А. А. Бронзов *

Бесспорный факт — тот, с одной стороны, что сознательность и свобода необходимо придают каждому поступку определенное качество, и, с другой, что в данном случае важен не сам по себе объект, с каким имеет дело поступок, а цели и мотивы последнего, то внутреннее настроение человека, какое было налицо во всё время, пока поступок совершался. Эти данные достаточно определенно освещают вопрос, обыкновенно рассматриваемый в неразрывной связи с другим — об адиафорах (см. выше: т. I, col. 338 — 339), — именно вопрос о так называемом дозволенном. Говорят: можно указать такие действия человека или такие объекты, одни из которых будто бы всегда должны считаться дозволенными человеку, а другие также всегда недозволительными ему. Причиною этого считают саму сущность действий и объектов, от которой, и только от нее, будто бы единственно и зависят как то, так и другое обстоятельства. Но если нравственно-хорошее или нравственно-дурное качества поступков всецело зависят от их целей и мотивов, от того внутреннего настроения, с каким поступки совершаются человеком, то, с этой точки зрения, вопрос о бытии самих по себе и всегда, безотносительно к чему-либо, дозволенных действий и поступков должен считаться странным и нелепым. Если, далее, как сказано, объекты, с которыми имеют дело человеческие поступки, сами по себе в данном случае какого-либо значения не имеют, потому что при совершенном тождестве объектов действий, последние нередко имеют совсем неодинаковое нравственное достоинство и цену, то, с этой, в свою очередь, точки зрения, вопрос о существовании таких объектов, которые будто бы сами по себе и всегда, безотносительно к чему-либо, являются дозволенными, опять-таки отзывается непониманием дела. Словом, вопрос о так называемых самих по себе нравственно-дозволительных действиях, поступках человеческих и предметах, несомненно может быть решаем по его существу только в отрицательном смысле. Напрасно защитники иного образа мыслей пытаются оправдать себя ссылками на различного рода примеры. Последние в действительности не достигают своей цели. Указываемые мыслители рассуждают: каждому человеку, как индивидууму, присущи такие черты и особенности, каких нет у всех других; в силу этого обстоятельства и иных, впрочем, причин каждому человеку, опять как именно индивидууму, приходится нередко бывать в таких условиях, какие совершенно неизвестны остальным. Вот на этой-то почве, говорят они, являющейся специфическою у каждого человека и потому оставляемой без внимания нравственным законом, как имеющим дело с человеком вообще, а не с этим или тем, в таких или иных условиях его жизни, и имеют право на свое бытие стоящие особняком от правил нравственного закона и потому уже сами по себе или нравственно-дозволительные, или нравственно-непозволительные объекты, — поступки, действия. Сюда относятся напр., отдых, чтение романов, посещение театров, танцы и прочее в этом же роде. Нравственному закону, говорят, нет ни малейшего дела до такого рода человеческих действий, так что во власти самого уже человека лежит, так или иначе к ним относиться. Но здесь обращает на себя внимание, прежде всего, то обстоятельство, что люди далеко не всегда и не все согласны между собою в том уже, какая категория поступков, объектов... есть нравственно-дозволительная сама по себе и какая сама же по себе нравственно-недозволенна. Помимо всего прочего, уже одно это обстоятельство довольно многознаменательно. Затем коснемся некоторых частных случаев, Отдых, действительно, нечто позволительное, как всецело обусловливаемое уже особенностями законов и самого нашего телесного организма. Но он позволителен не в безотносительном смысле, не сам по себе, а в условном и относительном. Если человек дозволяет себе отдых в должной степени, т. е. насколько это требуется его организмом, отдых будет и дозволительным, и прекрасным, и необходимым делом. Если же в данном случае надлежащая норма не будет соблюдена, то подобный отдых явится уже чем-то нравственно-дурным. Чтение романов!.. Если человек мог бы с большею пользою для себя и для окружающих его, наполнить употребленное им на чтение романа время каким-либо другим делом, но просто не захотел, то здесь трудно было бы говорить о нравственно-дозволенном самом по себе. Если, кроме того, на юного, напр., читателя ознакомление с данным романом может произвести раздражающее, разжигающее впечатление, тогда данное действие должно признать всецело нравственно-непозволительным. Дело ясно, так что разбирать другие в настоящем случае примеры излишне. Каждый из последних будет указывать собою на такой случай, который никак не может быть причислен к разряду бесцветных, поскольку к нему имеет известное касательство человек, даже малейшим прикосновением сообщающий ему непременно какое-либо определенное качество. Безотносительно же к человеку, его свободе... говорить о нравственном значении подобных объектов невозможно. Слово Божие подтверждает высказанные выше мысли. Когда первозданный человек был введен Богом в рай, то ему было разрешено или дозволено есть от всякого дерева в саду (Быт. 2, 16), за исключением дерева познания добра и зла (—17). Почему? Не потому, конечно, что плоды одних деревьев были сами по себе нравственно-недозволительны или, что то же, худы, злы (ведь все, созданное Богом, было весьма хорошо, — Быт. 1, 31, — как отвечавшее своему назначению, — и Бог не сотворил ничего злого; зло явилось после), а по другой причине. Здесь идет дело не о том, каковы были плоды райских деревьев сами по себе, а о заповеди Божией, приуроченной к плодам, о том, чтобы дать человеку возможность развить и укоренить богодарованную ему свободу, которая иначе не могла бы заявить о себе фактически-осязательно и т. д. Даны были первому человеку, и другие повеления: плодитесь и размножайтесь, говорил нашим прародителям Бог, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и пр. (Быт. 1, 28). Все это было повелено и разрешено, дозволено прародителям. Но опять-таки нельзя думать, что будто бы людям было дозволено владычествование и т. д. само по себе, что оно, будто бы всегда, и притом независимо от каких бы то ни было условий, дело хорошее... Само собою понятно, что иное владычествование — нравственно-порочное дело, и на подобное ему, Бог конечно, не давал разрешения первозданным людям. Здесь опять предоставлялась последним возможность самим выработать истинно-нормальный вид их отношения к остальному миру. Свобода первых людей до грехопадения их не успела еще отметить себя ни одним дурным поступком. Отсюда Господь и предоставлял им делать то или иное, зная, что они при указанном условии не склонятся в сторону зла без какой-либо особенной причины (чем и явилось обольщение со стороны змия), не злоупотребят даваемыми им дозволениями, разрешениями. Невольно в данном случае приходят на ум слова св. ап. Павла: для чистых все чисто (Тит. 1, 15). Но вот наши прародители пали, свобода их извратилась. Отсюда изменились и отношения Бога к людям. Он уже не предоставляет им более (как то было прежде) права делать то или иное, а напротив — целым кодексом предписаний определяет заранее и строго решительно все проявления жизни человека-еврея: не только более или менее важные, более или менее существенные, но даже и все остальные. Все предписания этого рода отошли в сторону после того, как Спаситель восстановил падшую человеческую природу. Искупленный и возрожденный человек поэтому восклицает: всё мне позволительно, но не все полезно, всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною у (1 Кор. 4, 12, 10, 23). Другими словами: объекты действий наших сами но себе особого значения не имеют. От человека зависит, так или иначе воспользовавшись ими, извлечь из них для себя пользу или вред. Человек должен особенно заботиться о том, чтоб стоять выше власти всех этих объектов, быть их господином, а не рабом, и пр. И здесь, словом, также нет места чему-либо самому по себе дозволенному или, что то же, самому по себе нравственно-хорошему, так как все зависит от того, как отнесется ко всем таким объектам человек. Здесь говорится о нравственно-позволенном лишь именно постольку, поскольку человек пользуется чем-либо во всех отношениях нормально. Если же человек будет совершать что-либо, не обращая внимания на то, что это не полезно, что это обладает им и пр., тогда его действие будет безусловно порочно в нравственном отношении. Итак, о чем-либо в нравственном отношении бесцветном св. апостол не говорит здесь, подобно тому, как не говорит этого и в других местах своих посланий: всяким своим поступком каждый человек, по смыслу учения Павлова, так или иначе, но непременно или содействует, или не содействует осуществлению предписаний нравственного закона. Возьмем ли мы напр., девство и вступление в брак, употребление пищи и питья и проч., везде в существе дела увидим то же. Девство — хорошо; позволительно и вступление в брак. Однако, ни то, ни другое не есть нечто нравственно-позволительное само по себе. Напротив, каждый человек должен строго изучить и свои индивидуальные качества, и те условия, в каких ему приходится жить, прежде чем окончательно изберет тот или другой род жизни (т. е. жизни ли в девстве, или — в браке). И только после этого он не рискует воспользоваться тем, что вообще позволено человеку божественным нравственным законом, — не так, как следует. Пользуясь же тем дозволенным иначе, чем сказано, человек совершает в нравственном отношении грех. Те же соображения могут быть приложены и к вопросу о пище и питье. Сами по себе пища и питье особого значения не имеют: они принадлежат к области того, что дозволено человеку, но не сами по себе, а лишь постольку, поскольку опять-таки человек нормально пользуется этим, обращая внимание, напр., на окружающих его, которые могут соблазняться известным его отношением к пище и пр. Если же человек будет употреблять в пищу — что придется, без разбора, притом ни мало не обращая внимания на то, как все это отзовется на его ближних, тогда он будет совершать нравственно греховное (1 Кор. 7, 26; 9, 5, 12, 4; Рим. 14, 20, 21; ср. 1 Тим. 4, 4). В Библии имеется весьма много примеров, касающихся так называемого дозволенного или позволительного, но приводить их нет надобности, потому что достаточно и указанных. Последние, — мы видели, — ясно показывают, что, с библейской точки зрения, нельзя говорить о том, чтоб существовало что-либо само по себе дозволенное, — что объекты сами по себе значения не имеют, а имеют его лишь постольку, поскольку с ними соприкасается человеческая свобода, — что, словом, все дозволенное (не само по себе, а в относительном смысле), отсюда, ни в каком случае не может быть отмечено признаками нравственно-бесцветного.

Литература. Читай нашу статью: «Нравственно-безразличное и дозволенное» («Христ. Чт.", 1897 г., январь, стр. 115 — 120 и др., где имеются данные, освещающие до некотороий степени и историю этого вопроса, и пр.). Чит. также: Shleiermacher`a, «Sammtliche Werke. Dritte Abtheilung. Zur Philosophie» (Zweiler Band; Berlin, 1838; S. 418 — 445: «Ueber den Begriff des Erlaubten»); C. Windel`я, «Die des Grenzendes cliristlih Erlaubten» (Berlin, 1868); H. Wendt'a, «Ueber das sittlich Erlaubte» (в «Sammlung gemeinverstandlicher wissenschaftlicher Vortrage», herausg. von R. Virchow und F. v. Holtzendorft. XV Serie, Heft 345. Ber1in, 1880); Gottl. Mayer'a, «Die Lehre vom Erlaubten in der Geschichte der Ethik seit Schleiermacher» (Leipz. 1899), — весьма интересная в данном случае книжка. Остальная литература (менее специальная и менее важная) указана напр., у Luthardt'a в его «Kompendium der theologischen Ethik» (2-е Aufl. Leipz. 1898, S. 196—197) и у других, особенно немецких, авторов новейших систем христианской этики.

* Александр Александрович Бронзов,
доктор церковной истории,
ординарный профессор
С. Петербургской духовной академии.

Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 4, стлб. 1168. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1903 г. Орфография современная.

Смотрите также:

• А. А. Бронзов. Духовно-нравственное воспитание.