Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на 1-е послание к Коринфянам
Беседа 43
"При сборе же для святых поступайте так, как я установил в церквах Галатийских" (1Кор. 16:1).
1. Окончив учение о догматах и намереваясь излагать учение нравственное, (Павел) оставляет все прочее и переходит к главнейшему из благ, именно говорит о милостыне. Сказав об этом одном предмете, он оканчивает (речь) между тем в других посланиях нигде не делает этого, но заключает их беседой и о милостыне, и о воздержании, и о кротости, и о долготерпении, и о всех прочих добродетелях. Почему же здесь он занимается одной только частью нравоучения? Потому, что и в прежде сказанном было весьма много нравственного, именно в том, чем он наказывал блудника, чем вразумлял судившихся у внешних (язычников), чем приводил в страх преданных пьянству и чревоугодию, чем обличал возмутителей, состязателей и властолюбцев, чем угрожал предать нестерпимому наказанию недостойно приступающих к таинствам, чем объяснял вечерю любви. Потому теперь он упоминает об одном только том, что особенно нужно было, т.е. о пособии святым. И посмотри на мудрость его: он беседует об этом уже тогда, когда убедил их в истине воскресения и возбудил ревность. Правда, он беседовал с ними об этом и прежде, когда говорил: "если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?" и еще: "кто, насадив виноград, не ест плодов его"? (1Кор.9:11,7). Но так как он знал величие предлагаемой добродетели, то не оставляет сказать о ней и в конце послания. Милостынею он называет сбор для того, чтобы тотчас же с самого начала представить это дело легким, потому что если она должна собираться со всех, то такое установление для каждого становится легким.
Впрочем, начав говорить о сборе, он не тотчас сказал: "каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает", хотя это и следовало; но наперед сказал: "как я установил в церквах Галатийских", а потом присовокупил и то; указанием на совершаемое другими он возбуждает их к соревнованию, предлагая им это в виде повествования. Так он поступил и в послании к Римлянам, где, объясняя им причину своего отправления в Иерусалим, говорит между прочим и о милостыне: "а теперь я иду в Иерусалим, чтобы послужить святым, ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме" (Рим.15:25,26). Одних побуждает примером македонян и коринфян, а других — примером галатийцев: "поступайте так, как я установил", говорит, "в церквах Галатийских"; им стыдно было бы оказаться ниже галатийцев. Не сказал: я убеждал и советовал, но: "установил", чем выражается большая власть; привел в пример не один город, не два и не три, но целый народ, как делал он и в отношении к догматам: "так", говорит, "во всех церквах у святых" (1Кор.14:33); если же такое убеждение сильно для веры в догматы, то еще сильнее для подражания в делах. Что же, скажи мне, устроил ты? "В первый день недели", т.е. в день воскресный, "каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние, чтобы не делать сборов, когда я приду" (ст. 2). Смотри, как он убеждает их самим временем: этот день сам по себе достаточно располагает к милостыне. Вспомните, говорит, чего вы сподобились в этот день: неизреченные блага, корень и источник нашей жизни получили начало в этот день, и не поэтому только это время располагает к человеколюбию, но и потому, что оно доставляет отдых и свободу от трудов; душа, облегченная от бремени трудов, бывает удобопреклоннее и способнее к милосердию. Кроме того, и причащение в этот день страшных и бессмертных таин производит великую готовность (к подаянию). Итак, в этот день, "каждый из вас", не только тот или другой, но "каждый", беден ли он или богат, жена или муж, раб или свободный, да полагает у себе сохраняя. Не сказал: пусть приносит в церковь, чтобы им не стыдно было приносить малое, но — пусть, сберегая мало-помалу, увеличивает приношение, и потом покажет его, когда я приду; а до того времени, говорит, отлагай у себя, и дом свой делай церковью, ковчегом, сокровищницей; будь стражем священного имущества, самопоставленным домоправителем бедных; человеколюбие дает тебе это священное право. Знаком этого остается и доныне сосудохранительница. Но знак остается, а дела нет. Знаю, что многие из присутствующих опять будут укорять нас и, слыша слова наши, говорить: не будь, просим тебя, не будь тяжел и обременителен для слушателей; предоставь это их произволу, отдай на волю слушателей; ты так стыдишь нас и заставляешь краснеть! Но я не перестану говорить об этом; и Павел не стыдился непрестанно повторять это и настаивать, подобно просящим милостыни.
Если бы я говорил: отдай мне и принеси в мой дом, то, может быть, слова мои были бы постыдны; впрочем и тогда — нет, потому "что служащий алтарю, говорит (апостол), со алтарем делится" (1Кор.9:13).
2. Но, может быть, кто будет укорять меня, что я говорю о самом себе. Нет, я теперь предлагаю просьбу о нуждающихся, или, лучше, не о нуждающихся, а о вас — подающих; потому и говорю смело. И что за стыд — сказать: подай Господу алчущему, одень Его, ходящего нагим, прими Его — странника?
Владыка твой перед целой вселенной не стыдится говорить: "ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть" (Мф.25:42), тогда как Он ни в чем не имеет недостатка и никакой нужды, — и я ли буду стыдиться и колебаться? Нет, такой стыд — от диавольских козней. Потому я не стыжусь, но смело говорю: подавайте нуждающимся, и буду говорить громче, нежели сами нуждающиеся. Если бы кто мог доказать и уличить, что, говоря это, мы привлекаем вас к самим себе, и под предлогом бедных имеем в виду собственную пользу, то это было бы достойно не только стыда, но и тысячи громов, и тем, которые делают это, не следовало бы жить; если же, по милости Божией, мы о себе нисколько не заботимся, но предлагаем вам благовестив безвозмездно, трудясь, хотя не так, как Павел, однако довольствуясь своим, то я со всем дерзновением говорю: подавайте нуждающимся, и не перестану говорить это, а неподающих буду осуждать строго.
Если бы я был военачальником и имел у себя воинов, то, конечно, не стыдился бы выпрашивать пищи своим воинам; так же много я пекусь и о вашем спасении. Но чтобы слова мои были действительнее и сильнее, для этого, став под руководство Павла, буду говорить вам вместе с ним: "каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние". Смотри опять, как это не трудно. Не сказал: столько-то или столько-то, но: "сколько позволит ему состояние", много ли, мало ли. Не сказал также: сколько кто приобретет, но: "сколько позволит ему состояние", выражая, что приобретение — от Бога. И не этим только способом он делает совет свой удобоисполнимым, но и тем, что не повелевает вносить все в одно время, так как если собирать мало-помалу, то служение и расход делаются нечувствительными.
Потому он и повелевает не тотчас принести, но назначает продолжительный срок и приводит причину: "чтобы не делать сборов, когда я приду", говорит, тогда собрания бывают, т.е. чтобы не делать сборов тогда, когда наступит время взноса. И не без цели предлагает им такое внушение: ожидание Павла должно было возбуждать в них более усердия. "Когда же приду, то, которых вы изберете, тех отправлю с письмами, для доставления вашего подаяния в Иерусалим" (ст. 3). Не сказал: кого-нибудь, но: "которых вы изберете", т.е. кого изберете, чтобы служение было несомнительно. Дело избрания тех, которые отнесут милостыню, он предоставляет самим (коринфянам); не так будет, говорит, что жертвовать станете вы, а избирать имеющих отнести — не вы. А чтобы не показалось, будто он себя устраняет от них, он прилагает и свои послания: "которых", говорит, "вы изберете, тех отправлю с письмами"; как бы так сказал: и я буду с вами, и я приму участие в служении посредством посланий. Не сказал: пошлю их отнести милостыню вашу, но: благодать вашу, чтобы показать, что они совершают великое дело, чтобы внушить, что и сами они от этого получают пользу. В других местах он называет (такое подаяние) благословением и общением (2Кор.8; Фил.1), первым — для того, чтобы слушатели не сделались нерадивыми, а последним — для того, чтобы они не возгордились; но нигде не назвал милостыней. "А если прилично будет и мне отправиться, то они со мной пойдут" (ст. 4). Здесь он опять располагает их к щедрости: если говорит, будет столько собрано, что понадобится и мне идти, то и я не откажусь. Но прямо не обещал этого и не сказал: когда приду, то сам отнесу, потому что не столько расположил бы их к увеличению подаяния, если бы сказал это в самом начале, а после такое прибавление хорошо и благовременно. Потому-то он и не прямо это обещал, и совершенно не умолчал об этом, но, сказав наперед: "отправлю", потом упомянул и о себе. И в этих словах: "а если прилично будет и мне отправиться" он опять предоставляет дело на их волю, т.е., что от них зависит собрать много и столько, чтобы не стыдно было и ему предпринять путешествие. "Я приду к вам, когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию" (ст. 5). Он сказал тоже и прежде, но тогда с гневом, прибавив: "но я скоро приду к вам, если угодно будет Господу, и испытаю не слова возгордившихся, а силу" (1Кор.4:19); а теперь благосклоннее, чтобы они желали его прибытия. А чтобы они не сказали: для чего ты предпочитаешь нам македонян? — он не сказал: когда пойду, но: "когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию. У вас же, может быть, поживу, или и перезимую" (ст. 6); хочу не мимоходом зайти к вам, но остановиться и пожить у вас. Он писал это зимой, находясь в Эфесе. Потому и говорит: пребуду же в Ефесе до Пентикостии, потом пойду в Македонию; и, пройдя ее, летом приду к вам, быть может, проведу у вас и зиму.
3. Но почему он сказал: "может быть", а не утвердительно?
Потому, что не все предвидел Павел, и потому, что это было полезно. Поэтому он и не утверждает прямо, чтобы, если бы этого не случилось, иметь оправдание в том, что говорил тогда неопределенно, равно и в том, что его направлял Дух по своей власти, куда хотел, а не куда желал сам (Павел). Также он поступает и во втором послании, когда оправдывается в своем замедлении: "или, что я предпринимаю, по плоти предпринимаю, так что у меня то да, да, то нет, нет" (2Кор.1:17). "Чтобы вы меня проводили, куда пойду". И это — слова любви и великого благорасположения. "Ибо я не хочу видеться с вами теперь мимоходом, а надеюсь пробыть у вас несколько времени, если Господь позволит" (ст. 7). Здесь он выражает свою любовь и вместе устрашает грешников, впрочем, не прямо, а под видом дружеского расположения. "В Ефесе же я пробуду до Пятидесятницы" (ст. 8). Не напрасно он говорит обо всем этом с точностью, но открывает им, как друзьям, потому что дружбе свойственно — объявлять причину, почему не приходит, почему медлит и где находится.
"Ибо для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много" (ст. 9). Если же (дверь) велика, то откуда сопротивнии? От этого самого и много противников, что велика вера, что велик и широк вход. Что же значит: дверь велика? Многие готовы принять веру; многие готовы приступить и обратиться; широк у меня вход, потому что души приступающих охотно принимают послушание веры. Сильной злобой дышал тогда диавол, видя, что многие от него отступают. Поэтому (Павлу) надлежало остаться там по двум причинам: потому что велика была польза, и потому что велик был подвиг. Такой речью он тоже ободрял (коринфян), сообщая им, что, наконец, слово повсюду действует и удобно возрастает. А что много было противников, то и это означает успех евангельской проповеди. Злой демон никогда так не свирепеет, как когда видит, что многие из его сосудов расхищаются. Потому и мы, когда захотим совершить что-нибудь великое и доблестное, будем смотреть не на то, что дело представляет много труда, а на его пользу. И Павел, смотри, не теряет бодрости и не убегает потому, что много противников, но остается и напрягает свои силы, потому что велика была дверь.
Это, как я сказал, было знаком разоружения диавола. Этого злого зверя не может раздражить тот, кто сделал что-нибудь малое и незначительное. Потому не удивляйся, когда видишь, что праведный муж, совершающий великие подвиги, терпит множество бедствий; надлежало бы дивиться противному, т.е. если бы диавол, будучи часто поражаем, оставался в покое и кротко переносил (наносимые ему) раны. Не удивительно, если змий, получая непрестанные удары, свирепеет и бросается на ударяющего. А диавол, пресмыкаясь, свирепствует против всех злее всякого змия и нападает, выставив жало, подобно скорпиону. Это не должно смущать нас; возвращающемуся с войны, после, сражения и победы, необходимо быть в крови, а нередко и иметь раны. Поэтому и ты, когда видишь, что кто-нибудь подает милостыню и совершает множество других добрых дел, и таким образом сокрушает силу диавола, а между тем подвергается искушениям и бедствиям, не смущайся этим; потому он и подвергается искушениям, что сильно поражает диавола. Но для чего, скажешь, Бог попускает это? Для того чтобы он удостоился больших венцов, а диавол получил сильнейшее поражение. Подлинно, когда он, делая добро и испытывая зло, за все благодарит Бога, тогда диавол и поражается. Великое (дело) быть милосердным и добродетельным тогда, как обстоятельства благоприятны; но гораздо важнее не отступать от доброй деятельности и во время бедствий. В последнем случае человек действует собственно для Бога. Итак, возлюбленные, будем ли мы находиться в опасности или терпеть что-нибудь прискорбное, станем тем с большим усердием совершать подвиги добродетели, потому что еще не время воздаяния. Не будем искать венцов здесь, чтобы во время (раздаяния) венцов нам не уменьшить своей награды. Как у художников работающие на собственном иждивении получают большую плату, а проживающие на счет нанявшего их получают плату гораздо меньшую, так и из святых кто совершает много добра и терпит много зла, тот получает полную награду и гораздо большее воздаяние — не только за добро, которое он сделал, но и за зло, которое он претерпел; а кто наслаждается здесь, живя в удовольствиях и роскоши, тот получает там не столь светлые венцы. Потому не будем искать воздаяния здесь, но особенно тогда и будем радоваться, когда мы, делая добро, терпим зло, потому что там Бог готовит нам награду не только за добрые дела, но и за претерпеваемые искушения.
4. Чтобы сказанное было яснее, представим двух людей богатых, которые оба милосердны и подают бедным. Потом, пусть один останется при своем богатстве и наслаждается полным благоденствием, а другой пусть впадет в бедность, подвергнется болезням и несчастьям и между тем благодарит Бога. Когда они отойдут отсюда, то который из них получит большую награду?
Не явно ли, что подвергшийся болезням и скорбям, так как он и в благоденствии и в злополучии не впал в человеческие слабости? Без сомнения, он. Такой человек, подлинно, есть столп адамантовый, раб верный. Если же всякое добро надобно делать, имея в виду не царство, а волю Божию, которая больше всякого царства, то чего удостоится тот, кто нерадит о добродетели, потому что здесь не получает за нее воздаяния? Потому не будем смущаться, когда видим, что кто-нибудь, охранявший вдовиц и часто угощавший бедных, лишается своего дома от пожара, или испытывает другое подобное несчастье; он и за то получит награду. Так и Иову не столько удивляются за его милостыни, сколько за следовавшие потом страдания; а друзья его за то и осуждаются и почитаются ничего не стоящими, что они требовали воздаяний в настоящей жизни и поэтому несправедливо судили о праведнике. Итак, терпя бедность и нищету, не будем искать воздаяния в здешней жизни; крайне постыдно — домогаться здешних благ тогда, как нам предложено небо и блага вышенебесные. Не будем же поступать так, но какое бы из неожиданных обстоятельств ни встретилось с нами, будем постоянно обращаться к Богу и следовать блаженному Павлу; устроим в своем доме ковчежец для бедных, который пусть находится около того места, где ты становишься на молитву, и всякий раз, как приступаешь к молитве, наперед положи милостыню, и потом воссылай молитву. Как ты не начинаешь молитвы, не умыв рук, так же (не начинай ее) и без милостыни. Положить милостыню не меньше значит, чем повесить Евангелие близ своей кровати; если ты, повесив Евангелие, сам ничего не будешь делать, то не получишь столько пользы, а устроив такой ковчежец, ты имеешь оружие против диавола, окрыляешь свою молитву, освящаешь свой дом, сохраняя в нем царское брашно.
Пусть стоит этот ковчежец у твоей кровати, и ночь твоя будет без мечтаний; только не полагай в него ничего от неправедных стяжаний; дело твое — милостыня, а милостыня не может происходить от жестокосердия. Хотите ли, я укажу вам и источники, откуда заимствовать такие приношения, чтобы таким образом сделать их легкими? Ремесленник, например, сапожник, кожевник, медник, или какой бы то ни было другой, продав что-нибудь из произведений своего ремесла, пусть приносит начаток цены Богу, пусть отлагает некоторую малую часть туда и этой малой частью поделится с Богом; не многого требую, но столько, сколько приносили сыны иудейские, исполненные бесчисленных зол, столько же будем отлагать и мы, чающие неба. Впрочем, не поставляю этого законом, не запрещаю отлагать и больше, но только прошу отлагать не менее десятой части. Тоже самое делайте не только при продаже, но и при покупке. То же правило пусть соблюдают и владетели полей, при собирании с них доходов; то же и все, приобретающие праведно; не говорю о ростовщиках, равно и о воинах, которые притесняют других и обогащаются от чужих несчастий, — от них Бог не примет ничего, — а говорю о людях, собирающих имущество трудами праведными. Если мы утвердимся в такой привычке, то потом совесть будет укорять нас, как скоро мы не станем исполнять этого правила; когда же сами испытаем, что это дело не трудное, то перейдем мало-помалу к высшим добродетелям и, научившись презирать богатство и исторгнув в себе корень зол, проведем спокойно жизнь настоящую и достигнем жизни будущей, которой да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter