Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПреподобный Петр Дамаскин. Творения
Ясно, что благочестие есть название многовидного и многообразного, как и внешнее любомудрие. Ибо как мы называем любомудрием совокупное изучение десяти наук, а не одной или двум наукам усваиваем это название, по совокупности десяти наук, так и благочестие (ευσέβεια) не есть название одной какой-либо добродетели, но наименование всех заповедей, от (слова) «благочествовать» (ευσεβει̃ν), то есть хорошо служить. Если же кто-либо скажет, что слово «благочестие» относится к вере, будучи производимо от «благо» и «чтить» (σέβεσφαι), то пусть он скажет нам, как человек сперва боится Господа, а потом уже верует, а не, скорее, сперва верует Господу, и потом уже боится Его. Ибо от веры страх и от страха благочестие, по слову пророка, который сперва сказал о премудрости, и потом, нисходя, говорит: дух ведения и благочестия, дух страха Божия (Ис. 11, 2, 3). И Господь, начавший от страха, имеющего оный приводит к плачу. Но теперь не время говорить по порядку о всяком благочестии, то есть всяком делании духовном. И потому, оставив телесные деяния, совершаемые прежде великой веры и чистого страха, как всем известные, вкратце, при содействии благодати, скажем о произрастениях мысленного рая, то есть душевных добродетелях. К ним относится всеобъемлющее воздержание, то есть удаление, говорю, от всех страстей; ибо есть другое частное воздержание в телесных деланиях. Но это последнее учит употреблению пищи и пития, а то удерживает всякий помысл и всякое движение членов, неугодное Богу, что и называется воздержанием страстей. Оно не терпит отнюдь помысла, или слова, или движения руки, или ноги, или другого какого-либо члена тела, кроме необходимого употребления их, то есть для того, чтобы жить телу и спастись душе. Отсюда умножаются искушения демонов, которые видят ангела во плоти, по усердию и деланию доброго. И это есть (сказанное) – делати и хранити (Быт. 2, 15), ибо есть дело совершенное и требует непрестанного хранения, чтобы не вкралась и не вошла какая-либо из вне стоящих страстей.
Не одинаковы между собою два воздержания и два целомудрия, но одно удерживает блуд и постыдные страсти, а другое и тончайший, безгрешный помысл собирает к себе и собою возводит к Богу. Поэтому и словом в точности нельзя его выразить, или познать только слышанием, но путем опыта приходит человек в делание и познание каждого из сих, весьма ужасающих ум. Да и каким образом одно только простое название (добродетелей) может возвысить персть и вещественное сделать невещественным? Наименования иных вещей постигает и внешняя ученость, основываясь на производстве слов, а опытное познание добродетелей и приобретение их требуют помощи Божией и снискиваются многим трудом и временем; особенно в душевных добродетелях, потому что они наиболее сокровенны и суть собственно добродетели. Телесные добродетели, или точнее, орудия добродетелей, легче, хотя и требуют трудов телесных, а душевные, хотя требуют только мысленного внимания, но не легко приобретаются. Потому и закон, во-первых, говорит: внемли себе (Втор. 15, 9). О сем изречении Великий Василий написал досточудное слово. А мы, вовсе невнимательные к себе, что скажем? Мы уподобляемся фарисеям; посты, бдения и тому подобное, может быть, и имеют некоторые из нас и часто с некоторым ведением, но рассуждения не имеем, потому что не хотим быть внимательными к себе и познать, что есть искомое нами. Не хочет кто-либо (из нас) пребывать во внимании помыслам, дабы приобрести опытность от многих браней и искушений и сделаться, может быть, для других искусным мореплавателем, если не кормчим. Но как видно, будучи слепыми, по примеру фарисеев, говорим, что мы видим. Сего ради, сказано, лишшее приимут осуждение (Мф. 23, 14). Если бы мы были слепы, то не имели бы осуждения (Ин. 9, 41), но довольно было бы для нас благоразумия и исповедания нашей немощи и неразумия. Но увы мне! Ради этого и подпадем большему осуждению, как еллины, по слову Соломона, что столько вымыслив, они потеряли искомое. Итак, умолчим ли как не имеющие дела? Но это будет еще хуже. Ибо сказано: паче же и обличайте. Бываемая бо отай... срамно есть и глаголати (Еф. 5, 11–12). Поэтому умолчу о последнем, о досточудных же добродетелях начну говорить; ибо омраченное мое сердце услаждается воспоминанием о них и их сладостию; потому и забываю меру мою и небрегу об осуждении, которое предстоит мне за то, что говорю, но не делаю. Итак, воздержание и целомудрие одинаковую имеют силу и бывают двух родов, как сказано, но будем теперь говорить о совершеннейшем.
Кто, по благодати Божией, имеет великую веру ведения и чистый Божественный страх и желает чрез них приобрести воздержание и целомудрие, тот должен совершенно удерживать себя внутренне и внешне и быть как бы мертвым по телу и по душе, в отношении этого мира и людей; говоря всегда своему помыслу: кто я такой? и что такое состав мой,– если не мерзость? Первоначально[160] – земля, впоследствии – тление, а в средине – всякий позор. И опять[161]. Что такое жизнь моя и сколько она продлится? Один час и – смерть! Для чего мне заботиться о том или о другом? Сейчас могу умереть. Жизнь и смерть во власти Христа, а я о чем забочусь и спорю по-пустому. Необходимо немного хлеба, а избыток для чего? Если имею необходимое, да прекратится всякое попечение; если же нет, то об одном этом, по несовершенству, может быть, моего ведения, позабочусь, хотя и есть Бог промышляющий. И так человек должен всячески заботиться о хранении чувств и помыслов, чтобы никак не утверждать и не делать ничего, что он считает неугодным Богу. И да приготовляет себя к терпению постигающего его от демонов или от людей,– сладостного и горестного, чтобы не бояться ни того, ни другого, и не прийти в неразумную радость и самомнение или в печаль и отчаяние, и не иметь отнюдь дерзновения в помыслах, пока не придет Господь, Которому слава во веки. Аминь.
Господь сказал: претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10, 22). Терпение служит укреплением для всех добродетелей. И ни одна из добродетелей без него не может устоять, ибо всякий обратившийся вспять не управлен есть в Царствии Божии (Лк. 9, 62). Если кто-либо думает, что он причастен и всем добродетелям, но не претерпит до конца, то не избежит сетей диавольских и не будет управлен к достижению Царства Небесного. Ибо и те, которые уже здесь получили обручение (жизни вечной), имеют нужду в терпении, чтобы воспринять в будущем совершенную награду за подвиг. Во всяком искусстве и при всяком знании необходимо терпение. И справедливо; потому что без него не совершаются и самые внешние дела; но если бы какое-нибудь из них и совершилось, то нужно бывает терпение для того, чтобы совершившееся сохранилось. И просто сказать: всякое дело прежде, нежели совершится, с терпением совершается, и совершенное терпением сохраняется, и без него не может устоять, да и не получает конца. Ибо если это дело хорошее – терпение податель и хранитель его; если же худое – терпение подает (в нем) покой и великодушие и не попускает искушаемому томиться малодушием, обручением геенны. Ему свойственно умерщвлять отчаяние, умерщвляющее душу. Оно научает душу утешать себя и не унывать от множества браней и скорбей. Уклонившийся от него Иуда, как неопытный в брани, нашел себе двоякую смерть. Усвоивший его себе апостол Петр, как опытный в брани, и в самом падении победил низложившего его диавола. Усвоив терпение, монах тот, некогда павший в блуд, победил победившего его, потому что не послушал помысла отчаяния, который понуждал его уйти из келлии и пустыни, но с терпением говорил своим помыслам: не согрешил я, и опять говорю вам: не согрешил. О божественное благоразумие и терпение доблестного мужа! Терпение усовершенствовало блаженного Иова и первые его добрые дела. Ибо если бы немного уклонился от него праведный, то потерял бы и все прежнее; но Знавший его терпение попустил бедствие, к усовершенствованию его и пользе многих. Познавший пользу терпения прежде всего старается приобрести его, по слову Великого Василия, который говорит: не на все страсти вооружайся вдруг; может быть, не получишь успеха и обратишься вспять и не