Если красота телесная прельщает сердце твое, то помысли, в какой она обратится смрад, — и успокоишься (прп. авва Исаия, 59, 97).
***
Прекрасна всякая душа, в которой созерцается соразмерность свойственных ей сил, но истинная и вожделеннейшая красота, созерцаемая только имеющими очищенный ум, принадлежит Божию и Блаженному Естеству. Кто внимательно устремляет взор на сияние и изящество этой Красоты, тот заимствует от нее нечто, как бы от красильного раствора, на собственное свое лицо наводя какие-то цветные лучи (свт. Василий Великий, 5, 222).
***
...Когда все пред Судиею предстанет обнаженным... <тогда> отнимет Господь и красоту, и состроение красы славныя (Ис. 3, 19)... и вещество украшающее, и самое изобретение искусства... Какова же краса, такова, очевидно, и слава красы. Но краса — телесная и суетная; потому и слава красы телесна и несамостоятельна (свт. Василий Великий, 6, 140).
***
...Красота души есть соразмерность в добродетели, а безобразие — нарушение меры вследствие порока (свт. Василий Великий, 6, 199).
***
Не полагайся, человек, на красоту свою, она истлевает во гробе (прп. Ефрем Сирин, 33, 432).
***
Где красота жен, красивые лица Евиных дщерей, стройность их членов, пышность одежд? Истлевают они... и исчезают внезапно, как будто и не было их (прп. Ефрем Сирин, 33, 489).
***
Не будь привязан к данной тебе на время красоте, чтобы не предстать пред Богом лишенным всякой красоты (прп. Ефрем Сирин, 34, 295).
***
Красотою почитай благолепие души: не то, что могут написать руки, а время разрушить, но то, что усматривается взором целомудренного ума (свт. Григорий Богослов, 16, 203).
***
Смотрящие на предметы поверхностно, без внимания, когда видят человека, или другое, какое случится, явление, ничего более в нем не исследуют, как только то, что видят; для них достаточно увидеть объем тела, чтобы подумать, что они составили полное понятие о человеке; человек же, одаренный умом проницательным и образованный, не вверяет рассматривание предметов одному чувству зрения, не останавливается на одном только видимом, и невидимого не почитает несуществующим, но наблюдает как природу души, так и природные качества тела, и рассматривает их как вообще, так и каждое отдельно; потом каждое из них отличает от другого особым понятием, и снова смотрит на общий их строй и соединение в составе предмета. Так и при исследовании красоты, несовершенный по уму, как скоро увидит какой-нибудь предмет, имеющий вид некоторой красоты, то самое (в нем) сочтет прекрасным по своей природе, что привлекает удовольствием его чувство; больше сего не старается ничего исследовать; а кто имеет чистое око души и может созерцать такого рода предметы, тот, оставив восхищаться веществом, подчиненным идее красоты, пользуется видимым как некоторою ступенью к умосозерцанию красоты разумной, по общению с коею и все прочее есть и называется прекрасным. Но при такой грубости ума, составляющей принадлежность большей части людей, мне кажется трудным делом, чтобы те, кои в своих понятиях отделяют и разъединяют вещество от созерцаемой при нем красоты, могли понять сущность прекрасного самого по себе; и если кто захочет внимательно исследовать причину превратных и ложных представлений, то, мне кажется, не найдет никакой другой, кроме той, что чувства души нашей не обучены тщательно различать, что добро и что не таково. Посему, уклонившиеся от стремления к истинному благу люди, одни ниспали в любовь плотскую, другие увлеклись страстью к бездушному веществу денег; иные поставили для себя благо в чести, славе и господстве; некоторые страстно предались искусствам и наукам; а более грубые ценителями прекрасного сделали гортань и чрево. Отрешившиеся же от грубых понятий и пристрастия к предметам видимым взыскали простое, невещественное и не имеющее вида естество красоты; они не обманулись в избрании вожделенного блага и не увлеклись прелестью подобного рода (предметов) настолько, чтобы, видя кратковременность заключающегося в них удовольствия, не прийти к презрению оных. Итак, вот путь, ведущий нас к обретению истинно прекрасного: все прочее, что влечет к себе расположение людей, что считается прекрасным, а потому удостаивается заботы и внимания, презирать, как низкое и кратковременное, и ни на что таковое не тратить своей желательной силы; но и не оставлять оной в праздности и неподвижности, заключив ее в самих себе; а очистив от пристрастия к предметам низким, возводить туда, куда не досягает чувство, так чтобы ни красота неба, ни сияние светил, ни другое что из видимых красот не приводило нас в удивление, но чтобы созерцаемая во всех этих предметах красота руководила нас к желанию той красоты, которой славу поведают небеса и ведение о которой возвещает твердь и все творение (ср.: Пс. 18, 2). Когда душа возвысится до такой высоты, и все ею понимаемое оставит позади себя, как низшее искомого предмета, тогда достигнет уразумения того величия, которое превознесено превыше небес. Но как может взойти на такую высоту тот, чьи заботы обращены к предметам низким? Как может возлететь на небо тот, кто не окрылил себя небесными крыльями и посредством высокой жизни не сделался легким и способным подниматься кверху? Кто так чужд таинств евангельских, что не знает, что одна есть колесница для подъятая души человеческой на небо — уподобиться видом летающей голубице, которой крыльев возжелал себе пророк Давид (Пс. 54, 6). Сим иносказанием Писание обыкновенно именует силу Духа, потому ли, что птица сия не имеет злобы, или потому, что она гнушается зловония, как говорят наблюдатели. Итак, кто отдалился от всякой гневливости и зловония плотской нечистоты и возвысился над всеми низкими и земными предметами, или лучше, вышеуказанными крыльями возлетел выше всего мира, тот найдет то, что единственно достойно желания, сделается и сам прекрасным, приблизившись к красоте, и, пребывая в оной, станет чистым и световидным по общению с истинным Светом (свт. Григорий Нисский, 24, 335—338).
***
Красота телесная часто возбуждает невоздержание в тех, кто взирает на нее, а красота душевная располагает Самого Бога любить ее... (свт. Иоанн Златоуст, 44, 615).
***
...Никто не обвиняй красоту лица и не говори этих неосновательных слов: такую-то погубила красота и для такой-то красота была причиною гибели. Не красота виновна в этом, — нет, потому что и она дело Божие, — но развращенная воля: вот причина всех зол! (свт. Иоанн Златоуст, 47, 346).
***
Красота телесная есть угрожающая падением путнику яма и яд, приготовленный для других людей, если она не соединена с целомудрием; с другой стороны, она увядает в болезнях и уничтожается смертью (свт. Иоанн Златоуст, 48, 639).
***
...Если ты увидишь мужчину или женщину красивых, не удивляйся. Посмотри, дубы высятся до небес, а их плод не годен для людей, но только для бессловесных; а лоза стелется по земле и приносит грозди прекрасного плода (свт. Иоанн Златоуст, 48, 639).
***
Не думай, что красота зависит только от телесного благообразия. Представь девицу благообразную, но нескромную, болтливую, сварливую, склонную к пьянству и расточительности: не безобразнее ли она всякой некрасивой? (свт. Иоанн Златоуст, 52, 254).
***
Ищи красоты душевной, подражай Жениху Церкви. Телесная красота производит великую наглость и много неразумного, она возбуждает ревность и нередко заставляет подозревать тебя в гнусных поступках. Но она, скажешь, доставляет удовольствие? Один месяц или два, много, если год, но не далее; от привычки диво это скоро теряет свою прелесть. А то, что вследствие красоты бывает дурного, остается навсегда: ослепление, безумие, высокомерие. В (удовольствии же), доставляемом не этою (красотою), ничего нет подобного: там любовь, начавшаяся надлежащим образом, остается постоянною, как любовь к красоте душевной, а не телесной (свт. Иоанн Златоуст, 54, 169).
***
...Какая польза от красоты? Никакой, напротив, (от нее) большие споры, величайшие огорчения, опасности и подозрения. В самом деле, не столь красивую никто и не подозревает, а красивая, если только не отличается особенною, необыкновенною скромностью, сейчас же делается предметом дурной славы, и даже муж обращается с нею недоверчиво, а что может быть тягостнее этого? И не столько испытывает он наслаждения при виде (ее красоты), сколько терпит огорчений от своей подозрительности. Да и наслаждение вследствие привычки теряет свою силу, когда самая душа приобретает славу нерадивой, рассеянной, своевольной, когда она соделывается завистливой, когда исполняется великой гордости, — потому что ко всему этому особенно приводит нас красота. Между тем мы не находим, чтобы та, которая не столь красива, имела в себе столько препятствий (вести жизнь добродетельную) (свт. Иоанн Златоуст, 54, 650).
***
Будем же заботиться о <душевной> красоте, будем украшаться этим украшением, чтобы нам войти на небеса, в духовные обители, в нетленный Брачный Чертог. Красота телесная от всего повреждается, и если даже хорошо сохраняется, если ни болезнь, ни заботы не искажают ее — что, впрочем, невозможно, — и тогда она не продолжается и двадцати лет; а... красота душевная всегда цветет, никогда не увядает; она не боится никакой перемены, ни наступившая старость не наводит на нее морщин, ни приключившаяся болезнь не заставляет увядать, ни беспокойная забота не вредит, но она выше всего этого. Напротив, красота телесная не успеет появиться, как уже исчезает и, появившись, возбуждает удивление не во многих. Люди благонравные не удивляются ей, а удивляются только невоздержные (свт. Иоанн Златоуст, 55, 238—239).
***
Истинная красота познается не по внешнему виду, а по нравам и пристойному поведению (свт. Иоанн Златоуст, 55, 581).
***
Бог попускает и безумным женщинам быть красивыми, чтобы разумная и мудрая не удивлялась этому качеству, а понимала настоящую красоту (свт. Иоанн Златоуст, 55, 1105—1106).
***
Если посмотришь на телесную красоту, то представь мысленно, что пышный этот цвет наутро будет прахом, и нынешний огонь на следующий день обратится в пепел. Ибо все, что имеет конец, и притом самый скорый, если и кажется блистательным и вожделенным, должно быть пренебрегаемо, особенно когда сулит оно и наказание (прп. Исидор Пелусиот, 61, 187—188).
***
Многие думают, что с любопытством смотреть на чужую красоту ничего не значит, но от сего рождаются прелюбодеяния и расстройства в домах (прп. Исидор Пелусиот, 62, 153).
***
Рассказывают, что одаренный необычайной красотой преподобный Димитрий Прилуцкий от юного возраста любил библейскую повесть о целомудрии Иосифа, и даже предпринял суровое житие постническое, чтобы увяла эта тленная красота. Но чем более подвизался, тем более просвещалось лицо его, процветая самым постом, как некогда у трех отроков Вавилонских, посему закрывал он лицо свое куколем иноческим и не позволял себе беседовать с мирянами, особенно с женщинами, так что немногие могли видеть лицо его. Одна из именитых жен переяславских, слышавшая о чрезмерной красоте и целомудрии сего нового Иосифа, полюбопытствовала видеть сокровенный лик его. Ей это удалось однажды в церкви, когда он готовился к богослужению, но внезапно напал на нее ужас и расслаблением изнемогло все ее тело. Братия, увидев ее едва живую перед дверьми обители, молили преподобного подать ей разрешение; тронутый ее слезами, он только сказал: «Для чего ты хотела видеть грешника, уже умершего миру?» — и крестным знамением возвратил ей здравие (115, 158).