Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Иоанн Златоуст. Беседы на 2-е послание к Коринфянам
Беседа 6
"Неужели нам снова знакомиться с вами? Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас"? (2 Кор. 3:1)
1. Так как некоторые могли сказать, что (апостол) сам себя выхваляет, то в предупреждение такого обвинения он и говорит так. Хотя он и раньше несколько раз исправлял такую мысль, когда говорил: "И кто способен к сему?", и: "проповедуем искренно, как от Бога" (от чистоты глаголем) (2 Кор. 2: 16, 17), тем не менее он не удовлетворяется; таков его обычай, чтобы как можно дальше отстранять от себя ту мысль, будто он сам о себе говорит что-нибудь великое. Он избегает этого с величайшим старанием и заботливостью. А ты, со своей стороны, заметь и здесь великую мудрость (апостола). В самом деле, обстоятельства, казавшиеся сами по себе неприятными – я разумею его бедствия – он так возвысил и представил в таком блеске и свете, что из его описания могло родиться подобное подозрение. То же делает он и далее (в послании). Перечислив бесчисленные бедствия, огорчения, тесные обстоятельства, крайнюю нужду и тому подобное, он присовокупил: "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не себе хвалим, но вину даем вам похваления) (5: 12). Но там он говорит это гораздо сильнее и с бόльшим негодованием. Здесь слова его: "Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас?" (или требуем, якоже нецыи, извещавательных посланий?) выражают любовь, – там, как это было нужно и полезно, – слова его исполнены и особенной силы и негодования: "Не снова, – говорит, – представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не паки себе хвалим, но вину даем вам похваления); и еще: "Не думаете ли еще, что мы [только] оправдываемся перед вами? (паки ли мните, яко ответ вам творим?) Потому что мы говорим пред Богом, во Христе (пред Богом во Христе глаголем)… Я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете" (Боюся же, еда како пришед, не яцех же хощу, обрящу вас, и аз обрящуся вам, якова же не хощете) (12: 19, 20). Чтобы не подвергнуться укоризне в лести и домогательстве от них похвалы, говорит им: "я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете". Но все это говорит он с большою укоризною; вначале же говорит не так, но гораздо снисходительнее. Что же значат слова его? Выше говорил он об искушениях, опасностях и о том, что Бог во Христе повсюду творит его победителем, и вся вселенная знает о победах его. Сказав, таким образом, о себе нечто великое, он и предлагает себе этот вопрос: "Неужели нам снова знакомиться с вами?" (зачинаем ли паки нас самех извещавати вам?) Слова его имеют такой смысл: может быть кто-нибудь скажет нам: "Что это значит, Павел? Для чего ты так говоришь о самом себе, для чего превозносишь себя?" – в предупреждение подобного возражения он и говорит: "нет, мы не хотим хвалиться и превозносить себя пред вами; мы столько далеки от того, чтобы просить одобрительных о себе к вам писем, что вы сами служите для нас вместо письма": "Вы, – говорит, – наше письмо" (послание бо наше вы есте) (ст. 2). Что же значит: "Вы - наше письмо"? "Если нужно будет нам рекомендовать себя пред другими – мы вас выставим на середину вместо одобрительного письма". То же говорил он и в первом послании: "печать моего апостольства - вы в Господе" (печать бо моего апостольства вы есте) (1 Кор. 9: 2). Но здесь он сказал не просто, а с некоторою иронией, чтобы придать своей речи более силы: "Неужели нужны для нас, – говорит, – одобрительные письма к вам или от вас? (или требуем извещавательных посланий?) И имея в виду лжеапостолов, присовокупил: "как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас, к другим". Потом, так как сказанное было тяжко для слуха, то далее он смягчает слова свои, говоря: "Вы - наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; вы показываете собою, что вы - письмо Христово" (послание наше вы есте, написанное в сердцах наших, знаемое от всех: являеми, яко есте послание Христово) (ст. 2). Здесь он не только выражает свою любовь к ним, но и свидетельствует о их добродетельной жизни, т. е., что они своими добродетелями могут доказать пред всеми достоинство своего учителя. Таков смысл слов: "Вы - наше письмо". Что сделали бы ваши письма, в которых стали бы вы одобрять и прославлять нас, То самое вы исполняете своею жизнью по вере, которую все видят и слышат. Добродетели учеников служат наилучшим украшением для их наставника, и одобряют его лучше всякого письма. "Написанное в сердцах наших", т. е., которое всем известно, потому что мы везде носим вас с собою и содержим в сердце нашем. Как бы так он говорил: "Вы служите нам одобрением пред другими, и мы всегда имеем вас в сердце своем, и перед всеми возвещаем о ваших добродетелях. А потому не только мы не имеем нужды в одобрительных от вас письмах к другим, потому что вы служите одобрением нашим, но и для вас самих мы не имеем нужды в свидетельстве других, потому что мы сильно любим вас. Одобрительные письма нужны к незнакомым, а вы находитесь в сердцах наших". И не просто сказал: "находитесь", но – "написаны", т. е. так, что не можете изгладиться из сердец наших. Как читая послания наши, так и уверяясь из сердец наших, все знают любовь нашу, которую имеем к вам.
2. Итак, если письма употребляются для того, чтобы показать, что такой-то мне друг и пользуется моею доверенностью, то все это для нас заменяет ваша любовь. А потому, к вам ли мы идем – не имеем нужды брать одобрение от других, так как это вполне заменяет ваша любовь к нам, или к другим – опять не имеем нужды брать и от вас одобрительных писем, потому что вместо них для нас и здесь довольно той же любви. Мы носим послание в сердцах наших. Потом, возводя их к высшему разумению, называет их посланием Христовым, говоря: "вы показываете собою, что вы - письмо Христово" (являеми, яко есте послание Христово) (ст. 5). И сказав это, он извлекает отсюда повод говорить о законе; и опять называет их посланием своим, но в другом смысле. Выше он называл их посланием потому, что они служат для него одобрением; а здесь называет их посланием Христовым, как имеющих в себе написанным закон Божий. "Что Бог благоволил открыть всем и вам, все это, – говорит, – написано в сердцах ваших; а мы приготовили вас к принятию этих письмен. Как Моисей обделал камни и скрижали, так и мы приготовили души ваши. Потому и говорит: "через служение наше" (служеное нами). Но скажут, что и те, и другие скрижали равны, потому что и те написаны Богом, и эти Духом (Божиим). Где же между ними различие? "Написанное, – говорит, – не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца" (Написано не чернилом, но Духом Бога жива; не на скрижалях каменных, но на скрижалех сердца плотяных), а каково различие между Духом и чернилами и скрижалями каменными и плотяными, таково же различие между теми и другими письменами: тем же различаются и послужившие (письменам новозаветным) от послужившего (ветхозаветным). Но чтобы не подумали, что он сказал о себе слишком много, он тотчас и поясняет себя, говоря: "Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа" (надеяние же таково имамы Христом к Богу). И таким образом опять все приписывает Богу, и виновником всего называет Христа. "Не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя" (Не яко довольни есмы от себе помыслити что, яко от себе) (ст. 5). Смотри, вот и еще он умеряет речь свою. И это оттого, что он владел добродетелью смирения в высшей степени. И потому, как скоро говорил что-нибудь великое о себе, тотчас старался опять всеми способами смягчить сказанное. Это делает он и здесь, когда говорит: "не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя". То есть, я не сказал: "Такую уверенность мы имеем, по которой одно усвояем себе, а другое Богу; напротив, такую, по которой все возлагаем на Бога и Ему вменяем, потому что способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета" (довольство наше от Бога, иже и удоволи нас служители быти нову завету) (ст. 6). Что значит – "удоволи"? То, что Бог сделал нас способными к такому служению. Не малое дело – сообщить вселенной такие скрижали и письмена, которые гораздо важнее первых. Потому и присовокупил: "не буквы, но духа" (не письмене, но Духу). Вот еще новое различие (ветхих и новых скрижалей). Какое же? Разве ветхий закон не был духовен? Как же говорит (тот же апостол): "мы знаем, что закон духовен" (вемы, яко закон духовен есть) (Рим. 7: 14)? Он был духовен, но не подавал Духа, потому что Моисей принес не Дух, а письмена, а мы уверены, что подаем Духа. Показывая это яснее, далее и говорит: "буква убивает, а дух животворит" (писмя убивает, а Дух животворит). И говорит это не без цели, но для того, чтобы обличить тех, которые тщеславились исполнением иудейских обрядов. "Буквой" (письменем) он называет здесь закон, угрожающий наказанием согрешающим, а духом – благодать, через таинство крещения животворящую умерщвленных грехами. Показав, таким образом, различие тех и других скрижалей из самого их существа, он не останавливается на этом; но продолжает далее раскрывать это различие и притом с такой стороны, с которой сильнее может увлечь слушателя – т. е., со стороны животворности и легкости (последних). "Новый завет, – говорит он, – и не труден, и дарует большую благодать". Если он, рассуждая о Христе, выставляет особенно то, что более принадлежит Его человеколюбию, нежели достоинству, или что принадлежит и тому и другому вместе, то тем более он должен так говорить, рассуждая о Его завете. Итак, что значат слова: "буква убивает"? Прежде он сказал, что один завет написан на скрижалях каменных, а другой – на сердцах плотяных. Но ему показалось, что такое различие еще не велико, а потому присовокупил, что прежний завет написан был буквами и чернилами, а новый – Духом. Но так как и это различие еще не вполне могло возбудить его слушателей, то он указывает, наконец, нечто такое, что могло окрылить их, – именно то, что "буква убивает, а дух животворит ".
3. Что же это значит? По (ветхому) закону грешник подвергается наказанию; а здесь (по новому) грешник прибегает к крещению и становится праведным, сделавшись же праведным, он оживает, освобождается от смерти греха. Закон, если поймает убийцу, то осуждает его на смерть, а если благодать настигнет убийцу, то освящает и оживляет его. Но что я говорю об убийце? Закон и того схватил и побил камнями, который собирал дрова в субботу (Числ. 15: 32-36). Вот что значит: "буква убивает"! Напротив, благодать ловит бесчисленных человекоубийц и разбойников, и, омывая их водами крещения, разрешает от прежних зол. Вот что значит: "Дух животворит"! Закон кого поймает, того из живого делает мертвым; а благодать соделывает живым преступника из мертвого. "Придите ко Мне, – говорит она, – все труждающиеся и обремененные, и Я , – не говорит – "накажу вас", но – успокою вас" (Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы) (Мф. 11: 28). В крещении погребаются грехи, заглаживаются прежние неправды, человек оживает, и всякая благодать напечатлевается в его сердце, как на скрижали. Итак, помысли, сколь велико преимущество Духа, когда и скрижали Его превосходнее первых, когда Он показывает и нечто высшее даже самого воскресения. В самом деле, та смерть, от которой Он освобождает, гораздо опаснее первой смерти, и настолько опаснее, насколько душа превосходнее тела, и естественная жизнь держится тою жизнью, которую дает Дух. Если же Он может даровать эту высшую жизнь, то тем более может дать низшую; эту последнюю давали и пророки, а той никогда, – потому что никто не может отпускать грехов, кроме одного Бога (Лук. 5: 21). Но и низшей жизни пророки не могли бы сообщать без того же Духа. И не только то удивительно, что Дух животворит, но и то еще, что Он даровал и другим силу животворить. "Примите Духа Святаго" (Приимите Дух Свят), – говорит (Господь) (Иоан. 20: 22). Для чего же? Разве без Духа нельзя было? Бог говорит это для того, чтобы показать, что (Дух) имеет высочайшую власть, ту же царскую сущность и ту же силу. Для того и присовокупляет: "Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (имже отпустите грехи, отпустятся, и имже держите, держатся) (ст. 23). И вот, так как (Дух Святый) животворил нас, то и сохраним эту жизнь, и не станем опять возвращаться к прежней мертвости. "Христос …, уже не умирает … Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха" (Христос ктому уже не умирает. Еже бо умре, греху умре единою) (Рим. 6: 9, 10). И не хочет, чтобы мы всегда ожидали спасения только от благодати: иначе мы будем лишены всего; Он хочет, чтобы и с нашей стороны привнесено было что-нибудь. Позаботимся же привнести что-нибудь, и соблюдем жизнь души.
А в чем состоит жизнь души, это можешь узнать из жизни тела. Тело мы называем живым тогда, когда оно находится в здоровом состоянии. Когда же оно находится в расслаблении и имеет беспорядочное движение, то хотя оно, по-видимому, и живет и движется, но такая жизнь бывает хуже всякой смерти. Также если (человек) ничего не говорит здравого, но произносит слова свойственные безумным, и превратно видит предметы, то опять имеющий такое тело гораздо более достоин сожаления, нежели умерший. Так и душа, если не имеет ничего здравого, если, например, смотрит на золото не как на золото, но как на нечто великое и важное, если ни мало не помышляет о будущем, но пресмыкается долу и делает то, чего не надлежало бы ей делать, – такая душа хотя бы и казалась живою, она умерла. Из чего мы познаем, что имеем душу? Не из действий ли, свойственных душе? Но если она не делает того, что ей свойственно, то не умерла ли она? Если, напр., она не заботится о добродетели, но похищает чужое и беззаконничает, то почему я могу сказать, что ты имеешь душу? Потому ли, что ты ходишь? Но это свойственно и неразумным животным. Потому ли, что ешь и пьешь? Но и звери едят и пьют. Потому ли, что ты стоишь в прямом положении и на двух ногах? Но из этого я более вижу, что ты зверь в человеческом образе. В самом деле, когда ты по всему прочему сходен с зверем, и отличаешься от него только прямым положением, то этим ты только еще более возмущаешь и поражаешь меня, и я, смотря на тебя, скорее сочту тебя за чудовище. Если бы я увидел зверя, говорящего человеческим языком, то не сказал бы по одному этому, что он человек, но почел бы его по этому самому более странным пред другими зверями. Итак, откуда же могу я узнать, что ты имеешь душу человеческую? Когда ты лягаешься как осел, когда злопамятен как верблюд, когда кусаешься как медведь, когда хищен как волк, когда крадешь как лисица, когда коварен как змей, когда бесстыден как пес – как я могу узнать, что ты имеешь человеческую душу? Хотите, я покажу вам душу мертвую и живую? Обратимся опять к древним мужам, и, если угодно, представим того богатого, который жил во дни Лазаря, чтобы узнать нам, в чем состоит смерть души. Что этот богач имел душу мертвую, это видно из дел его. Он не сделал ничего, что показывало бы в нем разумную душу; а только ел, пил и веселился.
4. Есть и ныне такие же немилосердные и жестокие люди. И они, подобно этому богачу, имеют мертвую душу – потому что они убили в себе всю ту теплоту, какая происходит от любви к ближним, и душа их мертвее бездушного тела. Но не таков был нищий: он просиял, как взошедший на самый верх любомудрия. Борясь непрестанно с голодом, и не имея даже самой необходимой пищи, он не произнес на Бога ни одного хульного слова, но все переносил великодушно. А это немаловажное дело души, и даже самое сильное доказательство ее крепости и здравия. Когда же не видно в душе таких добродетелей – явный признак, что они пропали от ее мертвости. Не должны ли мы, скажи мне, называть мертвою ту душу, которая, когда нападает на нее диавол, бьет ее, терзает, грызет, топчет, всего этого не чувствует, спит, как мертвая, и не скорбит о расхищении своего достояния: диавол терзает ее, а она остается неподвижною, подобно бездыханному телу, и не чувствует этого. Когда в душе нет страха Божия и попечения о своем спасении, то она необходимо делается таковою, и еще хуже всякого трупа. Душа не превращается подобно телу в гнилую жидкость, в грязь и в прах, но, что еще отвратительнее, в пьянство, в злобу, любостяжание, в гнусную любовь, в преступные пожелания. Если же ты еще яснее хочешь видеть гнусность порочной души, то очисти душу твою, и тогда ясно увидишь, как отвратительна (душа) оскверненная и нечистая. Теперь ты увидеть этого не можешь потому, что, когда мы остаемся с привычкой к нечистоте, тогда не чувствуем ее; но когда станем питаться духовными глаголами, тогда поймем, как велико это зло – нечистота душевная, хотя для многих это и кажется безразличным. Я не буду говорить теперь о геене; но, если угодно, посмотрим на порочного человека еще здесь – на земле, и притом не на того, который гнусно делает, но который только говорит гнусное – как он смешен, сколько он обижает прежде всего самого себя, и как он, подобно изблевывающему из уст тину, делает себя отвратительным. Если же струя так отвратительна, то подумай, как отвратителен должен быть источник этой тины: "Ибо от избытка сердца говорят уста" (Мф. 12: 34). Но я не об этом только скорблю, а еще больше о том, что некоторым это даже не кажется и постыдным. Отсюда-то и умножается всякое зло, т. е., когда мы грешим, и между тем думаем, что не грешим.
Итак, хочешь ли знать, сколь великое зло – говорить срамное и постыдное? Всмотрись, как краснеют от твоего бесстыдства те, которые тебя слушают. В самом деле, что может быть хуже и презреннее человека, бесстыдно срамословящего? Такие включают себя в разряд скоморохов и распутных женщин. Вернее же сказать, и распутные женщины имеют больше стыда, чем вы. Как же можешь научить целомудрию жену, когда бесстыдными глазами возбуждаешь ее идти в распутство? Лучше извергать гнилость изо рта, нежели сквернословие. Если у тебя дурно пахнет изо рта, то ты не прикасаешься к общей трапезе; но когда в душе твоей такой смрад, скажи мне, как ты дерзаешь приступать к тайнам Господним? Если бы кто, взяв нечистый сосуд, положил его на твоей трапезе, такого ты, избив палками, прогнал бы; скажи теперь, ужели ты не думаешь прогневать Бога, когда на трапезу Его (а уста наши и есть трапеза Божия, когда мы приобщаемся таинства евхаристии) приносишь слова гнуснейшие всякого нечистого сосуда? Да и как может быть иначе? Ничто так не прогневляет Его, Святейшего и Чистейшего, как такие слова; ничто не делает людей столь наглыми и бесстыдными, как когда они говорят и слушают подобные слова; ничто так легко не расстраивает нервы целомудрия, как возгорающийся от таких слов пламень. Бог вложил в уста твои благовоние, а ты влагаешь в них слова, зловоннее всякого трупа, убиваешь самую душу и соделываешь ее нечувствительною. В самом деле, когда ты поносишь кого-нибудь, это голос не души, но твоего гнева; когда срамословишь, то не она так говорит, но твое безрассудство; когда злословишь – это говорит ненависть; когда обманываешь – это дело любостяжания: все это не душе принадлежит, но страстям и болезням души. Подобно тому, как тление не принадлежит собственно телу, но смерти и страстям, живущим в теле, так и эти пороки принадлежат прившедшим в душу страстям. Если хочешь слышать голос души живой, то послушай, что говорит Павел: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. Великое приобретение - быть благочестивым и довольным" (Имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем. Есть же снискание велие благочестие) (1 Тим. 6: 8, 6). Также: "для меня мир распят, и я для мира" (мне мир распяся, и аз миру) (Гал. 6: 14). Послушай, что говорит и Петр: "серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе" (сребра и злата несть у мене: но еже имам, сие ти даю) (Деян. 3: 6). Послушай Иова, который благодарит Бога, и говорит: "Господь дал, Господь и взял" (Господь даде, Господь отъят) (Иов. 1: 21). Вот слова души живой, которая выражает в них ей принадлежащие силу и действие. Подобным образом и Иаков говорил: "и даст мне хлеб есть и одежду одеться" (аще даст ми Господь хлеб ясти, и ризы облещися) (Быт. 28: 20); так же говорил Иосиф: "как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом?" (како сотворю глагол злый сей, и согрешу пред Богом?) (Быт. 39: 9). Но не так говорила та пьяная и неистовая жена, когда сказала: "ложись со мной" (ляги со мною) (Быт. 39: 12). Итак, узнав все это, поревнуем душе живой и будем убегать души мертвой, чтобы таким образом получить нам жизнь будущую, которой да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, которому слава во веки веков. Аминь).
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter