<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>

Прп. Нил Синайский. Творения

Глава 35. Если же кто непроизвольно, потому что принял одного или двоих, принужден бывает начальствовать и над многими, то прежде всего пусть тщательно испытает себя, делом ли, паче нежели словом, способен он научить тому, что делать, представив жизнь свою в образец добродетели учащимся, так что списывающие с сего образца не умалят красоту добродетели безобразием погрешности против подлинника. Потом пусть знает, что о подчиненных не меньше он должен беспокоиться, чем и о себе, потому что как за себя, так и за них даст отчет, как скоро принял на себя спасение их. И для святых особым попечением было – учеников своих оставить не меньшими себя в добродетели и из прежнего состояния привести в состояние лучшее.

Так апостол Павел Онисима из бежавшего раба соделал мучеником; Илия из землепашца приуготовил пророка Елисея; Моисей Иисуса паче всех украсил совершенствами; Илий достиг, что Самуил оказался даже выше его. Ибо если и старательность самих учеников содействовала им к приобретению добродетели, то главною виною их преуспеяния послужило то, что они встретили учителей, которые так прекрасно возмогли затлевшую искру усердия возжечь в большей силе, и она соделала их светоносными, отчего стали они устами Божиими, послужили людям сообщением им воли Божией, потому что слышали Сказавшего: Аще изведеши честное от недостойнаго, яко уста Моя будеши (Иер. 15, 19).

Глава 36. А к чему способен учитель, внушает Бог Иезекиилю, научая, какими и из каких должен он уготовлять учеников, ибо говорит: Сыне человечь, возми себе плинфу и положи ю пред лицем твоим, и да напишеши на ней град Иерусалим (Иез. 4, 1), означая сим, что учитель делает ученика из брения святым храмом. Прекрасно сказано и сие: Положи ю пред лицем твоим. Ибо усовершение в ученике произойдет скорее, если будет он всегда в виду у учителя: частые напоминания о прекрасных образцах начертывают сходные подобия в душах не очень жестоких и упорных. Гиезий и Иуда оттого впали, один в хищение, а другой в предательство, что удалялись от очей учителя, а если бы каждый из них пребывал при уцеломудрившем его, то не согрешили бы они.

А что учителю угрожает опасность от нерадения учеников, сие изобразил Бог в следующих за тем словах, сказав: И положиши сковраду железну между тобою и между градом, и будет стеною между тобою и между ним (Иез. 4, 3). Кто не хочет сам разделять наказания с предающимся нерадению, после того как сделал его из плинфы городом, тот должен напоминать ему о наказаниях, забываемых возвращающимися вспять из такового состояния, чтобы наказания сии, став стеною, отделяли невинного от виновного. Сие-то повелевая, Бог Иезекиилю говорит: Сыне человечь, во стража дах тя дому Израилеву и, если увидишь мечь грядущь, и не засвидетельствуешь им, и возмет от них чью-либо душу, от руки твоея взыщу (Иез. 33, 7, 3, 6, 8).

Глава 37. Такую стену полагает для себя Моисей, говоря израильтянам: «Внемли себе, да не взыщеши последовати им, по потреблении их (Втор. 12, 30) от тебя». Бывает же сие с теми, которые не обращают тщательного внимания на свое сердце: по отсечении страстей, как некие отпрыски начинают возникать в них образы давних представлений, и если даст им кто свободу часто западать во владычественный ум и не возбранит входа, то снова откроет в себе приют страстям, после победы делая жизнь опять небезопасною от борений. Ибо страстям, когда они даже укрощены и, подобно волам, приобучены есть сено, свойственно, по нерадению укротителя, снова делаться дикими и приходить в зверскую свирепость. Посему-то, чтобы не произошло сего, сказано: «Да не взыщеши последовати им, по потреблении их (Втор. 12, 30) от тебя», чтобы душа, при взыскании восприяв навык услаждаться такими представлениями, не возвратилась к прежней порочной жизни. Великий Иаков, зная, что бывает это и что подобные вещи, если часто их видеть и часто о них думать, всего более вредят сердцу, самые ясные и открытые образы срамных представлений – богов чуждых – запечатав, сокрывает в Сикимех (Быт. 35, 4), потому что сей труд в борьбе со страстями сокрывает и губит их не на краткое какое-либо время, но даже до днешняго дне (Быт. 35, 4), то есть на все время, ибо слово днесь спротяженно всему веку, означая всегда настоящее время.

А слово Сикимы толкуется: возложение на плечи[143], что означает труд в борьбе со страстями. Посему Иаков и Иосифу, боровшемуся со страстями, за труд в этой борьбе дает преимущественное достояние – Сикимы.

Глава 38. Ибо и сам Иаков, говоря, что взял Сикимы мечем и луком (Быт. 48, 22), показывает, что борьбою и трудом возобладал над страстями, скрыв их в земле сикимской. По видимому же, противное нечто представляется в том, чтобы скрыть богов в Сикиме, и в том, чтобы положить идола в сокровении, ибо первое – скрыть в Сикимех – похвально, а последнее – положить идола в сокровении – укоризненно. Так с клятвою постановил сие Закон, сказав: Проклят, иже положит идола в сокровении (Втор. 27, 15), потому что не одно и то же навсегда скрыть в земле и положить в сокровении: сокрытое в земле и не являющееся уже чувству со временем изглаживается и из памяти, а положенное в сокровении, хотя утаивается, может быть, от посторонних, но, часто видимое самим положившим, обновляет воспоминание, втайне носящее в себе кумир.

Ибо всякий срамной помысел, образуемый в мысли, есть сокровенное изваяние. Так, постыдное дело – таковые мысленные представления обнародовать, опасно и полагать изваяние в сокровении, еще же опаснее идти вслед и отыскивать уничтожившиеся уже образы, тогда как сердце удобно склоняется снова к изринутой страсти и на сторону идолов до земли перетягивает чашу весов. Ибо таково свойство добродетели: она весьма чувствительна и, если вознерадим, очень удобно перетягивается на противную сторону.

Глава 39. Сие-то изображает, кажется, Писание под образом, когда говорит: Земля, на нюже вы входите предвижна есть в предвижении[144] людий языческих (1 Езд. 9, 11). Ибо, как скоро имеющий навык к добродетели подвигся к противному, вместе с сим подвиглась и добродетель, потому что земля предвижна есть[145]. А потому надобно вначале не давать доступа к сердцу представлениям, обыкновенно повреждающим помысел, и не позволять ему удаляться в Египет, потому что оттуда насильно отводится к ассириянам. Если сердце ввергается в омрачение нечистых помыслов (ибо так толкуется Египет), то уже насильно и поневоле увлекается к страстному деланию. Посему и Законоположник, заграждая вход сластолюбию и выражая сие в образе, повелел блюсти главу змия, потому что и он блюдет пяту (см.: Быт. 3, 15). У него целию такое действование, за которое если не возьмется, то нелегко ему будет влить яд при угрызении, а нам предлежит попечение сокрушать самое нападение сластолюбия, потому что, по сокрушении оного, действование змия слабо.

Может быть, и Самсон не пожег бы нивы иноплеменников, если бы, отвратив головы у лисиц, не связал их хвостами. Ибо, по предварительным действиям в состоянии быв угадать козни ухищренных помыслов, невзирая на начала (потому что помыслы ухищряются сделать их видимо досточестными, чтобы достигнуть конца) по взаимном сличении крайностей мог он обличить несообразность помыслов, связав хвост с хвостом и между ними поставив свечою обличение.

Глава 40. И чтобы утверждаемое сделать более ясным, раскрою сказанное в приложении к двум помыслам, ибо будет это истинным удостоверением и в рассуждении прочих помыслов. Нередко от тщеславия происходит помысел блуда и, хотя досточтимыми показывает преддверия путей, ведущих в ад, однако же скрывает те гибельные способы, которыми неразумно последующих ему вводит в таибницы ада. Ибо выставляет на вид иногда священство, а иногда совершенную монашескую жизнь, представляет, что многие приходят ради пользы, доводит до мечтания о прославлении за слово и дело и, когда, достаточно упитав его такими мыслями, отведет от естественной трезвенности, тогда, живо изобразив ему встречу с женщиною, конечно, честною, влечет к совершению срамного дела, свободу совести низведя до крайнего стыда. Посему намеревающийся связать хвосты пусть возьмет концы двух помыслов: конец тщеславия – честь и конец блуда – бесчестие – и, когда ясно увидит, что они противоположны, тогда пусть думает, что поступил, как Самсон. И еще помысел чревоугодия концом имеет помысел блуда, а помысел блуда концом имеет помысел печали, потому что печаль и уныние немедленно следуют в побежденном таковыми помыслами, по отрезвлении его.

Поэтому подвизающийся пусть размышляет не о наслаждении снедями и не о приятности удовольствия, но о конце того и другого и, когда найдет, что за обоими помыслами следует печаль, тогда да знает, что связал он хвост с хвостом и нивы филистимлян уничтожил обличением.

Глава 41. Посему если брань со страстями имеет нужду в таком сведении и в такой опытности, то восприемлющие на себя предстоятельство над другими да знают, сколько потребно им вЕдения, чтобы и подчиненным благоразумно указать путь к почести вышняго звания (Флп. 3, 14), с ясностию научить всему, что нужно в борьбе[146], и самому не представлять только образ победы, ударяя руками по воздуху, но вести действительную борьбу с сопротивником, наносить ему смертельные удары и не понапрасну разводить в воздухе руками, но сокрушать самого противоборца. Ибо борьба сия гораздо труднее борьбы телесной: там сгибаются у борцов тела, которые без труда можно выпрямить, а здесь падают души, которые, если однажды ниспровергнуты, едва уже могут быть восставлены.

Если же кто, борясь еще со страстною жизнию и будучи обагрен кровию, предпримет из разумных душ созидать Божий храм, то он, без сомнения, услышит: Не ты созиждеши Мне (2 Цар. 7, 5) храм, яко муж кровей ты (2 Цар. 16, 8); чтобы построить храм Богу, нужно мирное состояние. И Моисей, который приемлет скинию и ставит ее вне стана, дает сим видеть, что учителю должно быть как можно далее от бранного шума и, решившись вести жизнь мирную и невоинственную, поселиться вдали от обагренного кровию воинства. Когда найдутся такие учители, им нужны ученики столько отрекшиеся от самих себя и своей воли, что ничем не отличают себя от неодушевленного тела или от вещества, данного в руки художнику, чтобы как душа в теле производит, что хочет, и тело нимало ей не противодействует и как художник показывает на веществе искусство свое и вещество не препятствует намерению его, так учитель в учениках производил познания добродетели и они были ему послушны и ни в чем не прекословили.

Глава 42. Пожелать с пытливостию изведывать распоряжения учителя и оценивать его приказания значит препятствовать собственному своему преуспеянию. Ибо, конечно, не то в действительности основательно, что кажется основательным и вероятным неопытному. О касающемся до искусства иначе судит художник и иначе не знающий искусства. Одному правилом служит его сведение, а другому – вероятность: вероятное же редко попадает на истину, а чаще уклоняется от правильности, вводясь в обольщение сродностию. По видимому что кажется неразумнее сего, если кормчий, когда корабль несется косвенно к плаванию, называемому у мореходцев прямым, велит, оставив край корабля, поднятый над водою, садиться на край, погруженный в воду, между тем как ветер сильнее давит и погружает тот край, который велел он обременить! И хотя вероятность советует обременить край, поднятый вверх, и не переходить на край, которому угрожает опасность, однако же пловцы слушаются более кормчего, нежели своих примышлений. Необходимость убеждает их поработиться искусству того, кому поручено их спасение, хотя видимое не удостоверяет их в том, что происходит на деле.

Посему вверившие другим собственное свое спасение, оставив вероятное, да уступят искусству сведущего, его сведение признав достовернейшим своих рассуждений. И во-первых, отрекшись от себя, ничего, даже и самой малости, да не оставляют вне, убоявшись примера Анании, который, думая утаить от людей собственность[147], свыше приял осуждение за татьбу.

Глава 43. Но да предадут как самих себя, так и все свое, вполне зная, что оставленное, непрестанно привлекая к себе мысль, сильно будет отвлекать от лучшего, а напоследок и вовсе отторгнет от братства. Посему-то Дух Святый написал жития святых, чтобы каждый из проходящих какой-либо образ жития возводился к истине подобными примерами. Посему для чего Елисей, подчинившись учителю, отрекся от мира? Сказано: Оряше волами двеманадесятьма супругома волов пред ним, и закла волы, и испече я в сосудех воловных (3 Цар. 19, 19, 21), а сие дает разуметь горячность усердия; не сказал: «Продам супруги волов и распоряжусь как должно», не стал рассуждать, что проданные волы принесут больше пользы, но, всецело предавшись пожеланию, влекущему его к сопребыванию с учителем, пренебрег видимое и постарался паче освободиться от сего, потому что отвлекало оно от правого преднамерения; знал же он, что замедление часто бывает причиною перемены в намерении.

Посему и Господь, предлагая богатому совершенство жития по Богу, повелел ли бы продать имение и отдать нищим, а себе ничего не оставлять, если бы не знал, что оставляемое, равно как и все имение, делается причиною развлечения? Думаю же, что и Моисей, когда намеревающимся очиститься в великой молитве повелевает обрить все тело (см.: Лев. 14, 9), предписывает сим совершенное отречение от имущества. А во-вторых, так да забудут сродство и свойство, чтобы вовсе никогда не утруждать себя и напоминанием о них.

Глава 44. Если ковчег сделал, что коровы, впряженные в колесницу его, забыли свое естество и, когда тельцы их заперты были дома и коров никто не понуждал, безошибочно совершили путь, не уклонившись на десно, ниже на шуе (1 Цар. 6, 12), даже обращением выи не показав привязанности к детям и мычанием не выразив болезнования о разлуке с рожденными, но, и обремененные тяжестию ковчега, и влекомые назад полновластною силою естества, идя как бы по правИлу, никуда не совратились с прямого пути, благоговением к возложенному на них ковчегу препобедив естественную сострадательность, то почему же не делать того же самого намеревающимся подъять мысленный ковчег? И должно сделать даже большее, чтобы в делах необходимых над природою разумною не оказалось превосходства[148] в естестве бессловесных, когда разумный не делает по рассудку того, что бессловесные делают по необходимости.

А может быть, и Иосиф заблудился в пустыне потому, что в сродстве имен искал предела совершенства. Почему человек, с желанием дознать истину спросивший у него о причине скитания, когда узнал, что причиною – пристрастие к своим (Иосиф, если бы не имел ошибочного суждения об искусстве, спросил бы не о том, где братья пасут, но где кормят стада), говорит ему: Отидоша отсюду: слышах бо их глаголющих: пойдем в Дофаим (Быт. 37, 17) (а Дофаим толкуется: достаточное оставление), научая сим, что заблуждается привязанный еще к телесному и что невозможно иначе достигнуть совершенства, как достаточно оставив пристрастие к плотскому сродству.

Глава 45. Ибо если кто оставит Харан, что означает чувства (ибо Харан толкуется: пещеры), и выйдет из юдоли Хеврон, то есть низких дел, и из пустыни, по которой скитается ищущий совершенства, но не переселится в достаточное оставление, то не будет ему никакой пользы от долговременного бедствования, как уклонившемуся от совершенства по привязанности к сродству. Да и Господь, исправляя мысль Богородицы Марии, искавшей Его между сродниками (см.: Лк. 2, 49), и признавая недостойным Себя, кто любит отца или матерь паче Его, выразительно внушает сим оставление родственных уз. По преуспеянии же в этом недавно еще освободившимся от мятежей советовать должно пребывать в безмолвии, и частыми выходами не растравлять ран, наносимых сердцу посредством чувств, и к старым кумирам грехов не привносить новых изображений, но отклонять нападение новых представлений, употреблять же все старание об изглаживании старых.

Трудно безмолвие для отрекшихся недавно от мира, ибо тогда память, воспользовавшись временем, приводит в движение всю хранящуюся в ней нечистоту, не имев досуга делать это прежде по множеству неистощимых дел. Но после трудности доставляет безмолвие и пользу, освобождая со временем ум от смущения скверными помыслами. Ибо если предлежит кому омывать и очищать[149] душу от всего оскверняющего, то обязаны они удаляться от всех дел, от которых умножается нечистота, давать рассудку большую тишину, устраняться от раздражающего, избегать сожительства со сродниками, возлюбив уединение – сию матерь любомудрия.

Глава 46. Но легко им снова впасть в сети, от которых почитали себя освободившимися, когда небоязненно стараются быть в сообществе с толпами людей всякого рода. Ибо перешедшему на сторону добродетели нет пользы увеселяться теми же делами, от которых, сам осудив их, бежал. Привычка – сильный поток, почему должно бояться, чтобы в достигнутом с великим тщанием безмолвии не возобновить опять гнусных предначинаний и не привести на память забытых худых дел. Ибо ум едва только уклонившихся от порока подобен телу, начавшему восстановляться в силах после долговременного недуга, для которого, как неукрепившегося еще совершенно, и маловажный предлог бывает причиною возвращения болезни. И в этих людях колеблются, слабеют разумные силы, почему должно бояться, чтобы не возвратилась страсть, обыкновенно раздражаемая, когда кружимся в народной толпе. Посему-то и Моисей не хотевшим что-либо потерпеть от погубляющего повелел пребывать внутри затворенных дверей, сказав: «Да не изыдете кийждо из дверий дому своего (Исх. 12, 22), да не коснется вас погубляющий». То же, кажется, повелевает и Иеремия, когда говорит: Не исходите на нивы и на пути не ходите, понеже мечь вражий обитает окрест (Иер. 6, 25).

Мужественным подвижникам свойственно и смело вступать в брань с неприятелями, и невредимо избегать их злоумышления. А если кто не в состоянии еще бороться, то безукоризненно пусть останется дома, в безмолвии находя себе безбедную безопасность. Таков был Иисус Навин, о котором написано: Слуга же Иисус, юноша не исхождаше из скинии (Исх. 33, 11). Ибо, наученный сказанием об Авеле, знал, что выходящие в поле по давнему соперничеству убиваются телесными братьями и друзьями по плоти.

Глава 47. Но не меньше сего и из сказания о Дине в точности можно дознать, что подлинно девическому и женоподобному разуму свойственно приниматься за то, что выше нашего состояния, и обольщаться мыслию, что и для сего достанет моих сил. Если бы Дина не предалась поспешно обозрению того, что у туземцев, конечно предположив, что имеет достаточные к тому силы, и нимало не увлеклась приятностию видимого там, то не растлила бы безвременно душевной рассудительности, уловленной представлением чувств прежде, нежели законно вступила в собеседование с мужеским разумом. Бог, зная, что страсть сия (разумею самомнение) водворилась у людей, и желая с корнем исторгнуть оную из нашего навыка, говорит законодателю Моисею: Благоговейны сотворите сыны Израилевы (Лев. 15, 31), ибо знал, что чуждо благоговению – поспешно приступать к подвигам не по силам. Поэтому не усовершившись не должно вмешиваться в общественные мятежи, но бежать от них как можно далее, поставив мысль вдали от раздающегося шума.

Ибо немного пользы устранившимся от житейских дел оглашаться молвою о них и, оставившим город, подобно Лоту, сидеть при вратах действований, исполняясь тамошнего смятения. Но, по примеру великого Моисея, должно удалиться вне, чтобы не стало не только дел, но и гласа о них, как говорит он: Егда изыду из града, простру руце мои на небо, и громи престанут (Исх. 9, 29).

Глава 48. Ибо тогда бывает истинная тишина, когда не только действия, но и памятования о них, утихнув, дают душе время прийти в состояние увидеть впечатленные образы, вступить в борьбу с каждым из них и исторгнуть его из сердца. Когда же образы привходят одни за другими, тогда невозможно изгладить прежних отпечатков, потому что рассудок занят новыми образами и труд отсечь с ними страсти по необходимости делается тягостнейшим оттого, что, постепенно возрастая, приобретают они силу и, подобно рекам, при непрестанном течении вновь вливающимися представлениями помрачают душевное зрение.

Как желающие ложе реки увидеть сухим (может быть, ради чего-либо лежащего там и достойного исследования) никакой не получат пользы, исчерпывая воду на том самом месте, на котором, по их мнению, лежит искомое ими, потому что опустевшее место тотчас вновь наполняется притекающею водою (а когда преградят течение вверху, без труда откроется дно, так как оставшаяся вода стечет сама собою и сухою оставит им землю для желаемого исследования), так удобно бывает истощить деятельные образы страстей, когда чувства ничего уже не доставляют извне; когда же, подобно потоку, дают они новые и новые ощущения, тогда не только трудно, но и невозможно совершенно очистить ум от такого прилива. Ибо страсти хотя и не беспокоят, не находя случая к возбуждению в частых свиданиях с людьми, однако же, неприметно возвращаясь, более и более укрепляются, со временем приобретая новые силы.

Глава 49. Как часто попираемая земля, ежели и есть на ней терния, не производит их вновь, потому что попирание ногами препятствует росту (но эти терния, в недрах ее распростирая глубокие, сильные и весьма сочные корни, как скоро дозволит время взойти, дают ростки), так страсти, которым частые свидания с людьми препятствуют выказываться наружу, воспользовавшись безмолвием, делаются более сильными и нападают с великою лютостию, тяжкою и опасною делая брань для тех, которые вначале не радели о борьбе с ними. Посему-то и Пророк повелевает: Потребите семя от Вавилона (Иер. 50, 16), советуя истреблять образы, пока они еще во влагалищах чувств, чтобы, пав на землю сердца, не дали ростков и, напоенные обильными и бесполезными дождями последовательного ими занятия, не принесли стократных плодов порока. А другой Пророк и ублажает тех, которые не дожидаются зрелости страстей, но истребляют при самых сосцах, говоря: Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 9). А может быть, и великий Иов, любомудрствуя сам с собою, дает разуметь кого-либо подобного, говоря, что в воде растут рогоз и ситник, а лишившись напоения, всякое былие изсыхает (ср.: Иов. 8, 11–12). И сказанное: Мраволев погибе, занеже не имеяше брашна (Иов. 4, 11), кажется, означает нечто подобное.

Ибо великий Иов, желая показать злокозненность страсти, изобрел для нее сложное наименование, составив из имен самого отважного льва и ничтожнейшего всех тварей муравья, потому что нападения страстей начинаются маловажными представлениями, неприметно вкрадываясь наподобие муравьев, а последствия делаются весьма важными для подвергшегося сим нападениям и не меньше опасны, как и нападение льва. Почему подвижнику надлежит тогда бороться со страстями, когда приступают они, как муравей, приманкою предлагая свою ничтожность. Ибо, если успеют достигнуть крепости льва, делаются непреоборимыми и сильно угнетают, если не давать им пищи; пищею же их, как говорено уже было неоднократно, служат посредством чувств входящие образы страстей, потому что образы сии питают страсти, каждый кумир преемственно водружая в душу.

Глава 50. Поэтому и в храме Законодатель устроил окна решетчатая (Иез. 41, 16), означая сим, что вознамерившимся сохранить сердце свое чистым, как храм (подобно тому как там решетчатыми окнами сделано, что не могло входить ничто нечистое), должно оградить чувства забралами помыслов – страхом будущего Суда, забралами, которые бы преграждали вход вновь рождающимся и вторгающимся нечистым образам. И посему-то, может быть, разболеся Охозия, так как паде из окна решетчатого (ср.: 4 Цар. 1, 2), ибо, во время искушений предавшись удовольствиям, оставить без внимания учение о воздаянии значит упасть из окна решетчатого. Что же тяжелее этого недуга?

Ибо болезнь телесная есть противоестественное состояние, когда равновесие стихий преобладанием одной выведено из естественного состояния. Болезнь же душевная есть уклонение от правого помысла, когда душа препобеждена болезнетворными страстями. Таковою решетчатою преградою зрение способного слышать оградил Соломон, говоря: Очи твои егда узрят чуждую, уста твоя тогда возглаголют стропотная (Притч. 23, 33), называя стропотным, что после греха встретит душу во время воздаяния. Размышление о сем и приведение себя в надлежащее состояние отклоняет всякое опасное зрение очей. Соломон сказал и о том состоянии помысла, какое должно быть в это время: Возляжеши яко в сердцы моря и якоже кормчий во мнозе волнении (Притч. 23, 34).

Глава 51. Ибо если кто во время борьбы с раздражающим его зрением в состоянии будет угрожающими наказаниями привести себя в такое противоборство, в каком бывает человек, обуреваемый в море, то он без труда одолеет поборающих его, не чувствуя наносимых ударов, так что скажет: Биша мя, и не поболех, и поругашася ми, аз же не разумех (Притч. 23, 35), то есть: «Они били меня, думая надругаться, а я не чувствовал ударов, потому что стрелы младенец быша язвы их (Пс. 63, 8), не обратил внимания и на обольщение их, не показав и вида, что замечаю присутствие их». Так и Давид, презирая таковых сопротивников, сказал: Уклоняющагося от мене лукаваго не познах (Пс. 100, 4), то есть не чувствовал, когда пришли и когда удалились.

А кто не знает даже и того самого, что у чувств есть великое общение с чувственным и что от сего общения легко впадаем в обольщение, тот, не подозревая, какой бывает вред от чувств, и неосторожно увлекаясь ими, как и во время обольщения узнает злокозненность, не научившись наперед различать сего? А что у чувств бывает борьба с чувственным и чувственное налагает дани на побежденные чувства, сие явствует из войны ассириян с содомлянами. Писание исторически излагает сие предприятие четырех царей ассирийского народа против пяти царей содомских, описывая сначала совещание, союз и мирные жертвы при море Соленом, потом рабство пяти царей в продолжение двенадцати лет, после сего отпадение их в тринадцатый год, а в четырнадцатый войну, в которой четыре царя нападают на пятерых царей и берут их в плен (см.: Быт. 14, 1–11).

Глава 52. И сказание оканчивается этим, а мы из сего сказания научаемся тому, что касается нас самих, и познаем борьбу чувств с чувственным, ибо каждый из нас до двенадцати лет от рождения, не имея еще чистого рассудка, бессознательно подвергается рабству (и чувства выполняют приказания вещей чувственных, как их владык: зрение – вещей видимых, слух – звуков, вкус – соков, обоняние – запахов, осязание – всех чувственных вещей, какими в движение приводится чувство сие) и человек по младенчеству не в состоянии бывает различать и разрешать своих ощущений. А как скоро рассудок станет приходить в зрелость и начнет чувствовать вред, немедленно замышляет отступничество и бегство из такого рабства. И если человек, укрепившись рассудком, утвердится в этом решении, то навсегда останется свободным, спасшись бегством от жестоких владык. Если же решимость его в сем предприятии слаба, то человек чувства свои, побежденные владычеством чувственного, снова предает в плен, и остаются уже они в мучительном рабстве без всякой благой надежды.

Посему-то пять царей, по сказанию, побежденные четырьмя царями, бегут к кладязем смоляным (ср.: Быт. 14, 10), научая тем нас, что побежденные чувственным, как бы в пропасти или кладези, в каждое чувство низвергают все чувственное, а именно что ощутимо для каждого из них, не помышляя уже более ни о чем видимом, потому что погрузились пожеланием в земное и наслаждение здешним возлюбили паче наслаждения мысленным.

Примечания:

143 По рукописи читается: Σίκημα δέ ώμίασις έρμηνεύεται.

144 По славянскому переводу: Нечиста есть, по нечистоте.

145 Вместо: κατελογίσθη по рукописи читается: μεταβληθή.

146 Вместо: της άπάτης по рукописи читается: της πάλης.

147 По рукописи читается: τά ίδια νοσφίζασθαι.

148 Вместо: παρασκευή μετρουμένη по рукописи читается: παρευημερουμένη.

149 Вместо: θεραπευσαι по рукописи читается: καθαρευσαι.

 Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>