Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterА.И. Осипов. Путь разума в поисках истины
Хотя языческим народам и предоставлено было «ходить своими путями» (Деян. 14: 16), однако Бог им «не переставал свидетельствовать о Себе» (Деян. 14:17). И в язычестве люди «искали Бога, не ощутят ли Его, и не найдут ли» (Деян.17:27). Некоторые исследователи считают, что язычество, за исключением отдельных и ограниченных эпох и общественных групп, отличается «напряженной религиозностью, которая волнует и прямо поражает при соприкосновении с ним»[305]. В сердцах язычников всегда оставалось «написано дело законное», « спослушествующей им совести» (Рим. 2:15), возвещавшей о их нравственных обязанностях к Богу и ближним. Бог открывал Себя и язычникам, в меру их разумения.
Св. Иустин Философ говорит, что Логос действовал не только «через Сократа, среди эллинов», но и «среди варварских народов''[306]. «У всех есть семена Истины»[307]. «Христос есть Слово, коему причастен весь род человеческий. Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы они считались за безбожников, — таковы между эллинами Сократ, Гераклит и им подобные»[308]. «Во всяком народе, — говорит св. Иустин Философ, — веруют во Христа и ожидают Его»[309]. Климент Александрийский писал: Господь даровал грекам философию, как ступень к «философии во Христе», она служила для них своего рода Ветхим Заветом[310].
Богоискание является естественной потребностью живого душой человека. И многие, ища Бога на путях философии и в различных религиях, приходили к православию. Яркими примерами бескорыстного искания Бога в XX-м веке являются подвижники: русский игумен Никон Воробьев (†1963) и американский иеромонах Серафим Роуз (†1982), пришедшие к православию через джунгли атеизма, науки, философии.
Однако не редко искания человека оказываются ничем иным, как увлечением «философией и пустым обольщением по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 11:8). Такое происходит с теми, кто ищет не смысла жизни и жизни, согласной с этим смыслом, а развлечений ума: «философии ради философии», «богословия ради богословия». Это — широко распространенная болезнь духовно расслабленной части духовенства, богословов, интеллигенции. Таковых интересует не опыт и творения истинных философов, величайших любителей Мудрости — святых отцов, но вопросы, не имеющие никакого отношения к реальной духовной жизни, к спасению. Кажется, и не трудно понять, что «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу» (1Кор. 13:12). Однако языческое сознание идет широкими вратами и пространным путем (Мф. 7:13) религиозно-философских и богословских игр, проигрывая в них свою жизнь, прельщаясь и прельщая других.
К каким последствиям приводят они человека можно показать на примере буддизма и индуизма.
Будда (†483 г. до н.э.) своим последователям внушает: «Не ищите опоры ни в чем, кроме как в самих себе: сами светите себе, не опираясь ни на что, кроме как на самих себя»[311]. И так говорит о самом себе: «Я всезнающ, у меня нет учителя; никто не равен мне; в мире людей и богов никакое существо не похоже на меня. Я священный в этом мире, я учитель, я один — абсолютный Сам — Будда. Я добился покоя (путем погашения страстей) и получил нирвану..»..[312] Древнее искушение «будете, как боги» (Быт. 3:5) говорит здесь в полный голос, со всей откровенностью.
То же видим в йоге и в самой авторитетной современной индуистской системе — веданте. В одном из индуистских гимнов «Песнь Саньясина» находим следующий страстный возглас от лица человека: «Нет более рождения, ни «я», ни «ты», ни смертного, ни Бога! Я стану всем; все станет «Я» и не омраченным блаженством!»[313]
Авторитетнейший проповедник веданты Суоми (учитель) Вивекананда (†1902г.) рекомендует такую духовную установку своим последователям: «Напоминание о наших слабостях, — говорит веданта, — не поможет; нам нужно лечение. Лечение же от слабости состоит не в том, чтобы заставлять человека постоянно думать, что он слаб, а в том, чтобы он думал о своей силе. Говорите ему о силе, которая уже есть в нем. Вместо того, чтобы говорить людям, что они грешники, веданта учит наоборот: «Вы чисты и совершенны, и все, что вы называете грехом, не ваше... Никогда не говорите: «Я не могу». Этого не может быть, так как вы бесконечны... Вы можете делать все, вы всемогущи»[314]. Или такое наставление: «Лучший человек тот, кто осмеливается о себе говорить: «Я знаю о себе все»... Слушайте день и ночь, что вы — Душа. Повторяйте это себе день и ночь, пока эта мысль не войдет в вашу кровь, не будет звучать при каждом биении вашего сердца... Пусть все ваше тело наполнит эта одна мысль: «Я нерожденная, бессмертная, блаженная, всеведущая, вечно-прекрасная Душа..». Усвойте эту мысль и проникнитесь сознанием своего могущества, величия и славы. Дай Бог, чтобы противоположное суеверие никогда не запало вам в голову». «Ужели ты считаешь себя слабым? Не годится считать себя грешником, слабым. Говорите это миру, говорите себе..»[315]. И это нужно не только знать, осознавать, это нужно глубоко прочувствовать: «Чувствуйте, как Христос, — и вы будете Христом; чувствуйте, как Будда, — и будете Буддой»[316].
