Не будем же бесчувственными от того, что Бог теперь не посылает пророка и не предвозвещает наказания... (свт. Иоанн Златоуст, 45, 85).
***
Нет дня, нет даже часа, в который не видно было бы похорон, — и все напрасно, ничто не трогает нашей бесчувственности (свт. Иоанн Златоуст, 56, 116).
***
...Те, которые очи сердца закрывают толстым покрывалом страстей и, по изречению Спасителя, видя не видят и слыша не слышат и не разумеют (Мф. 13, 14), те, в тайниках своего сердца, едва усматривают даже большие и главные пороки, а прилогов помыслов, неуловимых, скрытных страстей, которые таким острым жалом уязвляют дух, и пленений души своей не могут видеть ясно, но всегда блуждая постыдными помыслами, не знают и скорби об этом. Когда отвлекаются от созерцания Бога, которое есть единственное благо, то не имеют скорби об этом лишении, потому что, развлекая свой дух приходящими по их желанию помыслами, они вовсе не имеют в виду, — к чему главным образом стремиться или чего всячески желать. Подлинно, эта причина доводит нас до того заблуждения, что мы, совсем не зная, что такое самая безгрешность, думаем, что мы не можем навлекать на себя вовсе никакой вины этими праздными, непостоянными развлечениями помыслов, но приведенные как бы в исступление, как пораженный слепотою глаз, ничего не видим в себе, кроме главных пороков, и считаем нужным избегать только того, что осуждается строгостью и мирских законов; если мы хоть немного сознаем, что в этом невиновны, то думаем, что в нас вовсе нет никакого греха. По близорукости, не видя в себе малых, но многих нечистот, мы вовсе не имеем спасительного сокрушения сердца, если и коснется нашего чувства горечь печали; не скорбим, будучи подстрекаемы тонким прилогом тщеславия; не плачем о том, что лениво или холодно воссылали молитву, не поставляем в вину того, что во время псалмопения и молитвы мы допустили нечто другое, кроме самой молитвы или псалма. Многое, что постыдно говорить или делать пред людьми, мы не стыдимся воспринимать сердцем и не боимся, что это открыто для взора Божия и противно Ему; даже истечения от скверных сновидений не очищаем обильными излияниями слез; не плачем и о том, что в самом благочестивом деле милостыни, когда услуживаем потребностям братии или доставляем пищу бедным, недоброхотство от скупости помрачает достоинство благотворительности; не думаем, что мы терпим какой-либо вред, когда, оставив память о Боге, помышляем о временном и телесном, так что к нам относится следующее изречение Соломона; Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал (Притч. 23, 35) (прп. авва Феона, 57, 591—592).
***
По определению отцов, нечувствие есть умерщвление духовных ощущений, есть невидимая смерть духа человеческого по отношению к духовным предметам, при полном развитии жизни по отношению к предметам вещественным (свт. Игнатий Брянчанинов, 41, 152).
***
Нечувствие насаждается в душу враждебным Богу миром и враждебными Богу падшими ангелами, при содействии нашего произволения. Оно возрастает и укрепляется жизнью по началам мира; оно возрастает и укрепляется от последования своим падшим разуму и воле, от оставления служения Богу и от небрежного служения Ему (свт. Игнатий Брянчанинов, 41, 153).
***
Нечувствие тем страшно, что обладаемый им не понимает своего бедственного состояния: он обольщен и ослеплен самомнением и самодовольством (свт. Игнатий Брянчанинов, 43, 377).