Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Иоанн Златоуст. Беседы на 1-е послание к Тимофею
Беседа 4
"Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый. Но для того я и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение, в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни вечной" (1 Тим.1,15–16).
1. Благодеяния Божии так велики и до того превосходят всякое человеческое ожидание и надежду, что часто даже им не верят. Действительно, (Бог) нам даровал то, о чем не помышлял, чего не ожидал ум человеческий. Поэтому апостолы много и говорят об этом, чтобы возбудить в нас веру в те дары, которые поданы нам от Бога. Подобно тому, как при (получении) великих благ, мы приходим в такое состояние, что, не доверяя себе, говорим: не сон ли это? – так и при (получении) даров Божиих. Что же было в них такого, чему едва можно было верить? То, что враги, грешники, те, которые не нашли оправдания ни в законе, ни посредством дел, вдруг при помощи одной веры должны были получить такие преимущества. Вот почему (апостол) много рассуждает об этом предмете и в послании к Римлянам, – много также и здесь. "Верно", – говорит, – " всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый". Так как иудеи этим особенно увлекались, то он убеждает их не привязываться к закону, потому что без веры невозможно чрез него спастись. За это именно ратует (апостол), потому что казалось невероятным, чтобы человек, несмотря на то, что он всю предшествующую жизнь провел попусту и напрасно и истратил ее на злые дела, мог потом спастись чрез одну веру. Поэтому он и говорит: "верно слово". Впрочем, некоторые не только не верили, но и укоряли его, подобно тому, как и ныне делают язычники, говоря: "И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро" (Рим.3:8). Так как они слышали, что он говорил: "А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать" (Рим.5:20), то, извращая наше (учение), проповедывали таким образом. Точно также, когда мы беседуем с ними о геенне, они возражают: как же это может быть достойно Бога? Если человек, схватив своего раба, во многом согрешившего пред ним, оставляет ему (его вину) и дает прощение, то ужели Бог будет наказывать навеки? И опять, когда говорим им о купели (крещения) и об оставлении грехов чрез нее, они возражают: достойно ли Бога, что Он оставляет грехи тому, кто совершил бесчисленные преступления? Видишь ли развращение их ума, как он во всем обнаруживает свойственную себе страсть к спорам? Именно: если отпущение грехов – зло, то наказание – добро, и наоборот, если наказание – не добро, то добро – отпущение грехов; говорю так, соображаясь с их мнением; а по-нашему – хорошо то и другое. А почему, это покажу в другое время, так как теперь этого невозможно сделать. (Предмет этот), будучи глубоким и требующим подробного исследования, в свое время должен быть предложен вашей любви; пока же обратимся к предлежащему (вопросу). "Верно", – говорит, – "слово". Каким образом оно верно? (Это видно) как из предыдущего, так и последующего. Смотри, как он предварительно приготовляет (своих слушателей), и потом, приготовив их, приступает к исследованию. Сказав, что его, богохульника и гонителя, помиловал (Бог), он имел в виду приготовить их. И не только, говорит, помиловал, но и соделал верующим: до такой степени, говорит, он, невозможно сомневаться в том, что Он помиловал меня. Ведь никто, видя узника, который живет в царских чертогах, не станет сомневаться в том, что он помилован; то же самое можно было видеть и на Павле. Поэтому он самого себя приводит в доказательство и не только не стыдится, называя себя грешником, но еще особенно радуется, так как чрез это он лучше всего мог показать великое чудо попечения Божия и то, что он сподобился столь великой милости. Почему же он, сказав в другом месте о себе: "по правде законной – непорочный" (Флп.3:6), здесь говорит, что он грешник и первый из грешников? Потому что в сравнении с тою праведностью, которой (причастниками) соделал нас Бог и которой поистине нужно искать, грешны даже те, которые были (праведны) в законе: "потому что все согрешили и лишены славы Божией" (Рим.3:23). Поэтому он не просто сказал: по правде, но: "по правде законной". Подобно тому, как человек, который приобрел много денег, хотя сам по себе и кажется богатым, однако по сравнению с сокровищами царскими оказывается весьма бедным, и первым бедняком, так и здесь, сравнительно с ангелами, люди – грешники, даже и праведные. Если же Павел, который по закону творил правду, есть первый грешник, то кто другой может быть назван праведным? Потому-то он говорит так не с тою целью, чтобы порицать свою жизнь, (признавая ее) бесчинной, – нет, – но, сравнивая одну (законную) праведность с другою (благодатною), показывает ничтожество (первой). И мало того, – но еще признает грешниками тех, которые стяжали законную праведность. "Но для того я", – говорит, – "и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение, в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни вечной".
2. Видишь ли, как опять смиряет и уничижает себя,приводя иную, более унизительную причину? Сказав, что он помилован ради своего неведения; он указывает на то, что помилованный не очень (великий) грешник и не должен быть строго осуждаем; а, сказав, что он помилован для того, чтобы никто из согрешивших не отчаивался более, но был уверен, что и он то же самое получит, он представляет весьма великое и очень сильное (обвинение). Таким образом, когда (апостол) говорил: я первый из грешников, и хулитель, и гонитель, и досадитель, "и недостоин называться Апостолом" (1 Кор.15:9) и тому подобное, то и тогда ничего не сказал в такой степени унизительного (для себя). Поясним это примером. Представим себе многолюдный город, которого все жители были бы люди злые – одни меньше, другие больше, однако все достойны осуждения; но в числе этих многих один кто-нибудь больше всех заслуживал бы осуждение и наказание, и был человек, испытавший все виды преступлений. Если бы, положим, кто-нибудь сказал, что царь хочет простить их всех, то они не так легко поверили бы этому известию, пока не увидели бы, что самый преступный из всех их получил прощение: тогда уже не оставалось бы никакого сомнения. То же самое говорит и Павел, – что Бог, желая уверить людей в том, что Он все им прощает, помиловал того, кто более всех согрешил. Если я, говорит он, получил прощение, то пусть никто уже не усомнится относительно других. Это – то же, что обыкновенно всякий говорит: если Бог этого простил, то Он уже не накажет никого другого. Чрез это (апостол) показывает, что он не заслуживал прощения, но ради спасения других первый сподобился его. Поэтому пусть никто, говорит он, не сомневается в спасении, когда я спасен.
И заметь смиренномудрие этого блаженного. Он не сказал: да покажет во мне долготерпение, но – "все долготерпение" как бы говоря так: ни над кем другим (Бог) не явил больше Своего долготерпения, как надо мною, и не обрел другого такого гpешника, который нуждался бы во всем Его милосердии, во всем Его долготерпении, а не отчасти, подобно тем, которые только отчасти согрешили. "В пример тем", – говорит, – "которые будут веровать в Него к жизни вечной", то есть, для ободрения, для поощрения их. Но так как (апостол) сказал нечто великое о Сыне, и что Он показал такую любовь, то, чтобы не подумал кто-нибудь, что Отец лишен ее, он потом воссылает и Ему славу, и говорит: "Царю же веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу честь и слава во веки веков. Аминь" (ст. 17). За это, говорит, не только Сына, но и Отца прославляем. Итак, спросим еретиков: вот (апостол), говоря об Отце, сказал: единому Богу: ужели Сын – не Бог? И единому нетленному: ужели Сын не нетленен? И ужели (Сын) сам не имеет того, что в будущей жизни нам дарует? Да, говорят они, Сын – и Бог, и нетленен, но не таков, каков Отец. Что ты говоришь? Ужели не таков, ужели по существу Он менее совершен? Следовательно, и нетление в Нем менее совершенно? Что же значат (выражения) – более и менее совершенное нетление? Нетление ведь есть не что иное, как только освобождение от тления. Правда, слава может быть больше и меньше, но нетлениe не бывает ни больше, ни меньше, подобно тому, как и здоровье не может быть ни меньше, ни больше, потому что всякая вещь должна или истлевать, или вовсе не подлежать тлению. Так что же, скажешь, ужели и мы в такой же мере будем нетленны? Нет, нисколько. Почему? Потому что Он (Отец) имеет это по природе, а нам это дано отвне. Так, может быть, таково же (нетление) и Сына? Нисколько; напротив и Он (имеет нетление) по природе. В чем же различие? В том, что Отец, говорят, не произошел (έγένετο) таким ни от кого другого, а Сын от Отца. И мы то же исповедуем. И мы не отвергаем, что Сын нетленно рожден от Отца. За это, говорят, мы прославляем Отца, что Он родил таким Сына. Не видишь ли, что отец особенно тогда прославляется, когда сын совершает великие дела? То, что принадлежит сыну, относят к отцу. Поэтому, так как Он родил сильного, и такого же, каков сам, то слава Сына не больше, чем слава Отца, потому что (Он родил) самобытного, самодовольного и не лишенного могущества. А слова – "Царю веков" сказаны и о Сыне: "чрез Которого и веки сотворил" (Евр.1:2); то же самое и здесь. У нас отделяют одно от другого, именно устроение и творение, и один устрояет, работает и трудится, а другой повелевает. Почему так? Потому что (у нас) устрояющий занимает низшее место. Но там вовсе не так. Там не принадлежит одному господство, а другому – устроение. Поэтому, когда я слышу: "чрез Которого и веки сотворил", то не отнимаю у Отца творческой силы. Равным образом, когда слышу, что Отец есть Царь веков, то не отнимаю у Сына господства. Это столько же относится к одному, сколько и к другому, потому что обоим принадлежит и то, и другое. Отец сотворил (все) тем, что родил зиждителя – Сына; царствует Сын потому, что Он – Господь всех тварей. Не за награду Он делает, как бывает у нас, и не из повиновения другому, как делают другие, но по свойственной Ему благости и человеколюбию. Что же? Казался ли когда-либо (таким) Сын? Никто не может того сказать. Итак, что же значит: "нетленному, невидимому, единому премудрому Богу"! А это что значит, когда (апостол) говорит: "ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись" (Деян.4:12), и опять: "и нет ни в ком ином спасения" (Деян.4:11)? "Честь и слава", – говорит, – "во веки. Аминь". Честь и слава воздается не словами. Поэтому, так как и Он почтил нас не словами, а самым делом, то и мы воздадим Ему честь самым делом. При этом честь (которою Бог почтил нас) имеет для нас значение; а та (которую воздаем Ему) для Него ничего не значит, потому что Он не нуждается (в чести) от нас, между тем мы нуждаемся (в чести) от Него.
3. Таким образом, если мы будем воздавать Ему честь, то чрез это себе самим доставим честь. Подобно тому, как человек, который открывает глаза для того, чтобы видеть солнечный свет, себе самому доставляет чрез это пользу, удивляясь красоте этого светила, а не ему что-нибудь дает, потому что не делает его чрез это более светлым, напротив оно остается тем же самым, – так точно, и даже гораздо больше (бывает, когда обращаемся) к Богу: кто с удивлением взирает на Бога и воздает Ему честь, тот снискивает самому себе спасение и получает величайшую пользу. Каким образом? Таким, что, усвояя себе добродетель, сподобляется от Него славы: "Я прославлю", – говорит Он, – "прославлющих Меня" (1 Цар.2:30). Но каким же образом, спросят, Он прославляется, если Он ничего не приемлет от славы, нами воздаваемой? Таким же, как говорится о Нем, что Он терпит голод и жажду: все наше Он присвояет Себе, чтобы, по крайней мере, этим привлечь нас, – и почести, и обиды, чтобы, хотя этим внушить нам страх; а мы, несмотря даже на это, не приближаемся к Нему.
Прославим же Бога, превознесем Бога и в теле, и в духе нашем. Как же, скажешь, можно прославлять в теле? И как в духе? Духом называется здесь душа, противопоставляемая телу. Как же прославляет кто-либо (Бога) в теле? И как в душе? В теле прославляет тот, кто не предается блуду, кто не упивается, кто не пресыщается, кто не печется о внешнем украшении, кто настолько показывает заботливости о себе, насколько это нужно только для здоровья, кто не прелюбодействует, равно как и та, которая не намащает себя благовониями, не расписывает красками своего лица, которая довольна тем видом, каким наделил ее Бог и ничего не прибавляет к тому искусственного. В самом деле, отчего, скажи мне, ты прибавляешь от себя нечто к тому, что создано совершенным от Бога? Неужели для тебя мало того, что сотворил (Бог)? Следовательно, ты, (считая себя) искуснейшею художницею, принимаешься исправить дело Божие? Этого ты не имеешь в виду, но ты украшаешь себя и наносишь оскорбление Творцу для того, чтобы привлечь к себе бесчисленных любовников? Что же мне делать, скажешь ты? Ведь и я не желаю того, но принуждена поступать так ради моего мужа. Обыкновенно не бывает любимою та, которая того не желает. Тебя создал Бог благообразною для того, чтобы и чрез это возбудить в нас удивление к Себе, а не для того, чтобы Ему мы наносили оскорбление. Не такими воздавай Ему за это дарами, но целомудрием и скромностью. Бог создал тебя благообразною для того, чтобы чрез это умножить для тебя подвиги скромности. Не в одинаковой ведь степени (трудно) сохранять целомудрие той, которая во всех возбуждает любовь к себе, и той, к которой никто не чувствует расположения. Слышишь ли, что говорит Писание об Иосифе? Что он был "красив станом и красив лицем" (Быт.39:6). Какую пользу приносит нам то, когда мы слышим, что Иосиф был красив? Ту, что мы еще больше удивляемся его красоте и скромности. Бог создал тебя благообразною? Зачем же ты безобразишь себя? Подобно тому, как если бы кто стал намазывать грязною тиною золотую статую, так поступают те, которые употребляют притиранья. Ты испещряешь себя землею, то красною, то белою. Но ты скажешь, что безобразные справедливо так поступают? Для чего, скажи мне? Для того ли, чтобы скрыть свое безобразие? Но они напрасно трудятся. Когда, скажи мне, искусство и изысканность превзошли природу? И зачем вообще печалиться по причине безобразия, когда оно не заключает в себе ничего зазорного? Послушай, что говорит один мудрец: "не хвали человека за красоту его и не имей отвращение к человеку за наружность его" (Сир.11:2). Поэтому больше удивляйся Богу, искуснейшему художнику, а тому (кто имеет красивую наружность, не удивляйся) нисколько, потому что случившееся не им устроено. Скажи мне, какая польза от красоты? Никакой, напротив (от нее) большие споры, величайшие огорчения, опасности и подозрения. В самом деле, не столь красивую никто и не подозревает, а красивая, если только не отличается особенною, необыкновенною скромностью, сейчас же делается предметом дурной славы, и даже муж обращается с нею недоверчиво; а что может быть тягостнее этого? И не столько испытывает он наслаждение при виде (ее красоты), сколько терпит огорчение от своей подозрительности. Да и наслаждение вследствие привычки теряет свою силу, когда самая душа приобретает славу нерадивой, рассеянной, своевольной, когда она соделывается завистливой, когда исполняется великой гордости, – потому что ко всему этому особенно приводит нас красота. Между тем мы не находим, чтобы та, которая не столь красива, имела в себе столько препятствий (вести жизнь добродетельную). И псы на нее не нападают, но подобно агнице, при которой постоянно находится пастырь, она пасется в совершенном спокойствии; ни один волк ее не тревожит и не производит на нее нападения. Не то вредно, что одна красива, а другая – нет. Вредно то, что одна блудодействует, несмотря на то, что она некрасива, а другая зла. Скажи мне, в чем состоит достоинство глаз? В том ли, что они влажны, подвижны, круглы и голубые, или в том, что они остры и проницательны? Я утверждаю последнее, и это очевидно из следующего. В чем заключается достоинство светильника? В том ли, что он ярко светит и освещает весь дом, или в том, что он красиво сделан и имеет круглый вид? Конечно, в первом, сказали бы мы, потому что последнее свойство не имеет для нас никакого значения, и мы ищем первого. Поэтому мы и говорим всегда служанке, которой поручено это: ты худо приготовила светильник. Таким образом, назначение светильника состоит в том, чтобы светить. Так и глаз, будет ли он такой или иной, ничего не значит, только бы он вполне удовлетворительно выполнял свое назначение; равным образом он называется дурным, когда слабо видит и не имеет надлежащего устройства, потому что и о людях, которые открытыми глазами ничего не видят, мы говорим, что у них дурные глаза. Мы называем дурным все то, что не выполняет того, что ему нужно выполнять. И вот в чем заключается недостаток глаз. В чем же состоит достоинство носа, скажи мне? В том ли, чтобы он был прямой, заострен с обеих сторон, и имел соответственную соразмерность, или же в том, чтобы он был способен к обонянию, мог скоро воспринимать (впечатления) и передавать их мозгу? Последнее для каждого очевидно. Будем продолжать изыскание, и на примерах объясним дело. Скажи мне, какие клещи, какие сосуды мы назовем хорошо устроенными, те ли, которые хорошо могут захватывать вещь и хорошо держать ее, или те, которые красиво выделаны? Очевидно, что первые. А зубы – какие мы назовем хорошими? Острые и легко раздробляющие пищу, или те, которые красиво расположены? Очевидно, что первые. И вообще, если по всему телу нашему станем мысленно проводить это исследование, то найдем, что все в нем здорово и хорошо, как скоро всякий член в нем правильно исполняет свойственное ему отправление. Так и всякий сосуд, всякое животное, всякое растение мы называем хорошим не за его вид или цвет, но за его служение. Так и из слуг мы называем хорошим того, который приучен к службе, а не того, который красив и изнежен. Видишь ли, каким образом можешь сделаться красивою? Итак, когда мы в одинаковой степени пользуемся величайшими и достойными удивления (благами), то ни в чем мы не терпим обиды. А именно: благообразны ли мы или нет, мы все одинаково видим этот мир, солнце, луну, звезды, одинаково вдыхаем в себя воздух, одинаково пользуемся водой, пищею. И если нужно сказать что-либо достойное удивления, так именно то, что неблагообразные бывают здоровее благообразных. В самом деле, эти последние, чтобы сохранить свою красоту, не посвящают себя трудам, но проводят время в праздности и неге, отчего особенно ослабевает деятельность их членов; а первые ведут себя просто и смело и, так как они не имеют о своей наружности никакой заботы, то употребляют все время на труды. Итак, прославим Бога; превознесем Его в теле нашем, не станем украшать себя, – потому что это лишняя и бесполезная забота; не будем приучать своих мужей к тому, чтобы они любили одну только наружность. Если ты будешь так украшать себя, то он, привыкши к этому, (взирая) на твое лицо, легко может быть прельщен распутством. Напротив, если ты научишь его любить благонравие и скромность, то он не скоро впадет в прелюбодеяние, потому что у блудницы он не найдет этого, но найдет противное тому. Итак, не приучай его прельщаться смехом, ни свободными телодвижениями, чтобы ты чрез это не приготовила яда для самой себя. Учи его находить удовольствие в скромности; а это ты можешь сделать тогда, когда ты скромно будешь держать себя. В самом деле, если ты сама легкомысленна и сладострастна, то как можешь завести с ним благопристойную речь? Кому не покажешься ты странной и смешной? Каким поэтому образом мы можем превозносить Бога в теле своем? Когда будем упражняться в добродетели, украшать душу свою, по отношению к которой это не запрещается. Тогда прославляем Бога, когда мы во всех отношениях бываем праведны; за то и сами будем прославлены в тот день, и при том не в такой мере, но гораздо больше. "Ибо думаю", – говорит (апостол), – "что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас" (Рим.8:18), – которую да сподобимся мы все получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter