Письмо 11
Возлюбленнейший о Господе Павел Петрович!
Приятнейшее письмецо Ваше получил; не знаю, найдет ли Вас сей мой ответ в преславном Новоезерске, ибо самое письмо Ваше получено мною весьма много спустя по отправлении оного Вами.
Весьма желаю Вас видеть, но не знаю, попадете ли Вы в сей далекий край. Затем простите и по-прежнему любите
Ваш усерднейший богомолец
архимандрит Игнатий.
январь 1834 года
Приписка Павла Петровича: Послушник Александр Федорович Комаровский просится из Кирилло-Новоезерского м. в Сергиеву пустыню.
Письмо 12
Возлюбленнейший о Господе Павел Петрович!
Состояние отца Геронтия довольно трудно. Мое бы мнение таково: принять строительство и по принятии уже искать освобождения по болезни, что, кажется, не неудобно сделать. А то противлением, чтоб не навлек о. Геронтий себе большого искушения, и вместе старцам, якобы учителям противления власти. При противлении, если кто из здешних сильных замолвит архиерею слово, то архиерей выставит противление, коему если потакнуть, то, пожалуй, и вся епархия взбунтует. Таковый отзыв архиерея будет весьма силен, и пропадет последнее средство вспоможения о. Геронтию. И потому думаю принять ему начальство с покорностию и по малом времени, при помощи здешних искать увольнения, что будет похитрее и попрочнее. И Бонапарт не везде нахрапом брал, а инде и хитрость употреблял. Спросите о сем мнения у друга нашего Муравьева[66], а когда он своим мнением мое мнение утвердит, то немедленно старцев известите: ибо дело такового рода, что отлагательства не терпит. Христос с Вами, дражайший мой!
23 октября 1837 года
Адрес П.П. Яковлева:
в Ямской, в доме Галченкова,
в квартире Сергиевой пустыни
архимандрита с братиею
Письмо 13
Возлюбленнейший о Господе Павел Петрович!
Приношу Вам сердечную благодарность за Тихвинские баранки, которые мне очень понравились. Я по милости Божией здоров и довольно спокоен, равно и братия поживают благополучно. Крылоса Императрица утвердила, ей показалось необыкновенно дешево. Хлеб убран благополучно; урожай сильный. По именному повелению посылается к нам под начало протодиакон Василий Лебедев.
Прочее все по-старому. Только в том перемена, что я начинаю Вас поджидать обратно, да и дела, Вами оставленные, требуют непременно возвращения Вашего к октябрю.
Прошу Ваших св. молитв и остаюсь навсегда преданнейший Ваш друг
арх. Игнатий. О. Нектарию мой поклон!
7 сентября 1842 года
Письмо 14
Возлюбленнейший о Господе Павел Петрович!
Письмо Ваше от 12 сентября я получил и немедленно отвечаю. Распоряжайтесь Вашим путешествием как заблагорассудите. Кажется, не предвидится особенной крайности, а если таковая случится, то я уже напишу к Вишерскому. У нас новости! Государь Император изволит требовать в С.-Петербург обоих Филаретов, Киевского и Московского, помимо обер-прокурора, который изволит вот уже два воскресенья жаловать ко мне и беседовать с такою откровенностию, что на диво. Если будете в Новгороде и увидите графиню, скажите ей от меня, что благословляю ее за труды ее ради Церкви. Если же лично не увидите, то слова сии да не перейдут с письма сего никому в уши.
Наши все здоровы, все вас очень помнят, скучают об отсутствующем, собираются обрадоваться приезжему. Будьте здоровы. Христос с Вами.
Друг ваш арх. Игнатий.
19 сентября 1842 года
О. Нектарию мой поклон
Письмо 15
По 27-е число мы путешествуем благополучно. Простившись с Вами, прибыли к 12 часам в Ладогу. Моим спутникам в дороге все нравилось, а мне приятно было смотреть на их любопытство это чувство живого человека, чувство, которого нет у полуумершего. Местоположение Ладоги, ее древности, ее Волхов, ее источники, ее рыбаки, ее рыба занимали попеременно внимание приезжих. 26-го рано утром выехали в проливной дождь из Старой Ладоги и в 8-м вечера прибыли в Введенский, где застали о. строителя больным. В течение этой дороги мои спутники были особенно веселы, а я был особенно грустен; глубока язва, нанесенная мне известным Вам лицом, ибо ядый хлебы моя возвеличи на мя запинание. Сегодня зачалось следствие; я послал с утра гонца в Никифоровскую пригласить о. Исаию; употребил несколько времени на обзор монастырского хозяйства, которое, как и Ладожское, меня весьма утешило, хотя я и вижу, что оные можно еще гораздо более возвысить. Как старцы-спутешественники за мною ухаживают, как услуживают! Право, подобного внимания можно ожидать от одних только ближайших родных. Как они между собою милы! Как Марк весел! Лицо его играет от радости, как весеннее солнце; извещая Вас о том, что теперь я был у вечерни и с приятностию слушал пение степенное старичков, оканчиваю сию страницу.
27-е, вечер
28-го ничего нового не воспоследствовало, но решаемся завтра ехать в Свирский на большой крытой лодке. Нет! ездили в карете и в ночь на 31-е число возвратились в Введенский, где начинаем производить наше мелочное и не заслуживающее внимания исследование сплетней, для чего весьма достаточным исследователем и весьма приличным могла бы быть игуменья феврония с Ладожским старцем Сергием. В Свирском провел я время довольно приятно, познакомился с отцом Исаиею, который приехал со мною и в Введенский. Вчера и сегодня я повеселее и поспокойнее. Мои спутники, а особенно Марк, веселы; меня успокаивают и забавляют.
2 сентября. Сего дня кончаем следствие и намереваемся выехать в дальнейший путь к Зеленецкому. От Вас обещанного письма не получил, почему и хочу завещать отцу Израилю переслать таковое, если он получит, уже в Ладогу. Пожелав Вам доброго здоровья и благополучия, имею честь быть Ваш навсегда преданнейший
арх. Игнатий.
1843 год
О. Илариону и келейным моим прошу сказать мой усердный поклон и благословение. 4 часа пополудни! Посылаем за лошадьми и часов в 6 надеемся выехать.
Письмо 16
Любезнейший Павел Петрович!
С 3 сентября я на Валааме; сегодня 9-е, а депутата еще нет. Наступают осенние непогоды. Кроме того, что я не имею столько времени, чтоб напрасно гостить на Валааме, наступают осенние бури, во время которых переезд на берега часто по целым неделям бывает невозможным. Так, во время пребывания нашего в Коневце была там сильнейшая буря, так что самый пароход пришел тремя днями позже. И здесь не могут дождаться посланного в Сердоболь на почту с половины той недели. До сих пор его еще нет. Посему я решился послать нарочного к Его Преосвященству с репортом и письмом. Последнего пером при сем к Вам препровождаю. Потрудитесь побывать у преосвященного и получить от него ответ, хотя партикулярный, известите меня. Хорошо бы указ Консисторский, но вы знаете, что там не поспешат, и сею медленностью уничтожатся все плоды той меры, на которую мы решились, то есть своею неспешностию оставят нас на Валааме встретить октябрь месяц; а если встретим, то и препроводим.
Я оздоровел и не нахожу причин, чтоб горевать. Валаам. Здесь все идет порядочно. Составлявший записку теорист и слишком в мрачном виде все видел. Есть безделицы, кои исправить должно и легко можно. Будьте здоровы и благополучны
9 сентября 1846 года
арх. Игнатий.
Доложите Владыке, что если мы будем дожидаться непременно депутата, то можем на таковое пождание употребить целые месяцы, а Вы сами знаете, сколько нужно мое присутствие в Сергиевой по постройке и по всему, также необходимо должно посетить Ладожские монастыри, особенно Сергиевский. Пусть, если хотят, пришлют своего чиновника консисторского по прежде бывшим примерам. Если и устроится таким образом все, то я надеюсь около 20-го возвратиться в Петербург, полагая, что к 14-му возвратится сюда посланный мною. В таком случае потрудитесь попросить Лесникова[67], чтоб я мог побыть у них суточки, ибо желаю сходить в петербургскую баню, после которой обыкновенно целые сутки надо мне провести в комнате. В прочие же монастыри думаю пуститься после 25-го.
Письмо 17
Милостивому государю Павлу Петровичу Яковлеву
Дражайший сердцу моему Павел Петрович!
Благодарю Вас за два письма Ваши, из которых одно получил я чрез Ивана Иоанновича Мальцева, а другое чрез Николая Петровича Полозова по приезде моем в Ярославль. В Бабайки прибыл я 9 августа; таким образом, выехав из Сергиевой 10 июля, я пробыл ровно месяц в странствовании. До странствования я не охотник, но надо же было побывать там, где все бывают. Наш монастырь Сергиева пустыня есть необыкновенное явление, с совершенно отличным характером среди прочих монастырей такого роду. По наружности она имеет чистоту, которой нельзя встретить в другом месте; по внутреннему устроению нигде нет такового благонамеренного братства, чуждого ханжества, безнравственности. Один у нас недостаток и тот, если сравнивать Сергиеву пустынь с уединенными монастырями, это множество посетителей и развлечения. Бабаевскою обителию я очень доволен; мне отдан мезонин над настоятельскими покоями, состоящий из четырех комнат, весьма сухих и с прекрасным видом на Волгу и заволжские села. О. Феоктист открытого нрава, что мне очень по сердцу. Время стоит хорошее: купаюсь дважды в день в Солоной, пользуюсь прогулкой и точно чудным здешним воздухом.
О деле, о котором Вы пишете, теперь ничего не должно начинать: его время после Нового года, о чем, Бог даст, я вас извещу; теперь приготовление, которое делают другие; а Ваше уже будет после Нового года. Скажу Вам: место в Бабайском прекрасное, а любовь моя в Сергиевской, т. е. люди, дорогие моему сердцу, в ней.
Сергия я еще не видал, потому что в Ярославле останавливался не более как на час. Получил я письмо от Ивана Павловича Лихачева[68], которое препровождаю при сем к наместнику. Хорошо б, если б они уплатили ему из монастырских доходов хотя тысячу асс.; да я поручаю из осенней кружки моей отдать ему две тысячи асс.; остальное можно отдать из моей же декабрьской. У меня здесь расход есть, но умеренный: вода очень хороша, она заменяет многое.
Напишите мне о брошюрке «Валаамский монастырь»: какова ее судьба и в чем заключаются ее последствия.
Христос с Вами! Будьте здоровы и содействуйте к общей пользе и миру.
Ваш преданнейший друг
архимандрит Игнатий.
12 августа 1847 года
Кн. Шахматову и многим членам К-рии я писал письма из Москвы. Мой адрес Ярославской губернии на станцию Тажихино. Передавайте так вопрошающим. На все напишите мне обстоятельный ответ.
Письмо 18
Любезнейший Павел Петрович!
Письмо Ваше от Даниила Петровича[69] я получил и в то же время посылки, которые он взял в Ярославле с почты и привез ко мне. Это было 5-го. На письмо Ваше отвечаю по пунктам.
Известное обстоятельство, как говорил я Вам и опять подтверждаю, не начинайте ранее Нового года по весьма важным, мне известным причинам. В противном случае все будет испорчено. И я сам напишу Вам о том. Так и передайте А. А-вне. Экземпляры «Валаама» я поручил доставить Б. Ф-л и так приказал пред отъездом моим наместнику, потому что и мне там сказано было после известного Вам чтения на балконе.
От А. А-вны я получил письмо, на которое ответ при сем прилагаю, и когда Бог даст счастливую минуту, то напишу желаемое ею краткое сочинение и пришлю по почте, и потому нечего опасаться за него. Радуюсь, что наследница их выздоровела
Всем знакомым кланяйтесь; что же касается до возвращения моего, то скажу Вам искренно: хотелось бы провести здесь всю зиму. Чем далее, тем более убеждаюсь, что я захватил серьезную болезнь от огорчений и от простуды. Невесело пожил я, любезнейший Павел Петрович, в Сергиевой пустыни. При отъезде очень утешила меня обнаружившаяся приверженность братства и знакомых, а теперь утешают вести о том, как братия ведут себя без меня. Вообще, чувствую себя покрепче, но ноги болят; очень рад, что окончилось онемение, а они начали согреваться, причем открылся переходящий лом это явно ревматизм, почему я начал пить сассапарельный декокт, причем не выхожу из комнаты. Кроме о. игумена никто ко мне не ходит, чем я очень доволен. Писал я к Федору Петровичу[70]; не знаю, получил ли он письмо мое. От Танеева получил письмо, при котором печатный приказ о производстве в надворные советники[71]! Надворный советник имеет претензию на получение ордена Св. Анны 2-й степени. Сколько наград в одно время! И когда же? Когда дело идет к 70 годам! Об этом ни слова: благо, что утешают игрушки. Добрейший Федор Петрович взялся похлопотать о сем деле. По последним собранным сведениям, все таковые награды отложены до возвращения ревизоров, грозных ревизоров. Таковая гроза для Вологды есть действительный статский советник Николай Иванович Кутузов в настоящее время гремящий и сверкающий в Архангельске, а недели через две-три имеющий разразиться над Вологдою. Почему Вы благоволите подействовать на грозу отводом; говорят, отводы особенно удобно делать в болотные места, а такова-то местность С.-Петербурга. О последующем потрудитесь известить. Скажите Ивану Петровичу и всему их дому мой усерднейший поклон. Я обещался ему написать, что и помню твердо, но не спешу, чтоб написать поосновательнее. Прочим всем знакомым кланяйтесь: всех очень помню и благодарю за любовь. Пришлите пучок хороших лебединых перьев, два карандашика, да чтоб маленький Игнатий купил две пачки белой толстой английской бумаги в известном ему магазейне, и пришлите ко мне. Кое-что пописываю, а потому и нуждаюсь в бумаге; да и 12 лебединых перьев Норова, бывшие у меня около 2-х лет, кончаются. Что Вы ничего не пишете о Лавре и наших в ней делах? Будьте здоровы. Христос с Вами. Ваш преданнейший друг
а. Игнатий.
7 сентября 1847 года
Я позволил взять 2000 из моей кружки для уплаты Лихачеву а рассудите, и мне же что-нибудь надо.
Письмо 19
Благодаря часовням имею наконец несколько строк от Вас, любезнейший Павел Петрович. Мне гораздо лучше, особливо глазам. Но слаб и все почти лежу. Мало пишу оттого, что лежать надо. Мало написал оттого, что все лежал. Желаю всем братиям и знакомым всех благ. Христос с Вами.
23 октября 1847 года
От Головиных получил письмо и любуюсь на него, а не отвечаю, потому что все лежу. Передайте это им. Тороплюсь лежать. Прощайте!
Письмо 20
Вселюбезнейший Павел Петрович!
Вас надо мне благодарить за Ваши труды о приведении описей Сергиевой пустыни в порядок, так как и всей ее письменной части, равно и письменной части всех монастырей С.-Петербургской епархии. Не видит этого высшее начальство, не может видеть, не хочет видеть что до того! Видит Бог. И Ваши труды пред Ним не забыты! Хотя предмет их вещество, но Вы, занявшись веществом, дали другим время и возможность заняться предметами духовными, чего бы они не могли сделать, если б Вы не заменили их собою в трудах вещественных. И занятия о временном прекрасны, когда они совершаются с целию богоугождения, с целию служения ближним ради Бога, ради святой любви о Господе. Чрезвычайно мне нравится сделанное апостолом уподобление общества христианского телу человеческому, которого разные члены исполняют столь разнородные служения и действия, а все вместе составляют одно общее действие тела, и не может один член сказать другому, например ухо глазу: ты мне не нужен.
Относительно присланного процензированного письма моего: при всей моей признательности моим истинным доброхотам о. архимандритам Симеону и Аввакуму я никак не согласен на напечатание его:
1) потому что оно не тщательно обработано, как это делается с чем-либо приготовляемым к напечатанию;
2) это имело бы вид выказывания себя, чего я досель не желаю и не терплю. У меня подобных посланий накоплено на целую книгу. Когда Бог даст мне возвратиться в свое время, во время мира, по исшествии Бонапарта и усмирении Пугачева, может быть, я решусь и на напечатание упомянутого собрания по должной выправке и вычистке оного.
Брошюрка «Воспоминание о Бородинском монастыре» напечатана с множеством прегрубых ошибок, уничтожающих смысл и все достоинство брошюрки, которая, смею сказать, имеет достоинство «нового» по мыслям, «чистого» по слогу. Почему я бы очень был обязан, если б Вы потрудились перепечатать в числе ста экземпляров таким шрифтом, каким напечатан «Вал. Монастырь», с пробелами, как и тут, между параграфами, с виньеточкой вверху и внизу вроде при сем присылаемого мною листочка. «Воспоминание», по моему расчету, должно занять почти 4 страницы. Устройте мне это и последний корректурный листочек пришлите мне на рассмотрение. Будьте здоровы! Мне лучше и лучше!
Ваш преданнейший
арх. Игнатий.
январь 1848 года. Безымянная пустыня
Приложен. стихи возвратите: оне о. игумена