ВЕЖЛИВОСТЬ (нравственный её смысл). Она — общеизвестное явление, отмечающее собою человеческие взаимоотношения не только в среде интеллигентной, но и в простой, деревенской. Она сказывается в том, что при своих взаимных отношениях «люди свидетельствуют друг другу свое уважение», заявляют, «что они слуги один другого, показывают это видимыми знаками преданности, тем, что взаимно относятся друг к другу внимательно и снисходительно...» (Мартенс: «Христианское учение о нравственности», Спб., 1890 г., т. II, стр. 250), приветствуют друг друга самым разнообразным способом и различными выражениями (целуются, кланяются..., говорят: «добрый день, добрый вечер, будьте здоровы» и проч.). Какое значение подобных человеческих взаимоотношений? Они стоят в несомненной связи с любовью, какую люди и вообще должны проявлять к своим ближним и какую так или иначе, к тем или иным лицам всегда проявляли и проявляют не только христиане, но и язычники. Любящий другого человек выражает свое чувство в проявлении к нему, между прочим, и вежливости, в вежливом с ним обхождении. Вежливость, словом, один из наружных видов проявления нашей любви к людям, и поскольку она действительно стоит в какой-либо связи, в сколько-нибудь тесном соприкосновении с последнею, постольку значение ее не подлежит никаким сомнениям. Первоначально эта связь, конечно, была на лицо, и человек при встрече с другим искренно желал ему того, что для него самого представлялось наиболее ценным. Этим, между прочим, и объясняется различие в видах приветствия или вообще обнаружения вежливости в различное время и у различных народов: напр., древний еврей желает ближнему «мира», классический грек — «радости», древний римлянин — «здоровья» и проч. (ср. у Мартенсена, стр. 252)...; каждый, словом, желал другому благ, которыми сам особенно и главнейшим образом дорожил. Понимаемая и практикуемая так вежливость — хороший показатель доброго внутреннего настроения человека и, как таковая, она может быть только и только рекомендуема. Но, к сожалению, и в древние времена, и особенно, конечно, в наши сплошь и рядом за наружными проявлениями вежливости не бывает сокрыто соответствующее им внутреннее настроение человека. Язык последнего произносит слова вежливости, положение и движения его тела свидетельствуют, по-видимому, об его — человека — внутреннем расположении к другому и проч., — но истинное расположение его сердца совсем иное; сердце его не участвует ни в словах, ни в движениях его нисколько; связи между наружным его поведением и внутренние его я не оказывается никакой. Как смотреть на это явление? Есть ли какой-нибудь в нем смысл? Здесь мы встречаемся с явлением фальшивым, с обманом. Впрочем, горя и беды от последнего обыкновенно не происходит, так как сами обманываемые всегда (о редких исключениях не говорим) понимают, что вежливость, к ним кем-либо проявляемая — только внешность, не опирающаяся на соответственное внутреннее основание. Понимаемая так вежливость, разумеется, не имеет нравственного достоинства; она, наоборот, является нравственно-дурным моментом. Это — бесспорная истина. Тем не менее такой вежливости, конечно, нельзя отказать в некотором житейском значении. И только внешняя, только наружная вежливость все же бесспорно лучше и желательнее грубости, дикости в обращении. Она — только тень истинной вежливости, коренящейся в любви и питающейся ею; но и тень все же лучше, чем отсутствие ее совершенное: она хоть сколько-нибудь напоминает о предмете, тенью которого является, а без нее о последнем можно и совсем забыть. Но, владея тенью, владея одною, так сказать, формою, мы, если желаем быть людьми в истинном смысле слова, всегда должны заботиться о том, чтобы наполнять эту пустую форму соответственным содержанием, боясь, чтоб в противном случае нам не оказаться «повапленными гробами», красивыми снаружи, а внутри являющимися мерзостью, полными всякой «нечистоты» и грязи. А такого наполнения можно достигнуть, и действительно мы достигаем его соответственно степени, в какой проникаемся христианскими началами и убеждениями. Отсюда об этом проникновении нам и надлежит непрерывно печься, именно о развитии и укреплении в себе истинной христианской любви, малейшее прикосновение которой к вежливости придаст последней высокое нравственное значение, бесспорный нравственно-добрый смысл.
* Александр Александрович Бронзов,
доктор богословия, профессор
С. Петербургской духовной академии.
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 3, стлб. 1088. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1902 г. Орфография современная.
