Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Иоанн Златоуст. Беседы на 1-е послание к Коринфянам
Беседа 7
"Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей" (1Кор.2:6-7).
1. Для больных глазами мрак кажется лучше света; потому они любят находиться более в темных жилищах. То же произошло и с духовной премудростью: премудрость Божия язычникам казалась безумием, а их мудрость, которая действительно есть безумие, почиталась ими мудростью. С ними случилось тоже, как если бы кто, зная искусство кормчего, обещался переплыть беспредельное море без корабля и парусов и старался бы умствованиями своими доказать, что это возможно, а другой, совершенно неопытный, севши на корабль и вверив себя кормчему и мореплавателям, совершил бы таким образом плавание безопасно. Кажущееся неведение последнего было бы мудрее мудрости первого. Умение править рулем, конечно, прекрасно; но когда оно обещает слишком много, то становится безумием; таково же и всякое знание, не удерживающееся в своих пределах.
Так и внешняя мудрость была бы мудростью, если бы приняла Духа; но так как она все присвояла себе и думала, что не имеет нужды в высшей помощи, то сделалась безумием, хотя и казалась мудростью. Потому Павел, наперед обличив ее самыми делами, потом назвал ее безумием, а премудрость Божию наперед назвал безумием, согласно с мнением язычников, потом же доказывает, что она есть истинная мудрость, – а после доказательств уж весьма легко посрамлять противников, – и говорит: премудрость же глаголем в совершенных. Если я, почитаемый безумным и проповедником безумия, победил мудрых, то победившая мудрость есть не безумие, но совершеннейшая мудрость и настолько превосходнее внешней мудрости, что та кажется безумием. Назвав ее сначала так, как называли ее тогда язычники, и доказав превосходство ее самыми делами, а их обличив в крайнем безумии, он потом называет ее свойственным ей именем и говорит: "Мудрость же мы проповедуем между совершенными". Мудростью он называет проповедь и способ спасения посредством креста; совершенными же называет верующих. Действительно совершенны те, которые знают, что все человеческое весьма немощно, презирают все это и уверены, что оно не служит им ни к чему; а таковы верующие. "Но мудрость не века сего". К чему в самом деле полезна внешняя мудрость, которая ограничивается здешним миром и далее его не простирается, даже и здесь не может принести никакой пользы обладающим ею? Властями века он называет здесь не бесов, как думают некоторые, но людей, облеченных отличиями и властью и почитающих ее чем-то весьма важным, философов, риторов и писателей, которые тоже часто обладали властью и бывали народными вождями. Властями же века сего называет их потому, что власть их не простирается далее настоящего века: потому и присовокупляет: преходящих, и таким образом доказывает ничтожность внешней мудрости как самым ее свойством, так и свойством тех, которые обладают ею. Доказав, что она ложна и безумна, что она не может открыть ничего, что она бессильна, теперь он показывает, что она и кратковременна. "Но проповедуем премудрость Божию, тайную". Какую тайну? Христос говорил: "что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях" (Мф.10:27). Почему же Павел называет ее тайною? Потому, что ни ангел, ни архангел, и никакая другая сотворенная сила не знала ее прежде, нежели она открылась. Потому апостол и говорит: "дабы ныне соделалась известною через Церковь начальствам и властям на небесах многоразличная премудрость Божия" (Еф.3:10). Бог так почтил нас, что и они услышали ее вместе с нами; и мы в отношении к друзьям считаем знаком нашей дружбы с ними то, когда никому прежде них не открываем тайны. Пусть внимают те, которые хвалятся проповедью, без разбора предлагают всем жемчуг учения, бросают святыню псам и свиньям, и притом с излишними мудрованиями. Тайна не допускает прикрас, но какова есть, такою точно и возвещается; она не будет уже тайною божественною и неповрежденною, если ты прпбавишь к ней что-нибудь от себя. Тайною она называется и потому, что мы созерцаем в ней не то, что видим, но одно видим, а другому веруем. Таково свойство наших таинств. Иначе смотрю на них я, иначе неверный. Слышу я, что Христос распят, и удивляюсь Его человеколюбию; слышит неверный, и считает это бессилием. Слышу я, что Христос сделался рабом, и удивляюсь Его промышлению; слышит неверный, и считает это бесчестием. Слышу я, что Христос умер, и изумляюсь Его могуществу, как Он, подвергшись смерти, не был удержан ею, но еще разрушил смерть; слышит неверный, и приписывает это Его немощи. Слыша о воскресении, он называет это басней; а я, удостоверяясь в том самыми событиями, поклоняюсь домостроительству Божию. Слыша о крещении, он представляет одну воду; а я вижу не только видимое, но и невидимое очищение души, совершаемое Духом. Он думает, что у меня только омыто тело; а я верую, что и душа стала чистою и святою, и представляю гроб, воскресение, освящение, оправдание, искупление, усыновление, наследие, небесное царствие, дарование Духа, так как я взираю на видимое не простым зрением, но очами духовными. Говорится о теле Христовом, и иначе разумею сказанное я, иначе неверный.