«Что же еще есть в религии, чему нужно научиться? — восклицает Вивекананда и отвечает: Единство Вселенной и вера в себя, вот все, что нужно знать»[317]. «Веданта говорит, что нет Бога, кроме человека. Вас это может поразить сначала, но мало-помалу вы это поймете. Живой Бог в вас, а вы строите церкви и храмы и верите во всякого рода воображаемую бессмыслицу. Единственный Бог для поклонения — это человеческая душа или человеческое тело»[318].
Приведенные высказывания достаточно ярко показывают, что представляет собой индуистский мистицизм веданты. Это культ откровенной, сатанинской гордыни («проникнитесь сознанием своего могущества, величия и славы»!), гневно отвергающей бытие Единого Бога («нет Бога, кроме человека... а вы верите в бессмыслицу»!) и, естественно, приводящей к очевидному сумасшествию («Чувствуйте, как Христос, — и вы будете Христом»! Не тот же ли путь и у Франциска Ассизского, который тоже «почувствовал себя совершенно превращенным в Иисуса»?).
В оценке естественного богопознания Священное Писание и Предание Церкви являются единственно достоверным критерием, дающим возможность отделить истинное от ложного. Интуитивное чувство Бога, присутствующее в душе каждого человека, ум, воображение, желания, не имеющие под собой твердой почвы Откровения от Бога, легко порождают самые разнообразные о Нем представления и, соответственно, религии. Поэтому естественное богопознание даже в своих высших достижениях всегда страдает большой неопределенностью, антропоморфизмом и глубокими искажениями в понимании Бога, духовного мира, человека[319].
Неоценимую помощь в оценке многоразличных идей, рождающихся на пути естественного богоискания, могут оказать творения православных отцов Церкви, существо учения и опыт которых особенно доступно, глубоко и точно изложил для современного человека в своих творениях и письмах святитель Игнатий Брянчанинов.
Термин «язычество» происходит от церковнославянского слова «язык», означающего «народ». В ветхозаветную эпоху евреи называли язычниками все другие народы, вкладывая в это слово негативную оценку и самих народов, и их религиозных верований, обычаев, морали, культуры и проч. От иудеев термин «язычество» перешел и в христианскую лексику. Однако в христианстве он уже не включает в себя что-либо связанное с нацией или расой. Им обозначаются религиозные учения и мировоззрения, имеющие ряд определенных признаков (см. ниже). Язычество имеет две основных категории: религиозную и нерелигиозную. Первая представляет собой то, что обычно называется естественным богопознанием (см. выше) и включает в себя все религии и религиозные верования, не принимающие Библии за источник сверхъестественного Откровения. Вторая — все прочие нехристианские мировоззрения.
Язычество... лжерелигиозно и лжедуховно. Оно — искажение, извращение, растление истинной веры, присущей человечеству изначала, и, вместе, мучительная попытка выбраться из духовной смуты, так сказать «духовное барахтанье. Язычество — это самообольщение[320].
Язычество по своим самым существенным характеристикам является полной противоположностью христианства (Мф.18:17): «...да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:17). Господь запрещает уподобляться язычникам в многословии на молитве (Мф. 6:8), в их отношении к людям: «Если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так ли поступают и язычники?» (Мф.5:47). «Не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?» или: «что пить?» или: «во что одеться?» Потому что всего этого ищут язычники» (Мф. 6:31-32).
Апостол Петр призывает христиан не поступать «по воле языческой», не предаваться «нелепому», (слав. — «богомерзкому») идолослужению (1Петр. 4:3). Св. апостол Павел ярко изображает глубину падения человека в язычестве (Рим. 1:21-25). По его словам, язычники Бога не знают (Фес.4:5), ходят «к безгласным идолам» (1 Кор. 12:2).
Древние христианские писатели хотя и говорят, что Бог и язычников милует и им открывает Себя в их совести и разуме, однако постоянно подчеркивают существенное различие между язычеством и учением Христовым. Так, христианский апологет Аристид в своей «Апологии» подвергает критике религиозные верования «варваров и эллинов». «Те и другие, — говорит он, — грубо заблуждаются. Первые — поклоняясь стихиям, а вторые — воздавая поклонение антропоморфным богам»[321]. Другой христианский апологет Татиан, который, по его признанию, «ознакомился с мистериями, исследовал различные виды богопочитания»[322] говорит, что отвергает «языческие заблуждения, как детские бредни»,[323] что языческие мифы — «чистый вздор» и что «христианское познание о Боге неприлично даже сравнивать с мнениями язычников, которые погрузились в вещество и нечистоту»[324]. Тертуллиан в резкой форме обращается к язычникам: «Боги ваши и демоны — одно и то же, а идолы — тела демонов»[325].
Язычество очень неоднородно по форме. Существует множество его видов: магия, шаманство, все политеистические религии, сатанизм, атеизм, материализм и др. Однако есть признаки, наиболее характерные для большинства из них: натурализм, идолопоклонство, магизм, мистицизм.
Под натурализмом (от лат. natura — природа, естество) в данном случае подразумевается такой жизненный принцип, согласно которому цель жизни видится в максимальном удовлетворении всех т.н. естественных потребностей человека — того, что апостол Иоанн Богослов определяет как «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1Ин.2:16). Подобная жизненная установка обычно связана с широкой моральной «свободой» личности. Она исходит из понимания человека как существа духовно полноценного («человек — это звучит гордо») и потому нуждающегося лишь в соответствующих материальных и социальных условиях жизни и возможности самореализации. Поэтому христианское учение о поврежденности человеческой природы (т.н. первородный грех) и необходимости ее исцеления от страстей («похотей») для достижения полноценной жизни чуждо язычеству. Язычник, напротив, доволен собой, своим умом, он ищет лишь внешней свободы «хлеба и зрелищ».
Другой стороной натурализма является обоготворение природы, ее сил и явлений, в конечном счете, обоготворение самого человека. Этот характер язычества ясно отмечает св. апостол Павел, говоря, что язычники «заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца» (Рим. 1:25). Даже в лице лучших своих представителей, языческий мир не мог преодолеть натурализма. Философские системы языческой древности не содержали в себе достаточной силы, чтобы окончательно порвать с натурализмом, душа язычника не могла «вырваться из рокового воспаленного круга бывания, чтобы достичь чистого бытия»[326].
Однако идеал натуралистического язычества — максимум наслаждений и минимум труда, более чем призрачен. Не говоря уже о его мимолетности и безусловном конце для каждого человека и его зависимости от множества разного рода обстоятельств в течение жизни, наслаждение, ставшее целью жизни, по самой природе человека не может доставить ему безусловного блага. Страсти ненасытны и, будучи удовлетворяемы, растут, требуя все новых наслаждений, в том числе и противоестественных. Разлагая душу, они делают ее эгоистичной, гордой, бесчувственной, не способной ни к любви, ни к радости, ни тем более к духовным переживаниям. Идеал аскариды превращает человека в труп прежде смерти тела. О таковых Господь сказал Своему ученику: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8:22). До каких мерзостей при этом может дойти человек-язычник, ярко показал, например, апостол Павел в послании к Римлянам (гл. 1).
Один из последовательных критиков христианства Дж. Робертсон признает, что языческие культы были проникнуты «духом сексуализма»[327]. Не случайно, Антисфен, друг Сократа, восклицал: «Если бы только я мог поймать Афродиту! Метательным копьем пронзил бы я ее за то, что она соблазнила у нас стольких почтенных и прекрасных женщин»[328].
Соблазнительные и прямо развратные формы культа нередко являлись неотъемлемой частью язычества. Плутарх, например, считал «грязные» слова и такие же ритуальные действия средствами задобрить, удовлетворить демонов. Неоплатонический автор трактата «О языческих мистериях» пошел дальше — до идеализации культа фалла[329]. Храмы служили местом для любовных интриг, и, как говорит Минуций Феликс, блуд в языческих храмах развивался свободнее, чем в открытых публичных домах[330]. Лукиан упоминает об одной позорной похвале педерастии, которая произносилась в форме речи в храмах во время богослужения. Считалось также, что на праздниках Диониса более всего угоден божеству тот, кто больше всех выпьет[331]. У Теренция читаем, как некий прелюбодей в свое оправдание ссылается на грех Юпитера: «Если так действует бог, — говорит он, — то почему мне, человеку, не действовать так же?»[332]
Не признавая, большей частью, бессмертия души и отрицая всеобщее воскресение, язычество, даже религиозное, окончательно лишает человека реального смысла жизни. Ибо смысл может быть только в жизни, в личной оценке и переживании своих деяний, а не в бесчувствии смерти. Только страхом перед голосом совести и нравственной ответственностью за свои поступки можно объяснить ту слепую, настойчивую веру в свою окончательную смерть (т.е. безнаказанность), в которой убеждает себя язычник. Отсюда и его отчаянное желание «пожить», «взять от жизни все». Но мгновение жизни продлить нельзя, и бессмысленная в язычестве трагедия смерти каждый раз развенчивает его близорукость, вскрывая пустоту тех призраков-идолов, которыми живет человек-язычник.
Идолопоклонство (от греч. eidwlon — видение, призрак, видимость, грёза, идеал, кумир) в прямом смысле слова означает поклонение идолам, изображениям богов. В политеистических религиях это выражалось в культе различных идолов-богов (например, в греческой религии: культ Диониса — бога вина и веселья, Афродиты — богинини чувственной любви и красоты, и др.). Этим идолам приносились жертвы, иногда даже человеческие.
В переносном смысле идолопоклонство это поклонение таким «похотям», идеям, кумирам и целям в жизни, которые духовно ослепляют, унижают человека, делают его игрушкой собственной страсти. Идолы-страсти бесчисленны. Идея всемирного господства, культ денег, моральной вседозволенности и произвола под личиной свободы и подобные им идолы служат объектами часто гигантских по своим масштабам жертвоприношений[333]. Идолослужением апостол называет, например, страсть к богатству, «любостяжание» (Кол. 3:5), чревоугодие («их бог — чрево» — Фил. 3:19). Действительно, когда скупой ни о чем не думает, кроме наживы и денег, а честолюбец — ни о чем, кроме славы и почестей, и все свои силы отдают на достижение цели, то они в полном смысле слова являются идолослужителями. Авва Дорофей указывает на три основных идола, которые порождают всех прочих: «Всякий грех происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия»[334].
Идолом для человека может стать любая страсть: телесная, душевная или духовная. И в этом смысле был прав Тертуллиан, когда писал: «Величайшее злодеяние рода человеческого, заключающее в себя все другие злодеяния, злодеяние, составляющее причину осуждения человека, есть идолопоклонство»[335].
Идолослужителями, т.е. действительными язычниками, могут оказаться люди самых разных мировоззрений и религий: от агностика и атеиста до православного христианина. Ибо верность Богу определяется, в конечном счете, «не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин. 3:18). А Господь предупреждает: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6:24).
Мистицизм (от греч. mustikoz — таинственный, мистерийный) — понятие достаточно широкое. Известный современный католический богослов Ганс Кюнг, например, пишет: «Мистика», «мистический» — эти слова, если вернуться к их буквальному смыслу, происходят от греческого глагола muein — замкнуть (уста). «Мистерии» — это «таинства», «тайные учения», «тайные культы», о которых не полагается рассказывать непосвященным. Мистической, следовательно, является такая религия, которая «замыкает уста», то есть молчит о своих сокровенных тайнах в присутствии профанов и, более того, — отвращается от внешнего мира, закрывает глаза и уши, дабы обрести спасение внутри самой себя». Мистика, как определяет ее Ф. Гейлер, — это «та форма общения с Богом, при которой мир и Я радикально отрицаются и человеческая личность растворяется, пропадает, тонет в единой и бесконечной стихии божества»[336]. Но и само восприятие Бога приобретает в мистицизме искаженный характер. Как пишет крупный западный исследователь религии Ф. Гейлер (†1967) в своем монументальном труде «Молитва», «последовательный мистицизм освобождает представление о Боге от всех личностных атрибутов, остается «голая» и чистая бесконечность»[337].
Это понимание мистицизма показывает, как далеко отстоит он от религии с ее личностным пониманием Бога. Смешение понятий «мистика» и «святость» в духовной области жизни опаснее, чем в любой другой, поскольку касается самой основы бытия человеческого.
Поэтому привычное употребление терминов «мистик», «мистика», «мистический опыт» и т.д. в приложении к любому опыту контакта с «запредельным» чревато серьезными последствиями. Применение их в богословии в столь расширительном значении, когда за ними могут стоять и добро, и зло, стремление к истине и примитивное любопытство, святость и сатанизм, Христос и Велиар (см. 2 Кор.6:15), способно эффективно внедрить в сознание разрушительную идею тождественности по существу всех аскетических путей.
Вот, яркая иллюстрация этого: «Следуя по пути, проложенному созерцанием, индийские брахманы приходили к тому же, к чему приходили все мистики, в какое бы время и в каком бы народе они ни жили. Янджнявалкья и Будда, Плотин и Ареопагит, Мейстер Экхарт и Григорий Палама, кабалисты и Николай Кузанский, Яков Беме, Рейсбрук и множество других ясновидцев Востока и Запада... Все они как один свидетельствуют, что там... нет ни добра, ни зла, ни света, ни тьмы, ни движения, ни покоя... В священном мраке, скрывающем основу основ, они ощутили реальность Сущего, Абсолюта. Страшная, непереносимая тайна!.. Эту бездну трудно даже назвать «Богом»... За пределами всего тварного и ограниченного мистическому оку открылась Реальность, которую Лао-Цзы называл Дао, Будда — Нирваной, кабалисты — Энсофом, христиане — Божественной Сущностью (ousia), «Божеством»[338].
Это — вполне теософская идея, которая совершенно обесценивает уникальную значимость Жертвы Господа Иисуса Христа и Его Благовестия в деле спасения мира. Своим опорным пунктом она, как видим, имеет широкое понятие мистики. С его помощью оказалось столь просто поставить в один ряд и отождествить (!) опыт христианских святых с опытом кабалистов (для которых Иисус Христос — лжемессия), буддистов (вообще отвергающих Личного Бога) и т.д., отождествить Дао, нирвану, энсоф с Божественной сущностью, Божеством (ср.: Ин. 8:42; 15:23). Так уничтожается само понятие Истины в религии, и человек лишается даже мысли о возможности роковой ошибки в такой ответственной области жизни, как духовная. В результате, он легко превращается в слепую игрушку своей мечтательности, самомнения, а не редко и откровенно демонических сил.
Мистицизм присутствует во всех религиях. В языческих — как явление естественное, в христианстве же — как болезнь, ненормальность, как искажение его веры и основ жизни. Истоки мистицизма всюду одни и те же — это гордость, страстное стремление человека проникнуть в тайны духовного бытия и получить власть над ним, искание высших наслаждений, экстаза.
Мистицизм имеет много разновидностей. Все их можно разделить на две основные категории: мистицизм естественный и приобретенный, хотя деление это достаточно условно, поскольку не всегда просто провести границу между ними.
Под естественным мистицизмом подразумеваются те прирожденные способности человека — к предвидению, целительству, ясновидению, телепатии и др. — которые теперь называются экстрасенсорными. Согласно христианской антропологии, эти способности естественны человеку, но вследствие грехопадения оказались в состоянии «анабиоза» и потому проявляются редко.
Отсюда и возникает большая опасность развития у их обладателя тщеславия, гордости и сопутствующих им других страстей. Опасность заключается в том, что такой «естественный мистик», будучи обычным грешным человеком, воздействует не на тело, как это имеет место в обычной терапии, а непосредственно на душу больного. И внедряясь в нее своими неочищенными «руками», заражает ее, нарушает тонкий, сокровенный порядок души и тем наносит часто непоправимый вред и психике, и нервам, и всему организму в целом. Потому Церковь запрещает обращаться за помощью к такого рода целителям.
Тем более опасны воздействия (например, через телевидение) тех, кого можно отнести к категории приобретенного мистицизма. Разного рода колдуны, астрологи, экстрасенсы-»профессионалы» и т.п., сознательно развивая у себя эти способности, большей частью, ради славы и корысти, калечат людей в несравненно большей степени, нежели первые. (Телевизионные «опыты» современных экстрасенсов — прекрасная иллюстрация этого).
Приобретенный мистицизм делится на две главные ветви: оккультный и прелестный.
Оккультный[339] связан с стремлением человека проникнуть в «тот», неподвластный законам этого мира, таинственный мир человека, природы и духов с целью познания его тайн и использования скрытых в нем сил в своих целях. К оккультизму относятся: магия, сатанизм, спиритизм, теософия, антропософия и др. Во всех их человек, сознательно или бессознательно, вступает в общение только с духами отверженными, нанося себе непоправимый, как правило, вред.
Прелестный (от слова прелесть) мистицизм приносит человеку, как правило, видения, откровения, наслаждения. Находящийся в прелести думает, что он познает тот мир, в действительности же оказывается игрушкой своих фантазий и дьявольских наваждений[340].
Мистицизм, таким образом, уводит человека от Бога, от подлинной цели жизни и дает такое направление развитию духа, при котором необычайно возрастает утонченная гордость, делающая человека неспособным к принятию Христа как истинного Бога и единственного Спасителя. Развитию гордости способствует и ложный аскетизм, и развиваемые нередко экстрасенсорные способности (например, в йоге), а также глубокие нервно-психические переживания, наслаждения, доводящие до экстаза. Все это постепенно приводит человека к убеждению, что он «как боги». Такой путь нередко приводит к мистическому атеизму (например, буддизм, санкхья), к сумасшествию, истерии, самоубийству.
Магия (от греч. mageia — колдовство, чародейство, волшебство) — это вера в то, что законы этого мира подчинены оккультным силам, которыми человек может овладеть с помощью особых действий (заклинаний, ритуалов и т.д.). Оккультизм есть сфера магии по преимуществу, т.е. необходимости, а не свободы. Магия есть господство над миром через познание необходимости и закономерности таинственных сил мира. Свободы духа я не видел у людей, увлеченных оккультизмом. Они не владели оккультными силами — оккультная сила владела ими. Антропософия[341] разлагала целость человеческой личности, потрошила душу не менее психоанализа... Редко кто производил на меня впечатление столь безблагодатного человека, как Штейнер[342]. Ни одного луча, падающего сверху. Все хотел он добыть снизу, страстным усилием прорваться к духовному миру[343].
Магизм, как и мистицизм, не связан с обязательным признанием личного и, тем более, Единого Бога. Магическое миропонимание рассматривает мир как нечто безусловно статическое и детерминированное и не оставляет места для свободы ни богам, ни духам, ни силам природы. Всё и вся подчинены извечно существующим оккультным законам. Поэтому, нашедший «ключ» к ним становится подлинным властелином богов, людей и мира. Одна из индийских поговорок так и гласит: «Весь мир подвластен богам. Боги подвластны заклинаниям. Заклинания — брахманам. Наши боги — брахманы».
В отличие от религии, усматривающей существо жизни человека в должном устроении его духа по отношению к Богу, для магии основное — это знание того, что и как нужно сделать, чтобы достичь цели. Цели эти исключительно земные (наслать порчу, приворожить, разбить любовь и т.д.) и их достижение ни в коей мере не связано с духовно-нравственным состоянием человека. В магии основное — это правильно все сделать.
Магическое сознание глубоко присуще ветхому человеку. Для очень многих православие — это поставить свечи, «приложиться», что-то пожертвовать, подать поминания, заказать обедни, молебны, панихиды, посетить святые места, поисповедоваться и причаститься. А главное, без чего невозможно спасение — исполнение заповедей и покаяние, забывается. Но без духовного изменения (по греч. покаяние — meta 0noia — изменение образа мыслей) все эти внешние действия по меньшей мере бесполезны, но чаще вредны, поскольку создают видимость праведной жизни и приводят человека к самомнению и неприязни ко всем «грешникам».
Сами таинства в православии спасительны лишь при условии искреннего стремления человека духовно и нравственно измениться. Только внешнее же их принятие может стать для человека гибельным. Апостол Павел пишет о причащении: «Кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе» (1 Кор. 11:29). И это происходит при точном совершении всей внешней (обрядовой) стороны таинства Евхаристии и правил подготовки к нему.
Магическое восприятие таинств, церковных священнодействий, культа в целом является одной из главных причин вырождения христианской религии в людях, ее искажений, сползания к язычеству.
Величайшее зло языческого сознания — «сорвать тайны бытия» и человеку стать на место Бога. Магия и есть эта безумная попытка «революции» против Бога. По Священному Писанию, последним шагом этой революции будет явление властителя всего мира — антихриста, «человека греха», «беззаконника» (2 Фес. 2:3-8) в высшем и исключительном значении этого слова, «так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Фес. 2:4) и творя лжечудеса с помощью магии.
[304] См. подробнее гл. VI. Язычество.
[305] Булгаков. Свет невечерний. М., 1917, с. 327. Сравн.: Арсеньев Н.С. В исканиях Абсолютного Бога (Из истории религиозной мысли античного мира). М., 1910, с. 3.
[306] Апология 1, 5. // Памятники древней христианской письменности, т.4, М., 1863, с. 25.
[307] Апология 1, 44, с. 83).
[308] Апология 1, 46 // Памятники древней христианской письменности, т. 4, М., 1983, с. 85.
[309] Апология 1, 56, с. 96.
[310] Строматы. IV, 8.
[311] Кожевников В.А. Буддизм в сравнении с христианством: В 2-х т. Пг., 1916. Т. 1. С. 175.
[312] Кочетов А.Н. Буддизм. М., 1968. С. 84.
[313] Вивекананда Суоми. Джнана-йога. СПб., 1914. С. 8.
[314] Там же. С. 275.
[315] Там же. С. 277, 279.
[316] Там же. С. 283.
[317] Там же. С. 278.
[318] Там же. С. 299.
[319] См., например, Глаголев С.С. Сверхъестественное Откровение и естественное богопознание вне Церкви. Харьков, 1900.
[320] Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 674.
[321] Попов И.В., проф. Конспект лекций по патрологии, Серг. Пос., 1916, 38 изд., с. 34-35.
[322] Татиан. Речь против эллинов, 29. М. 1863, с. 169.
[323] Там же, 30, с. 170.
[324] Там же, 2, с. 161-162.
[325] Тертуллиан. Твор. Т.1.Апология, 23. СПб. 1847. С. 56.
[326] Арсеньев Н.С. В исканиях Абсолютного Бога, с. 15, 33, 39, 40.
[327] Робертсон Дж. Первоначальное христианство, 1930, с. 64.
[328] Несмелов В.И., проф. Наука о человеке, Казань, 1966, т. 2, с.
[329] См. Н. Арсеньев. В исканиях Абсолютного Бога, с. 37.
[330] М. Феликс. Октавий, 25, русс. пер., М., 1866, с. 89.
[331] Никодим Милаш, еп. Правила Православной Церкви с толков., т. 1, СПб., 1911, с. 152-153.
[332] Фаррар Ф. Первые дни христианства, СПб., 1892, с. 88.
[333] «Есть данные, что в России до революции было 360000 священнослужителей, а к концу 1919 г. их осталось 40000», — пишет об одном из таких жертвоприношений В. Солоухин («Почему я не подписался под тем письмом»). См. также, например: Дмитриев С. По следам красного террора (об историке С.П. Мельгунове и его книге) // Наш современник. 1991. №1; Мельгунов С. Красный террор // Наш современник. 1991. №1-3.
[334] Авва Дорофей. Душеполезные поучения. М. 1874. Поуч. 9. С. 126.
[335] Тертуллиан. Твор. Т.1.Апология, 23. СПб. 1847. Об идолопоклонстве,1. С. 144.
[336] Кюнг Г. Существует ли Бог? 1982 г. С. 295.
[337] Там же. С. 297.
[338] Светлов Э. У врат молчания. Брюссель, 1971. С. 80-81.
[339] Оккультизм (от лат. occultus — тайный, сокровенный) — учение, признающее наличие в человеке, природе и космосе особых скрытых (оккультных) сил и призывающее человека к овладению ими для достижения своих целей. Разновидностей оккультизма много.
[340] См. гл. VI: Откровение: 3. Индивидуальное откровение и его признаки. Гл. IX. Духовная жизнь: 1,7 Прелесть.
[341] Антропософия (от греч. o anqrwpoz — человек и h sofia — мудрость) мистическое учение, ставящее на место Бога человека, постигшего «тайную мудрость», «истинный» смысл бытия и через это ставшего сыном Божиим.
[342] Штейнер Р. (†1925) — германский философ, мистик, основатель антропософии.
[343] Бердяев Н. Самопознание. Париж, 1949. С. 205-206.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter