Начало русской колонизации на севере кроется в глубине древности. Аборигенами северного края были финские племена. Первыми из русских обратили внимание на этот край новгородцы. Богатства девственных стран очень рано стали привлекать внимание, новгородских повольников или, как их называли в древности, „ушкуйников“. Наиболее удобными водными путями они проникали сюда и основывали свои колонии. Уже в княжение св. Влидимира жители Печоры были данниками новгородцев.
С XII века соперником вольному Новгороду в деле владычества на русском севере является старый Ростов, дед земли Залесской. Ростовско-суздальские князья Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский отправляли свои рати, чтобы перехватить новгородские отряды, возвращавшиеся с печерскою и ижорскою данью. В XII веке Ростов уже имел довольно значительную колонию на севере — городок Гледен на реке Юге. Впоследствии часть жителей Гледена переселилась на устье Юга и положила основание Устюгу.
Таково начало русской колонизации на северо-востоке России. Колонизацию эту обыкновенно принято называть земскою. Земские колонизаторы преследовали в своих предприятиях корыстные цели и избирали для своего поселения наиболее богатые и удобные места девственного края, преимущественно по берегам рек, которые служили наиболее удобными сюда путями. С течением времени колонии эти разрастались до величины небольших городов, в роде вышеупомянутых, и даже образовали собою удельные княжества, из коих упоминаются Заозерное (в стране Кубенской), Бохтюжское (тоже), Авнежское (на восток от Вологды) и др.
С началом христианства на севере, началась здесь монастырская колонизация. Основание этой колонизации полагали святые подвижники, создавшие многочисленные обители в лесах и пустынях девственного севера.
Если земские колонизаторы, стремясь к наживе и обогащению, поселялись на богатейших и удобнейших местах русского севера, то колонизаторы монастырские, ища уединения, шли в глухие леса и безлюдные пустыни. В житии преподобного Стефана Махрищского говорится, напр., что он вместе с учеником своим Григорием поселился „во внутренней пустыни близ Сухоны“. Св. Димитрий Прилуцкий, „походив непроходные лесы и дебри пустыя, иже прилежаху граду Вологды, обрете место пусто на реце на Леже“. Св. Дионисий Глушицкий избрал для своего поселения „место зело безмолвно („Глушица“)... Округ же места того блата и дебри — места непроходны“. Преподобный Сергий Нуромский, „пришед в лесы великие, мха и блата, обрете место на великом лесу, на реце на Нурме“. Место поселения преподобного Арсения Комельского „блатно бысть и водяно, пути людского не бысть мимоходящим людем“. Преподобный Корнилий Комельский пришел „на великий (комельский) лес, бе бо тогда непроходим, и ту обрет храмину разбойническу и вселися в ню“.
Вот в каких местах полагалось основание монастырской колонизации! Из сказанного можно судить, сколько удобств и преимуществ было на стороне земской колонизации и сколько, напротив, борьбы и труда требовала от своих насадителей колонизация монастырская. Агиографические памятники достаточно свидетельствуют об этой борьбе подвижников с дикою природой, — насколько туго поддавалась она колонизации и культуре и какого самоотверженного труда стоил каждый шаг в ее завоевании. Биограф преподобного Корнилия Комельского с пафосом замечает, напр., в житии этого подвижника: „кто доволен словесы обличити и сказати ми повесть, яже сотвори труды и подвиги на месте том: ово убо от злодей биен бысть, едва дышаше прииде, ово еже древо паде нань без ветра и болезнуя близ смерти дванадесять седьмиц со одра недвижим пребысть; едва оздорове от болезни тоя прииде же некогда к делателем и седе на страмнине и абие внезапу падеся доле и возболеся паче перваго и от сего едва смерти гонзну; а иногда же приведен бысть зельне главу язвену имея от древа, падшаго нань“. Однажды, зажигая хворост, подвижник чуть не сделался жертвою пламени и, только благодаря поднявшемуся ветру, мог выйти из него.
В приведенном отрывке уже упомянуто, что не одна дикая природа была предметом борьбы подвижника. Не менее сильную борьбу он должен был выдержать и с дикими обитателями — разбойниками, имевшими свои притоны в девственных лесах русского севера. Поселившись по соседству с разбойниками, а иногда даже в самой разбойничьей хижине, подвижник, естественно, подвергал свою жизнь серьезной опасности. Разбойники два раза нападали на преподобного Сергия Нуромского и один раз избили его до полусмерти. Подобному же нападению подвергся и друг его преподобный Павел Обнорский. Преподобный Корнилий Комельский, поселившись в разбойничьей хижине, тоже неоднократно был ограблен ими. Разбойники ограбили обитель преподобного Дионисия Глушицкого. Те же грабители, — как можно судить по одной из редакций сказания об Авнежских подвижниках — предали смерти сих подвижников и сожгли их обитель. Таким образом, если борьба с дикою природой требовала от подвижника великих трудов и усилий, то борьба его с дикими обитателями девственного севера часто подвергала жизнь его весьма серьезной опасности.
Не смотря, однако, на все препятствия, самоотверженная борьба подвижника торжествовала свою победу. Он овладевал, наконец, местом своего поселения, устраивал свое жилище и некоторое время подвизался среди вожделенного ему „безмолвия“. Но, при всем своем желании, он не мог долго скрывать места своего уединения от людского взора, как не мог укрываться светильник, стоящий вверху горы. Агиобиографические памятники свидетельствуют, что подвижник удалялся в пустыню уже мужем духовного опыта, после долговременных подвигов в разных обителях, а иногда и после своего игуменства, когда многие прежние его сподвижники проникались к нему великим уважением и крепкою любовию. Тайно удалившийся в уединение подвижник был, поэтому, предметом тщательных разысканий прежних своих собратий. Стоило только кому-нибудь открыть место его уединения, как пустыня его наполнялась иноками. Тогда подвижник предпринимал на себя труд создания новой обители: под его руководством иноки расчищали лесное место, устраивали церковь и монастырские здания, секли лес и насевали ниву. Так мало-помалу устраивалась монастырская колония в пустыне, где, может быть, не ступала еще человеческая нога и не раздавался звук человеческого голоса.
Лесная и болотистая пустыня, пока не войдет в нее пустынник и не водрузит в ней креста, представлялась русскому человеку полною страшных сил и видений, обиталищем демонов. Но, как только пройдет туда подвижник, никаких страхов более не существовало: молитва святого старца прогоняла темные силы, рассеивала полки бесовские. Тогда уже беспрепятственно шел в пустыню русский человек, неся с собою топор и соху. Бытописатели повествуют, что монастырские окрестности заселялись с чрезвычайною быстротой, так что вскоре же после своего основания пустынная обитель становилась центром колонии или целого ряда колоний, превращаясь, таким образом, в собственном смысле в „град обительный“.
Об успехах монастырской колонизации можно судить на основании следующих данных, заключающихся в памятниках северно-русской агиобиографии.
Преподобный Герасим вологодский († 1178 г.), считающийся первым просветителем страны вологодской, — если верить показанию Вологодских летописцев и позднейшим сказаниям о посмертных чудесах его (житие его погибло „при разорении города Вологды от неверных“), — в 1147 году пришел из Киева к реке Вологде „еще до зачала города Вологды“ и за полпоприща от реки, при ручье Кайсарове, основал свою обитель. Следовательно, эта обитель и послужила центром колонии, разросшейся потом в целый город.
При первоначальном поселении преподобного Стефана Махрищского и ученика его св. Григория в Авнеге страна Авнежская представляется лесною пустыней, царством разбойников, которые и предали злой смерти ее основателей, как гласит местная редакция сказания о них. Спустя несколько десятков лет, при обретении мощей Авнежских чудотворцев, Авнега является уже многолюдною страной, с удельными князьями во главе и со многими церквами.
Преподобный Дионисий Глушицкий, основав две обители в окрестностях Кубенского озера, этим положил начало колонизации страны кубенской. Окрестности его обителей так быстро стали наполняться крестьянами, что преподобный, по просьбе колонизаторов,
кроме монастырских церквей, должен был создать еще три приходские. „По времени некоем, — замечает биограф преподобного Дионисия, — нача умножался близ монастыря фмикливнии (вариант другой редакции: умножишася села близ монастыря), и созда преподобный от большия лавры в нощней стране дале дву поприщ церковь во имя святителя Христова Леонтия (ныне Леонтиевская Глушицкая церковь), да тамо на мольбу приходят из фмиклевень“. Другую церковь он создал за восемнадцать поприщ от главной обители во имя Воскресения Христова (ныне Воскресенская Боровецкая церковь) и третью — в Двиницкой веси — во имя святителя Николая.
Преподобный Арсений Комельский поселился в одной из неудобообитаемых местностей северной страны. Густой, но, вместе с тем, какой-то хилый, лес, по причине болотистой почвы, еще и до сих пор наполняет ее. Житие повествует, что святой, дойдя до этого места, настолько утомлен был тяжестью болотистого пути, что совершенно изнемог под бременем той ноши, которая была на его плечах, и последняя невольно упала на землю. Но только стоило явиться сюда подвижнику, как тотчас же, вслед за ним, является население и начинается колонизация. Вскоре после своего поселения святой жаловался великому князю: „к той-де его пустыне крестьяне лес секут, и починки ставят, и с выжляты (гончими собаками) гонюют, и белуют (по своей воле владеют)“. Основанный этим подвижником монастырь при жизни своего основателя имел уж пять починков, возникших на монастырской земле (История Российской иерархии, т. IV, стр. 706—707). Обитель другого соседнего подвижника, преподобного Корнилия Комельского, при первом преемнике по игуменству своего основателя, Лаврентии, проходившем свою должность еще при жизни преподобного, имела на своей земле 78 починков (История Российской иерархии, т. IV, стр. 707—711).
Столь быстро заселялись окрестные монастырские земли. Таким успехам монастырской колонизации много способствовало то обстоятельство, что, вскоре после своего основания, монастыри получали от князей дарственные грамоты на окрестные земли, причем землям этим давались различные преимущества и привилегии: они освобождались от тягла, оброков и податей государственных, вследствие чего весьма быстро и заселялись крестьянами.
Обычай отчуждения окрестных земель под монастырь был причиною и еще одного весьма любопытного явления в истории северно-русской колонизации. Обычай этот повлек за собою нередкие случаи столкновения между собою колонизации монастырской с земскою.
Поселившись по соседству с обителью подвижника и завладевши участками земли, еще монастырю не принадлежащими, крестьяне, из опасения, как бы занятые ими земельные участки, которые они считали уже своею собственностью, по обыкновению, не отошли под монастырь, воздвигали гонение на подвижника. Явление это особенно наблюдалось в тех случаях, когда слава о подвижнике разносилась далеко по окрестностям и доходила даже до „предержащих престол Российскаго царствия“. Замечательно, что гонение это простиралось именно на личность самого подвижника, не касаясь остальной братии. Так, зная уважение великого князя Димитрия Донского к преподобному Стефану Махрищскому, соседние землевладельцы братья Юрковские „мняху себе, яко (св. Стефан) имать владети (их) селом и нивами“, почему и принуждали святого оставить свою обитель. Кроткие увещания подвижника не помогли делу, и дерзкие люди устремляются на святого, „дышуще убийством“. Тогда св. Стефан, избрав себе преемника, должен был оставить свой монастырь, который благополучно после его ухода продолжал свое существование.
По подобным же побуждениям преподобный Димитрий Прилуцкий был изгнан Авнежскими крестьянами. Зная, какое уважение питал к Димитрию тот же великий князь, у которого он воспринимал „благородных чад“ от купели святого крещения, крестьяне обратились к нему с такими словами: „Отче! неугодно нам твое зде пребывание (помыслиша бо в себе, яко аще сей великий старец близ нас жита будет и по мале времени соовладеет нами и селы нашими)...“, и великий старец должен был оставить Авнегу.
Замечательный в этом отношении факт сообщает нам некролог Авнежских подвижников, который, живописуя нам нравы и понятия того времени, вместе с тем, свидетельствует, что святые подвижники, делались предметом гонения своекорыстных людей не только при жизни, но и по смерти, даже при своем прославлении.
Когда обретены были мощи Авнежских святых (около 1560 г.) и стали совершаться от них чудеса, один человек, именем Гавриил, по прозванию Ушак, предпринял следующее: „Еже не бы слышатися чудесем, бывающим от гроба святых: бе бо село свое имея близ чудотворцев, помышляше в себе, глаголя: яко аще не престанут бывати чудеса от гроба святых и паче множатися и состроится монастырь и вселятся ту мниси, а аз не токмо место оно себе наследую, но и села отщетитися имам... И призывает к себе той Гавриил Глушицкаго игумена Иоакима и старца Илинарха, саном суща священника, и сотвори на них учреждение велие и с ними о себе совет сотвори и дары почте их: даде игумену кожу медвежью, священнику же оному сто сребренник и поим их с собою, идеже святии лежаху. Обюродеша пиановом, паче же завистию и несытством, раззориша гробницу, иже над мощами святыми, и святыя иконы, иже на ней, повергше на землю, тако отидоша“. Они надеялись чрез это положить конец прославлению святых, а, вместе с тем, и устранить опасность, которая угрожала имению Гавриила.
Можно думать, что случаи подобных столкновений из-за земельных участков крестьян со святыми подвижниками были не редки, так что иногда сами подвижники, избирая места для своих обителей, избегали встречи с крестьянами. В житии преподобного Александра Куштского рассказывается, что первоначально местом своего жительства преподобный избрал Сянжему, но, как только узнал, что здесь „имать быти не пустынное место, занеже ту христиане близ“, оставил Сянжему и ушел на Кушту.
История колонизации представляет, впрочем, и обратные случаи, когда подвижник не хотел уступать крестьянам места своего избрания и предпринимал против них деятельную борьбу. Такого рода пример встречаем в лице преподобного Арсения Комельского. Как только этот подвижник поселился среди непроходимых болот и лесов, вслед за ним по обыкновению пришли и крестьяне. Среди последних нашлись „злонравные люди“, причинявшие святому „мнози скорби и пакости“, с явным намерением выжить святого старца из его пустыни. Старец жаловался великому князю Василию Иоанновичу, от которого и получил жалованную грамоту, запрещавшую крестьянам „около тое пустыни лес сещи, починки ставити и с выжляты гоняти и беловати“. Но эта грамота еще более раздражила „злонравных людей, которые в своей дерзости дошли до того, что „подруга преподобного — старца, бивше без милости, злой смерти предаша“. Подобная участь грозила и святому. Вследствие этого он удалился оттуда.
Изгнанные из своих обителей подвижники шли дальше — в глубь лесов и пустынь, пролагая пути к дальнейшей колонизации.
Постепенно углубляясь к северу, монастырская колонизация достигает северного поморья и столь же успешно содействует его заселению. Преподобный Антоний Сийский основал свою обитель в пределах Архангельских. Святые Зосима и Савватий основали монастырь на необитаемом Соловецком острове. Преподобный Трифон Печенгский создал обитель вблизи Кольского полуострова.
Таким образом, благодаря трудам св. подвижников, многие пустынные и болотистые места девственного севера превратились в „грады обительные“. Конечно, и теперь заселена была далеко не вся обширная территория северного края, значительная часть которого и до наших дней остается еще лишенной человеческих жилищ; тем не менее, монастырская колонизация в весьма значительной степени способствовала его заселению.
Литература. Рукописные жития северно-русских святых. Проф. В. О. Ключевский, Северно-русские жития святых, как исторический источник, Москва 1871. Свящ. H. А. Коноплев, Святые Вологодского края, Москва 1885.
* Николай Алексеевич Коноплев,
священник, кандидат богословия,
преподаватель Вологодской духовной семинарии
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 12, стлб. 371. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1911 г. Орфография современная.