управлен будешь в Царствии Божии (ср.: Лк. 9, 62); но борись с каждою из страстей порознь, начиная с терпения того, что тебя постигает. И поистине так. Ибо если кто-либо не имеет терпения, то никогда не может устоять на войне видимой, и не только себе, но и другим наносит своим уклонением бегство и погибель. По слову, которое Бог сказал Моисею: страшливый на брань да не исходит и проч. (ср.: Втор. 20, 8). Но при видимой войне иной может оставаться внутри дома и, может быть, не выходит на войну; хотя чрез это и лишится даров и венцов, и останется, может быть, в бедности и бесчестии. В мысленной же брани невозможно найти места, где бы ее не было; хотя бы и все творение прошел кто-либо, но куда ни пойдет, везде встретит брань. В пустыне – звери и демоны и прочие злополучия и страшилища. В безмолвии – демоны и искушения. Среди людей – демоны и люди искушающие. И нигде нет места без испытаний[163], потому без терпения и невозможно найти покой. Терпение же происходит от страха и веры и начинается с благоразумия. Благоразумный испытывает дела согласно уму, и, находя их тесными, как сказала Сусанна, избирает лучшее, как и она. Ибо эта блаженная воззвала к Богу: тесно ми отвсюду; если я исполню желание беззаконных старейшин, душа моя погибнет за прелюбодеяние, если же ослушаюсь их, оклевещут меня в прелюбодеянии и как судьи народа осудят меня на смерть; но лучше мне прибегнуть к Всесильному, хотя и смерть предстоит (Дан. 13, 22–23). О, каково было благоразумие этой блаженной! Рассудив так, она не ошиблась в своей надежде. Но как только собрался народ, и беззаконные судьи воссели, чтобы оклеветать ее и осудить неповинную на смерть, как прелюбодейцу, тотчас двенадцатилетний Даниил явился от Бога пророком и избавил ее от смерти, обратив смерть на старейшин, хотевших осудить ее беззаконно. Примером Сусанны Бог показал, что Он близок к тем, которые желают ради Его терпеть искушение и не хотят оставить добродетель по нерадению из-за скорби, но предпочитают закон Божий, и в терпении того, что их постигает, увеселяются надеждою спасения. И справедливо. Если предстоят два бедствия: одно временное, а другое вечное, то не лучше ли избрать первое. Потому и говорит святой Исаак: лучше терпеть бедствия из любви к Богу и прибегать к Нему, в надежде вечной жизни, нежели, по страху искушений, отпасть кому-либо от Бога, впасть в руки диавола и с ним идти в муку (Иак. 1, 2; 2 Кор. 8, 2). Потому хорошо было бы, если бы кто, подобно святым, радовался в искушениях, как боголюбивый; если же мы не таковы, то изберем, по крайней мере, легкое, ради предлежащей необходимости. Ибо нам необходимо или здесь бедствовать телесно и царствовать мысленно со Христом, в нынешнем веке, ради бесстрастия, и потом в будущем; или отпасть по страху искушений, как было сказано, и пойти в вечную муку, от которой да избавит нас Бог, чрез терпение бедствий здесь. Терпение есть как бы камень, неподвижно стоящий против ветров и волн житейских, и достигший его не изнемогает при наводнении и не возвращается назад; но, и находя покой и радость, не увлекается самомнением, а всегда пребывает одинаковым, и в благоденствии и в злополучии; потому он и пребывает невредимым от сетей врага. Когда встретит бурю, терпит с радостию, ожидая конца; когда и тихая погода бывает, ожидает искушения до последнего издыхания, по слову Великого Антония. Такой познает, что в этой жизни отнюдь ничего нет неизменного, но все проходит, потому он и нимало не заботится о чем-либо земном, но предоставляет все Богу, ибо Он печется о нас. Ему подобает всякая слава, честь и держава во веки. Аминь.
Надежда, чуждая попечений, есть жизнь и богатство, невидимое по чувству, но подтверждаемое благоразумием и существом дел. Ибо и земледельцы трудятся, сея и садя; и мореплаватели терпят также многие бедствия, и дети, обучаясь чтению и прочим наукам; но все они имеют в виду надежду, потому и трудятся с радостию, и по видимому теряют готовые вещи, по умственному же – терпят для того, чтобы приобрести большее. Часто имеют и недостаток в том, что намерены посеять. Но, может быть, кто-нибудь скажет: из опыта они научаются, что получают приобретение, а в мысленном (не так); никто не воскрес из мертвых, чтобы научить нас. Это происходит от неопытности в духовных дарованиях и познаниях; и не чудо; ибо неопытные и в прежде упомянутом боятся, пока не испытают. И дети, не понимая пользы от обучения грамоте и прочим наукам, бегут от них, но родители, чувствуя эту пользу, как чадолюбивые, насильно принуждают их, а со временем, когда дети получат опытность, то начинают не только любить науки и принуждающих к ним, но и сами с радостию терпят все за познания, которых достигли. Потому и мы должны прежде с верою и терпением идти и не ослабевать в скорбях; тогда, со временем, познаем пользу совершаемого нами. И так с радостию и веселием будем делать должное без труда. Верою бо ходим, говорит апостол, а не видением (2 Кор. 5, 7). Но как никому из занимающихся в веке сем торговлею невозможно тотчас получить прибыль, так невозможно никому приобрести знание и покой, прежде нежели он делом и словом потрудится в добродетелях. И как те (торгующие) всегда боятся потери и надеются на прибыль, так и здесь должно быть до последнего издыхания. И как первые не тогда только делают свое дело, когда получают прибыль, но и после потери и бедствий опять его делают, так и вторые должны поступать, зная, что праздный не ест от своих трудов, почему и бывает беден, а часто и должен, может быть, много талантов. Потому и говорит пророк: на уповании вселил мя еси (Пс. 4, 9), и апостол сказал: упованием получили совершенство (ср.: Евр. 6, 11, 18). Это сказано нами вкратце, на основании природы вещей и Божественного Писания; если же кто хочет дознать опытом, тот пусть, по силе своей, проходит семь телесных деланий[165], не развлекаясь, совершенно как в училище, и старается о нравственном, то есть душевном делании; достигнув чрез это надежды и пребывая в ней, он получит точное познание сказанного и того, что в начале покаяния, когда он начал семь деланий от первого, то есть безмолвия, было уже воздаяние надежды и готовое приобретение, прежде нежели он потрудился в прочих шести, то есть посте, бдении и прочем; но как только он начал подвизаться в первом очищении души – безмолвии, тотчас приготовилось приобретение, будучи же неопытным учеником, он не познавал тогда благодати Владыки, как и дитя – пользы от своих родителей, хотя они и прежде рождения, по произволению, были уже его благодетелями, желая, чтобы оно не только родилось и было живо, но и наследовало после них то, что они приготовили ему и еще приобретут с трудом. Но дитя, не понимая этого, вовсе не заботится ни о чем, считает себе тягостию подчинение родителям, и если бы не было необходимости в пище и не понуждала природа, то никак бы не вело себя благоразумно. Тот же, кто желает наследовать Царство Небесное и не терпит постигающих его (скорбей), оказывается еще более неразумным. Ибо он создан по благодати, получил все существующее и надеется на будущее, вечное соцарствование Христу, удостоившему его, ничего не значащего, стольких и таких даров, чувственных и мысленных, так что и пречестную кровь Свою Христос благоволил пролить за него, и ничего от него не требует, как только чтобы он имел произволение принять Его блага, и более ничего. Это составляет Его единственное требование. Успевший познать это приходит в ужас. Чего требует от тебя Бог, говорит? О безумие! Как мы, видя, не видим страшных Его таинств? И то самое, что Бог являет Себя ищущим от нас (этого желания), есть для нас величайший дар. Как мы не разумеем, что лучший из всех есть старающийся о добродетели и выше всех он стоит и восходит горе, хотя бы был и бедный и безродный. Разве не видим мы в нынешнем веке пророков, и апостолов, и мучеников и сомневаемся о будущем. Рассмотрим жизнеописания их, что они сделали, и откуда, как они, говорят, получили они благодать и крепость, и не только (при жизни), но и по смерти делают чудеса. Видим, что цари и богатые поклоняются их святым иконам. Видим, что добродетельные и в нынешнем веке живут с полною благодарностию в духовной радости и добродетели, а богатые негодуют[166] и подвергаются искушениям более, нежели подвижники и нестяжательные. Поэтому и надеемся, что добродетель поистине есть лучшее из всего. Если же не так, то рассмотрим, почему неверные, может быть, и Бога не