Иуда Маккавей (165—161 до Р. Хр.) третий из достойнейших сыновей доблестного Маттафии. Имя „Маккавей“ произошло [едва-ли правильно] от пяти начальных букв пяти еврейских слов, начертанных на его знамени и означавших: „кто из сильных подобен Тебе, Иегова?“ Другие толкуют это прозвание по аналогии с „Мартелл“ = молоток. Так или иначе, имя Маккавей достойно носимое Иудою, стало синонимом всего доблестного, самоотверженного, героического. Как самый мужественный и опытнейший из сыновей Маттафии, он единодушно выбран был всеми во главе борцов за свободу, когда это великое дело выпало из рук доблестного Маттафии. Замечательно, что при этом старшие его братья без всякого прекословия отдали себя ему в подчинение, подтверждая его выдающиеся достоинства и способность вести дело с должным успехом. Число героев, сплотившихся под его знаменем, быстро достигло внушительной цифры в 6 000 человек, с которыми Иуда бесстрашно выступал на истребление по всем городам и селениям всяких следов язычества, пользуясь для этого неожиданными ночными набегами. В это время наличных сирийских войск (не могших к тому же отлучаться в значительных количествах и надолго) было, очевидно, слишком недостаточно для подавления восстания, почему военачальник сирийский Аполлоний, на котором лежала эта задача, прибегнул к формированию особого вспомогательного войска из язычников и самарян. Но храбрый Маккавей, не заставляя долго искать и ждать себя, поспешил сам навстречу этому войску и нанес ему тотчас же полное поражение, в котором пал, в числе многих, и сам Аполлоний. Успех, быстро превзошедший всякие ожидания, воодушевил до крайней степени иудеев, а сирийцев вынудил отправить на Иуду новый огромный отряд, в вожди которого вызвался стать сам главный начальник войск Антиоха — Серон, заранее сплетавший себе лавры славной победы. Лавры эти суждено было пожать, однако, не ему, хотя сомнение в успехе иудеев разделяли сами воины Иуды. Смотря с высоты своей позиции на темные, как тучи, неприятельские колонны, облагавшие подъем на гору, самые отважные из сподвижников Иуды на минуту готовы были дрогнуть и в волнении говорили: „как можем мы в столь малом числе сражаться против такого неисчислимого множества — тем более, что все чувствуем себя страшно изнуренными, пробыв целый день без пищи!..“ В эту решительную минуту не дрогнуло сердце одного Иуды. Энергичною речью он отвлекает мысли своих храбрецов от превосходящих сил противника к небесной помощи и к правоте своего дела, за которое они должны постоять, и, увлекая всех пылом неудержимого воодушевления, врезается в самое сердце неприятеля и наносит ему еще раз страшное поражение, преследуя спасавшиеся бегством остатки вплоть до равнины вефоронской (на пути в страну филистимлян). Столь неожиданный оборот дела, как ни приводил Антиоха в крайнее негодование, однако, делал его пока прямо бессильным пред событиями. Мобилизация новых войск требовала крайнего напряжения и без того напряженных финансов разоренной страны; старые же силы едва были в состоянии только хоть задерживать несколько завоевательные успехи Иуды, но не переходить в наступление. При таком положении дел царь решился привлечь к участию в усмирении Иудеи все силы своего государства и в этих видах произвел в наместника западно-евфратских провинций своего родственника Лисия, а сам переправился деятельно собирать людей для войска и деньги за Евфратом, откуда более уже и не возвращался. Между тем Лисий быстро сформировал огромное прекрасно организованное войско (состоявшее из 40 000 пехоты и 7 000 конницы). Успех этого войска, веденного 3-мя избранными полководцами — Птоло(е)меем, Никанором и Горгием, казался столь несомненным, что в лагерь войска (при Еммаусе) заранее прибыли купцы с деньгами и цепями для покупки и увода будущих пленников. Назначение войска, конечно, простиралось и гораздо далее простого захвата пленников. Воля царя была — „сокрушить и уничтожить могущество Израиля и остаток Иерусалима, и истребить самую память их от места того, и заселить все пределы их чужеземцами, разделив им землю по жребию“. Лишь такое радикальное преображение страны должно было, по мысли царя, способствовать полному успеху его эллинизирующих стремлений. Для иудеев предстояла, очевидно, решительнейшая минута, которая живо ощущалась всеми сподвижниками Иуды, когда они в свою очередь сплотились дружною горстью в издревле священной Массифе, созерцая отсюда — с одной стороны — священный город, представлявший теперь „необитаемую пустыню“, по выражению источника, а с другой — несметные полчища озлобленных врагов, готовых на всякие крайности. С исключительною торжественностью готовились иудеи к этой священной битве. Все было употреблено здесь для того, чтобы сообщить народному одушевлению наивысший подъем. Начав строгим постом, дружинники облеклись в траур, разорвали верхние одежды, посыпали пеплом головы и запечатлевали на памяти всё осквернение веры, совершенное язычниками: выставлены были священные свитки закона, оскверненные языческими изображениями; разложены священные одежды, начатки плодов и десятины, которые в случае неудачи обрекались в добычу врагу; оплакивались назореи, которые кончили свои обеты и теперь не могли приступить к обычной жизни, без установленных обрядов в храме; наконец, принесена была общая молитва к Богу об избавлении, покрытая трубными звуками и громкими кликами зловещегрозного для врагов воодушевления. Избрав для лучшего управления ратниками искусных и многочисленных вождей, Иуда не стал выжидать врага и поспешил к Еммаусу, где расположился неприятельский лагерь. Передовой отряд неприятеля, выступивший против него под начальством Горгия, был искусно отвлечен Иудою от главных сил, окружен и потерпел совершенное поражение. Та же судьба постигла и самого Лисия, когда он в гневе на поражение Горгия двинулся на Иуду с остальным 65 000 войском и, потеряв до 5 000 на поле битвы (при Вефсуре), счел за лучшее отступить, чтобы, собравшись с силами, вновь сразиться с Иудой. Последний между тем беспрепятственно дожинал лавры блестящих побед своих. Победители с торжеством вступили в Иерусалим и совершили торжественное очищение и освящение его опозоренной святыни, восстановив правильное отправление богослужения и постановив это достопамятное событие ознаменовать ежегодным празднеством. Совершенно очищенный от всяких следов язычества, город снова принял обычный священный характер, пользуясь совершенным спокойствием со стороны ошеломленного сирийского двора. Спеша использовать возможно более это спокойствие, Иуда деятельно упрочивал свое положение: привлек вновь к Иерусалиму отхлынувшее от него население, теснее связал центр Иудеи с важнейшими примыкавшими к ней провинциями — галилейской и галаадской, предоставив в первой поддерживать своих единоверцев брату своему Симону, а во второй — всегда готовый сам придти на помощь к евреям вместе с другим своим братом Ионафаном. Надо заметить здесь, что еврейское население обеих провинций и вообще окраин Иудеи, немало терпело за это время от своих давних врагов — языческих соседей, которые с успехом отводили свою вражду на иудеях, пользуясь их затруднительными обстоятельствами и поощрениями сирийских властей. Как кажется, поэтому, не один только религиозный фанатизм руководил Иудою, когда он вёл свои войны со всею жестокостью того времени: насчитывают целый ряд городов, всё мужское население которых он велел избить, а самые города предать огню.
Между тем при первом известии о смерти Антиоха в Вавилоне (164 г.), Лисий провозгласил его преемником младшего сына его Антиоха V Евпатора. Переворот этот сопровождался немалыми смутами, которые сослужили хорошую службу евреям. Иуда задумал не оставлять ни одного неприятельского воина в священной стране и прежде всего решил прогнать сирийский гарнизон, доселе отсиживавшийся за неприступными твердынями иерусалимской крепости, в ожидании выручки. Сюда тотчас поспешил и новый царь вместе с Лисием, ведшим небывало сильное войско со слонами и осадными машинами, с которыми и подступил к главному оплоту евреев на юге — Вефсуру. Иуда поспешил двинуть сюда же свои силы и, по обычной своей тактике, заманив неприятеля в крайне невыгодную для него позицию, завязал бой. Подавляющее превосходство неприятеля, сильная паника при виде разъяренных слонов, с целыми грозными башнями на спинах, немало смутили теперь и войско Иуды, который, без дальнейших успехов, предпочел отступить к укрепленной храмовой горе. Вефсур пал под оружием неприятеля, снова показав неприменимость закона во время войны: он пал по недостатку съестных припасов, истощившихся скоро именно потому, что был 7-й год, в который запрещалось возделывать землю. То же угрожало и Иерусалиму, хотя у него не было недостатка в мужестве сопротивления. К счастью, иудеев выручило на этот раз затруднение самих сирийцев, которые неожиданно услыхали, что из Вавилона идет в Антиохию Филипп, присутствовавший при смерти Антиоха, чтобы вступить в управление царством, по завещанию умершего. Лисий поспешил немедленно вступить в переговоры с иудеями, при самых благоприятных для них условиях: иудеям предоставлялась полная свобода религии и обычаев; ненавистный народу Менелай (первосвященник) взят в Сирию и казнен; городу обеспечивалась свобода самоуправления и т. п. Покончив таким образом военные операции в Палестине, Антиох и Лисий вернулись в Антиохию и нашли ее уже в руках Филиппа. Столица была отнята ими, впрочем, тотчас же, причем Филипп был убит; но затем одинаковая участь постигла и Антиоха с Лисием, которых казнил только-что прибывший из Рима сын Селевка IV, Димитрий Полиоркет, сменивший Антиоха.
К этому Димитрию, едва лишь он успел воцариться, является партия, во главе с Алкимом, отъявленным врагом Иуды из завзятых эллинистов-евреев, домогавшимся теперь быть первосвященником на совершенно новый эллинистический лад. Возводя на Иуду Маккавея и его братьев обвинения в крайнем самоуправстве и жестокостях, эта депутация просит у царя поддержки и покровительства. Димитрий, веря, что дает руку помощи истинно оскорбленной невинности, отправляет для наказания иудеев и их вождей сильное войско, под предводительством одного из своих друзей — Вакхида, и поручает ему утвердить на первосвященстве — Алкима. Неясно, почему собственно эта миссия Вакхида пока не удалась, и он без решительных мероприятий отступил из Иудеи в свои пределы, оставив Алкиму в помощь отряд войска. Свирепства, произведенные Алкимом при помощи этого отряда и своих сообщников, причиняли сынам израилевым, по выражению источника (1 Макк. 7, 23), больше зла, нежели язычники, и столь же оправдывали новый взрыв энергии Иуды, который скоро заставил Алкима спасаться бегством к своему патрону. Этот командировал для водворения порядков, а правильнее — для нарушения их в Иудее, новые военные силы под предводительством Никанора. Последний хотел коварно захватить Иуду приглашением на личные переговоры, но поплатился за это двукратным поражением, а потом и гибелью. К прискорбию, на этом и кончился успех Иуды, стяжавший ему уважение и сердца всего народа и привлекший на него взоры даже и тех, у кого они обращались к сирийцам. В марте 161 г. против него выступила под начальством Вакхида новая сирийская сила, далеко превосходившая горсточку сподвижников Иуды. Напрасно друзья его, указывая на крайнее неравенство сил, уговаривали на сей раз поступиться строго-рыцарскими понятиями о чести и подчиниться необходимости уклониться от сражения. Как истый герой, он не знал околичных путей к стяжанию славы храброго, почему и теперь с избраннейшими из своих воинов врезался в главное крыло врагов и погнал их точно овец. Но в это время другое неприятельское крыло, не потеряв самообладания, бросилось на увлеченного погонею Иуду, и после отчаяннейшей схватки этот славный герой нашёл, наконец, и себе смерть († 160 г.), которая была последней достойной победой его на поле брани за веру и заветы отцов, — последним подвигом служения своему народу и отечеству, последней жертвой на алтаре его!..
Достославная гибель Иуды была тяжким ударом и великим горем для всего иудейства. К счастью и утешению последнего, оно имело ряд достойных преемников погибшего своего вождя — в лице его братьев, обильно преисполненных его духа и силы, и братья эти, в свою очередь, были счастливы, унаследовав от Иуды дело его на высшей степени прочности и успеха. Религиозная свобода, провозглашенная еще мирным договором с Лисием, давно уже была достигнута. Последние успехи Иуды уже имели дальнейшую не менее достойную цель — добиться и политической самостоятельности иудейства. Этой последней цели, кроме ряда позорных ударов сирийскому могуществу, нанесенных его рукой, Иуда уже достиг настолько, что римляне, по его приглашению, заключили оборонительный и наступательный союз с иудеями, как со свободным народом, увековечением чего явились особые договоры, положенные в Капитолии, на медных таблицах. Мыслию этого союза, хотя бы и не оказавшего иудейству действительной помощи, было отстранить сирийцев возможно далее от Израиля — подобно тому, как они были недавно отстранены римлянами и от Египта. Возвышая патриотическое самосознание иудеев, этот союз давал возможность с облегчением вздохнуть давно забытым сладостным чувствам полной свободы. Казалось, еще бы один только успех Иуды, и мы имели бы в нём настоящего политического вождя иудеев, может быть, уже и царя, как позволительно судить по самым обстоятельствам договора с римлянами, предполагающего совершенно особую форму иудейского государственного устройства, олицетворителем которого, выступает не первосвященник, находившийся в минуты договора тут же в лагере, и даже не совет старейшин, а всецело и полномочно сам Иуда.
При всех этих успехах дела Иуды, трагически безвременная и неожиданная гибель его была тем более жестоким ударом начавшему заживать от своих ран иудейскому народу. Уже при жизни почившего, среди народа были недовольные его патриотическими планами, и это не только те, для кого давно ничего не стоило приносить в жертву эллинской образованности свою народную индивидуальность в области верований и нравов, — это были также благонамереннейшие и ревностнейшие к закону Асидеи: они считали себя вполне удовлетворенными первыми успехами Маттафии, когда получилась возможность исполнять закон, и всем дальнейшим и ревностным усилиям Иуды сделать население своей страны гражданами политически самостоятельного государства, свободного от тяжкого бремени податей чужеземным деспотам, отвечали непонятною и равнодушною косностию. При таких условиях нельзя не назвать также и опасным то положение, в каком оказалось дело Иуды, когда не стало этой могучей личности и когда изменились не в пользу иудеев и внешние обстоятельства: римляне, переставшие верить в удачный исход предприятий Иуды после его смерти, не находили целесообразным и поддерживать его. Вакхид, спеша воспользоваться замешательством от ошеломляющего события гибели Иуды, всюду насаждал по стране опять своих чиновников, тщательно выслеживавших и изводивших сподвижников Иуды. В довершение этих бедствий, казалось, сама земля стала на сторону притеснителей, присоединив к причиненным неприятелями ударам тяжкую голодную нужду. В столь бедственные минуты, взоры народа естественно обратились к младшему брату павшего героя — Ионафану, который, хотя и уступал своему брату в даровитости и энергии, тем не менее, сумел в звании нового вождя отстоять и довести до конца дело, заложенное его славными предками — отцом и братом.
Источники и литература. 1 Макк. 3—9, 22 (ср. также 2 Макк. 8—15). Иосиф Флавий, Древности 12, 8—11. Prof. E. Schürer, Gecsh. d. jüd. Volkes, I3, 201—222, где подробные указания на др. труды. Иером. (архим.) Иосиф, История иудейского народа, 244—251 сл.; проф. Оскар Гольцман, Падение иудейского государства, 72 сл. 82, 99. 101 сл. и др. сочинения. [Ср. и „Энц.“ VI, 791—794.1
* Архимандрит Иосиф (Петровых),
магистр богословия,
о. настоятель Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря Холмской епархии,
бывший инспектор Московской духовной академии.
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 7, стлб. 508. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1906 г. Орфография современная.