В природу человека, при самом его творении, вложен Создателем нравственный закон, заставляющий первого сообразоваться с требованиями и предписаниями, от него (закона) идущими. Человек сознает голос последнего. Нравственное чувство является весьма надежным агентом нравственного закона, принуждающим человека к согласной с последней жизнедеятельности. Нравственное чувство - это, так сказать, связующий цемент между нравственным законом и человеческим я. В преобразованном виде это чувство является уже чувством долга (о нравственном чувстве и чувстве долга см. в своем месте), служащим, в свою очередь, надежною опорою нравственного закона. Идущие от последнего к человеку требования получают смысл в виду того, что нам присуща нравственная свобода (о ней см. в своем месте), благодаря которой мы можем «определять себя в отношении к добру или злу независимо ни от каких внешних, сторонних принуждений (ο. И. Л. Янышев). Нравственная свобода присуща была человеку всегда: не только до грехопадения прародителей, но и после него, а Спасителем она снова возобновляется. Обладая ею, человек безответен, если не исполняет предписаний нравственного закона. А для того, чтобы с его стороны не могло быть в данном случае никаких отговорок и оправданий (для того, чтобы он не вздумал, напр., ссылаться на незнание закона, на неисправное исполнение своих обязанностей его нравственным чувством и чувством долга), Бог дает еврейскому народу и откровенный - внешний закон, а чрез Иисуса Христа дает нравственный закон уже и для всего человечества, ясно и определенно записанный в священных новозаветных книгах. Присущая нам совесть (см. о ней в своем месте) сравнивает между собою: наши действия (как внутренние, так и внешние), с одной стороны, а с другой, и такой или иной отзыв о них нашего нравственного чувства, сознавая тот и другой моменты совместимости между собою. Словом человеку вообще, а христианину в особенности присуще все то, при наличности чего он не имеет права и возможности отказываться от исполнения нравственного закона. Каждый человеческий поступок, если только ему присущи моменты «сознательности» и «свободы», будет или таким, или иным исполнением нравственного закона, или нарушением - средины нет (см. выше об адиафорах)1 его. При наличности нарушения последнего выступает момент вины. Каждая же вина, как преступление, вменяется человеку, который и терпит за нее наказание. Ближайшим и непосредственным образом вменяется человеку его преступление против нравственного закона нравственным чувством, порицающим его в данном случае и заставляющим скорбеть о проступке, каяться. Совесть, констатируя несогласие поведения преступника с духом нравственного закона и отмечая факт неодобрения этого поступка нравственным чувством, тем самым усиливает в человеке чувство раскаяния, бичует его невольно и иногда доводит его даже до отчаяния и прочее. Нравственное чувство - судья, которого подкупить нельзя, судья, который, не откладывая судопроизводства даже и на минуту, произносит свое суждение быстро, определенно и решительно, принимая во внимание все как извиняющие, так и отягчающие вину обстоятельства, без всяких сторонних свидетелей узнавая истинное положение вещей, как нельзя более точно и верно. Последнего рода обстоятельства тем сильнее заявляют о себе, чем более осязательно сказываются в подлежащем оценке проступке или вообще поведении человека моменты, отмеченные выше: «сознательность» и «свобода». Первого рода обстоятельства выступают, наоборот, по мере ослабления тех моментов: разумеем проступки, совершаемые по неведению или недостаточному пониманию истинной их подкладки, или по независящему непосредственно от человека превратному их пониманию, или бессознательно (к этой категории можно отнести, напр., поступки Авимелеха Герарского: Быт. 20, поступки несовершеннолетних, душевнобольных, различные поступки невежественного народа, видящего истину там, где ложь, и т. д.), а также по «принуждению» (в этом, впрочем, случае надлежит всегда иметь в виду, насколько стороннее воздействие на человека парализует его нравственную свободу в действительности, насколько человек не может стать выше этого принуждения и проч. Вменяя нам наши личные поступки, взыскивая с нас за них, по мере наличности в последних указанных элементов, наш внутренний судья взыскивает с нас и подвергает нас ответственности и за поступки других людей, поскольку они так или иначе допущены нами, поскольку в нашей власти было не допустить их или направить их в одну, а не в другую сторону, поскольку наше собственное поведение явилось для окружающих соблазном и проч. Как бы мы здесь ни старались оправдаться пред своим внутренним судьею, нам это никогда не удается, коль скоро мы играли хотя бы самую незначительную роль в дурном поступке окружающих нас лиц: наше нравственное чувство не может быть в таких случаях введено в обман или как-либо подкуплено неправою стороною. Отсюда нам надлежит с крайнею осторожностью направлять свою жизнедеятельность, обращая самое большое внимание и на характер ее и на могущие произойти от нее последствия как для нас, так и для других. Помимо внутреннего, коренящегося в самом человеке, судилища, существуют еще, как известно, и внешние суды и судьи. Они налицо везде, где есть возможность говорить о каком-либо обществе: где живут вместе хотя бы два-три человека, там всегда необходимо регулировать их жизнь такими или иными внешними постановлениями, так как в силу своей греховности, люди не в состоянии жить между собою, всегда соблюдая и строго храня интересы друг друга, поступаясь своим эгоизмом в пользу другого и других, без какого-либо стороннего принуждения. Исключения в расчет не берутся нами. А обычное положение вещей таково именно, как оно нами нарисовано. Если же люди, живущие общественною, государственною жизнью, в своих взаимоотношениях постоянно нарушают права друг друга, совершают специальные преступления более или менее тяжкие, то отсюда внешние судьи и суды безусловно необходимы там, где на внутренний суд, хотя и осязательно сознаваемый и чувствуемый, все-же не обращают внимания, по крайней мере, надлежащего, и предпочитают переносить самые тяжкие укоры нравственного чувства, лишь бы насытить за счет других людей свое эгоистическое чувство. Деятельность внешних судей аналогична деятельности внутреннего. Констатируя наличность вины человека, внешний судья употребляет все средства к тому, чтобы по возможности вернее определить ее степень: обращает внимание на особенности характера человека, на условие его жизни, на возможные мотивы к совершению поступка и т. п., допрашивает свидетелей и, только исчерпав предварительно все средства, произносит такое или иное суждение, вменяет или не вменяет субъекту его вину. Но, впрочем, так как внутренний мир наш скрыт от посторонних взоров и так как проникнуть в него постороннему человеку часто невозможно несмотря ни на что, то по этой, а также и по другим причинам (напр., по пристрастию судьи, ложным показаниям свидетелей) внешний суд не всегда может быть безусловно-истинным и, во всяком случае, должен уступать, по своему значению, суду внутреннему, коль скоро желаем стоять на чисто нравственной почве, иметь в виду освещение дела с чисто-нравственной только точки зрения. Его идеал приблизиться и, по возможности, отождествиться, по своему характеру и силе, с судом внутренним. Один только Бог-Судья может всегда безошибочно оценивать человеческие поступки; Он один только всегда согласно с истиной оценивает вину людей и надлежащим образом вменяет ее последним. Наш долг заботиться о нормальном направлении, укреплении и развитии нашего нравственного чувства - этого важнейшего для нас внутреннего судьи. По мере наших успехов в этом отношении, все менее и менее будет нужды и в суде внешнем. Таким образом, общие положения дела таковы: наличность нравственного закона, знание его, наличность нравственной свободы - вот те моменты, при которых наш поступок получает нравственный характер и может вменяться нам в похвалу или порицание. Ближайшим судьею нашим является наше нравственное чувство, значение которого для нашей нравственной жизни неизмеримо. Вследствие ненормальности человеческой жизни, на помощь к внутреннему судье приходит внешний, подражающий тому. Точность решений последнего выше точности решений первого. Вменение, производимое внешним судом, не всегда согласно с Истиной: вина усматривается иногда там, где ее нет, и наоборот и пр. Только Бог - непогрешимый Судья. Ему и должно нам уподобляться в данном (как и во всех других) отношении.
* Александр Александрович Бронзов,
доктор богословия, профессор
Спб. духовной академии.
1. В первом томе «Богословской Энциклопедии»: col. 338-339.
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 3, стлб. 490. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1902 г. Орфография современная.