Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПрп. Нил Синайский. Творения
Глава 18. Соделали же их таковыми мужество, неутомимость в трудах и небрежение о делах житейских. Ибо, возлюбив умеренность и в том, чтобы не оскудевать, преуспев, так сказать, тем, чтобы иметь мало нужд, приблизились они к бесплотным Силам. Почему, будучи невидны по телу и незнатны, соделались могущественнее заведующих всем, с таким дерзновением беседовали с облеченными в диадему, с каким те не говорят с подданными. Ибо, на какое надеясь оружие или какую имея силу, сказал Илия Ахаву: Не развращаю аз Израиля, но разве ты и дом отца твоего (3 Цар. 18, 18)? Как и Моисей с ревностию противостоит фараону, не имея иного напутствия к отважности, кроме добродетели? Как Елисей, когда войско двух царей, израильского и иудейского, соединилось на брань, сказал Ахавову сыну[138]: Жив Господь сил, Емуже предстою пред Ним в день сей, яко аще бых не лице Иосафата царя Иудина аз приял, то воззрел ли бых на тя, и видел ли бых тя (4 Цар. 3, 14)?
Не устрашился он подвигшегося воинства, не убоялся раздражительности царя, который, вероятно, по случаю войны управлялся неразумным стремлением и у которого помысел был возмущен борьбою. Власть царя земного в состоянии ли сделать что подобное добродетели? Какая порфира разделяла реку, как милоть Илиина? Какая диадема прекращала болезни, как апостольские главотяжи? Пророк один обличил беззаконного царя, окруженного всем воинством, и поелику обличение возбудило гнев, царь, простерши на Пророка руку, и его не коснулся, и иссохшую руку не мог пригнуть к себе. Произошла пря между добродетелию и царским могуществом, и победа добродетели оказалась сильнейшею: Пророк не боролся и добродетель обратила в бегство противника, подвижник оставался в бездействии, но действовала вера, споборники царя соделались судиями борьбы и рука стала свидетельницею победы добродетели.
Глава 19. Совершали же они это потому, что рассудили жить единою душою, презирая тело и телесные нужды, и то, что не имели ни в чем потребности, делало их выше всего. Ибо скорее решились бы оставить тело и освободиться от жизни во плоти, нежели изменить добродетели и для телесной потребности польстить кому-либо из живущих в изобилии. А мы, когда имеем в чем надобность, подобно молодым псам, которые, весело махая хвостом, ласкаются к бросающим голую, может быть, кость или крошки, сбегаемся к богатым, называя их благодетелями и попечителями христиан, и, одним словом, приписываем им всякую добродетель, хотя они до крайности порочны, только бы успеть нам в желаемом; не любопытствуем узнать, как жили святые, соревновать добродетели которых, конечно, и мы предполагали.
Пришел некогда к Елисею Нееман, сирийский военачальник, принесши с собою многие дары. Что же Пророк? Оказал ли ему услугу? Поспешил ли к нему навстречу? Не чрез отрока ли одного объяснил ему потребность его, за которою пришел, не приняв его даже и на глаза к себе, чтобы не подумал, будто бы ради принесенного дано ему уврачевание? Не для того сие сказано, чтобы научились мы высокомерию, но чтобы ради телесной потребности не льстили заботящимся о том, что дали мы обет пренебрегать.
Посему для чего же мы, оставив цель любомудрия, занимаемся земледелием и торговлею? Что великого привносим Богу своею заботою?[139] Чтобы явствовало, что попечение о земледелии есть общее дело, человеческое старание рассекает землю, влагает семена, а Бог повременными дождями орошает землю, способствуя посеянному распростирать корни в размягченных недрах земли, изводит солнце, согревающее землю, и, теплотою вызывая растения вверх, посылает веяния ветров, соразмерные возрасту воспитываемых плодов. Вначале нежными дыханиями провевает покрывающуюся зеленью равнину, чтобы горячими ветрами не пожечь согреваемых солнцем посевов, а сильными порывами ветров приводит в зрелость во влагалищах млековидный сок плода, во время молотьбы дает потребный жар, а во время веяния – пригодные ветры. Если не будет доставать чего-либо этого, то суетным окажется человеческий труд и ни во что обратится наше старание, незапечатленное Божиими дарами.
Но нередко ни в чем этом не бывает недостатка, чтобы все пришло в совершенство, и сильный дождь, случившийся не вовремя, уносит или требующий еще молотьбы колос, или благовременно собранную пшеницу. А иногда в самой житнице губят ее червь и тля, похищая, так сказать, из самых уст готовую трапезу.
Глава 20. Посему в чем и на что нам полезно наше старание, когда Бог правит кормилом и все движет и ведет, как Ему угодно? Скажем ли, что тело в немощах имеет нужду в утешении? Но сколько лучше умереть, нежели сделать что-либо не приличное нашему обету! Конечно же, если угодно Богу, чтобы мы еще жили, то или телу даст крепость, равносильную немощи, чтобы перенести нам трудность недуга и за мужество приять венцы, или примыслит средство к утешению страждущего, и не окажется недостаточным к спасению это примышление в Источнике спасения и премудрости. Посему прекрасное, подлинно прекрасное, возлюбленные, дело – снова войти в первобытное блаженство и взяться за житие древних, потому что, как думаю, удобно это всякому желающему. А если и потребуется какой труд, то не будет он бесплоден, достаточное имея для сего облегчение в славе предшествовавших и в исправлении тех, которые будут последовать. Ибо для начавших таковой образ жизни и оставляющих по себе другим образец совершенного жития немалую составит выгоду восприятие оставленного.
Будем избегать пребывания в городах и весях, чтобы живущие в городах и весях притекали к нам; устремимся в пустыню, чтобы привлечь к себе, если кому вполне приятно это, бегущих теперь от нас. Ибо в похвальной песни о некоторых написано, что оставили города, поселились на камнях и стали яко голубицы скорбяще (Иез. 7, 16). И Иоанн Креститель пребывал в пустыне, и все города со всеми жителями приходили к нему, чтобы увидеть кожаный пояс, стекались облеченные в шелковые одежды, соглашались беседовать под открытым небом имеющие у себя с позлащенными крышами дома, и упокоения на убранных драгоценными камнями ложах славнее стало возлежание на песке, и все было для них сносно, хотя делалось против обычая, потому что любовь к добродетели мужа отнимала у них ощущение скорбного, а удивление тому, что видели, закрывало трудность суровой жизни.
Глава 21. Столько-то добродетель досточестнее богатства и жизнь безмолвная славнее множества денег! Сколько было в то время богачей, высоко думавших о своей славе? И о них молчат, их предали забвению, а муж неславный доныне воспевается с удивлением, и память пустынножителя для всех вожделенна, потому что добродетели свойственно быть славною и слух о себе посылать вестником доброт своих. Откажемся от скотопитания, чтобы восприять на себя пастырское звание. Оставим постыдную куплю, чтобы приобрести многоценный бисер (ср.: Мф. 13, 46). Бежим от возделывания земли, произращающей терния и волчцы, чтобы соделаться делателями и хранителями рая. Бросим все и изберем жизнь безмолвную, чтобы пристыдить тех, которые укоряют нас ныне за пристрастие к любостяжательности.
Ибо ничто не посрамляет так нападающих, как сопровождаемое скромностию исправление укоряемых, потому что происшедшая в укоряемых перемена обращается в посрамление укоряющим. Гнусным же почитаю, и действительно гнусно то, за что все справедливо над нами посмеваются. Иной, едва приступив к иноческой жизни, узнав только первые правила подвижничества, немедленно вызывается быть учителем в том, чему и не учился: как молиться, когда и какой наблюдать устав в пище; влечет за собою ряд учеников, когда сам имеет нужду в обучении, и тем в большей мере, чем более удобным почел для себя это дело, не зная, что из всего трудного самое труднейшее – иметь попечение о душах, которые прежде всего нужно очистить от застаревших нечистот, а потом с великою внимательностию довести до того, чтобы напечатлелись в них уроки добродетели.
А кто не представляет себе ничего более, кроме телесного подвижничества, тому как исправить нравы подчиненных? Как переделать тех, над которыми возобладала худая привычка? Как помочь боримым страстями, не зная вовсе, что такое мысленная брань? Или как уврачевать приятые на брани язвы, когда сам еще лежит в язвах и имеет нужду в повязках.
Глава 22. Всякое искусство для успеха в оном требует времени и многого учения. За одно искусство искусств берутся не учась. И за земледелие не отважится приняться неопытный; не посвященный во врачебное искусство не берется также за сие дело. Ибо они изобличат себя: один тем, что не окажет пользы больным, но даже болезнь их сделает больше тяжкою, а другой тем, что и хорошую землю обратит в бесплодную и негодную. На одно только богочестие, как дело удобнейшее, отваживаются необучившиеся, и многими это неудобоисполнимое дело почитается легким. Чего и Павел признает себя не достигшим (ср.: Флп. 3, 13), о том, будто бы в точности познали сие, утверждают не ведущие того самого, что не знают сего. Посему-то монашеская жизнь и соделалась презренною и проходящие ее у всех в посмеянии. Да и кто не посмеется, видя, что вчера носившего воду в корчме сегодня как учителя добродетели с подобострастием окружают ученики или утром удалившийся от общественных дел, по неудаче в них, вечером со множеством учеников, величаясь, ходит по всей площади? Если бы вполне были они убеждены, что великий труд – привести кого-либо к богочестию, и в точности знали, какою опасностию сопровождается дело, то, конечно, отказались бы от оного как превышающего их силы. Но пока не знают этого и начальствовать над кем-нибудь почитают славою, бросаются в такую пропасть и почитают легким ввергнуться в горящую печь, а сим возбуждают смех в знавших их вчерашнюю жизнь и прогневляют Бога такою опрометчивостию.
Глава 23. Если ни почтенная старость, ни давнее дерзновение, ни священнический сан не отвратили Божия гнева от Илии, вознерадевшего об исправлении детей, то избавятся ли ныне от сего гнева не приобретшие доверия Божия прежними делами, не знающие или свойства греха, или способа к исправлению, но из любви к славе неискусно берущиеся за страшное дело? Посему-то Господь хотя, по видимому осуждая фарисеев, сказал: Горе вам, книжницы и фарисее, лицемери, яко преходите море и сушу, сотворити единаго пришелца: и егда находите, творите его сына геенны сугубейша вас (Мф. 23, 15), однако же в действительности укоризною им вразумляет тех, которые впоследствии впадут в те же прегрешения, чтобы, слыша сие: Горе, удержались от безвременного пожелания, признав, что угрожающее им бедствие страшнее людской славы.
Да убедит их и Иов или подобно ему заботиться о подчиненных, или отказаться от такового начальства, как не умеющих поступать так же, как и он, даже не хотящих прилагать такое же старание о находящихся под их попечением. Ибо если он, желая, чтобы дети его были чисты от мысленных скверн, ежедневно приносил за них жертвы, говоря: Негли когда сынове мои в мысли своей злая помыслиша против Бога (Иов. 1, 5), то как же сии, не умея различить и явных грехов, потому что рассудок их помрачает пыль, возметаемая в борьбе со страстями, приступают к начальству над другими и принимают на себя врачевание других, не уврачевав еще своих страстей и не имея сил, вследствие своей победы, и иных так же вести к победе?
Глава 24. Ибо прежде должно побороться со страстями, и со многим трезвением предать памяти, что было во время брани, и потом по испытанному на себе сообщить и другим правила борьбы, и соделать для них победу удобнейшею, сказав наперед способы, как вести брань. Ибо иные и преодолели в себе страсти, может быть, долговременным строгим житием, но не знают способа победы, потому что, как в ночном сражении, не следовали они за ходом всего дела и ум их не познал в точности вражеских злоумышлений. Сие-то, изображая в образах, учинил Иисус Навин, когда войско ночью переходило Иордан, приказав из среды реки взять камни и вне реки сложить из них столп и написать, как перешли Иордан, означая сим, что глубокие помышления страстного жития должно делать явными и во всей ясности предавать их позору, а не утаивать по зависти сего знания от других, чтобы не один перешедший знал способ перехождения, но и намеревающиеся сделать то же удобно совершили сей переход по данному им уроку и опыт одних соделался наставлением для других.
Но не видят сего наши учители, не слушают, когда говорят другие, смотрят же только на одно свое убеждение, и братиям, как наемникам, предписывают рабские службы, в том поставляя всю славу, чтобы начальствовать над бОльшим числом, и соревнуют в том, чтобы не меньше прочих, во время шествий своих, водить за собою невольников, показывая из себя более торгашей, нежели учителей.
Глава 25. Ибо, когда почитают легким делом приказывать словом, хотя приказываемое и тяжело, а учить делом не соглашаются, тогда ясною для всех делают цель свою, что принимают на себя начальство сие, потому что стараются не пользу доставить приходящим, но исполнить свое удовольствие. Пусть же, если угодно, поучатся у Авимелеха и Гедеона, что не слово, а дело приводит подначальных к подражанию. Авимелех, нарубив беремя дров, понес и сказал: Еже видесте мя творяща, сотворите и вы (ср.: Суд. 9, 48), а Гедеон, ведя на общее дело, идет сам впереди и говорит: Мене смотрите, и такожде творите (Суд. 7, 17). И Апостол, который говорит: Требованию моему и сущым со мною послужисте руце мои сии (Деян. 20, 34), и Сам Спаситель, Который делает, а потом учит, кого не убедят учение делом почитать убедительнейшим учения словом?
Но они смежают глаза для сих образцов, с высокомерием же предписывают, что должно делать. А когда, по-видимому, и знают нечто такое по слуху, тогда, подобно осуждаемым у Пророка за неопытность пастырям, носят мечь на мышце, почему, кроме мышцы, у них и око десное слепнет (ср.: Зах. 11, 17), потому что десная деятельность, по неразумию оставляемая в нерадении, вместе с собою угашает и светлость созерцания. Сему подвергаются те, которые строго и бесчеловечно наказывают, как скоро получают в руки власть налагать наказания: в них созерцательные помышления, принадлежащие к числу десных, вскоре угасают, а также деяния, будучи лишены созерцания, увядают, потому что не могут ни делать, ни видеть что-либо те, у кого не по бедре опоясан меч, а на мышце. При бедре же прикрепляют меч, которые Божиим словом пользуются против страстей своих. И носят его на мышце, у которых в руках власть наказывать чужие грехи.
Глава 26. Так и аммонитянин Наас (что толкуется змий) угрожает прозорливому Израилю выколоть у всякого десное око его (см.: 1 Цар. 11, 2), чтобы никакое правое помышление возобладавшего им не руководило к правой деятельности, ибо знал, что сие бывает причиною великого успеха в поступающих от созерцания к деятельности, потому что у таковых содеянное делается невинным, будучи предусмотрено прозорливыми очами вЕдения.
А что принимать начальство над другими свойственно людям легким, для которых у себя дома нет никакой выгоды, – это явствует из опыта, потому что вкусивший безмолвия, начавший сколько-нибудь упражняться в созерцании не согласится связать ум заботами о телесном и, отвлекши его от вЕдения, когда он большею частью парит превыспренно, обращать к делам земным. Но еще более явствует это из пресловутой оной притчи, которую Иоафам[140] предложил сихемлянам, говоря: Идуще идоша древа лесные помазати себе царя и рекоша к лозе виноградней: прииди, буди нам царь. И рече им лоза виноградная: еда оставлю плод мой благий, его же прослави Бог и человецы, и пойду владети древами (Суд. 9, 8–9, 11–13)?
Когда, подобно сему, отказались и смоковница по своей сладости, и маслина по своей тучности, терн, дерево бесплодное и колючее, принял на себя начальство над ними, не имея тучности ни в себе самом, ни в деревах подчиненных, потому что дерева, требующие над ними настоятельства, притча назвала не садовыми, но лесными. А как виноградная лоза, смоковница и маслина отказались начальствовать над деревами лесными, увеселяясь более плодом своим, нежели начальническим саном, так усматривающие в себе какой-либо плод добродетели и ощущающие от сего пользу, хотя бы многие принуждали[141] к таковому начальству, отклоняют от себя честь, воздаваемую многими, предпочитая тому пользу свою.
Глава 27. Что покушался терн в притче сделать с деревами, то случается и с людьми, составившими подобные договоры. Ибо или изыдет, как сказано, огнь из терния и пояст (Суд. 9, 15) дерева лесные, или изыдет огнь из дерев и пояст терние. Когда составляются бесполезные договоры, тогда необходимо последовать опасности как для подчинивших себя неопытному учителю, так и для самих принявших на себя начальство по невнимательности учащихся. Ибо и неопытность учителя губит учащихся, и нерадение учеников вводит в опасность учителя, особливо когда ученики ленятся по недостатку сведений у учителя. Ибо и от учителя не должно быть скрыто что-либо, способствующее исправлению подчиненных, и учащиеся обязаны не оставлять в небрежении ни одного из повелений учителя. И им ослушаться, и ему не обратить внимания на погрешающих – опасно и гибельно.
Да не почитают дела сего предлогом к покою и наслаждению. Всего многотруднее начальствовать над душами. Надзирающие над бессловесными и скотами не встречают в стадах ни в чем противоречия, и потому нередко надзор над ними бывает благоуспешен. А настоятелям над людьми различие нравов и хитрость разума делают настоятельство весьма трудным, и приступающим к оному должно умастить себя как на многотрудный подвиг, чтобы и недостатки всех переносить со всяким терпением, и великодушно научать их тому, что сокрыто от них по неведению.
Глава 28. Поэтому умывальницу во храме держат на себе волы, а свещник устроен был весь плотно вылитый и выточенный. И как свещник означал, что поставленный просвещать других должен быть во всех частях тверд, не иметь ничего легкого или пустого и что в нем должно быть сглажено все излишнее, что для взирающих не было бы полезно видеть в образце неукоризненного жития, так волы под умывальницею означали, что приступающий к делу подобного рода не должен отказываться от всего, что ни приблизится к нему, но носить и тяготы, и нечистоту низших, пока носить это безопасно. Ибо если будет соделывать чистыми деяния приходящих, то, конечно, необходимо и самому ему стать причастным некоторой нечистоты. Так и умывальница, очищая руки умывающего их, сама принимает в себя нечистоту его. И тому, кто рассуждает о страстях и в других истребляет подобные скверны, невозможно миновать того, чтобы не оскверниться, потому что самое памятование обыкновенно оскверняет мысль говорящего. И хотя не живыми красками напечатлевает образы срамного, однако же надолго сквернит ум, возмущая потоки слова нечистыми именованиями[142].
Да и настоятелю должно быть столько сведущим, чтобы ни один из замыслов врага не оставался ему неизвестным, и мог он порученным ему до подробности указать тайные ухищрения в борьбе, и, предсказывая злоумышления противника, без труда провозгласить им победу, и увенчанными извести с подвига. Но редко и нелегко сыскивается такой настоятель.
Глава 29. Сие самое свидетельствует великий Павел, говоря: Не не разумеваем бо умышлений его (2 Кор. 2, 11). А чудный Иов, недоумевая о подобном сему, говорит: Кто открыет лице облечения его, в согбение же персей его кто внидет? Двери лица его кто отверзет? (Иов. 41, 4–5). И сие значит: не видно лица у него, потому что закрывает лукавство многими одеждами, уловляет обманчивою видимостию, а втайне коварно устрояет гибель. И чтобы не сопричислить и себя к не знающим свойств врага, Иов сказывает признаки его, как ясно знающий все его странности, и говорит: Очи же его видение денницы (Иов. 41, 9); утроба его щиты медяны (Иов. 41, 6). И сие говорит, обличая его злотворность, потому что, преобразуясь в образ денницы, ухищряется привлекать к себе взирающих на него, а щитами, которые внутри его, уготовляет смерть приближающимся. Да и притча дает уразуметь опасность дела, говоря: Разсецаяй дрова беду приимет в них: аще спадет сечиво (Еккл. 10, 9–10). Кто разбирает вещь в слове своем, и в том, что почитается соединенным, расторгает связь, и разделяет, что одно другому было совершенно чуждо, с намерением показать действительно доброе в почитаемом таковым, тот, если не оградит отовсюду слова, беду приемлет в слушающих, как скоро спадает сие ограждение со слова, подавая учащимся повод к соблазну.
Глава 30. Так один из учеников Елисея, рубя дерева при Иордане, когда секира упала в реку, видя беду, воззвал к учителю: О, господине, и сие заемное (4 Цар. 6, 5). Сему подвергаются те, которые предпринимают учить понаслышке и не в состоянии бывают достичь цели, потому что говорят не по собственному уразумению. Когда в продолжение беседы уличаются, что сказали нечто противоречащее предположенному, тогда признаются в незнании, подвергаясь беде от употребленного слова. Потому и великий Елисей, ввергнув в глубину древо, сделал, что выплыло железо; и тем мысль, которую утратил ученик и которая почиталась сокрытою во глубине, Пророк уяснил и представил взору слушающих. Вот Иордан означает слово покаяния, ибо там совершалось Иоанном Крещение покаяния.
Но кто слово о покаянии изрек неточно, обнаружением же сокровенной доброты заставил слушателей прийти в небрежение, тот поверг секиру в Иордан. Явно же, что явившееся древо вынесет секиру из глубины и заставит всплыть. Ибо прежде Креста слово о покаянии было сокрыто, потому и намеревавшийся сказать о нем что-либо был обличен, как отважившийся преждевременно, но после Креста оно для всех стало явным, как в свое время показанное древом.
Глава 31. Говорю же сие, не то внушая, чтобы ни для кого не быть путеуказателем, и не возбраняя кого-либо из юных путеводить к богочестию, но советуя приобрести сперва навык к добродетели, соответственный величию дела, и не поспешно предаваться достижению цели, помышляя только о приятном – об услугах учеников и о доброй славе у внешних, опуская же из виду последующую за сим опасность, и прежде установления мира бранных оружий не переделывать в земледельческие орудия. Когда покорены все страсти, ниоткуда не беспокоят уже враги и оборонительных оружий не нужно употреблять в дело, тогда хорошо возделывать души других. А пока самовластвуют еще страсти, продолжается еще брань с мудрованием плоти, не должно отымать рук от оружия, но непрестанно надлежит иметь их под руками, чтобы злокозненные нашего упокоения не обратили в случай к нападению, не пленили нас без пролития крови.
Ибо как доблестно подвизавшимся за добродетель и по великому смиренномудрию думающим, что еще не одержана победа, слово Писания подает такой совет: Раскуйте мечы своя на орала и копия своя на серпы (ср.: Ис. 2, 4), внушая им не нападать уже понапрасну на побежденных врагов, но для пользы многих душевные силы от бранного навыка обратить к возделанию тех, которые обилуют еще плодами порочных дел, так тем, которые, не пришедши в такое состояние, по неопытности или по неразумию принялись за дело, превышающее их силы, советует противное, говоря: Разсецыте рала ваша на мечи и серпы вашя на копия (Иоил. 3, 10).
Глава 32. Ибо что нам пользы в земледелии, когда страна объята войною, которая препятствует воспользоваться произведениями земледелия, и оно доставит обилие скорее неприятелям, нежели трудившимся? Посему-то, может быть, и израильтянам, боровшимся еще в пустыне с разными народами, не дозволяет Бог иметь попечение о земледелии, чтобы не воспрепятствовало сие воинским упражнениям, а после покорения неприятелей советует заняться оным, говоря: «Егда же внидете в землю обетования, насадите в ней всяко древо (Лев. 19, 23) плодовитое, но прежде, нежели внидете, не насаждайте». Ибо в первом повелении подразумевалось и последнее; и сие справедливо, ибо насаждаемое прежде совершенства не бывает прочно, особливо когда желающие насаждать носятся еще непостоянным нравом. А порядок и последовательность, если в ином чем, то и в делах богочестия, имеют место и должны быть вводимы в постановления с самого начала. Ибо утратившие из виду то, что составляет начатки, и уловленные обольстительным после по необходимости убеждаются сообразоваться с последовательностию порядка. И как Иаков, увлекшись красотою Рахили, презирал немощь очей Лииных, однако же не бежал от труда по приобретении таковой добродетели, но исполни седмины сея (Быт. 29, 28), так и желающему законно устроиться в образе жизни должно не от конца возводиться к началу, но от начала с успехом простираться к совершенству.
Глава 33. Ибо таким образом и сам достигнет желаемого, и подчиненных неукоризненно приведет к концу добродетели. Но многие, не приложив никакого труда, не совершив ни малого, ни большего дела богочестия, без рассуждения гонятся за именем, выказывая страшное омрачение ума, не признавая в этом опасности, и не только не отказываются, когда другие призывают их к делу, но, обходя закоулки, насильно влекут встречающихся, обещая всякую услугу, как составляющие договоры с наемниками о пище и одежде.
А при такой любви к делу, когда хотят с толпою показываться на распутиях, покоиться, опираясь на руки сопроводников, и вполне выдержать лицо учителя, – как принявшие на себя такое лицедейство, чтобы не оставили их оказывающие им эту услугу, необходимо им и в удовольствие служащих сделать многое, и дать свободу их пожеланиям, подобно вознице, опустившему бразды и дозволившему коням бежать свободно, нестись по стремнинам и пропастям и ударяться обо все, что под ногами, потому что некому остановить и удержать беспорядочных стремлений.
Глава 34. Но таковые да слышат, как блаженный Иезекииль оплакивает сожалеющего о доставляющих пищу наслаждению других и уступчивостию желаниям каждого сокровиществующих себе горе, ибо говорят: Горе сшивающым возглавийцы под всякий лакоть руки и сотворяющым покрывала над всякую главу всякаго возраста, еже развратити душы: горсти ради ячмене и ради укруха хлеба (Иез. 13, 18–19). Так и они, из подаяний собирая себе потребное для тела и довольствуясь как бы из лоскутьев собранными припасами, обязанных молиться или пророчествовать с открытою головою пристыжают покрывалами, мужественное состояние возложением покрывал обращая в женственное и губя души, которым не должно умирать. Им наипаче, покорившись Истинному Учителю Христу, надлежало из всех сил отказываться от попечения о других. Ибо ученикам Своим говорит Он: Вы же не нарицайтеся учителие (Мф. 23, 8). Если и Петру, и Иоанну, и всему лику Апостолов советует оставаться вдали от такого дела и почитать себя малыми для сего достоинства, то после сего кто же вообразит о себе, что он выше Апостолов, и себе присудит достоинство, которое возбранено было им? Или, может быть, Сказавший: Не нарицайтеся учителие – возбраняет не быть, а называться только учителями?
138 По рукописи читается: τω Αχααβ.
139 Вместо: έπί τη по рукописи читается: είς τήν.
140 Так по рукописи и в славянском переводе.
141 Вместо: τιμωρίας по рукописи читается τιμης.
142 По рукописи читается: τάς του λόγου διεξόδους όνόμασιν ού καθαροις έπιθολουσα.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter