Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Деяния Апостольские

Беседа 54

"Иноплеменники оказали нам немалое человеколюбие, ибо они, по причине бывшего дождя и холода, разложили огонь и приняли всех нас. Когда же Павел набрал множество хвороста и клал на огонь, тогда ехидна, выйдя от жара, повисла на руке его" (Дян.28:2,3)

1. Объясняется, какое человеколюбие оказали иноплеменники. "Разложили огонь", говорит (писатель), "и приняли всех нас". Так как не было никакого другого средства к спасению, потому что холод угрожал им смертью, то они разлагают огонь. Потом Павел, набрав хворосту, положил его в огонь, как говорит (писатель) далее: "Павел набрал множество хвороста". Смотри, как он трудится, и чудеса творит везде не просто, но по необходимости: во время бури он пророчествовал, когда представилась причина, а не просто; и здесь опять, собирая хворост и бросая его. Видишь, как он делает все не из тщеславия и не напрасно, а для того, чтобы они спаслись, несколько согревшись. При этом ехидна, вышедши от жару, повисла на руке его; а что она повисла, видно из следующего: "иноплеменники, когда увидели висящую на руке его змею, говорили друг другу: верно этот человек – убийца, когда его, спасшегося от моря, суд Божий не оставляет жить" (ст. 4). Не напрасно попустил (Бог) варварам видеть и говорить это, но для того, чтобы они не отвергли чуда, когда оно совершится. Смотри, какое выражают иноплеменники естественное суждение, как почтительно говорят между собою и не осуждают без всякого основания. Они видят это теперь, чтобы больше удивлялись после. "Но он, стряхнув змею в огонь, не потерпел никакого вреда. Они ожидали было, что у него будет воспаление, или он внезапно упадет мертвым; но, ожидая долго и видя, что не случилось с ним никакой беды, переменили мысли и говорили, что он Бог" (ст. 5, 6). Те самые, которые думали, что "у него будет воспаление", т.е. погибнет от воспаления, видя, что с ним не произошло ничего худого, говорят, что он Бог. Опять воздают ему излишнюю честь, подобно как жители Ликаонии. "Около того места были поместья начальника острова, именем Публия; он принял нас и три дня дружелюбно угощал" (ст. 7). Вот и еще странноприимец, Публий, человек богатый и весьма радушный. Он не видел ничего, но единственно из сострадания к их несчастью, принял их и оказал им услугу. "Отец Публия лежал, страдая горячкою и болью в животе; Павел вошел к нему, помолился и, возложив на него руки свои, исцелил его" (ст. 8). Он достоин был благодеяния; потому Павел и исцеляет его, воздавая тем ему за оказанный им прием. "После сего события и прочие на острове, имевшие болезни, приходили и были исцеляемы, и оказывали нам много почести и при отъезде снабдили нужным" (ст. 9, 10), т.е. дали необходимое для дороги и нам и прочим. Смотри, как они и после избавления от бури не остались беззащитными, но нашли радушный прием из-за Павла; три месяца все они получали там содержание. А что они пробыли там столько времени, послушай, как он объясняет это далее: "через три месяца мы отплыли на Александрийском корабле, называемом Диоскуры, зимовавшем на том острове, и, приплыв в Сиракузы, пробыли там три дня. Оттуда отплыв, прибыли в Ригию; и как через день подул южный ветер, прибыли на второй день в Путеол, где нашли братьев, и были упрошены пробыть у них семь дней, а потом пошли в Рим. Тамошние братья, услышав о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостиниц. Увидев их, Павел возблагодарил Бога и ободрился" (ст. 11-15). Смотри, как все это делается для Павла, и потому какое доверие к нему имели узники, воины, сотник. И подлинно, хотя бы они были каменными, и тогда, слушая советы и предсказания, видя его чудотворения и получая чрез него содержание, они должны были иметь о нем высокое понятие. Заметь, как и он без прекословия принимает правильные суждения и благоразумные мнения, когда они искренни и не происходят от какой-нибудь страсти. Таким образом, проповедь достигла уже Сицилии, достигла и Путеол, где они нашли несколько братьев и останавливались у них. Потом другие братья, услышав о них, выходят к ним навстречу; таково было усердие братий, что и узы Павловы не смутили их, но они пошли к нему навстречу. Смотри, как и он испытал при этом некоторое человеческое чувство: "увидев" братию, "ободрился". Тот, кто совершил столько чудес, при виде братий ободрился. Отсюда мы видим, что он по-человечески получал и утешения и огорчения. "Когда же пришли мы в Рим, то сотник передал узников военачальнику, а Павлу позволено жить особо с воином, стерегущим его" (ст. 16). Видишь ли: ему позволено было жить особо? И это не маловажное доказательство того, как много удивлялись ему; его не ставили: в числе прочих. "Через три дня Павел созвал знатнейших из Иудеев и, когда они сошлись, говорил им: мужи братия! не сделав ничего против народа или отеческих обычаев, я в узах из Иерусалима предан в руки Римлян" (ст. 17). Чрез три дня он созвал знатнейших из иудеев, чтобы они не были предубеждены против него по слухам. Что же общего было у него с ними, тогда как не они готовились обвинять его? Но он не заботился об этом, а желал только научить их и не оставить в неведении о том, что им сказано.

2. Так, иудеи, видевшие столько чудес, гнали, преследовали, а иноплеменники, не видевшие ничего такого, из одного сострадания к несчастью оказали человеколюбие. "Верно", говорят они, "этот человек – убийца". Не прямо утверждают, но говорят: "верно", т.е. сколько можно видеть; и "суд", говорят, "Божий не оставляет жить". Следовательно, они имели понятие о Промысле, и варвары оказались гораздо любомудрее философов. Эти не допускают, чтобы все под луною было управляемо Промыслом, а те думают, что Бог присутствует везде, и что, хотя бы кто-нибудь (из виновных) избег многого, он не избегнет совершенно наказания. И смотри, они не нападают на него решительно, но оказывают сострадание к несчастью, и не провозглашают в слух всех, а говорят "друг ко другу"; узы внушали им подозрение, потому что те были узники. Да устыдятся те, которые говорят: не благодетельствуй находящимся в темницах! Устыдимся этих иноплеменников; они не знали, кто таковы были узники, а, только, сострадая несчастью, помнили, что они люди, и потому оказали им человеколюбие. "Они ожидали было", говорит (писатель), т.е. они долго ждали, что он умрет. А он стряхнул животное в огонь и показал ничем невредимую руку. Увидев это, они удивились и изумились. Чудо совершилось не тотчас, но некоторое время они ждали, чтобы оно не было принято за призрак; следовательно, это не был обман или призрак. "Около того места были поместья начальника острова, именем Публия; он принял нас и три дня дружелюбно угощал". Хорошо это сказано, потому что угостить двести семьдесят душ – знак великой любви. Смотри, какая польза от странноприимства: не по какой-нибудь необходимости и не против воли, но почитал (странноприимство) драгоценным благом, он угощал их "три дня"; потому справедливо и получает воздаяние, и притом гораздо большее, нежели сколько дал: (Павел) исцеляет отца его, тяжко страдавшего болью в животе, и не только ему, но и многим другим больным доставляет исцеление; а они, в благодарность за это, воздают ему почести и приносят дары. Это выражает (писатель) в следующих словах: "и оказывали нам много почести и при отъезде снабдили нужным". Не награду он взял, – да не будет, – но здесь исполнилось написанное: "трудящийся достоин пропитания" (Мф.10:10). Очевидно, что те, которые так приняли их, приняли и проповедь; он не стал бы беседовать с ними три месяца, если бы они действительно не уверовали и не явили плодов (веры); это служит ясным доказательством, что здесь было много веровавших. "И отплыли на Александрийском корабле, называемом Диоскуры, зимовавшем на том острове". Это, вероятно, было написано на нем; так они были преданы идолопоклонству! Смотри, как плывущие то останавливаются, то опять спешат. "Павлу позволено жить особо". Павел пользовался уже таким уважением, что ему позволено было жить особо; и не удивительно: если и прежде принимали его благосклонно, то тем более теперь. "Подул южный ветер, прибыли на второй день в Путеол, где нашли братьев, и были упрошены пробыть у них семь дней, а потом пошли в Рим. Тамошние братья, услышав о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостиниц". Они вышли по какому-нибудь опасению, но сами обстоятельства достаточно успокаивают их. Смотри, как спутники Павла во время столь продолжительного плавания не приставали ни к какому городу, но только к острову, где и провели целую зиму; это для того, как я сказал, чтобы они обратились к вере. "Павлу позволено жить особо с воином, стерегущим его". Конечно для того, чтобы невозможно было строить против него какие-нибудь козни; там уже нельзя было производить возмущения. Потому воин не столько стерег его, сколько смотрел, чтобы не причинили ему чего-нибудь неприятного; в таком городе, где был царь, и когда дело перенесено было на суд его, не следовало быть беспорядку. Так всегда то, что, по-видимому, против нас, служит к нашему благу. Воин был стражем Павла. "Через три дня Павел созвал знатнейших из Иудеев и, когда они сошлись, говорил им"; они же не соглашаются с ним и, услышав от него укоризну, удаляются, не смея сказать ничего, так как здесь уже не позволялось им сделать что-нибудь против него. Удивительно, как все – не только то, что, по-видимому, служит к нашей безопасности, но и противное тому – обращается нам во благо. Чтобы убедиться в этом, выслушай следующее. Фараон повелел бросать младенцев в реку (Исх.1:22). Если бы младенцы не были бросаемы, если бы не было такого повеления фараонова, то Моисей не был бы сохранен и воспитан в царских чертогах. Когда он был скрываем, то не был в чести; а когда был положен (в реку), тогда стал в чести. Это сделал Бог, чтобы явить Свое могущество и мудрость, иудеянин с угрозою говорил Моисею: "не думаешь ли убить меня" (Исх.2:14); но и это принесло ему пользу, случилось по устроению (Божию) для того, чтобы он удостоился видения в пустыне, чтобы исполнилось надлежащее время, чтобы он любомудрствовал в уединении и жил в безопасности. И при всех огорчениях, причиненных ему иудеями, было тоже: он делался еще славнее, подобно как было и с Аароном. На него восстали, но чрез это сделали его более славным. После того он украшается священническою одеждою, на него возлагается кидар и прочие принадлежности одеяния, так что посвящение его становится несомненным, и после того он делается предметом удивления по своей медной дщице. Впрочем, вы знаете эту историю; потому я более и не распространяюсь. Если хотите, обратимся еще выше. Каин убил брата, но тем самым принес ему более пользы. Послушай, что говорит Бог: "голос крови брата твоего вопиет ко Мне" (Быт.4:10); и в другом месте говорится: "к Крови кропления, говорящей лучше, нежели Авелева" (Евр.12:24). Он избавил его от будущей неизвестности, доставил ему большую награду, и все мы узнали, какую любовь имел к нему Бог. Что он потерял, будучи преждевременно предан смерти? Ничего. А что, скажи мне, приобретают те, которые умирают позже? Ничего. Не в том состоит благоденствие, чтобы жить много лет или мало, а в том, чтобы пользоваться жизнью, как должно. Три отрока ввержены были в печь, но чрез это сделались более славными; Даниил был ввержен в ров, но чрез это сделался более знаменитым.

3. Видишь ли, как искушения всегда служат к великому благу и здесь, а не только там? В несчастье бывает подобное тому, как если бы кто-нибудь стал тростью сражаться с огнем; по-видимому он поражает огонь, но делает его еще светлее и изнуряет самого себя. Так и несчастье бывает для добродетели причиною и поводом к ее прославлению. Когда при несправедливости (других) мы вверяемся управлению Божию, как следует, тогда наши достоинства сияют яснее. Также, когда действует диавол, то подвергающиеся его действию становятся светлее. Почему же, скажешь, с Адамом не случилось этого, а напротив, он подвергся унижению? Ему-то в особенности Бог и устроял все на пользу; если же он пострадал, то сам причинил зло самому себе; и все, что причиняется нам другими, служит к великому нашему благу, а что происходит от нас самих, то не таково. Когда нам. причиняют зло другие, то мы скорбим, а когда сами себе, то нет; потому Бог и внушает нам, что претерпевающий несправедливость от другого получает пользу, а претерпевающий от самого себя получает вред, и конечно для того, чтоб мы первое мужественно переносили, а последнего избегали. Но с Адамом, скажешь, было совершенно не так. Для чего же он послушался жены? Почему не отверг совета противного (заповеди Божией)? Ты (Адам) сам был виновен; потому что, если бы виною этого был диавол, то все искушаемые непременно погибали бы: если же они не погибают, то виною (погибели) бываем мы сами. Но в таком случае, скажешь, или все искушаемые не должны уклоняться с правого пути, или, если виною бываем мы сами, должно было погибать и без диавола? Так и бывает; многие погибают и без диавола; не все делает он, а многое бывает и от одного нашего неразумия; и в том, чему он бывает виною, мы подаем ему повод. Скажи мне, когда диавол овладел Иудою? Когда, скажешь, вошел в него сатана. Но вот, что причиною: "не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор" (Ин.12:6). Он сам открыл ему широкий вход. Следовательно, не диавол полагает начало, а мы сами призываем и принимаем его. Но, скажешь, если бы не он, то зло не было бы так велико? Тогда неминуемо постигало бы нас и наказание; а теперь, возлюбленный, наказания наши легче; если же все злое происходило бы от нас самих, то нас постигало бы наказание невыносимое. Скажи мне, если бы так, как согрешил Адам, он согрешил без постороннего совета, то кто избавил бы его от бед? Но, скажешь, он не согрешил бы. Почему ты говоришь это? Нет, кто был так слаб, неосторожен и удобопреклонен, что принял такой совет, тот легко мог поступить также и без этого. Какой диавол побуждал братьев Иосифа к ненависти? Итак, возлюбленные, если мы сами будем бодрствовать, то диавол соделается виновником нашей славы. Какой вред, например, причинили все козни его Иову? Не говори об этом, скажешь ты; человеку слабому он причиняет вред. Но слабый падает и без диавола. А при его содействии, скажешь, он падает тяжелее? Но легче и наказывается, если он грешит при содействии диавола; не для всех ведь грехов одинаковы наказания. Не будем же обманывать себя; диавол не причиняет нам зла, если мы сами бодрствуем; чаще он пробуждает нас, возбуждает нас. Скажи мне (обратим внимание пока на это): если бы не было диких зверей и непостоянства ветров, ни болезней, ни печалей, ни скорбей и ничего подобного, то чем сделался бы человек? Мне кажется, не подвергаясь ничему такому, он уподобился бы более свинье, чем человеку, стал бы предаваться объядению и пьянству. А теперь заботы и беспокойства – для него упражнение и училище любомудрия, средства доброго воспитания. Еще: представь, что кто-нибудь воспитывается в царских чертогах, не зная ни скорбей, ни забот, ни беспокойств, не имея случаев ни к гневу, ни к недовольству; пусть делается и исполняется все, чего бы он ни пожелал, и пусть все готовы служить ему: не может ли такой человек сделаться неразумнее всякого животного?

А теперь несчастья и огорчения – как бы оселок, изощряющий нас. Потому-то бедные по большей части бывают умнее богатых, подобно как обуреваемые и поражаемые сильными волнами. Тело, остающееся в праздности и бездействии, бывает болезненно и безобразно, а движущееся, трудящееся и переносящее тяжести бывает благообразнее и здоровее; тоже бывает и с душою. Железо, когда лежит, ржавеет, а когда находится в деле, то бывает блестящим; так и душа, – когда она действует; а к действию возбуждают ее несчастья. И способности погибают, если душа остается без действия; а действует она тогда, когда не все готово к ее услугам, потому что она возбуждается к действию противным ей. Если бы не было противного, то не было бы и деятельности; например, если бы все было отделано прекрасно, то искусство не имело бы над чем трудиться; так и (душа, если бы все шло по нашему желанию, не находила бы деятельности), если бы все нам удавалось, была бы бесчувственна. Не видишь ли, как мы приказываем кормилицам не всегда носить детей на руках, чтобы это не обратилось им в привычку, и они не сделались слабыми? Потому-то дети, воспитывающиеся на глазах родителей, бывают слабее, так как неблаговременная и неумеренная нежность вредит их здоровью. И умеренная скорбь – благо, и заботы – благо, и бедность – благо; крепкими делают нас и добро и зло; но то и другое обращается нам во вред, когда бывает не в меру; первое расслабляет, а последнее поражает. Не видишь ли, что тоже внушал и Христос ученикам Своим (Ин.16:33)? Если же они имели в этом нужду, тотем более мы. Если же мы имеем в этом нужду, то не будем роптать, но радоваться в скорбях. Все это – лекарства, соответствующие нашим ранам, одни горькие, другие сладкие; но те и другие сами по себе, отдельно, были бы бесполезны. Будем же за все это благодарить Бога; Он попускает это не напрасно, но для блага наших душ. В чувстве признательности будем благодарить и прославлять Его, будем мужественно бороться (с бедствиями), помня, что они временны и обращая мысли свои к будущему, чтобы мы могли легко переносить и настоящее, и удостоиться будущих благ, благодатию и человеколюбием Единородного Его, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<< СОДЕРЖАНИЕ >>>