2. Дети, видя книгу, не понимают значения написанного и не разумеют того, что видят, то же бывает и со всяким человеком безграмотным; между тем знающий грамоту найдет в написанном смысл, целые жизнеописания и повествования; также, получивши письмо, безграмотный увидит только бумагу и чернила, а грамотный услышит голос отсутствующего, будет беседовать с ним, и сам посредством письма ответит ему, что угодно. То же бывает и с таинствами: неверные, слыша о них, как будто не слышат; а верующие, будучи научены Духом, разумеют силу сокровенного. Потому Павел говорит, что и ныне "закрыто благовествование": "для погибающих", говорит, "закрыто" (2Кор.4:3). С другой стороны, словом тайна он выражает, что проповедь есть нечто необычайное; так обыкновенно Писание называет то, что бывает сверх чаяния и превышает человеческое разумение. Потому и в другом месте говорится: "тайна моя и мне и моим"[1]; и опять Павел говорит: "говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся" (1Кор.15:51). Хотя она проповедуется везде, но, несмотря на то, она – тайна. Нам и заповедано говорить с кровлей то, что мы слышали на ухо (Мф.10:27), и повелено не давать "святыни псам", и не бросать "жемчуга перед свиньями" (7:6), потому что одни – люди душевные и не разумеют, другие имеют покрывало на сердце своем и не видят. Следовательно тем более тайна то, что хотя и проповедуется везде, но не постигается не имеющими здравого разумения, и открывается не с помощью мудрости, но Духом Святым, сколько мы можем вместить. Потому не погрешит тот, кто и вследствие этого назовет ее недоведомою тайной, – ведь и нам верующим не дано полное и совершенное ведение, как говорит Павел: "отчасти знаем, и отчасти пророчествуем. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу" (1Кор.13:9,12). Потому он и говорит: "проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей". Сокровенную, т.е. такую, которой прежде нас не знал никто из горних сил, или которой и ныне многие не знают. Это и выражают слова: "которую предназначил к славе нашей"; а в другом месте говорит: "к славе Его" (Еф.1:12), потому что Бог почитает наше спасение Своей славой, также и Своим богатством, хотя Сам есть сокровище благ и ни в ком не нуждается, чтобы быть богатым. Предназначил, говорит, выражая этим попечение Божие о нас. Обыкновенно те почитаются наиболее пекущимися о нас и любящими нас, которые издавна расположены делать нам добро, как поступают и родители с детьми: они хотя отдают им имущество впоследствии, но бывают расположены к тому за долгое время и с самого начала. Так и Павел старается здесь показать, что Бог любил нас издревле и всегда, даже и тогда, когда мы еще не существовали; если бы Он не любил нас, то не предназначил бы нам богатства. Потому не думай о минувшей вражде, – любовь древнее ее. Слова: прежде веков – означают вечность, подобно тому, как и в другом месте говорится: "Сущий прежде веков" (Пс.54:20). Также доказано будет, что и Сын вечен, потому что о Нем говорится: "чрез Которого и веки сотворил" (Евр.1:2); это значит, что Он существует прежде веков, потому что Творец, без сомнения, существует прежде тварей. "Которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы" (1Кор.2:8). Но если они распяли по неразумию, то, значит, они не виновны? И еще: если они не разумели, то почему Христос говорил им: "и знаете Меня, и знаете, откуда Я" (Ин.7:28)? Писание говорит о Пилате, что он не уразумел; вероятно и Ирод также не уразумел. Их и можно назвать князьями века сего. Если же кто скажет, что здесь говорится об иудеях и священниках, тот не погрешит; и им сказал Христос: "вы не знаете ни Меня, ни Отца Моего" (Ин.8:19). Как же Он выше сказал: "и знаете Меня, и знаете, откуда Я"? Впрочем какой смысл того и другого изречения, об этом уже сказано при изъяснении Евангелия; а потому, чтобы часто не повторять одного и того же, туда отсылаем желающих.
3. Что же? Прощен ли иудеям грех их касательно креста, по слову Христову: "прости им" (Лк.23:34)? Если они покаялись, то прощен. И Павел, воздвигший множество рук на Стефана и гнавший Церковь, сделался защитником Церкви.
Так прощен был грех и тем из них, которые захотели покаяться, о чем и Павел говорит: "итак спрашиваю: неужели они преткнулись, чтобы совсем пасть? Никак".. И опять: "неужели Бог отверг народ Свой? Никак". Затем в доказательство того, что и для них не закрыто покаяние, приводит собственное обращение: "ибо и я Израильтянин" (Рим.11:11,1-2). Слово: "не познали", мне кажется, сказано здесь не относительно Христа, но относительно дела домостроительства Божия, т.е. они не разумели того, что значили смерть и крест. И здесь Христос не сказал: не знают Меня, но: "не знают что делают" (Лк.23:34), т.е., не разумеют совершающегося домостроительства и таинства. Они не понимали, что крест так просияет, что им совершится спасение вселенной и примирение Бога с людьми, что город их будет взят и что они подвергнутся крайним бедствиям. Премудростью Павел называет и Христа, и крест, и проповедь. Но не напрасно он называет здесь Христа Господом славы. Так как крест казался знаком бесславия, то он показывает, что в кресте великая слава. Большая нужна была мудрость, чтобы не только познать Бога, но и уразуметь такое домостроительство Божие; внешняя же мудрость была препятствием не только к первому, но и к последнему. "Но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1Кор.2:9).
