Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterСвятитель Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея евангелиста
Беседа 71
"Фарисеи, услышав, что Он привел саддукеев в молчание, собрались вместе. И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе" (Матф. 22:34-36)?
1. Опять евангелист представляет новую причину, по которой фарисеям надлежало бы умолкнуть, и, таким образом, еще более обнаруживает дерзость их. Как же это? Спаситель уже заградил уста саддукеев, и фарисеям после этого надлежало бы замолчать; но вот они опять приступают к нему, опять с прежним злобным намерением заводят с Ним спор, и подсылают к нему законника, не с тем, чтобы научиться, но чтобы искусить Его, и спрашивают: какая первая заповедь? Они знали, что первая заповедь: "возлюби Господа Бога твоего"; но ожидали, что Спаситель поправит ее, назвав Себя самого Богом, и через то подаст им случай обвинить Его, а потому и предложили такой вопрос. Что же отвечает Христос? Желая показать, что они предлагают этот вопрос потому, что вовсе не имеют любви, но истаивают от злобы и снедаются завистью, Он говорит: "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Матф. 22:37-39). Почему же подобна ей? Потому что вторая пролагает путь к первой, и взаимно поддерживается ею. "Ибо всякий", сказано, "делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету" (Иоан. 3:20); и в другом месте: "сказал безумец в сердце своем: нет Бога" (Псал. 13:1). А что отсюда происходит? "развратились, совершили гнусные дела" (там же). И еще: "корень всех зол есть сребролюбие, которому, предавшись, некоторые уклонились от веры" (1 Тим. 6:10); и: "если любите Меня, соблюдите Мои заповеди" (Иоан. 14:15). А из всех заповедей Его главная заповедь: "возлюби Господа Бога твоего, и ближнего твоего как самого себя". Итак, если любить Бога - значит любить ближнего, так как Спаситель сказал Петру: если ты любишь Меня, паси овец Моих (Иоан. 21:16), а любовь к ближнему имеет плодом своим хранение заповедей, то истинно сказано: "на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки". Потому как прежде поступил Спаситель, так поступает и теперь. Там, на вопрос саддукеев о том, каково будет воскресение, Он сказал больше, нежели, сколько содержалось в вопросе, для того, чтобы научить их; так и здесь, будучи спрошен о первой заповеди, приводит и вторую, почти настолько же важную, как и первая (она хотя и называется второй, но подобна первой). Этим Он давал им заметить, из какого источника происходил их вопрос, то есть, от злобы: "любовь не завидует" (1 Кор. 13:4). Таким образом Спаситель доказал, что Он повинуется и закону, и пророкам. Но почему евангелист Матфей говорит о законнике, что Он, искушая, предложил вопрос, тогда как Марк говорит обратное: "видя", говорит он, "что он разумно отвечал, сказал ему: недалеко ты от Царствия Божия" (Марк. 12:34)? Тут нет никакого противоречия; напротив, евангелисты совершенно согласны между собой. Сначала законник спросил Его искушая, но потом воспользовался ответом Спасителя, - и получил от Него похвалу. Спаситель не с самого начала похвалил его; но когда законник отвечал, что любить ближнего - больше всех всесожжений, тогда уже Господь сказал ему: "недалеко ты от Царствия Божия", - потому что он, презрев низшие обязанности, постиг, в чем состоит начало добродетели. Все ведь прочие обязанности, как-то: хранение субботы и другие, имеют целью любовь. Впрочем, Спаситель не присваивает ему совершенной похвалы, а показывает, что ему еще многого недостает. Слова: "недалеко от Царствия Божия" означают то, что он еще не достиг его, и сказаны с тем намерением, чтобы он искал, чего ему недостает. А что Спаситель похвалил его, когда он сказал: "один есть Бог и нет иного, кроме Него" (Марк. 12:32), не удивляйся тому, но познай отсюда, как Он применяется к понятиям приходящих к Нему. Пусть они говорят о Христе весьма много такого, что недостойно славы Его, только бы не дерзали совсем отвергать бытия Божьего. Итак, за что же он хвалит законника, когда он сказал, что кроме Отца нет иного Бога? Это не значит того, чтобы Иисус Христос не признавал Себя Богом, - да не будет! - но так как не пришло еще время открыть Ему Свое божество, то Он и оставляет законника при прежнем учении и хвалит его за то, что он хорошо знает древний закон, чтобы таким образом сделать его способным к принятию учения и новозаветного, когда оно открыто будет в приличное время. Кроме того, слова: "один есть Бог и нет другого кроме Него", как в ветхом завете, так и в новом, приводятся не в опровержение божества Сына Божия, а для того, чтобы отличить идолов от истинного Бога. С этою мыслию и Спаситель хвалит законника, произнесшего данные слова. Потом, дав ответ на его вопрос, Иисус и сам спросил (фарисеев): "что вы думаете о Христе? чей Он сын? Говорят Ему: Давидов" (Матф. 22:42). Итак, смотри, сколько Он сотворил чудес и знамений, сколько предложил других вопросов, сколько представил доказательств Своего единомыслия с Отцом и в словах и в делах, какую приписал похвалу законнику, сказавшему: "один есть Бог", прежде нежели предложил этот вопрос, чтобы фарисеи не могли сказать, что хотя Он и творит чудеса, но оказывается противником закона и врагом Божьим. Вот почему этот вопрос Он и предлагает после столь многих доказательств, неприметным для них образом приводя их к признанию и Его Богом. И прежде Он предлагал подобный вопрос ученикам Своим, но сперва спросил их: "за кого почитают Меня другие", а потом уже – "за кого они сами"? Но фарисеев спрашивает иным образом. В противном случае они, привыкнув все говорить без всякого страха, тотчас назвали бы Его обманщиком и злым человеком. Поэтому Он и требует их собственного суда.
2. Так как Спаситель хотел идти на страдание, то и приводит теперь такое пророчество, в котором Он ясно назван Господом; и делает это не просто и не без причины, но имея для того достаточное основание. Так как они на первый вопрос Его не дали правильного ответа (назвав Его простым человеком), то, в опровержение их ложного мнения о Нем, Он приводит слова Давида, возвещающего Его божество. Они почитали Его простым человеком, почему и сказали: "Давидов", Спаситель же, исправляя это их мнение, приводит пророка, утверждающего, что Он Господь и истинный Сын Божий, и что Ему принадлежит одинаковая честь с Отцом. Впрочем, Он и на этом не останавливается, но чтобы возбудить в них чувство страха, приводит и следующие слова пророка: "доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих", - для того, чтобы по крайней мере этим средством обратить их к Себе. А для того, чтобы они не сказали, что в этих словах Давида есть преувеличение, похожее на ложь, и что это просто лишь сказано по суждению человеческому, смотри, что говорит Он: "как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом"? Смотри, с какой скромностью Он указывает на мнение и суд о Нем пророка. Сперва Он сказал: "что вы думаете о Христе? чей Он сын?" чтобы этим вопросом побудить их к ответу. Потом, когда они сказали: "Давидов", не сказал: Давид говорит, однако же, следующее, но опять в виде вопроса: "как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом"? - чтобы им не показалось противным Его учение о божестве. По этой же причине Он не сказал: как вы думаете обо Мне, но: "о Христе". Поэтому-то и апостолы со всей скромностью говорили о патриархе Давиде; "да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен" (Деян. 2:29). Подобным образом и сам Спаситель предлагает учение о Себе в виде вопроса и рассуждения, говоря: "как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих"? И потом: "если Давид называет Его Господом, как же Он сын ему" (Матф. 22:43-45)? Этим Он не отвергает того, что Он есть сын Давидов, - нет; Он и Петра не укорил бы за это, - но только исправляя мнение фарисеев. Поэтому слова Его: "как же Он сын ему"? имеют такое значение: Он - сын Давидов, но не в том смысле, как вы разумеете. Они говорили, что Христос есть только сын Давидов, а не Господь. Итак, Он сперва приводит свидетельство пророка, а потом уже исправляет их мнение со всей кротостью, говоря: "если Давид называет Его Господом, как же Он сын ему"? Но, выслушав эти слова, фарисеи ничего не отвечали; они совсем не хотели знать истины. Поэтому Он сам наводит их на ту мысль, что Он есть Господь Давиду. Но и это Он говорит не прямо от Своего лица, а приводя слова пророка, потому что они вовсе не верили Ему, и думали о Нем худо. Смотря на это их расположение, ни в каком случае, конечно, не должно соблазняться тем, что Спаситель иногда говорит о Себе уничиженно и смиренно, так как главной причиной этого, кроме многих других, было то, что Он в беседах с ними приноровлялся к их понятиям. Вследствие этого и теперь Он предлагает им Свое учение посредством вопросов и ответов; но и таким образом Он все же прикровенно указывает им на Свое достоинство, потому что не одинаково важно было называться Господом иудеев, и Господом Давида. Далее посмотри, как благовременно предлагает Он это учение. Сказав наперед, что Господь один, говорит потом и о самом Себе, что Он Господь, и доказывает это не только делами Своими, но и свидетельством пророка; и вместе с этим возвещает, что сам Отец отомстит им за Него, говоря: "доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих", и, таким образом, доказывая Свое согласие и равное достоинство с Отцом. Этими словами Спаситель заключает беседу Свою с фарисеями, представив им учение высокое, величественное и могущее заградить уста их. И они действительно с того времени замолчали, не по собственному желанию, но потому что не могли ничего возразить; и, таким образом, получили столь решительный удар, что уже не отваживались более так нападать на Него, - сказано: "с того дня никто уже не смел спрашивать Его" (Матф. 22:46). И это принесло народу немалую пользу. Потому-то Спаситель, прогнав этих волков и разрушив их злые умыслы, и обращает, наконец, Свое слово к народу.
Фарисеи, будучи заражены тщеславием и преданы этой ужасной страсти, не получили от Его беседы никакой пользы. И в самом деле, страсть эта ужасная и многоглавая. Увлеченные ею, одни стремятся к богатству, другие к власти, иные к могуществу. Распростирая власть свою далее, она обращает себе в пищу и милостыню, и пост, и молитвы, и дар учения, да много еще и других голов у этого зверя. Впрочем, нисколько не удивительно, когда люди гордятся богатством и властью; но то странно и достойно оплакивания, когда они самый пост и молитву обращают в предмет своего тщеславия. Но чтобы, в свою очередь, не останавливаться здесь только на одних упреках, мы укажем и способ, как избегать этой страсти. С кого же, прежде всего, начать нам? С тех ли, кто тщеславится богатством, или одеждой, или властью, или даром учения, или крепостью телесной, или искусством, или красотой, или нарядами, или жестокостью, или человеколюбием и милостыней, или пороками, или смертью, или распоряжениями, долженствующими совершиться после их смерти? Страсть эта, как я сказал, многоразличным образом опутывает нас, и простирается даже за пределы нашей жизни. Потому и говорят; такой-то умер и, чтобы удивлялись ему, завещал сделать то и то. Поэтому же один хочет быть бедным, а другой богатым. Это-то особенно и ужасно, что страсть тщеславия находит себе пищу в предметах противоположных.
3. Итак, против кого же нам вооружиться и ополчиться? А одного и того же слова обличения против всех этих видов тщеславия недостаточно. Хотите ли, чтоб я вооружился против тех, которые тщеславятся раздаянием милостыни? Я охотно желал бы этого. Я весьма люблю милостыню, и скорблю, видя, как тщеславие портит ее и развращает, подобно какой-нибудь кормилице, которая, служа царской дочери, завлекает ее в постыдные связи, и которая хотя и ходит за ней, но в то же время, к ее стыду и вреду, приучает ее к непотребным делам, убеждая презирать наставления отца, и наряжаться, чтобы понравиться развратным и много раз осрамившим себя мужчинам, и для этого заставляет ее носить такие срамные и позорные наряды, которые могут нравиться сторонним людям, а не отцу. Итак, обратимся к тщеславным людям подобного рода и представим себе, что кто-нибудь подает милостыню щедрой рукой только на показ перед людьми. Таким образом, подающий милостыню выводит ее из чертога отеческого. В самом деле, Отец небесный повелевает, чтобы даже левая рука не знала о ней; а подобного рода милостыня выставляет себя на показ и рабам, и всем встречным, хотя бы они совсем и не знали ее. Не видишь ли ты здесь и блудницу, и соблазнительницу, которая возбуждает к себе любовь в людях непотребных и с этой целью украшается так, как нравится им? Далее, хочешь ли видеть, как тщеславие делает преданную ему душу не только блудницей, но и доводит до безумия? Посмотри ближе на ее чувствования. Вот она, оставив небо, бегает по распутьям и переулкам, гоняясь за рабами беглыми и невольниками, гнусными и безобразными, которые ненавидят ее и не хотят даже взглянуть на нее, а она горит к ним любовью. Что же может быть безумнее этого? В самом деле, люди никого столько не ненавидят, как домогающихся от них себе чести. Они сплетают на них множество клевет, и здесь бывает то же, как если бы кто царскую дочь, девицу, низведя с царского престола, заставил отдаться на поругание гладиаторам, презирающим ее. Так поступают и люди: чем более ты гоняешься за ними, тем более они от тебя отвращаются. Напротив, Бог, когда ты будешь искать чести у него, по мере твоего усердия будет и привлекать тебя, и утешать тебя похвалами, и воздаст тебе великую награду. Но если ты хочешь и с другой стороны видеть, насколько бесполезна милостыня, когда подаешь ее на показ и из тщеславия, то размысли, какая постигнет тебя печаль, и какая нескончаемая скорбь будет одолевать тебя, когда возгремит перед тобой голос Христов: ты погубил всю мзду свою! Тщеславие и везде пагубно, но особенно в делах человеколюбия, так как здесь оно является крайней жестокостью, извлекая себе хвалу из чужих бедствий и почти ругаясь над живущими в нищете. Если указывать на свои благодеяния значит укорять облагодетельствованного, то не гораздо ли хуже выставлять их на показ перед многими? Как же нам избежать этого зла? Мы избежим его, когда научимся быть истинно милосердными, и рассмотрим, у кого мы ищем славы. Скажи мне, кто первый учитель милостыни? Конечно, Тот, Кто примером Своим научил нас ей, т. е. Бог, Который всех лучше знает и бесконечно оказывает ее. Что же? Если бы ты учился искусству борьбы, на кого бы стал ты смотреть, или кому стал бы показывать свои успехи в нем, - тому ли, кто продает овощи и рыбу, или учителю этого искусства, хотя бы тех было и много, а этот один? И если бы все прочие стали смеяться над тобой, а он хвалил бы тебя, то не стал ли бы и ты сам вместе с ним смеяться над ними? Или: если бы ты учился искусству бойцов, то не стал ли бы точно также смотреть на того, кто умеет обучать этому искусству? Равным образом, если бы ты занимался красноречием, то не стал ли бы дорожить похвалами учителя красноречия, и пренебрегать суждением других? Итак, не безрассудно ли в других искусствах обращать внимание только на одобрение учителя, а в делах милосердия поступать наоборот, - и, тем более что вред в том и другом случае не одинаков? В самом деле, если ты борешься только для того, чтобы нравиться народу, а не учителю, то и вся беда имеет значение только по отношению к этой борьбе, здесь же дело касается жизни вечной. Если ты через милостыню уподобляешься Богу, то будь же подобен Ему и в том, чтобы не делать ее напоказ. Когда Он исцелял кого, то говорил, чтобы никому о том не сказывали. Но ты хочешь слыть между людьми милостивым? Что за прибыль? Прибыли никакой нет, а вред бесконечный, так как те самые, кого ты призываешь в свидетели, отнимают у тебя, как разбойники, сокровища небесные, или лучше сказать, не они, а мы сами разграбляем свое стяжание и расточаем свое богатство, хранящееся в горних обителях. Вот новое бедствие, новое, необыкновенное зло! Чего не истребляет моль, чего не похищает тать, то разграбляет тщеславие. Вот моль, истребляющая вечные сокровища! Вот тать, разграбляющий небесные блага! Вот похититель некрадомого богатства! Вот что разрушает и развращает все доброе! Итак, когда дьявол видит, что страна эта недоступна ни для разбойников, ни для других злоумышленников, и что ее сокровищ не истребляет моль, - расхищает их тщеславием.
4. Но ты желаешь славы? Неужели для тебя не довольно славы от человеколюбца Бога, Который сам принимает от тебя милостыню, что ты ищешь еще славы и от людей? Берегись, чтобы не испытать противного: чтобы люди не стали смотреть с презрением на тебя, как на человека, не милость являющего, но хвастливого и честолюбивого и только выставляющего на позор чужие бедствия. Милостыня есть тайна. Итак, запри двери, чтобы кто не увидел того, чего показывать не должно. Главные тайны наши - это милосердие и человеколюбие Божье. Он по многой милости Своей помиловал нас непокорных. И в первой молитве, которую приносим за бесноватых, мы испрашиваем милости; потом во второй - за кающихся - просим для них великой милости; наконец, и в третьей - за самих себя, в ней же из среды народа указываем на невинных детей, - умоляем Бога о милости. Так как мы сами сознаем свои прегрешения, то за тех, которые много погрешили и достойны осуждения, молимся сами, а за себя самих представляем молящимися детей, подражающих простоте которых ожидает царство небесное. Этот образ молитвы показывает то, что люди смиренные и бесхитростные, подобно детям, могут преимущественно молиться за виновных. А какой великой милости, какого человеколюбия исполнено это таинство, это знают посвященные. Так и ты, когда по возможности своей оказываешь человеку милость, запри дверь: пусть это видит один тот, кто получает милость; а если можно, то пусть даже и он не видит. Если же ты отворишь дверь, то обнаружишь свою тайну. Подумай, что и тот, у кого ты ищешь славы, осудит тебя. Если это будет друг твой, то он сам про себя подумает о тебе худо; а если враг, то он осмеет тебя и перед другими, и ты испытаешь противное тому, чего желал. Тебе хочется, чтобы он сказал о тебе, что ты человек милостивый; но он не скажет этого, а назовет тебя тщеславным и человекоугодником, и еще как-нибудь гораздо хуже. Если же ты скроешь от него свое доброе дело, то он будет говорить о тебе совершенно противное этому, - будет называть тебя человеколюбивым и милостивым. Бог не допускает оставаться в неизвестности доброму делу, и если ты сам скроешь его, Он обнаружит; и тогда будет больше удивления и больше пользы. Таким образом, выказывая себя, мы сами полагаем себе препятствие к приобретению славы; к чему мы сильно стремимся и чего нетерпеливо желаем, к тому не допускает нас самая наша нетерпеливость, так что мы не только не получаем славы людей милостивых, но еще возбуждаем противное о себе мнение, а сверх того терпим великий вред. Ради всего этого и будем убегать тщеславия, и возлюбим одну славу Божью. Таким образом, мы и здесь достигнем славы, и сподобимся вечных благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter