Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Иоанн Златоуст. Беседы на 2-е послание к Коринфянам
Беседа 8
"Посему, имея по милости [Божией] такое служение, мы не унываем; но, отвергнув скрытные постыдные дела…" (2 Кор. 4:1).
1. Так как (апостол) сказал много великого, и поставил себя и всех верных выше Моисея, то, сознавая всю силу и важность сказанного, смотри, как он опять умеряет свое слово. Действительно, ему надлежало и возвысить себя ради лжеапостолов, равно как и своих слушателей, и опять умерить эту высоту, на которую поставил себя, не отказываясь, впрочем, от нее совершенно, потому что отказаться значило бы шутить. Для этого он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия, почему и говорит: "имея … такое служение" (имуще убо служение сие). "Мы ничего, – говорит, – не привнесли своего, мы только были служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений". Вот почему он и называет (свое апостольское делание) не начальствованием, не водительством, а только "служением"; и даже этим не довольствуется, а присовокупляет еще: "по милости Божией" (якоже помиловани быхом), – то есть, "и то самое, что мы поставлены служителями, зависит только от милости и человеколюбия (Божия)". Правда, дело милости есть избавлять от зол, а не такие раздавать блага, какие даны были (апостолам); впрочем, Божией милости и это свойственно. "Мы не унываем" (Не стужаем си), то есть, "и то, что мы не унываем, надлежит приписать Его человеколюбию". Выражение: "по милости Божией" (якоже помиловани быхом) должно именно относить как к служению, так и к словам: "мы не унываем". Смотри же, как он старается смягчить прежде сказанное о себе: он говорит, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию, – тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям, и какие бы ни терпел искушения. "Оттого мы не только не унываем, – говорит, – но еще радуемся и дерзаем". Сказав именно: "Мы не унываем", он присовокупил еще: "но, отвергнув скрытные постыдные [дела], не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия" (но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия) (ст. 2). Что же значит: "скрытные постыдные дела" (тайных срама)? "Мы не так возвещаем, – говорит, – что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как поступают лжеапостолы, – почему он и говорил: "На личность ли смотрите?" (яже пред лицем зрите) (2 Кор. 10: 7), – но мы таковы же и на деле, каковыми вы нас видите, потому что мы не имеем ничего двусмысленного, и ничего не говорим и не делаем, что бы от стыда надлежало скрывать и оставлять во мраке". И желая высказать это еще яснее, прибавляет: "не прибегая к хитрости" (не в лукавствии ходяще). Что те (лжеапостолы) почитали похвальным, то он (апостол) называет постыдным и достойным смеха. Что же значит – "к хитрости" (в лукавствии)? Те (лжеапостолы) славились как нелюбостяжательные, а между тем брали дары, только тайно; почитались за святых и за истинных апостолов, а на самом деле имели множество пороков. "Мы же, – говорит, – все это отвергнули (т. е. то, что он и называет "постыдными делами"); мы и в самом деле таковы, каковыми кажемся, и не имеем ничего скрытого как в жизни нашей, так и в самом проповедании". Это и означают слова: "не искажая слова Божия, а открывая истину" (ни льстяще словесе Божия, но явлением истины), т. е., не наружно и для вида, но самым делом. "Представляем себя совести всякого человека" (Представляюще себе ко всякой совести человечестей). "Мы известны не только верным, но даже и неверным, потому что представляем себя на суд всякому, кто хочет испытывать наши дела. Так мы представляем себя, а не прикрываясь и показывая только светлую личину. Мы говорим, что не принимаем никаких для себя даров, – и вас же самих призываем в свидетели этого; утверждаем, что мы ничего худого за собою не знаем, – и в этом опять свидетельствуемся вами же самими. Мы не делаем, как они, прикрывая дела свои, чтобы обманывать других. Напротив, мы и жизнь свою предлагаем всем на рассмотрение, и учение преподаем без всякого прикрытия, так что все могут разуметь его". Но так как неверные не уразумели силы этого учения, то он присовокупляет, что "это не по нашей вине, а по причине бесчувствия их самих". Поэтому и говорит: "Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих для неверующих, у которых Бог века сего ослепил умы" (аще ли же и есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено, в нихже Бог века сего ослепи разумы неверных) (ст. 3, 4). Здесь он говорит то же самое, что он и прежде сказал: "для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь" (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (гл. 2: 16).
2. Кто же это – "Бог века сего"? Последователи заблуждения Маркиона говорят, что это сказано только о Творце правосудном, а не благом: они утверждают, что есть другой какой-то Бог, правосудный только, без благости. Манихеи же, безумно желая ввести другого творца твари кроме истинного, говорят, что здесь говорится о диаволе, потому что Писание часто называет богом не по достоинству называемого, но по бессилию подчиненных его. Так оно и "мамону" называет господином (κύριον); (Мф. 6: 24) и чрево – богом (Филип. 3: 19). Однако ни чрево по этому самому не бог, ни мамона – господь, но так названы они из-за тех, которые им подчиняют себя. Мы же думаем, что это сказано и не о диаволе, но о Боге всяческих. И должно читать это место так: "Бог ослепил разумы неверных века сего" (τών απιστων του αιώνος τούτου ετύφλωσεν ο Θεός τά νοήματα), потому что не будущий, а только настоящий век имеет неверных. Если же кто и так будет читать: "Бог века сего" (ο Θεός τού αιόνος τόύτου), то и такое чтение не представляет никакого затруднения, потому что не показывает еще, что Он – Бог только настоящего века. Он называется и Богом неба; однако не есть Бог одного только неба. Мы называем Его также и Богом настоящего дня; однако, говоря так, мы не ограничиваем власти Его только этим днем. Равным образом называется Он и Богом Авраама, и Богом Исаака, и Богом Иакова, и, однако, Он не есть Бог только их одних. Много и других подобных доказательств можно находить в Писании. Как же Он ослепил их? Не содействием к тому, – да не будет, – но оставлением и попущением. В Писании часто употребляются такие выражения. Так оно говорит: "предал их Бог превратному уму" (предаде их Бог в неискусен ум) (Рим. 1: 28). Так как язычники прежде сами не поверили и сделали себя недостойными познания таин Божиих, то и Бог уже потом оставил их. Что же другое надлежало бы с ними делать? Насильно влечь и открывать тайны не желающим знать их? Но они еще более презрели бы и отказались знать их. Потому-то (апостол) и присовокупил: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа" (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, – не для того, чтобы не веровали в Бога, но для того, чтобы неверующие, как неспособные, не видели внутренних таин. То же и нам заповедал Господь, повелев не метать бисера пред свиньями (Мф. 3: 6). Иначе, если бы Он открыл и неверующим, то болезнь (неверия) только еще более усилилась бы в них. Так и больного глазами если бы кто насильно заставил смотреть на солнце, то еще больше только усилил бы его болезнь. Вот почему врачи и содержат таких больных в темноте, чтобы не усилить болезнь. Точно таким же образом и здесь представляй, т. е., что неверующие сделались такими по своей воле, а, сделавшись неверующими, они уже не могли созерцать неизреченных таин Евангелия, так как и Бог уже сокрыл от них сияние света евангельского. Об этом и (Господь) говорил ученикам: "потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат" (сего ради в притчах глаголю им, яко слышаще не слышат) (Мф. 13: 13). Но чтобы еще лучше объяснить на примере то, о чем я говорю, представь себе какого-нибудь эллина, который считает за басни наши таинства: больше ли пользы получил бы он, когда бы пошел к нам и увидел наши таинства, чем когда бы вовсе не входил? В таком же смысле и (апостол) говорит: "чтобы для них не воссиял свет" (во еже не возсияти им свету), продолжая все еще держаться истории Моисея. Что именно случилось с иудеями при Моисее, то же самое происходит и со всеми неверными во времена евангельские. А что от них сокрыто и неизвестно им, об этом послушай самого (апостола), который говорит: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога" (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога), – т. е., что крест есть спасение вселенной и Его слава, что этот самый Распятый на нем опять имеет придти с великою славою, и все другое, настоящее и будущее, видимое и невидимое, неизреченная слава ожидаемых (благ). Вот почему он и сказал: "воссиять", чтобы ты не всего искал здесь в этой жизни, потому что слава, даруемая теперь, есть только некоторое сияние Духа. На это (апостол) указал и выше, когда упоминал о благоухании, равно как о залоге, – показывая тем, что большее остается там (в будущей жизни). Но все это сокрыто от неверующих; сокрыто же за то, что сами прежде не захотели поверить. Далее, чтобы показать, что не познавшие славы Христовой не знают не только Христовой славы, но и славы Отца, прибавил: "Который есть образ Бога". Нельзя ведь остановиться на одном только Христе, потому что, подобно тому, как чрез Христа ты видишь Отца, так, не познав славы Христовой, не познаешь и славы Отца. "Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы - рабы ваши для Иисуса" (Не себе бо проповедуем, но Христа Иисуса Господа, себе же самех рабов вам Иисуса ради) (ст. 5).
3. Какая здесь связь? И как это относится к вышесказанному? Здесь он указывает или на тех, которые гордились собою, и заставляли учеников своих называть себя их именами, как о том он говорил в первом послании: "«я Павлов»; «я Аполлосов»" (аз есмь Павлов, аз же Аполлосов) (1: 12), – или на другое что, более важное. На что же? Так как (лжеучители) сильно восставали (на апостолов), и со всех сторон нападали на них, то он и говорит: "Против нас ли вы вооружаетесь и восстаете, или против Проповедуемого нами? Ведь мы не себя проповедуем. Я раб, я служитель даже тем, которые принимают эту проповедь, я тружусь для другого, т. е. для Господа, и все делаю для Его славы, так что враждующие против нас восстают против Господа. Я столько далек от того, чтобы искать себе каких-нибудь выгод от проповеди Евангелия, что не отказываюсь быть и вашим рабом для Христа, – когда Ему угодно было столько почтить вас, когда Он столько возлюбил вас, и все для вас сделал". Поэтому и говорит: "мы - рабы ваши для Иисуса" (себе же самех рабов вам Иисуса ради). Видишь ли душу ни мало не заботящуюся о славе? Он говорит: "Мы не только не присваиваем себе того, принадлежит Господу, но даже и вам служим для Него". "Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца" (Яко Бог рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах наших) (ст. 6). Видишь ли, как он опять желающим находить превосходство в славе Моисеевой показывает другую славу, сияющую с излишком пред Моисеевой? Он говорит, что как (тогда слава) озарила лицо Моисея, так (ныне слава) воссияла в сердцах ваших. Из всего созданного в начале прежде он упоминает о чувственном свете и осязательной тьме, показывая тем превосходство их пред другими творениями. Но когда (Бог) повелел из тьмы воссиять свету? При самом начале творения, как говорит (Моисей): "тма была верху бездны. И рече Бог: да будет свет" (Быт. 1: 2, 3). Но тогда Он сказал: "да будет", и сделалось, а ныне Он не сказал, но сам стал для нас светом; не – "рече", но сам "воссиял". Потому и мы при сиянии этого света видим не чувственные предметы, но самого Бога чрез Христа. Видишь ли здесь нераздельность Св. Троицы? В самом деле, о Духе Святом (апостол) говорит: "Мы же все открытым лицем взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа) (3: 18); о Сыне: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога " (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога) (4: 4); об Отце: "повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить [нас] познанием славы Божией в лице Иисуса Христа" (рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах ваших к просвещению разума славы Божия о лице Христове) (ст. 6). И как сказавши: "благовествования славы Христовы", он присовокупил: "Который есть образ Бога", показывая тем, что (не познавшие славы Христовой) лишены и славы Бога Отца, так и после слов: "разума Божия" прибавил: "о лице Христове", показывая тем, что мы через Христа познаем Отца, подобно тому, как и через Духа приводимся к Нему. "Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была [приписываема] Богу, а не нам" (Имамы же сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, и не от нас) (ст. 7). Так как (апостол) сказал много великого и высокого о неизреченной славе (верующих), то чтобы кто не сказал: "Почему же мы, получив такую славу, остаемся в смертном теле?", говорит, что это-то особенно и удивительно и представляет величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себе такой свет и хранит такое сокровище. Удивляясь и сам этому, он сказал: "Да премножество силы будет Божия, а не от нас"; и опять указывает на тех, которые хвалятся о себе. И величие даров, и слабость получивших их показывают силу (Божию), не только тем, что (Бог) даровал столь великие блага, но и тем особенно, что даровал людям слабым. Под скудельным сосудом он именно разумеет слабость нашей смертной природы и немощь нашей плоти потому, что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда – она столь же удобосокрушима и также легко разрушается – и смертью, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными (причинами). И это сказал он как для того, чтобы постыдить высокомерие их, так и для того, чтобы всем показать, что в делах наших нет ничего человеческого.
4. Подлинно, тогда-то особенно и бывает видима сила Божия, когда она совершает великие дела чрез слабые орудия. Потому-то и в другом месте (Господь) сказал: "ибо сила Моя совершается в немощи" (сила бо моя в немощи совершается) (2 Кор. 12: 9). Так в ветхом завете чрез мошек и мышей (Господь) сокрушал целые полчища варваров (Исх. 8 и 10; 1 Цар. 5 и 6), – почему Он и гусениц называл великою Своею силою (Иоил. 2: 25), – и некогда чрез одно смешение языков разрушил строение великой вавилонской башни (Быт. 11). А на войне в одно время тремястами человек рассеял бесчисленное войско (Суд. 7); в другое – одним звуком труб разрушил город (Нав. 6); впоследствии же посредством малого и ничтожного отрока Давида обратил в бегство все варварское войско (1 Цар. 17). Так и в Новом завете, послав только двенадцать человек, покорил вселенную, и притом, несмотря на гонения и преследования, которым подвергались эти двенадцать. Итак, подивимся силе Божией, почудимся ей и поклонимся! Спросим иудеев, спросим эллинов: кто убедил всю вселенную оставить отеческие обычаи и переменить образ жизни? Рыболов или скинотворец? Мытарь или некнижный и простой человек? Но имело ли бы это (разумный) смысл, если бы не действовала чрез них Божия сила? Что же они говорили, когда убеждали? – "Крестись во имя Распятого". Какого? Того, Которого они не знали и не видали. И, однако, говоря и проповедуя это, они убедили мир, что прорицатели и так называемые по преданию боги не суть боги. А пригвожденный ко кресту Христос привлекал к себе всех, несмотря на то, что распятие Его и погребение известны были всем, о воскресении же Его знали только немногие. Но и в этом они убедили даже тех, которые не видали этого, и уверили не только в том, что Он воскрес, но и в том, что Он вознесся на небо и придет судить живых и мертвых.
Итак, скажи мне: откуда такая сила убедительности в этих речах? Не откуда более, как от силы Божией. И, прежде всего, самая новость была противна всем: если кто в такого рода вещах вводит новое, для того дело становится очень трудным, потому что он ниспровергает основания древнего обычая, и в корне подрывает законы. К тому же и самые проповедники казались не заслуживающими доверия, потому что были из народа, всеми ненавидимого, бедные и неученые. Каким же образом они покорили вселенную? Как могли посрамить и низложить вас и ваших предков, славившихся мудростью, даже и с богами вашими? Не ясно ли это показывает, что они имели Бога себе помощником? Не человеческой силе свойственно производить такие действия, но неизреченной силе Божией. "Нет, – скажут, – не Божией силе, но волхвованию". Но если волхвованию, то в таком случае надлежало бы еще более возрасти власти демонов и распространиться служению идолам. Отчего же прекратились и исчезали ложные служения, а наше служение восторжествовало над ними? Не ясно ли опять и отсюда, что все это произошло по определению Божию, не только в отношении проповеди, но и самой жизни (проповедников). В самом деле, когда явилась на земле повсюду такая любовь к девственной жизни? Когда стали презирать богатства, жизнь и другие всякие (блага)? Люди бесчестные и волхвы ничего такого не могли бы произвести; они сделали бы все напротив. Между тем апостолы научили нас жизни ангельской; и не научили только, но и насадили и утвердили эту жизнь не только в нашей стране, но и у варваров, и на самых отдаленных концах земли. Отсюда ясно открывается, что все это повсюду произвела сила Христова, повсюду сияя и быстрее всякой молнии озаряя умы человеческие. Итак, размыслив все это и в точном исполнении совершавшегося имея верный залог имеющих исполниться обетований, поклонитесь вместе с нами непобедимой силе Распятого, чтобы избежать вам тяжких наказаний и наследовать вечное царствие, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter