Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter«Свет фресок Дионисия - миру», проспект-каталог фотографической выставки в Государственной Третьяковской галерее, 16 февраля - 19 марта 2006г.
Чтобы красоту создать,
нужно самому быть чистым душой.
М. И. Глинка
"Совершившееся на наших глазах открытие иконы - одно из самых крупных и вместе с тем - одно из самых парадоксальных событий новейшей истории русской культуры», - писал в 1916 году князь Е. Н. Трубецкой, даже не предполагая, что через какой-то год начнётся, и произойдёт, не только «закрытие» иконы, но и прямое её уничтожение. Какое, казалось бы, отношение имеют эти факты к пониманию иконы и её роли в русской истории? Оказывается, самое непосредственное. Не вызывает сомнений, что все события, связанные и с потрясающим явлением иконы в ХIV-ХV веках, и её последующим многовековым угасанием, были прямым отражением духовного взлёта и ниспадений нашего народа. Как барометр безошибочно говорит о происходящих процессах в атмосфере, так и икона - о духовных изменениях в культурной, прежде всего, жизни общества. Она - живое свидетельство внутреннего состояния Церкви и, следовательно, духовного здоровья нации. Ибо, если справедливо, что «расцвету русской святости сопутствовал и расцвет церковного искусства» (Л. А. Успенский), то столь же верно, что и духовной деградации народа сопутствует вымирание иконы. Одной из самых ярких иллюстраций такой взаимообусловленности является вырождение к XIII столетию иконы в портретную живопись на Западе, отпавшем от Православия.
Что же представляет собой этот необычный «барометр»? По меткому выражению Л. А. Успенского, икона есть богословие в красках. Несколько ранее кн. Е. Н. Трубецкой назвал её умозрением в красках. То и другое говорит не просто об определённом идейном содержании иконы (это присутствует и в любой картине), но о её свидетельстве о совершенно ином измерении жизни - показуемом, но не сказуемом словом человеческим (2 Кор. 12,4).
Ведь само богословие, в православном его понимании, есть не просто слово о Боге, как это было в нехристианском мире, но, прежде всего, само видение, познание Бога. Ибо греческое слово логос, являющееся составной частью понятия теология, очень многозначимо и в данном контексте его точнее было бы перевести как весть, получение нового знания, познание, а не просто как слово. При этом знание здесь следует понимать в библейском смысле, то есть получаемого вследствие единения, соединения познающего с Познаваемым (Богом); а не в результате чисто рассудочного восприятия информации о Нём. Теоретическое, словесное, познание Бога в православии рассматривается не более как подготовительная, низшая ступень в богословии. Богословие же в прямом и подлинном смысле означает опытное, личное Его переживание через единение духа человеческого с Духом Божиим. Степень этого переживания - единения обусловлена, естественно, высотою духовной жизни человека. Именно такое понимание богословия восходит к изначальному святоотеческому его пониманию. (Нил Синайский (V в.): «Умное делание есть высшее училище богословия»; Иоанн Лествичник (VI в.): «Совершенство чистоты есть начало богословия»; Исаак Сирин (VII в.): «Истина познается по силе жития»; и др.).
Эта мысль Отцов имеет самое непосредственное отношение к иконе. «Дух творит себе формы» - такова одна из центральных идей религиозного мировоззрения. И та форма, которую мы находим в православной иконе, с поразительной ясностью открывает недоступный чувственному взору дух, её творивший, духовное состояние иконописца. Не по этой ли причине древние наиболее совершенные образа церковное Предание приписывает святому апостолу Луке? Другие великие иконы уже не по преданию, а точно принадлежат кисти святых подвижников.
Икона изображает плоть, но кроме греха (Евр. 4, 15) - очищенную от страстей, облагодатствованную; изображает не лицо человека в его эмпирической, то есть греховной данности, но лик - очищенные от страстей и просветлённые Духом Божиим тело и душу. Она указывает на нетленную красоту образа Божия, сокрытую в каждом человеке, но явленную в чрезвычайной силе лишь в личности святого. Тварное, земное начало в иконе не уничтожается, но выявляется своей вечной стороной - духовной.
Потому каноническая икона всегда - одно из орудий борьбы Церкви с мiром зла: сластолюбием, сребролюбием, славолюбием (авва Дорофей, VII в.), духовной борьбы за душу человека, за его богоподобное достоинство. И в этом смысле она представляет собой одно из самых глубоких и тонких свидетельств православия о себе.
Совершенная икона ощутимо богочеловечна. Она открывает человеку великую истину сокровенно пребывающего в нём того мира, вечного, исполненного глубокой таинственности и особого духовного света. Икона, прежде всего, есть удивительный способ явления в этом тварном бытии бытия Божественного, горнего, к созерцанию которого смиренно призывает человека. Она потому есть богословие, в священном молчании открывающее Небо, в силу чего её художественная сторона и оказывается столь не обычной для «обычного» сознания. В этом её исключительность в мире изобразительного искусства.
Подобным небом на земле явились чудные фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре, впервые с таким искусством и адекватностью раскрытые в альбоме «Сквозь пелену пяти веков: сокровенная встреча с фресками Дионисия Мудрого» Ю. Холдина и в его фотоработах, представленных на этой Выставке.
Источник «Радонеж.ру»
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter