<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>

Прп. Нил Синайский. Творения

Глава 15. Посему какой же образ жизни приличен или полезен был человеку? Тот ли, который предписан ему в Законоположении? Или тот, на который осужден, когда презрел заповедь? Тот ли, когда мог пользоваться и наслаждаться созерцанием в раю и употреблением различных растений? Или тот, когда, обременяемый трудами земледелания, в поте лица вкушал пищу? Тот ли, когда человек беззаботно брал плоды, какие хотел, и всюду пожинал рукою приятное, для потребного только в снедь утруждая себя, лишь протянув ее, не стоившее труда угощение предлагая пожеланию, удовлетворяя его, по мере хотения, теми яствами, какие возбуждали вожделение, и утоляя пищею, какую приготовила сама природа? Или тот, когда взял он в руки лопату, заступ, серп и плугом бороздит ту землю, которая незадолго до того сама собою произращала нужное, сеет, поливает, жнет, переносит снопы, молотит, растирает, веянием очищает уродившееся и после того, приготовляя из сего пищу, посредством жерновов приводит в движение зерно, мелет, смешивает муку с водою, печет на огне и таким образом добывает многотрудный хлеб?

Тот ли, когда слышал приязненные Божии словеса и при помощи слуха увеселял душу неизреченными глаголами? Или тот, когда уши его огласились беспокойными звуками мычания, блеяния и рева? Одно служит отличительным знаком нестяжательности, а другое – обильной всем жизни. Одно предписывается Божественными Законами, а другое делается по человеческим пожеланиям. Одно держится надеждою на Бога и всегда имеет от Бога подаваемое довольство, а другое устремляется к суете, колеблется и угрожает великою опасностию и весьма близко к неудаче.

Глава 16. Свидетель сему опыт и то, в чем ежедневно удостоверяется чувство, а именно что и казавшееся верным обманывало часто надежду, но никогда не оставляла без помощи попечительность Всеблагого. Ибо кому неизвестны утраты, сопровождающие земледелие? Кто не знает, сколько невзгод постигает плоды? Часто дожди, питающие их, причиняют также и вред; веяния неблагоприятных ветров или охлаждают, или опаляют сверх меры и тем губят их; сильный град побивает образовавшийся колос и зрелую уже жатву; от неумеренного дождя составившиеся потоки уносят и делают негодным собранный или приготовленный к молотьбе урожай. Саранча, ржа, гусеница и многие другие насекомые умеют причинять великий вред. Не буду говорить о тле, зарождающейся в зерне в самых житницах и обращающей в ничто все тяжкие труды земледелия.

Кто же опять не научен временем, как все безопасно под Божиим Промыслом, как богочестивым без их труда подает Он, когда нужно, потребную пищу, между тем как богатые, употребив все средства к обилию яств, изнемогают от недостатка, как возложившим упование на Промысл, откуда угодно Ему, чудно устрояет Он готовую трапезу, иногда подавая из невозделанных облаков несеяный хлеб – манну в пустыне, иногда же изводя от моря перепелов и в другой раз из сухого камня источая жаждущим обильную воду, чтобы удовлетворить настоятельной потребности в том и другом питании, и сухом и влажном, и чтобы различными снедями поддержать пожелание пищи, обыкновенно ослабляемое единообразием питания!

Глава 17. Кто настроил воронов во время голода дважды в день приносить пищу Илии? Кто соделал, что горсти муки, умножающейся в водоносе, было достаточно на столько времени? Как Елисей десятью хлебами насытил сто мужей, свидетелями насыщения употребив остатки? Или как еще варение в котле, горькое от ядовитой травы, изменил в удобоснедное, чтобы удовлетворить тем потребности имевших тогда нужду в пище? У одних не было вола, ни земли для возделывания, ни прочих земледельческих орудий: и почему же всегда без недостатка выполнялась телесная потребность?

У других всегда есть все потребное к возделыванию земли и не оставляется в нерадении ничто из привносимого к произращению плодов человеческим старанием: и почему же остаются нуждающимися во многом всеми силами ухаживающие за посеянным и вовсе не получающие плодов от труда своего? Потому что исполнение надежды на Бога несомненно, а конец человеческого упования лжив; оно полагается на представляющееся основательным и справедливо обманывается в ожидании, необычайное признавая невозможным, а обычное признавая твердым, впоследствии же уверяясь опытом, что сомнительный, и возможный и невозможный[161], успех имеет все, что кажется зависящим от нашей тщательности, несомненно же и необходимо обращается в пользу все, что приходит от Божией благодати, потому что токи Приснотекущего Источника – Промысла – обильны и неистощимы. Прекрасно изрек Господь, а согласно с Ним говорит и песнописец Давид. И Господь сказал: Достоин бо есть делатель пищи своея (Мф. 10, 10). Давид же говорит: Богатии обнищаша и взалкаша: взыскающии же Господа не лишатся всякаго блага (Пс. 33, 11).

А сим дают видеть, что посвящающие все время на служение Богу имеют готовое подаяние пищи как награду прежде награды высочайшей, прилично соответствующую пока делу и должную на служение телу. Ибо одна награда, соразмерная труду, сохраняется для души в будущем, а другая уделяется в пищу животной нашей части, которая содействует самой добродетели и споспешествует в богочестии, действительно уподобляясь животному подъяремному, несущему на себе тяжесть дела и имеющему нужду в попечении о нем, чтобы доставало у него сил на служение, пока под ярмом работает ту работу, на какую определено Создавшим.

Глава 18. Таковы преимущества первоначальной нестяжательности. Таковы залоги неразвлекаемой жизни. Таково поведение, приличествующее живому разумному существу, – проводить время в служении Богу и должное получать, как из сокровищницы, от Божия Промысла; надеяться на Божию попечительность, во всем пользоваться ее вспомоществованием, презирать земное и землю иметь данницею, приносящею блага свои для соразмерного наслаждения, ничего в мире не приобретать в собственность, а когда должно, со властию употреблять в дело мирские блага, искренно служить Создавшему и на нужды произвольною данью облагать тварь; здесь быть пресельником, а жилище избрать там, где действительно постоянное наше жительство; ничего пребывающего здесь не почитать важным, в великое же ставить то, что имеет отношение к будущему жребию.

Сию жизнь предписал Создатель человеку вначале, и сею жизнию, повинуясь Ему, жили все святые. Не было у них даже и малой какой-либо меры земли, приобретенной в собственность, и со всей земли собирали они дань, как владыки, получая от нее все необходимое, где что случалось найти. Не были они знамениты у людей по богатству и владениям, но достоинством добродетели и у зверей вынуждали к себе уважение. Не было у них рабов для прислуги, истощающей все искусство – как изнежить тело, но в необходимой нужде услуживали им целые части творения. Не было у них в услужении вьючных животных для перенесения движимого имущества, но переносили сие вoроны, еще скорее выполняя потребности их.

Глава 19. Чистотою жизни старались они сделаться друзьями Христу и с дерзновением распоряжались тварями Друга, как хотели, приказывали небу доставить пищу нуждающимся, и по сему повелению приносило им манну; в другое время, для вразумления неблагодарных, заключали небо, и оно три года и шесть месяцев удерживало стремящийся обыкновенно книзу[162] дождь, ради повелевших нося с продолжением времени постепенно собравшееся бремя в чреватой бездне. Однажды и огонь одождило небо[163], получив повеление сжечь нескольких нечестивых, а в другой раз, метко ударяя, как из пращи метало град в других беззаконников и многим из них нанесло смерть, наученное сему мановением оных праведников. Повелели они земле разверзнуть великую пропасть и вместе с кущами и многочисленным стадом скота низвели мятежных в подземные бездны. Глубину морскую соделали твердым удобошественным путем и безводную землю наводнили для обильного пользования бывшею прежде в редкость водою. Переходили реки немокренною ногою, расхаживали в огненной печи и от огня не познали вреда, как с холодною водою, борясь телами с пламенем и удоборазрушимым препобедив разрушительное.

Предаваемы были на снедение ярости зверей и не испытывали их свирепости, – как укрощающими чарами, приводя их в кротость молитвою. Непроницаемую тьму озаряли столпом огненным, умеряли полуденный зной для путешествующих, приосенив облаком чистое небо, горькую воду, бывшую причиною бесплодия земли, делали иною, и удобопиемою для жаждущих, и годною к произращению плодов для получивших в удел страну ту. Бесплодным давали в дар рождение чад и, когда умирали рожденные ими, возвращали им детей живыми. Противостояли мучителям, окруженным великим множеством телохранителей, посмевались рядам ополчившихся, обращали в бегство вооруженные полчища врагов, хитро приготовленные засады злокозненных миновали, ничего не потерпев. Спасались из узилищ в отверстые для них невидимою силою двери, освобождались от уз по чудесном разрешении связующих их оков; угрозы убийством князей и ярость неистовой толпы всегда проходили для них безбедно, и вовсе не изведывали они никогда на опыте никакого вреда.

Глава 20. Все это, и еще большее сего, совершалось с оными праведными, потому что, освободившись от многосложных мирских забот, не преставали, ничем не развлекаясь, служить Богу и дерзновением своим пред Богом соделались столько досточтимыми для всякой твари, что могли повелевать ей. История Писания указывает, кто такие были они, и на своем месте делает известными имена из описания деяний, каждым чудом давая о каждом знать желающим приобрести сие сведение.

Теперь продолжительно, и вместе напрасно, было бы перечислять их, как уже известных из слова Божия даже и не весьма ревностным читателям Божественного Писания, но в изучении этом находящим наслаждение, а может быть, и средство к удалению от себя печальных мыслей. Ибо для тех, которые заботливо трудятся над делом, чтение бывает полезно и для умозрения, как занимая ум известными мыслями, то теми, то другими речениями руководя его к уразумению встречающегося, что всегда непосредственно следует за печалию о прошедшем и поддерживает оную, пока не выходит из мысли возбудившее сие, так обогащая любомудрием ежедневно преуспевающую душу и законно ведя ее к той же цели, к которой она стремится.

Глава 21. Но знаете нестяжателей и Нового Завета, Предтечу Христова Иоанна и весь в совокупности лик Апостолов, от которых получила начало монашеская жизнь; знаете, что Предтеча произвольно избрал для жительства пустыню, употребляя в пищу акриды и дикий мед и нося одежду, сделанную из верблюжьей шерсти; Апостолы же, повинуясь Господню совету, довольствовались одним хитоном и пищею, какую где при времени находили, вовсе, как были научены этому, не имея у себя ничего, даже что особенно для многого нужно путникам: ни жезла, ни сумы, чтобы, подав как ни есть мысль, будто бы полагаются на них, не ослабить надежды на Бога тем, что, уповая на видимое[164], ни во что вменили Силу, содействующую невидимо, которая не препятствует промыслительной Своей благодати участвовать в том, что согласно с разумом и возможно, но хочет показывать оную обнаженною от всякого покрова и одинаково уделяемою на то, что справедливо и истинно, и при сем человеческую деятельность обращает на Себя и не позволяет увлекаться мыслию, будто бы к ограждению домостроительствуемого Ею содействуют Ей люди.

Но, говоря, что святые непрестанно заняты Божеством, не отверзаем мы двери праздности, как Аделфий Месопотамский и Александр, недавно смутивший царственный Константинополь, мнимое пребывание всегда в молитве обратили в прикрытие лености к делу и юным детям и мужам, находящимся еще в крепости телесных сил, обязанным изнурять оную многими трудами, узаконили, оставаясь в покое, ничего не делать, чем возбуждают в них страсти и помыслу дают волю доставлять им пищу, пока мнимая молитва, не будучи тем, чем называется, вовсе не погибнет.

Глава 22. Тревожное же воспоминание о плотских пожеланиях не только не попускает собеседовать с Богом, но даже ум, по видимому молящийся, оскверняет мечтами гнусных помышлений. Хорошо пребывать непрестанно в молитве и ум упражнять в собеседовании с Богом, но в такой мере, чтобы время мира не сделать временем брани и превышающею меру продолжительностию времени не дать в себя доступа враждебным страстям, которые имеют обычай нелепым понятиям отдавать в плен помыслы, как бы извлекая их из священного убежища молитвы и самовластно приводя к плотскому мудрованию тех, которые касаются уже помыслами всего, что мудрование сие возобладав принуждает говорить.

Посему кто из благомыслящих назовет молитвою сию борьбу взаимно противных и препирающихся помыслов, когда один противополагает другому, что ему кажется верным, а другой усиливается убедить в том, чего ему хочется, и каждый до явной победы противостоит другому, впрочем, не в рукопашном бою или отважной схватке (о, если бы так еще было! Ибо хорошо стоять и бороться с тем, что тревожит, и не давать себя влечь без противоречия, подобно невольникам)? Часто, отвлекаясь от слов молитвы, следуем за уводящими нас помыслами, не отрекаясь от них и не огорчаясь ими, что было бы признаком несогласия воли с внушающими недолжное. Хотя наружность показывает молитвенный вид, ибо, преклонив колена, смотрящим на нас кажемся молящимися, но мыслию представляем что-либо приятное, благосклонно разговариваем с друзьями, с гневом злословим врагов, пируем с гостями, строим дома родственникам, садим дерева, путешествуем, занимаемся торговлею, насильно бываем привлекаемы в священный сан, с великою осмотрительностию устрояем дела порученных нам церквей и большую часть всего этого перебираем в мыслях, на все, что ни подскажет помысел, соглашаясь так, как угодно страсти расположить к этому сердце наше.

Глава 23. Молитва же требует не сего, а чтобы ум был чист от всякого подобного помышления, не допускал до себя ничего, кроме предположенного, хотя бы то было и весьма досточестное, и не принимал ощущений чего-либо земного, но, как вдохновенный Богом и отрешившийся от обычного и любезного телу, благоговейно совершал собеседование там, где и предполагал занять себя.

И занятие сие пусть имеет такую меру, при какой упражнением снисканный навык может каждого приуготовить к тому, чтобы пребывать в занятии сем не развлекаясь. Посему да не вводят в обольщение простодушных, неопытных в деле молитвы и подвижничества и представлением важнейшего дела да не заставляют удерживаться от дела менее важного. Ибо у них главным образом, как видно, цель та, чтобы, не трудя своих рук, есть приготовленное другими, под досточестным предлогом занятия молитвою благовидно собирать нужное к упитанию тела, а не та, чтобы жить, как требует польза души и тела. Ибо, кто делит время на дело и на молитву, по удобству для того и другого, тот тело укрощает трудом и беспорядочные его стремления доводит до умеренности, а душу, трудящуюся вместе с телом и желающую покоя, к молитве, как делу более легкому, приводит уже готовою и цветущею силами, потому что душа чувствует облегчение, переменяя самое дело и переходя от одного к другому, между тем как теряет охоту к делу, долго занимаясь одним, обременяясь однообразием, рада же бывает разнообразию работы, как бы слагая с себя труд, который по видимому прекращает, и с новыми силами приступает к будущему труду как начинающая только.

Глава 24. А кто любит леность, тот праздностию питает страсти и пожеланиям дает время свободно устремляться к тому, к чему свойственно им, особенно же во время молитвы, когда ум бывает всецело обращен к тому, что беспокоит его, то самое перебирая в помыслах, что вселившаяся страсть, возбуждая постыдные мысли, внушает вместо того, чтобы собеседовать с Богом и просить у Него полезного, так что и слова молитвенные сближает с понятиями порочными или нечистыми или с понятиями о том, к чему склонна страсть, овладевшая сердцем и сообщившая ему собственные свои качества.

И Павел, зная, что так бывает с подобными людьми, с ревностию нападает на праздность, в порядке представляя порождаемые ею худые следствия. Ибо говорит: Повелеваем же вам, братие, и молим о имени Господа нашего Иисуса Христа, отлучатися вам от всякаго брата безчинно ходяща, а не по преданию, еже прияша от нас: сами бо весте, како лепо есть (вам) подобитися нам: яко не безчинновахом у вас, ниже туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвизе нощь и день делающе, да не отягчим ни когоже от вас: не яко не имамы власти, но да себе образ дамы вам, во еже уподобитися нам. Ибо егда бехом у вас, сие завещавахом вам, яко аще кто не хощет делати, ниже да яст. Слышим бо некия безчинно ходящыя у вас, ничтоже делающыя, но лукавно обходящыя: таковым запрещаем и молим о Господе нашем Иисусе Христе, да с безмолвием делающе, свой хлеб ядят (2 Сол. 3, 6–12).

Глава 25. Апостол многими указаниями усиливает строгость своего выговора. Ибо тем, что праздность назвал бесчинием, присовокупил к сему: не делающий ниже да яст, себя представил в образец и пример трудящегося над делом день и ночь (укоряет же не их одних, но в лице их и других и здравым велит удаляться от них, как от одержимых губительною болезнию), – выразил он великое и нетерпеливое негодование. Да и действительно, праздность для многих служит причиною многого худого, бездействием как умножая обычные уже пороки, так научая тем, которые пока не были еще обычными. Она – нововводительница и имеет великую способность обучать новым порокам.

И прекрасно Павел, и в приведенных словах, и в других многих, изображает ее гнусность, умоляет избегать ее, гневается, скорбит, делает выговоры и употребляет все искусство[165], чтобы, как он выражается, бесчинных убедить с безмолвием делать дело и ко внешним ходить благообразно (ср.: 1 Сол. 4, 11–12). Ибо знал, что дело есть якорь для мысли, дает ей безопасное направление. И если отовсюду приближаются бури и вихри, порывы ветров угрожают крушением, мысль стоит неуклонно, удерживаемая делом, как якорем, волнуемая несколько подъемлющимися ввысь помыслами, но не увлекаемая в опасность, потому что держащие ее узы крепче гонящих ее ветров.

Глава 26. Так под предлогом, что должно непрестанно пребывать в молитве, отказывающиеся от рукоделий не молятся, потому что мысль не может устремляться к вожделеваемому, не заносясь высоко, но, развлекаемые не в меру собственных сил многим таким, чем не следовало бы, упитывая тело, делают его надменным и неспособным к молитве тем самым, чем думают в праздности доставить душе свободу от забот, запутывая ее в лабиринте неисходных помыслов. Ибо тело, трудящееся над делом, удерживает при себе мысль, которая не меньше глаз должна наблюдать за тем, что делается, и содействовать телу для непогрешительности в действии, а покоящееся тело дает мысли свободу кружиться, потому что во время покоя возбуждаются страсти и при каждом похотливом воспоминании увлекают мысль и овладевают ею, как пленницей.

Глава 27. Поэтому если ум, когда наблюдает он за делом, делает производство оного совершенным, а когда не наблюдает, оказывается оно погрешительным и далеко отстоящим от того, чем быть надлежало, то может ли быть усильною и свободною от парения мыслей молитва, когда совершающий ее развлечен страстями и часто ниспадает из состояния, не говорю, совершенного исступления, но даже и внимательности к молитвенным словам? Ибо есть высшая молитва совершенных – некое восхищение ума, всецелое отрешение его от чувственного, когда неизглаголанными воздыханиями духа приближается он к Богу, Который видит расположение сердца, отверстое подобно исписанной книге и в безгласных образах выражающее волю свою. Так до третияго неба восхищен был Павел и не знал, аще в теле был он, аще ли вне тела (ср.: 2 Кор. 12, 2).

Так в другое время, молясь во храме, он был в изступлении и чувством сердца (потому что телесный слух и другие чувства, по причине исступления, оставались в бездействии) слышал Господа, глаголюща: изыди отсюда скоро, зане не приимут свидетелства твоего, еже о Мне (Деян. 22, 18). Так Петр, взошедши на горницу помолитися, увидел видение плащаницы, в которой были все звери, скоты, гады земные и птицы небесные (см.: Деян. 10, 9–12), показывающие собою различие человеческих состояний. Так показанный Богом Иову ястреб стоял, распростер криле недвижимь, зря на юг (Иов. 39, 26), давая разуметь наружным видом внимательность молящегося, а именем – священный ум его.

Глава 28. Но после первой есть вторая молитва, когда произносятся слова, а ум с умилением следует за оными и знает, к Кому обращает прошение. Молитва же, прерываемая помыслами и соединяемая с телесными заботами, далека от состояния молящегося. Ибо если сам молящийся не слышит себя, туда и сюда уносясь мыслию и не зная, какие произносит он слова, то будет ли Божественный слух внимать тому, чего по рассеянности не мог внять и сам он? У говоривших: Вонми молению моему, внуши молитву мою (Пс. 16, 1) и: Да будут уши Твои внемлюще гласу моления моего (Пс. 129, 2) весь ум тщательно был собран там и не разливался, на что обыкновенно разливается и рассеивается не владеющая собою мысль нерадивых.

Глава 29. Такова была нестяжательность святых, как незадолго прежде сего было сказано, и столько доставляла им выгод, указанных в своем месте. Но много имеет полезного и средняя после оной нестяжательность, как сообразная с временем и нуждами тела. Ибо если и невозможно ей состязаться о первенстве и похвалиться равночестием с преимущественным образом жизни, то ей принадлежит вторая степень чести; и не уступит она место третьему и четвертому чину живущих нерадивее, ибо не в такой мере не достигает совершенства, в какой преимуществует пред другими различными родами жизни. Первые святые жили для одной души и для сотворившего ее Бога, ни во что ставя тело, почему и без попечения о нем при времени имели в благоприличии все потребное, не в житницы предварительно собираемое, но от Божией воли, как из сокровищницы, благовременно получаемое. Последовавшие же за ними святые, заботясь о необходимом утешении тела и промышляя о том, чтобы оставленная в небрежении животная наша часть не разрушилась против воли Сочетавшего ее с нами, в такой мере употребляли руки свои на дело, в какой, по неизбежной необходимости, требовалось услуживать телу; большую же часть времени проводили в попечении о душе, в молитвах, в чтениях и должных занятиях, имея в виду, как и должно было, преуспеяние в добрых делах.

Глава 30. Последние из сих, совершенно став плотию, всецело посвятили себя на служение земному кумиру: возделывают землю, откармливают скот, занимаются торговлею, упражняются во всяком промышленном искусстве, желая иметь уже не только достаточное для плотской жизни, но и то, что показывало бы их не меньшими пред отличающимися изобилием, чтобы и чрез это быть у всех на виду, и, как не приобрели себе славы житием в обществе, думают достигнуть знаменитости роскошью, и тем явно выставляют на позор свое безумие, предосудительное вменяя себе в похвалу и думая тем обратить на себя внимание и заслужить удивление, за что достойны они презрения и осмеяния.

Ибо как сообразное с каждым званием дает основательные поводы к одобрению, так не приличное званию, хотя в другом отношении оно и похвально, весьма предосудительно там, где оно не свойственно. Никто не хвалит мужа, убравшего волосы на голове золотом и драгоценными камнями; никто не одобряет женщину, одетую в плащ с пряжкою. То убранство, какое уделила каждому природа, будучи заменено новым, делается предлогом к осмеянию.

Глава 31. Посему к которым же ближе средние из сопредельных с ними по ту и другую сторону? Конечно, к тем, к которым более приближаются делом и о сродстве с которыми провозглашают тем, что стараются быть с ними близкими по жизни. Ибо по тому, что составляют средний чин между теми и другими, не склонны уже одинаково к обоим и хотя они позади предшествующих, но, непосредственно за ними следуя и юношескою стопою идя по следам их, столько отстоят от последующих за ними, сколько бегущие постепенно удаляются от идущих шагом или от остающихся на одном месте. Ибо какое общение у имеющих много вещественного с нестяжательными? Какое согласие у мудрствующих плотское с мудрствующими духовное? Какая общая часть у замешанных в житейские дела с служащими беспечально Богу?

Одни апостольски оставляют все, что приобрели, как бы ни было оно мало, – другие приобретают то, чего и не имели. Одни пребывают на безмолвии, внутренне прилагая попечение о скромности и честности, – другие ведут все роды борьбы, сражаясь за деньги и имущество. Одни законно препираются с духами злобы за Небесные блага – другие за блага земные нападают на других владеющих ими, а равно и сами терпят от них нападения. У одних все время тратится на попечение о спасении души – у других целой жизни, употребляемой на многообразные заботы о теле, едва бывает на то достаточно. Одни, живя беззаботно, и взирающих на них располагают к благодарению, а другие делаются для них виновниками хулы, не делая ничего такого, что было бы достойно обета.

Глава 32. Одним говорит Павел: Являетеся якоже светила в мире (Флп. 2, 15), сияя, конечно, славою жизни и став для видящих виновниками доброго соревнования, а другим сказано: Имя Мое вами хулится (Рим. 2, 24), то есть вами, поступающими противно званию и носящими на себе наружность, противоречащую делам. Почему справедливо одни заслуживают удивление, а другие оплевание; одних ублажают, а других оплакивают; одни по правде любимы, а другие не несправедливою ненавистию ненавидимы. И кто по всей справедливости не возлюбит всецело отрешившегося от внешних мятежей и избравшего жизнь беззаботную и безмолвную? Кто с удивлением не возлюбит человека, который отвращается от поводов к ссорам по общим владениям и, по занятию тем же искусством, при запустении в доме остерегается и сделать, и потерпеть что-либо, преступающее меру, не беспокоит других и сам не беспокоится, никого не обижает, не хочет обижать и сам не может быть обижен, ибо на первое по произволению не решается, хотя и мог бы, а последнее невозможно, потому что не имеет у себя ничего такого, в чем бы мог потерпеть обиду.

Глава 33. Какое же слово не возгнушается тем, кто говорит, что отрекся от житейского, – и предан его развлечениям? Хвалится, что презрел мир, – и до неистовства предан мирским делам? Обещается не обращать и внимания на земное – а делами доказывает лживость обещания? Решился, как говорит, посмеваться тому, что у людей почитается великолепием, – и старается об этом больше других людей? Утверждает, что простился с суетою, – и не расстается с нею? Признает, что самоотвержение есть крест и смерть, – и не показывает в себе ни одного признака самоумерщвления? Исшел ты, человек, из Египта: что же после сего общего у тебя с плинфоделанием? Шествуешь пустынею, поспешая к земле обетования: для чего же медлишь, занимаясь суетными работами, став медлительным путником в дальнем странствовании? Великой тщательности требует предлежащий тебе путь – не блуждай по распутиям, чтобы не остаться не достигшим упокоения. Возложил ты руку на рукоять рала: для чего же обращаешься вспять, не соделавшись управленным в Царство Небесное? Позади себя оставил ты запаление пятиградия, для чего же озираешься, желая увидеть совершающееся там?

Глава 34. Взял ты крест – последуй за Христом, оставив все: отца, корабль, сети и орудия всякого искусства, а с ними и всякую родственную связь и память, потому что Христос, с Которым ты сочетался, желает быть любим более всего этого. С Ним ты умер, с Ним погребен в блаженном гробе бесстрастия: для чего же снова даешь место страстям, свойственным для людей еще живых, прилагая много забот о похотях плоти?

Немногого утешения требует тело – попекись о сем утешении, потому что до времени связан ты с телом, чтобы и его иметь содейственником в делании добродетели и чтобы не встретило препятствия преуспеяние души, желающей в короткое время приобрести все и едва сподобившейся немногого для нужд своих. А кто имеет радение о волах, ежедневно пересчитывает стада овец, непрестанно ухаживает за виноградниками, рощами, нивами и садами, так что и продолжения дня недостаточно ему для сих работ, тот – где и когда будет иметь время вспомнить о Боге? Когда ему заняться псалмопением? Когда помолиться? Какое время посвятить упражнению себя в нравственном, естественном и богословском умозрении?

А если и найдет возможность изредка делать это между многих дел, то как принесет он Владыке чистое моление, когда мысль его не отрешена от того, о чем имеет он много заботы и попечения? Как последует за движениями страстей, чтобы узнать вчерашнюю и сегодняшнюю разность в перемене на лучшее или худшее? Как отыщет соплетения помыслов, которые многообразно одни другими заменяются и самое наблюдение делают трудным?

Глава 35. Людям гнусного поведения предпочитаются честные, сребролюбцам – по видимому сострадательные и милостивые, злопамятным – обещающие исправить возбуждающее в них причины к печали, тщеславным и гордым – дающие обет совершенства добродетели; и вообще пред всеми порочными берут преимущество кажущиеся ведущими себя благоприлично и призраком привлекающего к себе любовь доброго поведения обольщающие неопытных в таком обмане, а впоследствии выдающие себя изменившимися в нечто противоположное, едва уже способными или и вовсе неспособными исправить обольщение, потому что ум, настроенный своими прежними умствованиями, хотя и чувствует заблуждение, но с трудом оставляет оное, увлекаясь более усладительностию приятного, нежели сколько старается он избегать вреда от того, что не полезно. А если сие так и столько потребно тщания, то останется ли уже удобное время сверх должных дел на дела пустые?

Или не примечаешь, как сокрушают тебя днем дела, а ночью памятование о них, самое время отдыха делая временем мучений? Ибо тогда память, приводя на мысль, кто нарушил межу, кто причинил вред плодам, кто преградил водотечи для орошения, кто потравил пастбище, кто делает или сделал другую какую-либо обиду, и о каждом, как он упорствует и спорит, приводит тем в неистовство, раздражительную силу души возбуждая к мщению, не дает же времени на сон и покой, а также и на молитву, которая требует великого повсюду безмолвия и долгого свободного времени, доставляющего отчасти и освобождение от всех попечений.

Глава 36. Ибо что говорит Павел? Хощу же вас безпечальных быти. И присовокупляет: Не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви: а оженивыйся печется о мирских, како угодити жене (1 Кор. 7, 32–33). Посему если невозможно служить Богу без печали, то почему не женятся и не берут на себя этого бремени не имеющие попечения о том, как угодить Господу? Ибо ничем не отличаются от женившихся, подобно им заботясь о мирском и не одинаковое с ними порицание заслуживая в этом, но делаясь достойными гораздо большего осуждения. Женившимся хотя несколько извинений уделил Екклезиаст, как принявшим на себя бремя суетных трудов, чтобы доставить хотя малое утешение в жизни детям, которых, может быть, постигнет преждевременное сиротство, и чтобы они, не имея у себя, может быть, и попечителей, и угнетаемые скудостию в необходимом, не терпели отовсюду всякой скорби, во всем притесняемые. А последних обвинил он в явном безумии, сказав: Есть един, и несть втораго, ни сына, ниже брата несть ему (Еккл. 4, 8). И кому он трудится на ветр? (Еккл. 5, 15). И весьма справедливо укоряет он такового, потому что, не имея наследников, желание приобретать для которых имеет еще, может быть, благовидное извинение, не пользуется покоем своим, как должно, чтобы время, утрачиваемое многими, сделать для себя полезным, употребив на приобретение благ душевных.

Ужели, слыша: Не пецытеся душею вашею, что ясте, или что пиете или во что облечетеся (Мф. 6, 25), колеблется он, по маловерию сомневаясь, будет ли или не будет потребное у служащего Богу? Почему не держится он сего правила: Имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 8) и тех трудов, какие пекущимися о мире сеются в дела плотские, не сеет на духовных нивах, чтобы пожать в них Вечную Жизнь? Напротив того, весь он предался земному, над земным мучится все время и всеми силами, употребляя на то весь досуг, какой имеет и какого потребует телесная потребность, если обратит внимание на необходимое для тела, а не разольется от роскоши в море удовольствий.

Примечания:

161 Слово невозможный дополнено по рукописи.

162 По рукописи читается: τόν συνήθη μαιμάσσαντα ύετόν.

163 Вместо: νυκτός по рукописи читается: ούρανός.

164 Слова уповая на видимое дополнены по рукописи.

165 Вместо: σχέσιν по рукописи читается: τέχνην.

 Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>