Где это написано? Так говорится и тогда, когда что-нибудь изображено не словами, а самыми действиями, как например в повествованиях, или когда выражена та же мысль, хотя и не теми же словами, как здесь; например слова: "они увидят то, о чем не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали" (Ис.52,15) – означают то же, что и слова: "не видел того глаз, не слышало ухо". Таким образом апостол или это выражает, или, может быть, действительно было написано в книгах, но самые книги утратились. В самом деле, многие книги потеряны н только немногие сохранились, еще во время первого пленения. Это видно из книги Паралипоменон. Так апостол говорит, что "все пророки, от Самуила и после него, предвозвестили" о Нем (Деян.3:24); но этого не видно, между тем Павел, как сведущий в законе и говоривший по внушению Духа, вероятно, знал все в точности. Но что я говорю о пленении? Многие книги были потеряны еще прежде пленения, когда иудеи впали в крайнее нечестие. Это видно из конца четвертой книги Царств, где говорится, что Второзаконие едва было найдено где-то в нечистом месте (4Цар.22:8). Притом есть много пророчеств различного значения, которые понятны только мудрейшим и в которых можно находить многое, неясное для других. Что же? Ужели глаз не видал того, что уготовал Бог? Точно не видал: кто из людей видел имевшее быть домостроительство Божие? Ужели и ухо не слыхало и на сердце человеку не входило? Так ли это? Если пророки предвозвестили, то как ухо не слыхало и на сердце человеку не входило? Точно не входило. Апостол говорит не о пророках только, но о всем естестве человеческом. Как? Ужели и пророки не слыхали? Они слышали, но пророческий слух их не был слухом человеческим; они слышали не как люди, но как пророки. Потому и говорит Исаия: "пробуждает[2] ухо Мое, чтобы Я слушал" (50:4), разумея приложение, даруемое Духом. Отсюда видно, что прежде, нежели они услышали, человеку и на сердце не входило, так как после дарования Духа сердце пророков было не сердцем человеческим, но сердцем духовным, как и сам Павел говорит: "мы имеем ум Христов" (1Кор.2:16). Смысл слов его следующий: прежде, нежели нам дарован Дух и открыты недоведомые тайны, не разумел их никто ни из нас, ни из пророков. И могло ли быть иначе, если не знали их даже ангелы? Что же после этого говорить о князьях века сего, если никто из людей и даже горние силы не знали этого? Чего? Того, что кажущимся безумием проповеди будет побеждена вселенная, обращены народы, совершено примирение Бога с людьми и дарованы нам столь великие блага. Как же мы познали это? "А нам", говорит, "Бог открыл это Духом Своим" (ст.10). Не внешней мудростью, которой, как презренной рабе, не дозволено входить внутрь и проникать в тайны Господни.
4. Видишь ли, какое различие между той и другой мудростью? Одна научила нас тому, чего не знали ангелы; а внешняя сделала противное: не только не научила, но еще служила к тому препятствием и, когда уже все совершилось, затмевала события и уничижала крест. Таким образом Павел воздает нам честь, показывая, что мы не только научились, и притом вместе с ангелами, но и научились от самого Духа. Далее, показывая важность знания, говорит, что если бы нам не открыл этого Дух, знающий тайны Божии, то мы и не познали бы. Так Бог благоволил хранить это дело в тайне. Потому мы имели нужду в таком учителе, который бы знал это ясно. "Ибо Дух", говорит, "все испытует[3], и глубины Божии. Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога" (ст.10-12). Здесь слово испытует означает не незнание, а точное знание; такое же выражение он употребляет и о Боге, когда говорит: испытаяй же сердца весть, что есть мудрование Духа (Рим.8:27). Сказав о совершенном знании Духа, показав, что оно равно знанию Божию, как знание человеческое равно самому себе, и доказав, что мы познали все от Него, и не иначе, как от Него, он продолжает: "что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святаго, соображая духовное с духовным" (ст.13). Видишь ли, как он возвеличил нас достоинством Учителя? Мы настолько мудрее язычников, насколько Платон отстоит от Святого Духа. Они имеют своими учителями риторов, а мы – Святого Духа. Что значит: "соображая духовное с духовным"? Если касательно духовного встречается какое-либо недоумение, то мы приводим и объяснения от предметов духовных; например: я говорю, что Христос воскрес, что Он родился от Девы, и для объяснения привожу свидетельства и прообразования, пребывание Ионы внутри кита и последующее освобождение, рождение бесплодными женами, Саррой, Ревеккой и другими, произрастение дерев в раю, тогда как еще не были брошены семена, не проливались дожди, не были проведены борозды. Будущие события были начертаны и прообразованы, как бы в тени, прежними, чтобы уверовали в них после их исполнения. Показываю и еще, как человек произошел из земли, как без всякого совокупления жена произошла от одного мужа, как самая земля произошла из ничего, как везде и во всем достаточно было могущества Создателя. Так я объясняю духовное духовным и нигде не прибегаю к внешней мудрости, к рассуждениям и умозаключениям. Языческие мудрецы напрягают и терзают слабый разум свой, и никак не могут объяснить того, о чем говорят, но еще делают противное, приводят в большее замешательство, увеличивают мрак и недоумение. Потому апостол и говорит: "соображая духовное с духовным". Видишь ли, как он доказывает, что внешняя мудрость излишня, и не только излишня, но даже враждебна и вредна? Это выразил он, когда сказал: "чтобы не упразднить креста Христова" (1Кор.1:17), и: "чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой" (2:5). А теперь доказывает, что те, которые надеются и во всем полагаются на нее, не могут познать ничего полезного. "Душевный человек не принимает того, что от Духа" (ст.14). Потому прежде всего надобно отвергнуть ее (внешнюю мудрость). Как, скажешь, неужели внешняя мудрость достойна отвержения? Ведь и она – дело Божие. А откуда это видно? Нет, не Бог создал ее, но ты изобрел; мудростью же здесь апостол называет чрезмерную пытливость и излишнее красноречие. А если скажешь, что он говорит здесь о разуме человеческом, то и в таком случае твоя вина. Ты сам унижаешь его, употребляя во зло, во вред себе и на противление Богу, и требуя от него того, чего он не имеет. Ты хвалишься им и восстаешь против Бога, – поэтому Бог и обличил его бессилие. Так и сила телесная – добро; но когда Каин употребил ее не так, как должно, то Бог навел на него расслабление и трясение. Вино также – добро; но когда иудеи стали неумеренно употреблять его, то священникам Бог совершенно запретил его употребление. Так, когда и ты стал употреблять мудрость на противление Богу и приписал ей большую силу, нежели какую она имеет, то Он, отклоняя тебя от человеческого упования, показал ее бессилие. Душевный человек – тот, кто все подчиняет холодным умствованиям и не считает нужной для себя высшую помощь; а это – безумие. Бог даровал нам разум для того, чтобы он познавал и принимал сообщаемое от Бога, а не для того, чтобы он считал самого себя достаточным для себя. Прекрасны и полезны – глаза; но если бы они захотели видеть без света, то красота и собственная сила их нисколько не принесли бы им пользы, но еще причинили бы вред. Так и душа, если захочет видеть без Духа, то сама себе послужит препятствием. Как же, скажешь, прежде она видела сама собою? Никогда она не видела сама, но имела пред собой творения, как бы книгу. Когда же люди, не восхотев идти путем, заповеданным от Бога, и из красоты видимого познавать Творца, вручили скипетр знания умствованиям, то впали в бессилие и пучину нечестия, допустили бездну зол и стали утверждать, что из ничего не бывает ничего, а все произошло из несозданного вещества, откуда и родились бесчисленные ереси. В самых странных нелепостях они соглашались между собой, а в том, что представляли себе несколько здраво, хотя как бы в тени, разногласили друг с другом, и оказались в том и другом случае смешными. Что из ничего не бывает ничего, это они почти все единогласно утверждали и писали, и притом с большим усердием: так диавол опутал их нелепостями! А о предметах полезных, в которых они, по-видимому, уразумевали нечто как бы в гадании, они спорили между собой, как, например, о том, что душа бессмертна, что добродетель не имеет нужды ни в чем внешнем, что люди бывают добрыми или злыми не по необходимости и не по определению судьбы.
5. Видишь ли злоухищрение диавола? Когда он видел, что люди говорят нечто нечестивое, то устроял всеобщее в том согласие, а когда видел, что они утверждают нечто здравое, то возбуждал одних против других, – для того, чтобы нелепое, будучи утверждаемо общим согласием, не уничтожалось, а доброе, будучи понимаемо различно, истреблялось. Смотри, как душа всегда бессильна и недостаточна сама по себе. И это устроено не напрасно. Если она, будучи такой, думает не иметь нужды ни в ком и уклоняется от Бога, то до какого не дошла бы она безумия, если бы не была такой? Если она, получив тело смертное, хотела достигнуть слишком многого, по ложному обещанию диавола: "будете как боги" (Быт.3:5), то какому не подверглась бы она падению, если бы в начале получила тело бессмертное? Она и после этого, нечистыми устами манихеев, называла себя нерожденной и происшедшей из существа Божия; по той же болезни (гордости) она выдумала богов, признаваемых язычниками. Потому-то, мне кажется, и добродетель Бог сделал трудной для нее, чтобы обуздать ее и научить смирению. А что это справедливо, покажем из примера израильтян, заключая от малого к великому. Когда израильтяне вели жизнь безбедную и наслаждались спокойствием, то впадали в нечестие, не умея пользоваться своим благоденствием. Что же Бог? Он дал им множество законов, чтобы обуздать их своеволие. Эти законы не вели к добродетели, а только служили для них как бы уздой, не позволявшей им предаваться праздности: вот, послушай, что говорит о них пророк: "я дал им повеления[4] недобрые". Что значит: недобрые? Не много способствующие добродетели; потому и прибавляет: "постановления, от которых они не могли быть живы" (Иез.20:25). "Душевный человек не принимает того, что от Духа". Справедливо: как телесными глазами никто не может видеть того, что находится на небесах, так и душа сама по себе (не может постигать) предметов духовных. И что я говорю: на небесах? Даже и всего того, что находится на земле. Так, взирая издали на четырехугольную башню, мы думаем, что она круглая; а такая мысль есть обман зрения. Подобным образом, если кто по одному умозаключению станет судить о предметах отдаленных, то последует великий смех; он не только не скажет, каковы они на самом деле, но и почтет их противоположными тому, каковы они действительно. Потому апостол и присовокупляет: "потому что он почитает это безумием". Это происходит не от свойства предметов, но от слабости того, кто очами души не может обнять их величия. Далее прибавляет и причину: "не может разуметь, потому что о сем [надобно] судить духовно", т.е. возвещаемое им требует веры и не может быть постигнуто разумом, потому что величие этого далеко превосходит наш слабый разум. Потому он говорит далее: "но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может" (ст.15). Видящий видит все и даже то, что относится к невидящему; а что к нему относится, того не видит никто из невидящих. Так и здесь: мы знаем и свое и все то, что относится к неверным, а они нашего не знают. Мы знаем, каково свойство предметов настоящих и каково достоинство будущих, что будет с миром впоследствии, какое понесут наказание грешники и чем будут наслаждаться праведники; знаем, что блага настоящие не имеют никакого достоинства, и обличаем их ничтожность, – судить значит вместе и обличать, – а будущие вечны и неизменны. Духовный знает все это, и то, какое понесет наказание человек душевный в жизни будущей, и то, чем будет наслаждаться верующий, переселившись отсюда; а душевный не знает ничего такого. Потому, для объяснения сказанного, апостол присовокупляет: "ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов" (ст.16), т.е. мы знаем то, что в уме Христовом, чего Он хочет и что Он открыл нам. Так как апостол выше сказал, что Дух открыл нам, то, чтобы кто не отверг Сына, присовокупляет, что и Христос открыл, выражая не то, будто мы знаем все, что знает Христос, но что все наше знание не есть человеческое, и потому подверженное сомнению, но есть знание ума Христова и духовное.
6. Ум, который мы на этот счет имеем, есть Христов, т.е. знание, которое мы имеем о предметах веры, есть знание духовное, а потому действительно никто о нас судить не может, так как человек душевный не может знать предметов божественных. Потому апостол и сказал: кто бо разуме ум Господень, утверждая, что наш ум на счет этих предметов есть Его ум. И слова: иже изъяснит и – он прибавил не напрасно, но соответственно вышесказанным словам: духовный ни от единого востязуется. Если никто не может узнать ума Божия, то тем более учить и исправлять его; это и означают слова: иже изъяснит и. Видишь ли, как разнообразно он опровергает внешнюю мудрость и показывает, что духовный человек знает и больше и лучше? Так как вышеприведенные причины: "чтобы никакая плоть не хвалилась"; "Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых"; "чтобы не упразднить креста Христова" – для неверных могли казаться не слишком убедительными, сильными, необходимыми и полезными, то он приводит наконец главнейшую причину, т.е. что мы только таким образом можем видеть и познавать предметы высокие, таинственные и находящиеся выше нас: а разум оказался недостаточным потому, что посредством мирской мудрости мы не можем постигнуть того, что выше нас. Не очевидно ли, как полезно принимать учение от Духа? Такое учение есть и самое легкое и самое ясное. "А мы имеем ум Христов", т.е. духовный, божественный, не имеющий в себе ничего человеческого; не Платоново, или Пифагорово, но свое Христос сообщил нашему разуму. Устыдимся же, возлюбленные, и будем проводить жизнь добродетельную. Сам Христос знаком великой дружбы представляет то, что Он открыл нам тайны: "Я уже", говорит, "не называю вас рабами, но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего", т.е. вверил вам (Ин.15:14-15). Если же и одно только доверие служит знаком дружбы, то подумай, какую любовь выразил Он, вверив нам тайны не на словах только, но и сообщив их нам на самом деле. Устыдимся же; и если не слишком устрашает нас геенна, то пусть будет для нас страшнее геенны – оказаться непризнательными и неблагодарными к такому другу и благодетелю. Будем делать все не как наемные рабы, а как сыны и свободные – из любви к отцу, и перестанем прилепляться к миру, чтобы посрамить язычников. Желая теперь состязаться с ними, я опасаюсь, чтобы, опровергая их словами и истиною учения, не подвергнуться нам великому осмеянию в рассуждении нашей жизни, так как они, находясь в заблуждении и ничему нашему не веруя, соблюдают любомудрие, а мы совсем напротив. Впрочем стану говорить: может быть, стараясь опровергнуть их, мы постараемся оказаться лучше их и по самой жизни. Прежде я говорил, что апостолам не пришло бы на мысль проповедовать то, что они проповедали, если бы они не имели благодати Божией, и что они не только не совершили бы, но и не предприняли бы столь великого дела. Будем говорить и теперь об этом же предмете и покажем, что им невозможно было бы предпринять и даже помыслить о том, если бы с ними не было Христа, не потому только, что они слабые выступали против сильных, немногие – против многих, бедные – против богатых, неученые. – против мудрых, но и потому, что велика была сила предрассудков. Вы знаете, что у людей нет ничего сильнее давней привычки, и следовательно, если бы их было и не двенадцать человек, если бы они были и не столь уничиженны, но хотя бы на их стороне была другая такая же вселенная и число людей, равное противникам и даже гораздо большее, и тогда это было бы трудно.
Тем помогала привычка, а их затрудняло нововведение. Ничто так не возмущает душу, как введение чего-нибудь нового и необычайного, хотя бы это служило к пользе, особенно если это касается богослужения и богопочтения. Как сильно было это препятствие, я объясню после; а наперед скажу, что со стороны иудеев было еще другое препятствие. У язычников апостолы ниспровергли богов и все их учение; но с иудеями рассуждали не так: из учения их многое отвергали, а Богу Законодателю повелевали поклоняться; заповедуя почитать Законодателя, они говорили: не во всем повинуйся закону, данному от Него, как-то: касательно хранения субботы, обрезания, приношения жертв и другого подобного. Таким образом здесь не только жертвы были препятствием, но и то, что они, заповедуя поклоняться Богу, повелевали оставить многие из Его законов. У язычников же велика была сила привычки.
7. Если бы апостолы вышли против людей, коснеющих в привычке только в течение десяти лет, не говорю в течение столь долгого времени, против людей немногих, не говорю против всей вселенной, то и в таком случае совершить перемену было бы трудно. А тогда преданы были заблуждению философы и риторы, отцы и деды, прадеды и дальнейшие предки, земля и море, горы и долины, все племена варваров и все народы язычников, мудрые и неученые, начальники и подчиненные, жены и мужи, юноши и старцы, господа и рабы, земледельцы и ремесленники, все жители городов и селений. Слыша проповедь, они могли бы сказать: что это значит? Неужели все жители вселенной находятся в заблуждении, и софисты, и риторы, и философы, и писатели, и настоящие и прежде бывшие, последователи Пифагора и Платона, военачальники, сановники и цари, древние жители городов и их основатели, варвары и эллины? Неужели двенадцать рыбарей, скинотворцев и мытарей мудрее всех их? Кто мог бы допустить это? Однако они не говорили этого и не думали, но согласились и признали, что мудрее всех были апостолы, которые поэтому всех и победили. А как велика сила привычки, можешь видеть из того, что она часто действовала сильнее заповедей Божиих. Что я говорю: заповедей? Даже благодеяний Божиих. Так иудеи, получая манну, желали чеснока; пользуясь свободой, вспоминали о рабстве и часто жалели о Египте по привычке. Так велика сила привычки! Если хочешь видеть это и из примеров от внешних, то о Платоне говорят, что он, хотя признал учение о богах заблуждением, однако участвовал в празднествах и во всем прочем, потому что не мог преодолеть привычки и научился тому из примера учителя. И этот (Сократ), будучи подозреваем в некоторых нововведениях, не только не достиг желаемого, но и лишился жизни, хотя и говорил в свое оправдание. Сколько и теперь мы видим людей, которые коснеют в нечестии по предрассудку и, будучи обвиняемы в язычестве, не могут сказать ничего основательного, а только ссылаются на отцов, дедов и прадедов! Потому-то некоторые из внешних (языческих писателей) называли привычку второй природой. Но привычка в предметах веры бывает еще сильнее; люди ничего не переменяют с таким трудом, как богопочтение. Вместе с привычкою, не малым препятствием был и стыд – учиться в глубокой старости, и притом от людей, почитаемых неразумными. И удивительно ли, что так бывает с душой, когда привычка имеет великую силу и над телом? При апостолах было еще другое, сильнейшее препятствие: им нужно было не только изменить столь древнюю и давнюю привычку, но притом изменить с опасностями. Они не просто от одной привычки склоняли к другой, но от привычки безопасной – к тому, что было сопряжено с опасностями. Верующий тотчас должен был лишиться имущества, подвергнуться изгнанию, удалиться из отечества, терпеть крайние бедствия, быть ненавидимым всеми, сделаться общим врагом и для своих и для чужих. Если бы они обращали от нововведения к прежним обычаям, то и это дело было бы трудно; но склоняя от обычаев к нововведению, и притом с такими бедствиями, представь, какие они встречали препятствия. Между тем, кроме сказанного, им предстояло еще другое, не меньшее препятствие, затруднявшее дело перемены. Кроме привычки и опасностей, самые заповеди их были более трудны, а то, от чего отклоняли они, было легко и удобно. Они призывали от прелюбодеяния к целомудрию, от пьянства к посту, от смеха к слезам и сокрушению, от любостяжания к нестяжательности, от пристрастия к жизни к смерти, от спокойствия к опасностям, и во всем требовали крайнего воздержания. "Сквернословие", говорили они, "и пустословие и смехотворство не приличны вам" (Еф.5:4), и говорили это тем, которые ничего другого не знали, как только предаваться пьянству и пресыщению, которых празднества состояли не в чем другом, как только в сквернословии, смехотворстве и всяких непристойностях. Таким образом учение (апостолов) было тягостно не только потому, что требовало любомудрия, но и потому, что предлагаемо было людям, воспитанным в своеволии, бесстыдстве, пустословии и порочных весельях. Кто из привыкших к такой жизни не изумился бы, слыша: "кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня", и: "не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее" (Мф.10:38,34)? Кто не усомнился бы и не отошел бы прочь, слыша: кто не отречется дома и отечества и имения, не достоин Меня (Лк.14:26,33)? Однако слышавшие не только не изумлялись и не отходили прочь, но прибегали и устремлялись на дела трудные и с ревностью принимали заповедуемое. Кто из тогдашних не удалился бы, слыша, что за всякое слово праздное мы отдадим ответ (Мф.12:36), "что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею" (5:28), что гневающийся напрасно, ввержен будет в геенну (5:22)? Однако все прибегали, а многие даже превосходили заповеданное. Что же привлекало их? Не явно ли, сила Того, кого апостолы проповедовали? Если бы было не так, а было бы напротив, если бы они были на месте тех, а те на месте их, то легко ли было бы привлечь противящихся? Нельзя сказать.
8. Таким образом все доказывает, что здесь действовала божественная сила. Иначе как, скажи мне, убедили бы этих людей изнеженных и сластолюбивых вести жизнь суровую и строгую? Таковы-то были заповеди апостолов. Посмотрим, не было ли привлекательно их учение? И оно было таково, что могло отвратить неверных. Проповедуя, что говорили они? Говорили, что должно поклоняться Распятому и почитать Богом Того, который родился от жены иудеянки. Кто поверил бы им, если бы не содействовала этому сила божественная? О том, что Христос распят и погребен, все знали; а того, что Он воскрес и вознесся, не видал никто, кроме апостолов. Но они, скажешь, воспламеняли людей обещаниями и увлекали обольстительными словами? Это самое, даже без всего вышесказанного, особенно и доказывает, что наше учение не ложно. Все неприятное предстояло здесь, а приятное было обещаемо после воскресения. Это самое, повторю опять, и доказывает божественность нашей проповеди. Почему никто из верующих не говорил: я не принимаю и не могу снести этого; неприятным ты угрожаешь мне здесь, а приятное обещаешь по воскресении? Откуда известно еще, что будет воскресение? Кто из отшедших возвращался сюда? Кто из умерших воскресал? Кто из них сказал, что будет по отшествии отсюда? Верующие ничего такого не думали, но и полагали души свои за Распятого. Таким образом это самое особенно и служит доказательством великой силы, что людей, никогда ничего подобного не слышавших, апостолы внезапно убеждали в столь великих истинах и делали готовыми испытывать неприятное на деле, а приятное иметь только в надежде. Если бы они обманывали, то поступали бы напротив: приятное обещали бы здесь, а о неприятном, как настоящем, так и будущем, умалчивали бы. Так именно поступают обманщики и обольстители: они не представляют ничего сурового, неприятного и тягостного, а все напротив; в этом и состоит обман. Но многие, скажешь, по неразумию поверили сказанному? Что ты говоришь? Пока они были язычниками, до тех пор не были неразумными, а когда обратились к нам, то стали неразумными? Но апостолы взяли и привели к вере не других людей и не из другой вселенной. Притом эти люди держались язычества безопасно, а принятие нашего учения сопряжено было для них с опасностями. Следовательно, если они держались язычества с разумным убеждением, то, живя в нем столь долгое время, не отступили бы от него, тем более, что отступить от него было не безопасно. Нет, они по самому существу вещей разумели, что язычество смешно и нелепо, и потому, несмотря на угрожавшую им смерть, отступали от своих обычаев и прибегали к новому учению, видя, что последнее согласно с природой, а первое противно природе. Но веровавшими, скажешь, были рабы, женщины, кормилицы, старухи и евнухи? Нет, не из таких только людей составилась наша Церковь, как известно всем; если бы и из таких, то это и делает особенно чудной проповедь, что рыбари, люди самые необразованные, могли внезапно убеждать к принятию такого учения, которого никак не мог изобрести Платон с своими последователями. Если бы они убеждали только мудрых, это еще не было бы удивительно; а если слуг, старух и евнухов они приводили к такому любомудрию, что делали их подобными ангелам, то в этом заключается величайшее доказательство их божественного вдохновения. Если бы они преподавали что-нибудь маловажное, то убеждение таких людей можно было бы приводить в доказательство низости учения; а если они любомудрствовали о предметах важных и высоких, даже превышающих человеческую природу и доступных для ума высокого, то чем менее разумными представишь убеждавшихся, тем более мудрыми и исполненными благодати Божией окажутся убеждавшие. Но, скажешь, они убеждали величием обещаний? А это самое, скажи мне, неужели не удивляет тебя, что они убеждали людей ожидать наград и воздаяний после смерти? Меня это приводит в изумление. Но и это, скажешь, происходило от неразумия? От какого же неразумия, скажи мне? Что душа бессмертна, что после здешней жизни ожидает нас нелицеприятный суд, и мы отдадим Богу, знающему самое сокровенное, отчет и в словах, и в делах, и в помышлениях, и увидим наказание злых и награждение добрых, – такие убеждения означают не неразумие, но великое любомудрие.
9. Это самое, чтобы презирать блага настоящие, высоко ценить добродетель, ожидать наград не здесь, а простираться надеждами гораздо далее, иметь душу столь твердую и исполненную веры, чтобы ни от какого настоящего бедствия не ослабевать в надеждах на будущее, это, скажи мне, не есть ли знак великого любомудрия? Хочешь ли видеть силу самых обетований и предсказаний и истину прошедшего и будущего? Посмотри на золотую цепь (истин), разнообразно сплетенную от начала. (Христос) возвещал ученикам о Себе самом, о Церкви и будущих событиях, и, возвещая, совершал чудеса. Исполнение сказанного Им служит доказательством истинности и чудес Его и будущих обетований. Чтобы это было яснее, представлю примеры. Христос воскресил Лазаря, одним словом возвратив ему жизнь. Он же сказал: "врата ада не одолеют" Церкви (Мф.16:18); также: "всякий, кто оставит отца, или мать получит во сто крат и наследует жизнь вечную" (Мф.19:29). Здесь одно чудо – воскресение Лазаря, и два предсказания, из которых одно исполняется теперь, а другое исполнится в будущем. Смотри же, как все это взаимно подтверждается. Кто не стал бы верить, что Лазарь воскрес, тот должен поверить этому чуду по предсказанию касательно Церкви: ведь сказанное о ней за столько времени сбылось и исполнилось впоследствии: врата ада действительно не одолели Церкви. Потому ясно, что изрекший истину в предсказании совершил и чудо, а совершивший чудо и исполнивший сказанное изрек истину и в предсказании будущего, т.е. что презирающий настоящие блага "получит во сто крат и наследует жизнь вечную". В том, что уже совершилось и было сказано, заключается великий залог истинности и того, что имеет исполниться в будущем. Таким образом, заимствуя все это и подобное тому из Евангелий, будем говорить им (язычникам) и заграждать им уста. Если же кто скажет: отчего еще не совсем уничтожилось (языческое) заблуждение? – на это мы ответим: виновны в том вы сами, действующие против своего спасения; а Бог все устроил так, чтобы не осталось даже и следов нечестия. Повторим теперь кратко сказанное. Что естественнее: слабым ли побеждать сильных, или напротив? Предлагающим легкое, или трудное? Склоняющим к делу опасному, или безопасному? Вводящим что-либо новое, или подтверждающим прежние обычаи? Ведущим на путь неудобный, или удобный? Отвергающим отеческие предания, или внушающим нечуждое? Обещающим все приятное по отшествии отсюда, или обольщающим надеждами в жизни настоящей? Немногим (побеждать) многих, или многим – немногих? Но, скажешь, и вы обещаете нечто здесь. Что же мы обещаем здесь? Отпущение грехов и очищение "банею возрождения" (Тит.3:5). Но и крещение доставляет больше благ в будущем; и Павел говорит: "ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе" (Кол.3:3). Если же оно и здесь доставляет блага, как и действительно доставляет, то это особенно и чудно, что людей, совершивших бесчисленное множество грехов, каких никто другой не совершал, апостолы могли убедить, что все их нечистоты омоются, и они уже не будут давать никакого отчета в грехах своих. Подлинно, это особенно и удивительно, что люди грубые убедились принять такую веру, питать благие надежды в будущем, свергнуть прежнее бремя грехов с великим усердием и немедленно приступить к подвигам добродетели, не прилепляться ни к чему чувственному, сделаться выше всего плотского и принять дары духовные, – что перс и сармат, мавр и индиец познали чистоту души, силу и неизреченное человеколюбие Божие, любомудрие веры, наитие Святого Духа, учение о воскресении тел и жизни вечной. О всем этом и многом другом подобном рыбари научили любомудрствовать племена варварские, просветив их таинством крещения. Будем же тщательно сохранять все это и говорить им (язычиикам), а вместе доказывать им это и собственной жизнью, чтобы нам и самим спастись и их обратить к прославлению Бога, Которому слава во веки. Аминь.
[1] Эта фраза отмечена как цитата, но откуда она взята, – неясно – и.И.
[2] Гр. "προσεθηκεν" = "приложил" – и.И.
[3] В рус.пер. "проницает" – и.И.
[4] Гр. "εγω εδωκα αυτοις προσταγματα". В синод.пер. "попустил им учреждения..." (т.е. ошибочно понимая под этим языческие обычаи) – и.И.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter