в условиях атеистического советского государства. Визиты и посещения высокими церковными лидерами ЕЦГ нашей страны и их встречи с церковным руководством и государственными деятелями, их настойчивость в выяснении реальной религиозной свободы в Советском Союзе приносили свои добрые плоды и, естественно, сближали обе Церкви.
Как и по каким темам должны быть продолжены наши диалоги?
Можно внести несколько приоритетных, на наш взгляд, предложений.
А) Оглядываясь на прошедшее, хотелось бы прежде всего обратить внимание на отсутствие ясной, определенной последовательности в выборе богословских тем собеседований. О том, насколько такая своего рода случайность тематики «способствовала» диалогу, говорить не | приходится. Поэтому теперь в первую очередь следовало бы тщательно продумать структуру всего диалога, разработав единую, логически связанную и достаточно полную систему всей богословской проблематики. Это дало бы возможность видеть весь диалог в целом и соответственно планировать его ход.
Б) Как уже было сказано, «ускоренный» темп рассмотрения фундаментальных богословских вопросов привел к тому, что обсуждение большинства из них в действительности осталось незавершенным. Именно с этих вопросов и следовало бы теперь начать новую серию собеседований, рассматривая их в строгой последовательности и достаточной для диалога полноте. Это создало бы прочную богословскую и психологическую базу для последующей работы.
В) Совершенно ясно, что Церковь создана и существует с одной и единственной целью — спасения человека, которое возможно только при его правильном духовном состоянии. Поэтому даже догматическая истинность веры является только одним из важнейших условий необходимого формирования его духа, но не самодостаточным фактором спасения. В силу этого, а также учитывая бурное и все ускоряющееся развитие в современном мире разных форм мистицизма и увлечение ими все большего числа христиан, было бы оправдано рассмотрение вопроса о христианском понимании духовности.
Межрелигиозные и межконфессиональные отношения и диалоги являются одним из символов нашей эпохи. Как к ним относиться — вопрос особый. Но бесспорно, что при доброй воле и искреннем стремлении к истине, стремлении, предполагающем уважение к убеждениям партнеров и открытость к их суждениям, подобные встречи могут иметь большое положительное значение во многих отношениях. Православно-протестантский русско-немецкий диалог ярко подтверждает это в плане как религиозном, так и общественно-политическом. Недоверие и отчужденность постепенно сменились в нем той христианской дружбой, которая позволила уже без опасения, открыто говорить о самых трудных и спорных вопросах. Вспоминаю, как профессор Ф. фон Лилиенфельд (женщина-пастор) почти до слез возмущалась тем, что мы (православные) дерзнули выразить сомнение в возможности женского священства, и как через какие-то полчаса она сама вместе с нами уже иронизировала по поводу взрыва своих эмоций. Такое возможно при действительной дружбе, которая, как известно, не мед, а чистая вода.
Диалоги тогда только и могут быть и верными, и плодотворными, когда их участники совместно в терпении, по капле приобретают начала христианской любви, которая есть источник познания истины. Капля же точит камень не силой, но частым падением.
«Церковь и время», №4 (25) 2003
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter