«Ныне пребывают вера, надежда, любы, три сия: больше же сих любы» (1 Кор. 13, 13). С точки зрения этих трех добродетелей, — как они обыкновенно называются в богословии, — и могут быть выяснены все существенные моменты поведения человека в отношении его к Богу. В силу этой характернейшей особенности, указывающей именно на известные отношения наши к Богу, данные добродетели и носят имя «богословских», в отличие от других, определяющих отношения человека к иным объектам: к себе самому, к ближнему, к неразумному миру... Взаимоотношение богословских добродетелей, в общем таково. Любовь — большая между ними добродетель, но вера и надежда являются необходимыми ее предположениями. Любящий кого-либо в истинном смысле этого слова, необходимо и доверяет объекту своей любви, а доверяя, необходимо надеется на него. Вера и надежда здесь предполагаются любовью непременно. В частности, любя Бога, человек ео ipso верит Ему, верит, что все Его слова, все Его обетования и т. д. истинны; веруя, надеется на божественную помощь, на исполнение всех Божиих обетований и пр. Словом, все эти три добродетели по существу своему неотделимы друг от друга.
Первым моментом в жизни христианской, моментом, с которого начинается последняя, является, как известно, обращение человека, состоящее в покаянии его и вере: кающийся грешник хватается за веру, как за единственно-надежный якорь спасения. Только при наличности покаяния и веры и возможно затем возрождение грешника, т. е., оправдание и освящение его в спасительных Христовых таинствах. Не имея в виду здесь излагать истории обращения и возрождения человека, отметим только то, что вера, следовательно, есть такое внутреннее настроение, которое требуется от «нового» человека при самых уже первых, при самых начальных шагах его жизни. «Без веры невозможно угодить Богу» (Евр. 11, 6). Если же так, то спрашивается: о какой вере идет речь, во что в частности должен человек веровать? Слово Божие многократно отвечает на этот вопрос. Человек должен веровать в то, что Бог существует (-11, 6). Это, конечно, первое условие, при наличности которого затем только и можно говорить о частнейших элементах веры. Бога мы не видим; следовательно, познать Его, как познаем что-либо доступное нашему внешнему наблюдению, мы безусловно не в состоянии. Некоторое же, относительное знание о Боге, однако, доступно человеку. «Разумное Божие яве есть в них: Бог бо явил есть им. Невидимая бо Его от создания мира творении помышляема видима суть, и присносущная сила Его и божество, во еже быти им безответным» (Римл.1,19—20). Следовательно, в каждом человеке почва для веры есть, она подготовлена Самим Богом. От самого человека требуется, чтоб он надлежащим образом воспользовался благодетельным отношением к нему его Создателя. Веруя в Бога, в Его бытие, в Его всесовершенство..., в искупительные заслуги Сына Божия..., короче: во все, во что веровать предписывают нам — Священное Писание и Священное Предание, наша православная церковь, — человек-христианин должным образом и возделывает ту почву, дающую желательный плод. Теперь очевидна и причина, по которой так понимаемая христианская вера возводится на степень добродетели. Когда с помощью своих внешних, например, чувств я познаю что-либо, как несомненно существующее, то, конечно, не будет добродетелью, если я буду верить в бытие этого чего-либо...; не будет добродетелью потому именно, что не верить в данный объект я уже безусловно не могу, коль скоро как бы держу его в своих собственных руках. Другое дело: вера в Бога, в Его бытие, всесовершенные свойства, в Его известное отношение к миру вообще и к человеку в частности и т. д. Здесь вера никогда не может достигнуть степени знания, знания вполне осязательного. Здесь, таким образом, значительнейший элемент всегда останется только и только вера. В том-то и состоит здесь добродетель со стороны человека, что он твердо верует в осуществление того, что возвещается ему Словом Божиим, в истинность и непреложность этого..., хотя ни своим умом, ни опытом... не может осязательно проверить содержание своей веры. Свободный элемент веры — условие, обособляющее ее от признания за истину познаваемая чрез посредство внешних или внутренних чувств, от признания, следовательно, отмеченного отпечатком невольности, вынужденности, в то же время есть условие, и наиболее определяющее цену веры и достоинство. Свободная вера, покорность вере, разумеется, добровольная, послушание ей — вот то, что ценно в человеке-христианине (ср. Римл. 1, 5; 6, 17. Ср. отчасти Евр. 11 и т. д.)... Нами сказано, что, с одной стороны, содержание веры не может быть до мельчайших сторон выяснено при посредстве имеющихся в распоряжении у человека данных и даже не только до мельчайших сторон, а и в отношении к наиболее существенным из них, — а с другой, вера настроение человека непременно свободное. Из сказанного, по-видимому, следует, что от христианина требуется вера без всяких рассуждений, вера слепая, так как все равно не в его силах постигнуть ее сущность. В действительности, однако, христианство предъявляет к своим последователям требования совсем иного рода. Будьте «готови... присно ко ответу всякому вопрошающему вы словесе о вашем уповании»... вот что говорит св. ап. Петр (1 Петр. 3, 15). Здесь уже определенно выясняется, что наше упование, наша вера непременно должны иметь под собой разумные основания, так чтоб, в случае надобности, мы могли оказаться не безответными пред теми, кому вздумалось бы спросить нас о тех данных, какие оправдывают нашу принадлежность к христианству. Имея не просто веру, а веру именно разумную, против которой данные нашего ума, правильно употребляемые, ничего сказать не могут, мы — христиане — естественно не должны «верить всякому духу, но — искушать духи, аще от Бога суть, яко мнози лжепророцы изыдоша в мир» (1 Иоан. 4, 1), под видом правды проповедующие одну ложь, склоняющие к вере в несуществующее, в призрачное... «Да не бываем ктому младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней льщения» (Ефес,4, 14), не должны верить — чему придется, не должны прилагаться в научения странна и различна (Евр. 18, 9) и т. д. (ср. Тим. 1, 13 и проч.). Короче: по смыслу Священного Писания, мы должны тщательно изучать и всесторонне рассматривать объекты своей веры, чтобы не ввести в их число таких, которые того не заслуживают, и не смешать с этими объектами совершенно противоположного свойства. В данном случае особенно поучителен для нас, конечно, пример Самого Иисуса Христа. Проповедуя человечеству Свое божественное учение, возвещая, что Он — Мессия, пришедший спасти людей от их духовной смерти..., Он поступал далеко не так, как поступали многие другие провозвестники новых религий. «Аще Аз, говорил Господь, свидетельствую о Мне, свидетельство Мое несть истинно» (Иоан. 5, 31), или, по крайней мере, кто-либо мог бы но без правдоподобного, на его взгляд, основания заподозрить его, т. е., свидетельства, истинность. Но обо Мне, продолжает Господь, свидетельствовали: Иоанн, к которому «вы посласте» с вопросом (-33), а особенно «Сам Мой Отец, пославый Мя(-37). Дела бо, яже даде Мне Отец, да совершу я, та дела, яже Аз творю, свидетельствуют о Мне, яко Отец Мя посла» (-36). Если, как бы так говорил Господь, для вас (Его слушателей) недостаточны и неясны все другие свидетельства, то пусть таковыми, притом, вполне понятными и осязательными для вас, будут те дела, те чудеса, которые Я постоянно совершал и совершаю пред вами. На Свои чудеса, как на нечто весьма убедительное, ссылается Господь не раз: «аще и Мне не веруете, делом Моим веруйте: да разумеете и веруете, яко во Мне Отец, и Аз в Нем» (-10, 38)... Отсюда видим, что Господь снисходил к немощам Своих слушателей, не высказывал пред ними требований относительно слепой в Него веры, но указывал им на наиболее характерные для их грубого, чувственного ума признаки, по которым они могли судить, что Он всецело заслуживает такой веры. Помимо Своих дел, Господь, как мы видели, ссылался также и на свидетельства: Своего небесного Отца (-32, 37), а также и — Иоанна Крестителя (-33). Далее, Он призывает Своих слушателей «изследовать (ветхозаветныя) Писания. Ведь вы, говорит Он им, мните в них имети живот вечный». А они, между тем, «суть свидетельствующая о Мне (Иоан. 5, 39). Вы уповаете на Моисея. Но, аще бысте веровали Моисеови, веровали бысте убо и Мне, о Мне бо той писа. Аще ли того писанием не веруете, како Моим глаголом веру имете» ( - 45, 46, 47)? Все — такие данные, которые в глазах иудеев имели великое значение. На них-то, поэтому, и опирается Господь, чтоб слушатели, не уверовавшие в Него даже и после этого, оказались затем совершенно безответными пред Ним. Но и этого мало: Господь указывает слушателям еще на Свою жизнь, чуждую всякой неправды, в которой никто не в состоянии обличить Его. А если так, то уже по одному этому Его слова заслуживают веры; между тем иудеи остаются неверующими (-8, 46: «кто от вас обличит мя о гресе? Аще ли истину глаголю, почто вы не веруете Мне»...) Призывает их Господь обратить внимание и на то, что Его слова — дух и живот, животворны (-6, 63) и т. д. (ср.-3, 17-21) и что, следовательно, стоят того, чтоб слушатели уверовали в них, а чрез то и в Него и пр. Словом, такого рода отношение Господа к Его слушателям, имевшее в виду привлечь их к вере в Него, вполне уполномочивают и нас разбираться в содержании нашей веры, анализировать ее, прояснять ее и т. д., насколько, конечно, это доступно нашему разуму при наличных условиях нашего бытия. — Свободная и разумная вера — вера, следовательно, проникающая нашу волю (т. е., поскольку она – вера — свободна) и наш ум (т. е., поскольку она разумна), должна всецело раствориться и в нашем сердце: мы должны веровать сердцем, по слову св. апостола (Римл. 10, 10). Пока вера не проникнет в наше сердечное святилище, пока она обитает лишь за пределами его, она остается еще мертвой, не оживотворяемой ничем. Но лишь только она сделается достоянием и сердца, положение дела сразу изменяется. Сердечно верующий, движимый побуждениями своего сердца, проявляет свою веру в делах. Эти последние и являются жизненными элементами — они только и ничто более. Это положение подробно раскрывается св. ап. Иаковом, говорящим, что хотя теоретическая вера — дело хорошее, но взятая помимо подтверждения ее соответствующими ей поступками человека, она - мертва. В обоснование истинности своих слов св. апостол ссылается на оправдавшихся своими делами Авраама и Раав — блудницу. Веру он уподобляет телу, т. е., веру теоретическую, историческую; а дела — душе. Душа оживотворяет тело, дела оживотворяют веру. Вера, словом, «достигает совершенства» только «делами»... (Иак. 2, 14—26... «Вера., аще дел не имать, мертва есть о себе... От дел совершися вера... Якоже бо тело без духа мертво есть, тако и вера без дел мертва есть»...) И так, вера должна проникать все наши душевные силы: и волю, и ум, и чувство; должна быть свободной, разумной, сердечной. При таких только условиях она и может быть совершенной. Конечно, степеней этого совершенства много. Возможно высшая для человека ступень достигается не вдруг. На нее восходят только чистые сердцем, вера которых уже тождественна с получаемым нами при посредстве чувства зрения знанием: «чистии сердцем... тии Бога узрят» (Матф. 5, 8). Отсюда совершенно понятными для нас становятся слова Спасителя, поясняющие силу и значение веры. Его ученики не могли изгнать беса из одного человека. Не могли, как Он говорит, только по их неверию. Между тем как, если бы им была присуща вера лишь только с горчичное зерно, то и тогда, по их слову, гора перешла бы с места на место и вообще для них все было бы возможно (Мф. 17, 19, 20). «Вера наша», по слову св. Иоанна, «есть победа, победившая мир» (1 Иоан. 5, 4), и т. д. (ср. Евр. 11)... В виду всего сказанного вполне ясно, почему всюду в слове Божием весьма выразительно говорится о вере, как «деле Божием» (Иоан. 6, 28, 29. «Се есть дело Божие, да веруете в Того, Его же посла Он »...), именно вера в Иисуса Христа, — как дающей человеку «вечный живот» (-3, 36), право называться и «быть Божиим чадом» (-1, 12),— «спасающей» людей (Деян. 16, 30, 31), дающей им «оставление грехов и достояние во святых» (-26, 18) и проч.1.
Таков круг, в пределах которого вера, как христианская добродетель, имеет место. Этот круг в данном случае может быть только с известным — определенным диаметром. Если диаметр — больше, нежели следовало бы, то истинного понятия о вере уже не будет; не будет последнего и в том случае, если этот диаметр окажется и меньше сравнительно с нормальным. И там, и сям получаются явления ненормальные: вероотступничество, неверие, скептицизм, индифферентизм, суеверие, каковые обыкновенно и отмечаются моралистами. Вероотступничество — измена христианина своим религиозным убеждениям. Ранее того, как наступило это состояние, данный человек или веровал в Бога, или чаще всего: был холоден к своей вере или даже был одержим сомнением в истинности ее. Дальнейшей степенью этих последних состояний и является вероотступничество. Редко оно составляет стадию, непосредственно следующую за первым из трех данных состояний. Если в обыденной жизни замечаем, что какой-либо человек изменяет своим заветным убеждениям, которые прививались к нему с самых давних пор, быть может, даже с детских лет, то такому обыкновенно или совсем перестают доверять или слишком мало доверяют, полагая, что случившееся с ним однажды может повториться и впредь. Впрочем, уважение и доверие к нему окружающей среды возрастает сравнительно с прежним, если убеждения, которыми заменены прежние, лучше, чище, выше последних, не только по его личному мнению и мнению других, но особенно со стороны существа их. В отношении к отступникам от божественной религии последняя оговорка, конечно, значения иметь не может, но зато имеет полный смысл все то, что можно сказать в упрек им. Апостол Павел так говорит о вероотступниках: «невозможно бо просвещенных единою и вкусивших дара небеснаго, и причастников бывших Духа Святаго, и добрая вкусивших Божия глагола и силы грядущаго века, и отпадших, паки обновляти в покаяние, второе распинающих Сына Божия себе и обличающих» (Евр. 6, 4-6). Поэтому-то христианам, по слову того же святого апостола, и надлежит быть «твердыми, стоять в вере» (1 Кор. 16, 13), а по слову другого: «быть верными даже до смерти» (Апок. 2, 10). В наше время случающиеся вероотступничества обыкновенно обусловливаются одной только внутренней настроенностью людей в известном направлении. Отсюда они — всецело неизвинительны. В древние времена, во время гонений на христиан, когда последние мучениями... искушались наподобие золота, вложенного в плавильную печь, малодушные, из-за любви к этой временной жизни и ее утехам, отпадали от веры..., но сравнительно с нынешними вероотступниками — добровольными они были все-таки менее безответными... — Немного выше вероотступника в нравственном отношении — неверующий: последнему неизвестна сладость веры, почему он и блуждает во мраке неверия, между тем первый, вкусив той сладости, добровольно от нее отрекся, добровольно погрузился в тот мрак. Миросозерцание неверующего общеизвестно: отрицательно относясь к вопросам — о бытии Божием, о загробном существовали человеческой души и т. д., словом, к вопросам о так называемом «потустороннем», в сфере же «посюстороннего» также смотря на вопросы: о грехе, даже о бытии в человеке силы «самоопределения», именно ни от каких условий не стоящей в зависимости, отсюда — об ответственности человека пред нравственным законом (он, конечно, также отвергается) за свое поступание и т. д., неверующие обыкновенно ограничивают всю свою веру областью чувственного, материального... Ничего нет удивительного в том, что, не имея под собой твердой почвы, они обыкновенно дают широкий простор господству своих низменных — чувственно-эгоистических инстинктов. Поистине жалкие безумцы (ср. Псал. 13, 1), еще и кичащиеся своим безумием! Конечно, не все неверующие одинаково низко стоят в нравственном отношении, конечно, не все они безусловно отрицают перечисленные нами пункты, но такая градация касается уже частностей, о которых мы говорить не имеем в виду по невозможности проследить все те частности, все-таки мало меняющие самый корень дела... — Поднимаемся затем еще выше: к религиозным скептикам, к этому «волнению морскому, ветры возметаему и развиваему» (Иак. 1, 6). Это уже не то, что — вероотступники и неверующие. Здесь элемент веры в некотором смысле имеет место, но он еще крайне неустойчив. Он нуждается в опоре, в направителе. Смотря по тому, что это за опора и за направитель, — и колеблющийся в вере человек склоняется или в сторону веры, или в сторону неверия. Библейская история представляет много примеров, иллюстрирующих подобное внутреннее состояние человека. Израильтяне, шатавшиеся в вере и отсюда почитавшие то Иегову, то языческих богов (Ваала Астарту...), на время бывали склоняемы к вере только в истинного Бога, именно усилиями особенно пророков. Но, как скоро эта поддержка удалялась, она снова, подобно морской волне, то поднимались, то опускались. А сколько раз то проявляли веру, то неверие в отношении к Иисусу Христу современные Его проповеди иудеи?! Далее ап. Фома — и тот оказался в числе сомневавшихся (Иоан. 20, 24, 25, 27, 28, 29)! Положим, что то было временное лишь состояние духа этого апостола, затем сделавшегося одним из вернейших и надежнейших проповедников евангельского учения..., — но такое состояние все-таки было. Вера, как плод знания, уже не столь ценна: «яко видев Мя, веровал еси», — говорит Господь Фоме, — «блажен ни же не видевшии, и веровавше» (-29) (сравн. 1 Корф 8, 1). — Сомневающиеся люди все же так или иначе заинтересованы в вопросе о вере, — они только недоумевают: в какую сторону им склониться окончательно?.. Но встречается род людей, которые нимало не интересуются данным вопросом и другими — с ним соединенными. Для них совершенно безразлично: веровать ли, не веровать ли... Их симпатии совсем в другой области: в области грубо-чувственного, материального. В погоне за последним они забывают обо всем остальном! Они «ни студены, ни теплы», по слову Апокалипсиса св. Иоанна (3, 15; чит. и ст. 16). Такое их равнодушие к вере в высшей степени нравственно дурно, так как оно совершенно уподобляет их неразумным животным, не видящим ничего за удовлетворением своих грубых, только чувственных инстинктов. Такие люди «едят, пьют, женятся и посягают».., и ничто более не интересует их (Матф. 24, 38, 39). В наше время таких людей — удивительное множество! Их можно встретить всюду. Они — настолько обыденное явление, по крайней мере, в так называемой (quasi - интеллигентной среде, что иные люди, с их точки зрения, нечто в роде ненормальных... — Но, если только что названная среда создает подобного рода людей, то необразованная (конечно, большей частью, но не исключительно только она одна) создает людей, впадающих в крайность, противоположную рассмотренным выше обнаружениям человеческого я. Разумеем суеверие и его представителей. Характеризуя сущность веры с положительной стороны, мы, между прочим, оттенили то положение, что вера не должна быть слепой, что она, — насколько то, конечно, возможно для человека, — должна быть отмечена отпечатком разумности, так чтоб верующий мог дать отчет в объектах своей веры, кому угодно... При отсутствии этого элемента — разумности и происходит то, что известно под именем суеверия. Невежественный человек, не имея сил внести в свою веру разумного луча, не имея, следовательно, возможности дать себе более или менее ясный отчет в содержании своей веры, обыкновенно верит во многое такое, во что безусловно не следовало бы. Так, веря в Бога, он, однако же, понимает дело слишком внешним только образом: например, думаешь, что одно только механическое произнесение Божия имени может помочь ему совершить что-либо чудесное, необычайное; например, полагаешь, что Бог, если веровать в Него, поможет человеку совершить что-либо даже и не особенно нравственное; вообще надеется, веруя в Бога, получить от Него то, проявление чего не стоит в соответствии с Его свойствами. Веря в Бога подобным образом, такой человек простирает свою веру и на обыкновенные предметы, на то, что само по себе не обладает никакой чудодейственной силой. Отсюда проистекает так называемое идолопоклонство во всех его видах и проявлениях (ср. Римл. 1, 23, отсюда: всякие виды волшебства, чародейства, ворожбы, гаданья, так называемой магии, спиритизма (до известной степени заявляющего о себе и ныне даже!) и прочее. Все такого рода суеверия, имеющие место особенно в нашем отечестве, понятны со стороны их происхождения. Известно, что наши предки — язычники видели богов в каждом отдельном предмете природы, особенно, если он чем-либо (например, величиной...) выделялся из ряда окружавших его; всюду видели они действия и обнаружения того или иного из богов — добрых или злых, различных домовых, водяных, лешего и т. д. По обращении в христианство отрешиться от всех прежних, всосавшихся в их плоть и кровь, суеверий они не могли вдруг. Кто принимал христианскую веру, но при этом не был просвещаем надлежащим образом своими пастырями, тот (а таких и в прежнее время было много, да и теперь очень и очень немало) по прежнему оставался полон суеверий и даже больше: новые религиозные верования, внешним образом коснувшись его и, перемешались с прежними, от чего ум его запутался еще больше... Всякий из нас, родившихся в деревне и наблюдавших жизнь нашего народа, знает, что без суеверий простой русский мужик не обходится почти нигде. Отсюда распространяться о деле более нет надобности. Что же касается спиритизма, обязанного своим происхождением присущему человеческой природе стремлению постигнуть явления из жизни «иного» мира и находящего своих адептов обыкновенно в лице скучающей и бездельничающей части общества, то какое-либо значение ему усвояют, по крайней мере, в настоящее время одни более, чем наивные, люди. Другие же говорят о нем не иначе, как с улыбкой... Слово Божие весьма строго относится к представителям всех видов суеверия: вызывающих мертвых или волхвующих оно обрекает на побиение камнями (Лев. 20, 7); «да не обрящется в тебе — говорит Моисей Израилю, — очищая сына своего и дщерь свою огнем, волхвуя волхвованием и чаруяй,и птицеволшебствуяй, чародей обавая обаванием, утробоволхвуяй, и знаменосмотритель, и вопрошаяй мертвых» (Второз. 18, 10, 11); «и отвергу», говорит Господь чрез пророка Михея тому же Израилю, «волхвования твоя от руку твоею, и волхвующии не будут в тебе; и потреблю изваянная твоя, и кумиры твоя из среды тебе...; и посеку дубравы от среды тебе»... (Мих. 5,12, 13, 14) (сравн. Захар. 10, 2; Малах. 3, 5; ср. историю Саула и Аэндорской волшебницы: 1 Цар. 28). И святым апостолом Павлом все такого рода проявления суеверия относятся к делам плоти (Гал. 5, 19, 20; ср. Апокал. 21, 8; 22, 15); «часть» ( = участь) суеверов, по словам Евангелиста Иоанна, пребывание в «езери горящем огнем и жупелом» (Апокал. 21, 8).
См. нашу статью в «Христианском Чтении»: «Сущность христианского учения об отношениях человека к Богу», 1898 г., декабрь, стран. 762 - 769, 782 - 788).
Примечание.
1) Наметив положительные стороны веры, в настоящем случае не говори и об имеющих известное касательство к ней: исповедании веры и клятв (об этом см. ниже в соответствующем месте).
* Александр Александрович Бронзов,
доктор богословия, профессор
С. Петербургской духовной академии.
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 3, стлб. 1121. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1902 г. Орфография современная.
Смотрите также:
Работа с текстом: Ирина Тхор, г. Зерноград.
