(дума на могиле)
В сумраке тихого летнего вечера стоял я, задумчивый и одинокий, на могиле моего друга. В тот день совершено было поминовение о нем; в тот день семейство его долго оставалось на могиле. Почти не слышно было слов между присутствовавшими: слышны были одни рыдания. Рыдания прерывались глубоким молчанием; молчание прерывалось рыданиями. И долго сменялись рыдания молчанием, молчание рыданиями.
Стоял я, задумчивый и одинокий, на могиле; стоял осененный впечатлениями дня. Внезапно овладело мною неожиданное, чудное вдохновение. Как будто услышал я голос почившего! — Загробную речь его, таинственную беседу, чудную проповедь, какою изобразилась она в душе моей, спешу начертать трепещущею рукою.
«Отец мой! Мать моя! Супруга моя! Сестры мои! В черных одеждах, облеченные в глубокую печаль и телом, и душою, стеклись вы к моей одинокой могиле, — с поникшими главами окружили ее. Безмолвно, одними помышлениями и чувствованиями, вы беседуете с безмолвствующим жителем гроба. Сердца ваши — фиалы неисцельной грусти. Потоки слез льются из очей ваших; вслед за потоками пролившимися рождаются новые слезные потоки: печали нет дна, слезам нет конца.
Младенцы — дети мои! И вы здесь у камня могильного, у камня надгробного! И на ваших глазках навернулись слезки, а сердце ваше не знает, о чем плачут очи, подражающие очам отца моего, очам моей матери. Вы любуетесь камнем надгробным, камнем светящимся, гранитом зеркальным; вы любуетесь надписью из букв золотых; а они — этот гранит и эта надпись — провозвестники вашего раннего сиротства. Отец мой! Мать моя! Супруга моя! Родные и друзья мои! Что стоите вы так долго над моей могилой, над хладным камнем, хладно стоящим на страже гробовой? Давно уже охладело мое бездыханное тело; по приговору всемогущего Творца оно возвращается в свою землю, рассыпается в прах. Какие тяжкие думы объемлют вас, удерживают на могиле моей? Служители алтаря принесли у ней молитву о упокоении моем, возгласили мне вечную память в спасающем и упокоевающем меня Боге. Они отошли от могилы безмолвной: уйдите и вы. Вам нужен покой после подвигов души и тела, измученных, истерзанных скорбию.
Вы нейдете!.. Вы здесь!.. Вы приковались к месту моего погребения! В молчании, сказывающем более, нежели сколько может сказать самое пышное красноречие, — с душою, для которой нет объяснения, — с сердцем, в котором обилием чувств поглощается определенность чувств, вы не отступаете от могилы, запечатленной на многие века, от камня — памятника бесчувственного. Что надо вам?.. Не ожидаете ли вы из-под камня, из недр могилы мрачной, моего голоса?
Нет этого голоса! Вещаю одним молчанием. Молчание, тишина нерушимая — достояние кладбища до самой трубы воскресения. Прахи мертвецов говорят без звуков, в которых нуждается слово земное: тлением осуществленным они возглашают громкую проповедь, убедительнейшее увещание к мятущимся, шумящим на земной поверхности искателям тления.
И есть еще у меня голос! И говорю с вами, и отвечаю на ваши неизъяснимые думы, на ваши непроизнесенные и невыразимые вопросы. Послушайте меня. Отличите мой голос в общем голосе, которым говорит вечность ко времени! — Голос вечности один, — неизменяем, непреложен. В ней нет непостоянства, переменчивости: в ней день — один, сердце — одно, мысль — одна. Соединяющий все воедино — Христос. Оттуда голос — один.
В этом голосе, которым говорит вечность, в этом голосе безмолвном и вместе подобном грому, отличите мой голос! Неужели вы, родные мои, не узнаете моего голоса? Мой голос в общем, едином голосе вечности, имеет свой отдельный звук, как голос струны в общем аккорде многострунного фортепиано.
Вещал всем нам голос вечности, вещал с времен явления нашего в бытие. Вещал он нам, когда мы были еще неспособны внимать ему; вещал он нам и в зрелом возрасте нашем, когда мы уже могли и должны были внимать ему, понимать его. Голос вечности!.. Увы!.. Мало прислушивающихся к тебе в шумной земной гостинице! То препятствует внимать тебе младенчество наше; то препятствуют внимать тебе заботы, развлечения житейские. Но ты не умолкаешь. Говоришь, говоришь, — и, наконец, чрез грозного посланника — смерть, требуешь и внимательного, и невнимательного слушателя к отчету во внимании и послушании великим глаголам вечности.
Чтоб голос вечности имел для вас особенный отголосок, особенно способный проникать в ваше сердце, привлекать к слову спасения ум ваш, — Бог причислил меня к говорящим из вечности. Мой голос слился в стройное согласие с общим голосом обширного невидимого мира. Для всех странников земли я — мертв, безгласен, как и все мертвецы, но для вас я — жив, и, мертвый, говорю слово спасения открытее, сильнее, нежели как сказал бы его, оставаясь между вами и гоняясь вместе с вами за призраками благ, которыми тление обманывает и губит изгнанников из рая, помещаемых на короткое время в земной гостинице для примирения с прогневанным ими Богом. Бог — милостив, милостив бесконечно. Если б было нужным и полезным, — внезапно из тьмы могильной, из-под тяжкого камня отозвался бы я вам!.. Небо признало частный голос из вечности излишним... И какой голос из вечности уже нелишний, когда Бог благоволил, чтоб не только равноангельные человеки, но Сам Единородный Сын Его возвестил вселенной волю Его, возвестил святые и строгие уставы — блаженной для послушных, страшной для непокорных — вечности? Имут Моисея и пророки, да послушают их (Лк.16:29), ответ был Неба просившему голоса умерших для проповеди живущим на земле плотскою жизнию, умерщвленным душевною вечною смертию. Аще Моисея и пророки не послушают, и аще кто из мертвых воскреснет, не имут веры (Лк.16:31).
Товарищ мой — мертвец, но еще с «живым словом в устах»! Прими от меня поручение и исполни его.
Вот отец мой! Вот мать моя! Вот супруга моя! Вот родные мои! Не могу говорить с ними иначе, как общим голосом вечности. В этом голосе они слышат звук и моего голоса... Да, они слышат его!.. Но нет у меня отдельного, частного, моего слова... Товарищ мой! Будь моим словом; из общей нашей сокровищницы, из священной вечности, скажи им за меня краткое, нужнейшее для них слово: Земная жизнь — мгновенное обманчивое сновидение. Вечность — неизбежна. Есть и бедственная вечность!.. Стяжите ж вечность блаженную вниманием, повиновением всесвятому закону Всесвятого Бога, — и приходите ко мне на верное, некончающееся наслаждение, каждый в свое, самим и единым Богом назначенное время!»
1848 года, Сергиева пустынь.
Дума написана на кончину, К. Ф. О-на,
бывшего с юных лет в близких отношениях
с архимандритом Игнатием Брянчаниновым.