знающие, восхваляют добродетель, хотя и иноверным представляется им добродетельный человек; но добродетель пристыждает и противника. Если мы веруем, что добродетель есть благо, то всячески и сотворивший добродетель и даровавший ее людям Бог так же благ; а если благ, то всячески и праведен, ибо праведность есть добродетель, потому и благая. Если же Бог благ и праведен, то все, что Он сотворил и еще творит, творит Он по благости, хотя лукавым это и не ясно; ибо ничто так не помрачает обыкновенно мысль[167], как лукавство. Простоте и смирению, а не трудам является Бог[168]. Является же Он не так, как думают некоторые по своей неопытности, но ведением (созерцанием) существующего, то есть творений Его и откровением таинств в Божественных Писаниях. Таково возмездие безмолвия и прочих деланий в нынешнем веке, а в будущем – ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9) и отвергающим свои пожелания с терпением и надеждою будущих благ, о которых и мы молимся,– получить их благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему подобает всякая слава, честь и держава во веки. Аминь.
Бесстрастие происходит от надежды, ибо надеющийся получить в ином месте вечное богатство легко презирает то, что у него под руками, хотя бы временная жизнь и представляла всякий покой, а если жизнь эта еще прискорбна и многоболезненна, то кто заставит разумного человека предпочитать ее любви к Богу, Который и эту жизнь и ту дает любящим Его; разве только человек тот слеп и вовсе не может видеть, по неверию, худому произволению и привычке к злу. Если же бы он веровал, то просветился бы; и, получив чрез твердую веру малый свет познания, подвизался бы освободиться от злейшей своей привычки. И если бы положил так в душе, то благодать содействовала бы ему и подвизалась бы вместе с ним. Но потому и говорит Господь: мало есть спасающихся (Лк. 13, 23), что сладким кажется нам видимое, хотя оно и горько. И собака, когда лижет свою рану[170], от сладости не ощущает болезни, что она пьет собственную кровь. И чревоугодник, когда ест вредное для него, по душе и по телу, не чувствует вреда, который себе делает. И все раболепствующие страстям также страдают, по нечувствию, а если иногда и восстают, то привычкою (к страстям) опять увлекаются; потому и говорит Господь: Царствие Небесное нудится (Мф. 11, 12), не по порядку естества, а по нашему навыку в страстях. Если же бы оно было таково по естеству, то никто не вошел бы в него; но имеющим произволение иго Господне благо и бремя легко (Мф. 11, 30), а не имеющим произволения тесна врата и прискорбен путь и нуждно Царствие (ср.: Лк. 13, 24). Для первых оно внутрь есть и близ них, потому что они желают его, и скоро достигают бесстрастия. Ибо воля помогает нам или препятствует спастись, и – ничто другое. Пожелал ты чего-либо доброго – исполняй его; если не можешь – желай, и вот ты уже имеешь его, хотя и не имеешь. Так понемногу образуется привычка и сама по себе делает или доброе, или худое. Если бы не было так, то ни один разбойник не спасся бы; а не один только, но и многие из разбойников просияли. Посмотри, как велико расстояние между разбойником и святым, однако привычка не преодолела, но произволение победило. А кто, по благодати Христовой, благоговеен или и монах, тому что препятствует сделаться таким, как они? Те далеко, а этот близко, и большую часть пути уже прошел, по благодати, или естественно, или наследовав от родителей благочестие и благоговение. Не странно ли, когда разбойники и раскапывающие гробы будут святыми, а иноки осужденными! Но увы мне, бедному! студ лица моего покры мя (Пс. 43, 16). Цари предаются нищете, подобно Иоасафу и другим, а нищий не может держаться прежнего своего обычая и без труда войти в Царство Небесное беспристрастием к вещам, которых он не получил и по наследству от родителей. Но когда он произнес: «отрекаюсь» и того, чего не имел (ибо мир и то, что в мире, другой содержит в своей власти, а этот только желал власти), когда и сего он отрекся, тогда делается многостяжательным и говорит: не могу быть нестяжательным и терпеть то, что меня постигает. Но что терпеть, скажи мне? темницы ли и оковы, которые имел ты прежде? Если же ты был начальником, то ведь и начальники и богатые терпят это. Так что же? недостаток в необходимом, наготу и прочее тяжкое, что ты имел (и прежде). Но чтобы, подробно говоря, не продолжить слова и не посрамить полных стыда (скажу только): довольно с нас и того, что имеем пристрастие к чему-либо из видимых вещей, от желания которых мы отреклись, и это к посрамлению и обличению в будущем, подобно Гиезию и Иуде. Один из них пожелал того, чего не имел, и за то, вместе с падением, получил и проказу от Бога, а другой, отрекшись того, что имел, опять пожелал этого, чрез что и получил в наследство погибель вместе с удавлением.
Какое же преимущество монаха, если не хранение девства и нестяжание? Другие заповеди, как согласные с естеством, и все люди должны исполнять. Ибо любить Бога и ближнего, терпеть постигающее нас, употреблять вещи по естеству и удаляться от злых дел каждый из нас должен, хотя бы и не желал; и без хранения этого нельзя найти покоя и в нынешнем веке. Потому что и законы наказывают согрешающих, и начальники понуждают к исполнению добродетели, по слову апостола: не бо вотще, говорит он, меч носит. И опять: хощеши ли не боятися власти? благое твори, и будеши имети похвалу от него (Рим. 13, 4, 3). И это все, как естественное, все не только делают, и все желают этого, но и охраняют правосудием. А жребий монаха есть то, что превыше естества. Он воин Христов, потому должен вкусить страданий Его, чтобы получить и славу Его. И это также естественный закон, подтверждаемый чувственными делами. Не прославляются ли воины царские за то, что страдают вместе с царем? Не по мере ли того, как страдает каждый, получает он здесь и похвалу? а насколько оказывается непотребным, настолько и подвергается бесчестию. Не насколько ли кто-либо носит одежду, подобную царской, настолько бывает ближайшим к нему, а насколько – несходную, оказывается чуждым царю? Так должно смотреть и на окружающих нашего Царя. Насколько кто сострадает и подражает Христу в нищете Его, вкушая страданий и поношений Его, которые Он претерпел ради нас, прежде распятия и погребения, настолько делается близким Ему и соучастником славы Его, по слову апостола, который говорит: аще с Ним страждем, то с Ним и прославимся (Рим. 8, 17). Увы! Как мы не разумеем, сколько терпят воины и разбойники и как трудятся ради одного только хлеба; сколько странствуют путешественники и мореплаватели, и сколько труда переносят все люди без надежды на Царство Небесное, а часто и не достигая цели, для которой трудятся. Мы же ради Царства Небесного и вечных благ не хотим и немного потерпеть. Может быть, это и не было бы нам так трудно, если бы произволение наше склонялось к тому и не считало бы приобретение добродетелей тягостным и несносным, но скорее радостию и спокойствием, ради надежды, беспопечительности и чести, невольно последующей за добродетелию. (Ибо и противник стыдится ее и удивляется ей.) Конец ее веселие и радость, и не только это, но беспристрастие и в самом себе имеет соединенную с ним радость, как и жизнь вещественная, в постыдных страстях, содержит в себе печаль, от каковой (плотской жизни) да избавимся мы и да достигнем невещественной и вечной жизни беспристрастием, рождающим умерщвление тела во Христе Иисусе Господе нашем. Ему подобает всякая слава, честь и поклонение во веки. Аминь.
Беспристрастный всегда внимает Богу ведением. Ибо беспристрастие к чувственному возбуждает ведение мысленного. Под ведением же (разумею) здесь не (созерцание) существующего[172], но страшного, бывающего при смерти и после смерти, о чем беспристрастный научаем бывает благодатию, к умерщвлению страстей плачем, чтобы со временем пришел он в кротость помыслов. Ибо от веры страх, и от страха благочестие, то есть воздержание, терпение, плач, кротость, алчба и жажда правды, то есть всех добродетелей, милостыня, по блаженствам Господним, беспристрастие, и от него умерщвление тела, от многих стенаний и горьких слез покаяния и скорби, чрез которые душа отвергает радость мира и самую пищу от сокрушения; потому что начинает видеть свои согрешения, как песок морской, и это есть начало просвещения души и признак ее здоровья. Бывающие же прежде этого, быть может, слезы и будто бы божественные мысли, умиление и тому подобное суть насмешка и тайная хитрость демонов, особенно для живущих посреди людей или в попечении (о суетном), хотя бы оно было и весьма малое. Ибо невозможно, чтобы преданный чему-либо чувственному победил страсти. Если же кто-либо укажет на древних (святых) мужей, что они имели и то и другое, то пусть он знает, что они имели, но отнюдь ничего не употребляли по страсти. Это видно из того, что они брали себе жен и познавали их после многих лет, как сказано в Ветхом Завете о родословии людей (Быт. 5); так что имущие (жен) были яко не имущие (1 Кор. 7, 29). Видно и из (примера) Иова и других праведников; и не только это, но Давид был царем и пророком, и Соломон до некоторого[173] времени также, а он сказал: попечение лукаво даде Бог сыновом человеческим, еже упражднятися в суетных (Еккл. 1, 13), да не уклонятся в горшее. Этому учит нас и естество вещей; ибо если и при множестве забот некоторые находят удобное время для делания незаконного, то во сколько раз было бы этого более, если бы жизнь наша была свободна от забот. Потому и надобно, чтобы такой человек был озабочен; ибо пусть он лучше имеет попечение лукавое и будет празден от Божественных дел и разумений, нежели делает другое лукавое, гораздо худшее сего. А кто, по благодати Божией, достигнул (хотя) отчасти познания и может разуметь страшное, бывающее перед смертию и после смерти, что нанесло нам преслушание, тот не должен оставлять этих мыслей и приносящих их дел, полного безмолвия и беспопечительной жизни, и заботиться о суетном. Суета бо суетствий и всяческая суета (Еккл. 1, 2). Взяв от этого повод, Дамаскин сказал: «Поистине суета все, а жизнь только тень и сон, ибо всуе мятется всяк человек, как говорит Писание (Пс. 38, 7)». И действительно: что суетнее того, чему конец тление и прах? Потому беспристрастие и есть умерщвление, однако не ума, но тела, то есть первых движений его к невоздержности и покою. Ибо желание покоя, хотя бы и весьма малое, есть воля плоти. А душа скорее печалится об этом, если только видит в себе какое-либо духовное делание или ведение; если же и она плоть, то не имать пребывати в ней Дух Божий (Быт. 6, 3). Потому и не старается она о каком-либо благом деле, но силится исполнять пожелания тела и живущих в ней страстей и, помрачаясь все более и более, всегда добровольно коснеет в совершенном неведении. Просветившийся же, чтобы видеть свои согрешения, не перестает рыдать о себе и о всех людях, видя такое терпение Божие и такие согрешения, которые мы, жалкие, с начала и прежде[174] делали и всегда делаем; а чрез это делается он благоразумным и отнюдь не смеет осуждать кого-либо, стыдясь многих благодеяний Божиих и своих согрешений. Отсюда с радостию оставляет такое свое пожелание, неугодное Богу, и заботится о своих чувствах, чтобы они не делали отнюдь ничего сверх необходимой потребности, по слову пророка: Господи, не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои (Пс. 130, 1). Но должно быть внимательным, чтобы, достигнув такой высоты, человеку как-нибудь, от нерадения или возношения, не потерпеть того же, что потерпел оный (Давид); ибо, может быть, не успеет он покаяться, как покаялся тот (Давид). Потому что грех близок и весьма праведным, а покаяние не всем удобно, по близости смерти и прежде нее – отчаяния. Итак, хорошо не падать, или падать и восставать; если же случится пасть, хорошо не отчаиваться и не отчуждать себя от человеколюбия Владыки. Ибо Хотящий (всем спастись) может оказать милость нашей немощи, только не будем удаляться от Него, не будем отягощаться понуждением к исполнению Его заповедей, и, не в силах будучи достигнуть (высоты) их, не предадимся изнеможению, но познаем, что пред Господом един день яко тысяща лет, и тысяща лет яко день един (2 Пет. 3, 8). Не будем слишком ретивы, не будем и ослабевать, но всегда полагать начало. Пал ли ты – восстань. И опять пал – восстань; только не оставляй Врача, чтобы чрез отчаяние не подпасть осуждению, худшему – самоубийцы. Но пребывай при Нем, и Он окажет тебе милость или обращением, или искушениями, или другими действиями Промысла, без твоего ведома. Ибо диавол имеет обычай возлагать на душу то, к чему находит ее готовою: или радость и самомнение, или печаль и отчаяние, или чрезмерные труды или совершенную леность, или безвременно и сверх надобности дела и мысли, или помрачение и безрассудную ненависть ко всему существующему. И просто: какое находит в каждой душе вещество, то и возлагает на нее, чтобы оно не сделалось ей полезным. Хотя это может быть и благое и угодное Богу (дело), но – если оно будет направляемо людьми, могущими судить о вещах и постигать намерение Божие, сокрытое среди окружающих его шести страстей: того, что выше и ниже его, по правую и левую его сторону, вне и внутри его. Ибо дело ли то будет по Богу или знание, но (всегда) благое намерение его бывает окружено шестью противными страстями. Потому, при всяком деле, человек должен спрашивать (совета), по слову святого Антония; но спрашивать не у всякого, а у имеющих дарование рассуждения, чтобы не впасть обоим по неопытности в яму, по евангельской притче (Лк. 6, 39). Потому что без рассуждения ничто не бывает добрым, хотя не знающим кажется и очень добрым, или потому что не своевременно, или сверх надобности, или сверх меры вещи, или крепости сил человека, или знания его и по многому другому. Имеющий же дарование рассуждения получил его чрез смиренномудрие и потому все познает по благодати и со временем приходит в рассмотрение[175]. И так от плача и терпения рождаются надежда и беспристрастие, от которых – умерщвление себя миру. И если человек будет пребывать в терпении, не отчаиваясь, оттого что повсюду видит утеснение и смерть, но познавая, что это ему испытание и (источник) просвещения, и не будет дерзновенным, как бы достигший уже в меру (духовного возраста), то, чрез многие слезы, скорби, приходит он в состояние ясно видеть святые страдания Господни и много бывает ими утешаем и считает себя поистине ниже всех, видя, что столько благ изливается на него от благодати Божией. Богу слава и держава во веки веков. Аминь.
[159] В подлиннике оно озаглавлено такими стихами: «Вот четвертое настоящее слово о благочестии и буква δ (дельта), ибо порядок (азбуки) так положен; имеет оно (в себе) воздержание, потому что вместе с целомудрием составляет начало осьми противоборств осьми страстям. Таковы дела благочестия».
[160] Άνω μέν.
[161] Καφι επέκεινα.
[162] Заглавие подлинника составляют стихи: «Пятое слово о терпении и буква ε. Оно есть первое и великое в добродетелях и во всяком искусстве».
[163] Ανεπειρέαστοθ.
[164] Заглавие подлинника: «Вот опять написалось евангельское слово о надежде будущего. Зита шестая из букв. Ищет ζ (ζητει̃) и ум того, чтобы сделаться беспопечительным».
[165] См.: Книга 1-я. С. 35.
[166] Αγανακτου̃νταθ.
[167] Дополнено по слав. переводу, а в греч. «мысль» нет.
[168] См.: Лествица. Слово 26, § 52.
[169] Надписание подлинника: «Седьмая в буквах η (ита), а настоящее слово о беспристрастии. Оно рождается от надежды и есть бегство от всего мира».
[170] Τήν ρινα, нос.
[171] Надписание подлинника: «Осьмое слово, осьмая и буква Θ (фита). Беспристрастие рождает умерщвление страстей. Кто не удерживает его (в себе) с трудом, тот не освободится и от страстей».
[172] См.: Книга 1-я, о шестом познании. С. 101.
[173] Μέχρι τινόθ.
[174] Άνωθεν.
[175] См.: Лествица. Слово 4, § 105.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter