Колокольный звон [вообще см. Звон „Энц.“ V, 677—678]; а о русском колокольном звоне первоначальные известия встречаются в летописях и — гораздо чаще — в описаниях путешественников-иностранцев XVI—XVII веков. Не отличаясь определенностью и точностью, они не дают исчерпывающих сведений по этому вопросу, но позволяют установить одно положение первостепенной важности, что в России существовал издревле своеобразный способ звона. Русские колокола давали звук не посредством раскачивания самого колокола вместе с языком, а посредством ударов подвижного языка в неподвижный колокол. Такая существенная разница сравнительно со звоном большинства западноевропейских колоколов (исключения составляют колокола Англии и Испании) придает русскому церковному звону его отличительные особенности. Западноевропейский звон не удовлетворяет русского слуха потому, что не дает ровного постоянного звука, нарушаясь перебоями и неправильностью, сбивчивостью движения звуковых волн. По этой же причине в Европе не знают и не употребляют колоколов столь больших размеров, как в России: колокола весом более 1 200 пудов не допускают звона по способу раскачивания.
Характер звона зависит также и от количества колоколов. В этом отношении в России издавна, — по свидетельству письменных и вещественных памятников, — вошло в обычай снабжать каждую колокольню набором колоколов от самых маленьких до самых больших размеров. Таково было требование колокольного звона: — кроме ударов в один колокол („Благовест“), должны были производиться перезвон и трезвон, возможные только с колоколами различного размера, веса и, следовательно, звука. Поэтому колокольня, никогда не понимается у нас, как место нахождения только одного колокола, что возможно на Западе. Что касается взаимных отношений веса колокольного набора, то сведения об этом не восходят раньше XVII в. Выдающимся известием является рассказ Б. Таннера, посетившего Москву в 1678 году; он описывает звон колокольни „Ивана Великого“ в следующих выражениях: „Наверху башни есть кругом пролеты, из коих в каждом по колоколу дискантовому; во втором ряду под теми первыми столько же пролетов и колоколов — альтовых; под этими в третьем ряду тоже пролеты и колокола побольше — теноровые; в четвертом, наконец, ряду под этими тремя столько же колоколов басовых; все они составляют между собою музыкальную гармонию“. — Из истории русского церковного пения известно, что к концу XVII в. как в Москве, так и по всей России употреблялось уже так наз. партесное пение, — и, следовательно, русские люди имели понятие об аккорде и его составных частях. Поэтому приспособление колокольного звона к воспроизведению полного аккорда было вполне возможно и, очевидно, удовлетворяло существовавшей в том потребности. Трудно было бы верить этому, если бы не сохранились самые колокола, подобным образом гармонически настроенные. Это известные ростовские колокола митрополита (с 1652 по 1691 г.) Ионы III Сисоевича [см. о нем в „Энц.“ VII, 288—289], дающие мажорный аккорд C-dur (колокола: Сысой — 2 000 пуд. = до, Полиелейный — 1 000 пуд. = ми и Лебедь — 500 пуд. — соль). Однако, существование таких гармонических колоколов в других местах России не доказано; за правило признавался не гармонический звон. Интерес к музыкально настроенным колоколам возродился вновь лишь в 80-х годах прошлого столетия, благодаря деятельности прот. A. А. Израилева, который изобрел особый акустический прибор, облегчающий точное определение числа звуковых колебаний колокола, и усердно распространял свои мысли о необходимости введения гармонического (а потом и мелодического) звона. В настоящее время гармонический звон существует на многих колокольнях России, но нельзя сказать, чтобы он прививался повсеместно. Помимо дороговизны полных комплектов такого звона, здесь имеют значение и другие соображения: при всей красоте звона гармонично настроенных колоколов, впечатление от него получается, однако, однообразное, монотонное, лишенное той своеобразной прелести, какую представляет характерный свободный звон колоколов ненастроенных; чувствуется потребность в большем разнообразии гармоническом, а особенно — в ритмическом. Явившаяся с изобретением прот. А. Израилева, возможность иметь колокола всевозможных тонов, привела скоро к мысли о мелодическом звоне, когда на колоколах можно было бы разыгрывать целые мелодии. Колокола стали подбирать для исполнения на них церковных и патриотических песнопений, как, напр., „Со святыми упокой“, „Вечная память“ или „Боже, царя храни“ и т. п. Но такой мелодичный звон не отвечает традициям русского церковного звона и прививается еще менее, чем гармонический. В основе традиционного русского звона лежит ритмический, а не мелодический или гармонический принцип: лучшими звонарями сам народ признает тех, кто искусно пользуется звуками колоколов для выбивания известных ритмических фигур. По преданию, отчасти до сих пор сохраняются наиболее употребительные, излюбленные формы такого звона. Так, лучшим звоном и ныне считается такой, когда на фоне низких звуков 2—3 больших колоколов, дающих фигуру 4/4, — меньшие 2—5 с переменным и сложным ритмом периодически-правильно вырисовывают разнообразные фигуры в размере восьмых и шестнадцатых. Именно это ритмическое разнообразие в связи с благозвучием и величественностию больших колоколов и производит то глубокое впечатление, которое так характерно для хорошего русского церковного звона [Ср. и у А. С. „Вера и Церковь“ 1905 г. № 2, стр. 305—310. Г. С. Рыбаков, Церковный звон в России: (значение звона у христианских народов; — звон в Западной Европе; — церковный звон в России; — исторический очерк последнего; — один из современных представителей искусства последнего, т.-е. протоиерей A. А. Израилев); с портретом о. А. Израилева и нотными приложениями, Спб. 1896.]
* Антонин Викторович Преображенский,
кандидат богословия,
библиотекарь Придворной Певческой Капеллы
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 12, стлб. 350. Издание C.-Петербург. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1911 г. Орфография современная.
Смотрите также:
- А. В. Петровский. Звон
- А. В. Петровский. Колокол
- А. B. Петровский. Колокольня