Не тетива напрягает Божий лук, но карающая сила, которая иногда напряжена, а иногда ослаблена. Посему слово (см.: Пс. 7, 14) грозит грешнику тем, что готово ожидающее его наказание, если пребудет во грехе, потому что в луке уготованы сосуды смертные, а сосуды смертные суть силы, потребляющие врагов Божиих... Как огонь произведен для сгораемого вещества, создан не для алмаза, который не расплавляется в огне, а для возгорающихся дров, так и стрелы Божии соделаны для душ удобосгораемых, в которых собрано много вещественного и годного к истреблению. Посему, которые имеют уже в себе предварительно разжженные стрелы диавола, те приемлют на себя и стрелы Божии (свт. Василий Великий, 5, 181 —182).
***
...Чем умилостивляется Бог, когда во гневе хочет Он истребить грешников? — Избранною жертвою кадила, любовью и смирением примиряется Он, если прогневали мы Его (прп. Ефрем Сирин, 33, 314—315).
***
Ты, <Господи>, не смущаешься, когда негодуешь, и не гневаешься, когда наказываешь. Если бы разгневался Ты, когда наказываешь, то мир не стерпел бы гнева Твоего (прп. Ефрем Сирин, 33, 330).
***
Когда мы грешим, Бог иногда гневается, а иногда долготерпит, ожидая нашего покаяния. И притом Свой гнев и праведный суд Он обнаруживает с целью вразумить нас и исправить, чтобы мы не оставались во грехе (свт. Иоанн Златоуст, 48, 804).
***
...О гневе или ярости Божией когда читаем, то должны разуметь нечеловекообразно, т. е. по подобию человеческого возмущения, но достойно Бога, Который чужд всякого возмущения, именно под этим можем понимать, что он есть Судия и отмститель за все, что неправильно делается в этом мире, и, боясь означаемого этими словами страшного воздаяния за наши дела, должны опасаться сделать что-нибудь против Его воли (прп. Иоанн Кассиан, 56, 102-103).
***
Усиление грехов... даже Божественное и бесстрастное естество как бы принуждает из естественной благости переходить в противоестественный гнев, Божию естеству не благоугодный, для нас же при всем этом полезный (прп. Исидор Пелусиот, 60, 217).
***
Гнев Божий есть болезненное чувство обучаемых; причиняется же сие чувство болезненное наведением невольных неприятностей в жизни, коими Бог часто приводит к скромности и смирению ум, надмевающийся добродетелью и знанием, давая ему чрез них познать самого себя и сознать свою немощь, восчувствовав которую, он отлагает суетное надмение сердца.
Гнев Господа есть сокращение или пресечение подаяния Божественных даров, которое (пресечение) бывает на пользу всякому уму, высоко и много о себе думающему и хвалящемуся от Бога данными ему благами, как бы они были плодом его собственных добродетелей (прп. Максим Исповедник, 90, 272).
***
...Гнев Божий может ли кто выдержать? — Страшно, братие, впасть в руки Бога Живого; ибо если мы страшимся рук врагов, в то время как Господь говорит: не убойтеся от убивающих тело (Мф. 10, 28), то кто имеющий ум не устрашится рук Божиих, во гневе поднимающихся против неверующих? Ибо гнев Божий откроется против всякой души тех, которые в распутстве и насильничестве проводят жизнь, не зная обращения, и истину подавляют неправдою (ср.: Рим. 1, 18) (свт. Григорий Палама, 26, 246).
***
Авва Анастасий передал нам рассказ о затворнике авве Георгии. «Однажды ночью я встал, чтобы ударить в било (я был канонархом), и слышу, что старец плачет. Подойдя к нему, я спросил: «О чем ты так плачешь, авва?» Старец молчал. «Скажи же мне о причине твоего плача», — продолжал я спрашивать. «Как мне не плакать, — отвечал старец, вздохнув из глубины души, — когда Господь наш прогневался на нас. Мне казалось, что я стою перед Кем-то, сидящим на высоком престоле. Многие, многие тысячи стоят вокруг престола, умоляя Его о чем-то. Но Он не склоняется на их молитвы. И приблизилась к Нему некая Жена, облеченная в порфиру. Припав к Нему, Она воскликнула: «Умилостивим, же, хотя бы ради Меня!» Но Он остался непреклонен. Я плачу и рыдаю в сильном страхе о том, что угрожает нам». Авва рассказал мне об этом в четверток утром, а на следующий день, в пятницу, в девятом часу произошло страшное землетрясение, разрушившее города приморской Финикии» (102, 51).
***
Некогда за грехи восхотел Бог истребить город Устюг. Блаженному Прокопию было об этом открыто, и он, придя и храм, поведал об этом причту и народу. «Покайтесь, братия, в своих грехах, — говорил он, — чтобы получить от Бога милость. Если вы не покаетесь, все погибнете от огня и града!» Люди не поверили блаженному и рассуждает так: «Человек этот юрод и разумно никогда не говорил, зачем слушать его?» Святой же не переставал увещевать их. На третий день он уже ходил по всему городу и со слезами убеждал всех позаботиться об отвращении гнева Божия. Жители и тут не послушали Прокопия. Тогда он пришел на паперть храма Пресвятой Богородицы и со многими слезами молил Бога о помиловании. Через неделю, в полдень, вдруг внезапно нашло на город необыкновенное облако, и днем сделалось темно, как ночью. Видя это страшное явление, люди, недоумевая, восклицали: «Что же это такое?» И вот беспрестанно стали бороздить небо молнии, раздавались ужасные раскаты грома, колебалась земля, воздух сделался удушлив. Тут только парод вспомнил слова блаженного Прокопия о грозящей городу гибели. Тотчас же все бросились в соборный храм Пресвятой Богородицы и со слезами стали просить Господа о помиловании; вместе с народом молился и блаженный. Молитва была услышана: тучи отошли, во время всеобщей молитвы от иконы Владычицы истекло миро, воздух очистился. Тучи же собрались над лесом, и выпал град подобно камню, который сокрушил деревья, а молния попалила их. Из людей же никто не пострадал, сохранился и домашний скот (112, 811—812).
***
Чтоб избавиться от молвы народной, преподобный Дионисий Афонский удалился на гору Олимп. Нашлись поди, которые сообщили владельцу того места, что в пределах его владения какой то инок строит монастырь. Владелец возмутился и тотчас явился в Лариссу к турецкому аге, в ведении которого состоял Олимп с его окрестностями, и, жалуясь на своеволие иноков, требовал, чтобы предали их суду. Монастырь же, как начатый без его позволения, тотчас уничтожили. Горько стало преподобному, когда один из преданных ему людей, священник литохорийской деревни, известил его о начавшихся против него кознях. Чтобы не дать место гневу, преподобный со слезами удалился в другое место, Загора, по соседству с Олимпом...
Но Бог своими судьбами устроил славное и торжественное возвращение преподобного на Олимп. С того самого времени, как он удалился, в окрестностях той горы началась чрезвычайная засуха, так что жителям грозили голод и пагуба. К большей печали их, градом побило все фруктовые деревья, виноградники и нивы и даже повредило жилища. Громы и молнии поражали всех страхом и ужасом. Напрасно совершались молебствия и плакали люди, гнев Божий не утихал. И только тогда все осознали причину бедствий. Сам владелец понял, за что Бог карает его. Он решил послать за отшельником, чтобы тот возвратился на Олимп и продолжал свои подвиги. Незлобивый старец был тронут прозрением врага своего и вновь погрузился в молитвенный подвиг в невозмутимой тишине олимпийских пустынь (94, 210—211).
***
В Киеве проживала молодая вдова, у которой был единственный сын, мальчик десяти лет. В нем она души не чаяла и буквально его боготворила. Однажды у нее за столом сидели гости. Речь зашла о красоте природы и Божием величии. Вдова, слыша такие слова, указала на своего сына, который сидел здесь же и ел котлету: «Вот мой бог и мое сокровище. Никого другого я не признаю».
Не успела она произнести это, как раздался ужасный крик. Мальчик подавился котлетой и тут же, через несколько минут, скончался. Лицо его было искажено смертельными страданиями. Отчаянию матери не было предела. Измученная, с истерзанной душой, она ходила по дому, как безумная. Мальчика приготовили к погребению. Няня заметила, что на груди у него нет креста, и, обращаясь к матери, сказала: «У Володи нет креста. Может, повесить ему крест на шею?» Но мать, услышав слово «крест», поспешно отвечала: «Нет, не нужно, к чему его вешать на грудь» — и вышла в соседнюю комнату. Няня, как глубоко верующий человек, не могла примириться с мыслью, чтобы ребенок был погребен без креста. Она сняла с себя крест, который берегла от дней своего младенчества, и с глубоким благоговением возложила его на грудь отрока. И вдруг, о чудо! Лицо мальчика, до этого обезображенное конвульсиями, вдруг просветлело и улыбнулось. Няня, видя такое чудо, залилась горячими слезами умиления. Мать, слыша плач няни, вошла в комнату и, видя улыбающееся лицо сына, вскрикнула: «Он жив, он жив!» — «Нет, Володя мертв. Но после того как я возложила на него свой крест, благодать Божия просветила миром его душу и тело». Тогда мать, видя силу знамения креста Господня, засвидетельствованную улыбкой на мертвом лице отрока, признала в этом знамении явление благодати Божией. Припав на колени к образу, она со слезами умиления и раскаяния молилась о прощении своих согрешений и упокоении сына (107, 312—313).