Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПрп. Иоанн Кассиан Римлянин. Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта
Глава 1
При помощи Христа это предлагается двадцать четвертое собеседование, аввы Авраама, которое заканчивает предания всех старцев и по исполнении которого по вашим молитвам, в таинственное соответствие числу тех двадцати четырех старцев, о которых в Святом Апокалипсисе (см.: Апок.5) говорится, что они принесли свои венцы Агнцу, думаем, что освободимся от долга всех наших обещаний. Если эти двадцать четыре старца наши за заслугу своих наставлений будут увенчаны какою-либо славою, то они, преклонив главы, принесут ее Агнцу, Который был заклан для спасения мира. Ибо Он благоволил для славы Своего имени дать им столь превосходный смысл; и нам кое-какое слово, которое бы соответствовало такой глубине учения. Да и необходимо заслуги своего дара относить к Виновнику всех благ, Которому тем более надобно воздавать, чем более дается от Него. Итак, этому Аврааму мы принесли печальную исповедь в брани наших помыслов, потому что душевное беспокойство ежедневно побуждало нас возвратиться в нашу родную страну и повидаться с родителями. Ибо отсюда особенно происходил у нас повод к этому желанию, что мы вспоминали о том, что наши родители имеют такую набожность и благочестие, что мы никак не предпочитаем им нашего намерения (монашество), всегда содержа в уме то, что мы из их рачительности будем получать побуждения к большему преспеянию и у нас не будет никакой заботы о телесных вещах, никаких развлечений для приобретения пропитания, когда они с радостию будут достаточно доставлять все для нашей потребности. Кроме того, мы питали надежду с суетною радостию, что мы получим большой плод от обращения многих, которые будут направляемы на путь спасения нашим примером и наставлениями; притом же рисовалось пред глазами самое местоположение, в котором находилось имение наших предков, приятная веселость самой страны, приятное и целесообразное уединение простиралось на большое пространство, так что уединенные места лесов могли доставлять не только удовольствия, но и большие выгоды для пропитания. Все это когда мы вышесказанному старцу по совести искренно раскрыли и, проливая слезы, свидетельствовали, что уже не можем сносить эту брань, если благодать Божия врачеванием его не поможет нам, то он, долго помолчав, наконец, тяжело вздохнув, начал говорить так.
«Шаткость ваших помыслов показывает, что вы еще не отреклись от мирских пожеланий, не умертвили прежние вожделения. Ибо блуждание ваших желаний показывает расслабление вашего сердца; это странствование и удаление от родственников, которое вы должны бы соблюдать духом, соблюдаете только телом. Ибо все это было бы оставлено и из сердец ваших совершенно уже истреблено, если бы вы понимали основание самого самоотвержения, или главную причину уединения, в котором пребываем. И потому я думаю, что вы подвержены тому недугу праздности, о котором говорится в Притчах: «в похотех есть всяк праздный; но похоти лениваго убивают» (Притч.13, 4; 21,25). И у нас могло бы не быть недостатка в тех плотских выгодах, на которые вы указали, если бы мы думали, что они соответствуют нашему намерению (монашеству) или эти удовольствия от приятных предметов могут доставить нам такой плод, какой приобретается от этих некрасивых мест и сокрушения тела. Ибо мы не настолько лишены утешения от родных, чтобы уже и не было таких, которые бы согласились содержать нас на свой счет, но нам возбраняет все то, что относится к питанию плоти, следующее изречение Спасителя: «кто не оставит или не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26). Да если бы мы и лишены были пособия от родных, то, наверно, не могло бы не быть услуг и от сильных мира сего, которые с благодарностию готовы были бы послужить нашим потребностям с полною щедростию; и, содержась их подаянием, мы не имели бы заботы о заготовлении пропитания; но нас сильно устрашает проклятие Пророка, который говорит: «проклят человек, иже надеется на человека» (Иер.17,5). «Не надейтеся на князи» (Пс.145,3). Мы также могли поставить свои кельи при русле реки Нила, иметь воду при дверях, чтобы не быть принужденным носить ее на своих плечах за 4000 шагов. Но для понесения этого труда блаженный Апостол, делая нас неутомимыми, постоянно воодушевляет следующим словом: «кийждо же свою мзду приимет по своему труду» (1Кор.3,8). Нам не безызвестно, что в наших странах есть некоторые приятные, уединенные места, в которых благодать или плодородие садов, обилие яблок доставили бы потребное для нашего пропитания при малом труде телесном, но мы опасаемся, как бы не пало на нас то укорение, которое в Евангелии высказано богачу: «восприял ecи благая твоя в животе твоем» (Лк.16,25). Но, отвергнув все это и презрев все удовольствия этого мира, мы довольствуемся только этими некрасивыми местами, страшную пустынность этого уединения предпочитаем всем удовольствиям и не сравняем, каких б то ни было, богатств плодородной почвы с этими солончаками песков, заботясь не о временных выгодах этого тела, а о вечной пользе духа. Ибо для монаха мало — отречься однажды, то есть в начале своего обращения презреть настоящее, но надобно ежедневно отвергаться этого. Ибо даже до конца этой жизни нам надобно говорить с Пророком: «дне человеча не пожелах, Ты веси» (ср.: Иер.17,16). Потому и Господь в Евангелии говорит: «аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и последует Ми» (Лк.9,23).
Посему тому, кто имеет неусыпное попечение о чистоте внутреннего человека, надобно избирать такие места, которые бы никаким обилием своего плодородия не возбуждали духа его к развлечению земледелием, не возмущали заботою о твердом, непоколебимом поставлении кельи, не побуждали выходить на какую-нибудь работу под открытым небом*; и чтобы, таким образом как бы в открытое пространство выпустив помыслы, не уклонился от прямого направления духа и созерцания высшего назначения, не развлек внимания по разным предметам, от которых никто не может пред остеречься или избежать, хотя бы кто был заботлив и бдителен, если кто не будет постоянно заключать свою душу и тело внутри стен жилища; чтобы таким образом монах, как бы искусный рыболов, с апостольским искусством высматривая в глубине спокойного своего сердца пищу себе, с напряженным и непоколебимым вниманием ловил плавающие стаи помыслов и, как бы с выдавшейся скалы тщательно всматриваясь в глубину, зорким различием рассматривал, какие рыбы он должен привлекать к себе и употреблять в свою пользу и какие, как худые и вредные, пренебрегать и отвергать.
* Авва учит, какие места отшельникам надобно избирать, именно уединенные, удаленные от посещения людей. Поелику цель уединенной жизни есть созерцание Бога и Небесных предметов, как видно из девятнадцатого собеседования, то средство к этому, лучшее всех, есть спокойствие души, собранность мыслей. Этому преимущественно способствует уединение пустыни, которое устраняет всякий шум дел, которыми душа может развлекаться. Посему Спаситель, намереваясь молиться, всегда уходил в пустыню на горы (см.: Лк.6,12). Когда Бог хотел говорить с Моисеем, то повелел, чтобы он один взошел на вершину горы, вошел в темное облако, чтобы ничего не мог видеть, что отвлекало бы душу его от Бога. По свидетельству блаженного Иеронима, даже многие философы по внушению природы избирали себе места уединенные, некрасивые, невозделанные, даже вредные для здоровья, с целию — удобнее заниматься философиею, созерцанием. Так делали и древние подвижники в том убеждении, что в таких местах чем более тело удручается, тем более дух возвышается.
Итак, всякий, постоянно пребывающий на этой страже, деятельно исполнит то, что довольно ясно выражает пророк Аввакум, говоря: «на стражи моей стану, и взыду на камень, и посмотрю еже видети, что возглаголет (Бог) во мне и что отвещаю на обличение мое» (Авв.2,1). Какого это стоит труда и как затруднительно, это ясно доказывается опытами тех, которые пребывали в пустыне Каламоне, или Порфирионе. Хотя они большим пространством пустыни, нежели пустыня Скитская, отделялись от всех городов и жилищ человеческих (именно, проходя семь или восемь станций (восемь дней) по обширнейшей пустыне, едва достигали до уединенного места своих келий); однако ж поелику они, занимаясь земледелием, мало пребывали в затворе, то, приходя в эти некрасивые места, в которых мы живем, или в Скитскую пустыню, они подвергаются такому обуреванию помыслов, такой душевной скуке, что, как невежды, которые никогда и слегка не брались за упражнения в уединении, не могут сносить пребывания в келье и молчания в безмолвии и, тотчас выгоняемые из них, как неопытные и новички, возмущаются. Ибо они не научились укрощать возмущения внутреннего человека, сопротивляться буре своих помыслов постоянною заботою и непрерывным вниманием к себе; те, которые, ежедневно занимаясь работою под открытым небом, весь день не только телом, но и духом носятся по воздушному пространству, с движением тела в разные стороны рассеивают и свои помыслы. И потому они чувствуют пустоту в своей душе от многих желаний, не могут удержаться от легкого рассеяния мыслей; не снося сокрушения духа, самое молчание свое постоянное считают для себя нестерпимым; не утомляясь тяжелыми полевыми работами, побеждаются праздностию и утомляются продолжительным покоем своим.
Неудивительно, если кто, сидя в келье, как бы в тесном затворе, собрав помыслы, угнетается большею тоскою: которые (помыслы), из заключения в жилище вырвавшись вместе с человеком, постоянно носятся в разные стороны, как разнузданные кони. В то время, как они вырываются как бы из своего стойла, получается некоторое краткое или горькое утешение. Но когда, по возвращении тела в свою келью, вся стая помыслов опять прибегает как бы к своему стойлу, то самая застарелая привычка к рассеянию на воле производит еще большие мучения тоски. Следовательно, те, которые еще не могут или не хотят противиться влечениям своей воли, если, ослабив строгость, дадут себе свободу чаще выходить, когда внутри кельи будут угнетаемы унынием, сильнее обыкновенного стесняющим сердце,— те этим, как думают, врачевством произведут в себе более острую болезнь, подобно тому, как некоторые думают, что глотком холоднейшей воды они могут погасить силу внутренней лихорадки, тогда как известно, что от этого жар более воспламеняется, нежели укрощается, именно - за минутным облегчением следует гораздо большая скорбь.
Посему все внимание монаха всегда должно быть устремлено на одно: начало и круговращение всех помыслов его должны быть старательно приводимы к одному центру, то есть к памяти Бога, все равно как если бы кто, желая устроить вверху свод купола, постоянно стал кругом обводить снурок из центра; он по верному правилу соблюдает совершенное равенство круглоты и искусно устрояет. А кто покусится сделать купол без изыскания средины, тот, хотя бы обладал большим искусством или знанием, не может непогрешительно соблюсти равенство окружности или, сколько он по ошибке отнял красоты у правильной округлости, не может определить одним взглядом, если не будет прибегать к этому указателю правильности и при посредстве его выравнивать внутреннюю и внешнюю округлость своей работы, чтобы по соблюдению одного центра закончить огромное здание. Так и дух наш если не будет иметь в виду одну любовь к Господу, как бы неподвижно утвержденный центр, при всех делах и усилиях, так сказать, верным циркулем любви не будет упорядочивать все помыслы или отгонять, никак не построит с совершенным искусством того духовного художественного здания, которого художник есть Павел (см.: 1 Кор.3,10), и дом тот не будет иметь красоты, о которой блаженный Давид, в сердце своем желая представить Господу, говорит: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоем» (Пс.25, 8); но неблагоразумно воздвигнет в своем сердце дом неблаголепный, недостойный Святаго Духа, такой, который всегда может распасться, не прославится вселением блаженного Сожителя, но подвергнется плачевному разрушению».
Герман: «Конечно, полезно и необходимо установление заниматься делом внутри кельи; удобство этого не только основано на примере вашего блаженства по подражанию апостольским добродетелям, но часто доказывалось указанием и нашего опыта. Но почему мы должны так избегать соседства родных, которое вы не очень отвергаете, это не совсем ясно. Ибо мы видим, что вы, неукоризненно поступая на всяком пути к совершенству, не только пребываете в своих областях, но некоторые недалеко удалились от своих селений; почему же считается противным для нас то, что вам не вредно?»
Авраам: «Мы видим примеры, что иногда худое выходит из добрых вещей. Ибо если бы кто стал делать одно и то же, но с другим расположением и намерением или с неровною силою, то от этого он впадает в сеть обольщения и смерти, тогда как другие этим приобретают плоды Вечной Жизни. Без сомнения, это потерпел бы и тот сильный рукою юноша, приготовившийся к сражению с воинственным исполином, если бы облекся в мужественные и крепкие оружия Саула (см.: 1 Цар.17, 38-39); и чем сильный человек поражал бесчисленные полчища врагов, то малолетку могло бы причинить несомненную погибель, если бы он с благоразумным различением не избрал роды оружий, сообразные с его юностию; и он против страшного врага вооружился не латами и щитом, которыми вооруженных видел других, но стрелами, которыми сам мог сражаться. Посему каждому из нас надобно наперед тщательно узнавать меру своих сил и по этой мере браться за науку, какая нравится, ибо хотя все науки полезны, однако ж не могут быть все удобны для всех. Отшельничество хоть хорошо, но мы не считаем его полезным для всех. Ибо для многих оно не только бесплодно, но и гибельно. Также хотя установление киновии или заботу о братиях мы признаем делом святым, похвальным, но не думаем, что поэтому все должны избирать их. Также плод странноприимства весьма обильный, но всеми оно не может быть предпринимаемо без терпения. Потому сначала надобно сравнить между собою уставы вашей страны и этой, потом на разных весовых чашах взвесить силы людей, приобретенные постоянным упражнением в добродетелях или пороках. Ибо, может быть, что одному человеку трудно, даже невозможно, то другим приобретенная привычка обратила в природу. Как некоторые народы, различные по большему различию климата, без покрова тела переносят большой холод или жар солнца, тогда как другие, не привыкши к такой суровости климата, не могут переносить ее, как бы ни были сильны, — так и вы, которые, с большим усилием души и тела, только в этой стране стараетесь во многом как бы победить природу вашего отечества, тщательно рассудите, можете ли сносить здешнюю нищету в тех холодных к вере странах (как есть слух), как бы скованных чрезмерным холодом неверия. Ибо нашим монахам эту твердость намерения как бы естественно придала древность святого образа жизни. Если вы сознаете себя равными им по постоянству и силе, то также и вы не должны убегать соседства родителей и братии ваших.
А чтобы вы по строгом испытании могли верно определить количества ваших сил, я коротко скажу вам о поступке одного старца, аввы Аполлоса, чтобы, если искреннее испытание вашего сердца покажет, что вы не ниже его по намерению и силе, — вам избрать жительство в отечестве и соседство с родными без ущерба для вашего преспеяния и без опасности для звания монашеского, в той уверенности, что строгости этого смирения, в которое приводит вас в этой области не только воля, но и необходимость странничества, не могло препобедить ни расположение родства, ни увеселение местами. Итак, когда к этому старцу в глубокую ночь пришел брат его, со слезами сетуя и умоляя, чтобы он, на короткое время вышедши из своего монастыря, помог ему вытащить вола, который вдали увяз в тине на болоте, потому что один никак не мог вытащить его, то авва Аполлос на настойчивую просьбу сказал: «Для чего ты не позвал младшего брата нашего, которого прошел, хоть он ближе меня живет?» И когда брат, думая, что авва забыл о смерти и погребении брата и от чрезмерного воздержания и постоянного пребывания в уединении стал как бы не в полном уме, ответил: «Как я мог вызвать из гроба того, кто умер уже пятнадцать лет?» — то авва Аполлос сказал: «Разве ты не знаешь, что также и я уже двадцать лет помер для этого мира и из гроба этой кельи не могу доставить тебе никаких утешений, какие относятся к состоянию настоящей жизни? Христос не дозволяет мне даже и немного ослабевать в тщательности предпринятого самоумерщвления — для извлечения твоего вола, так как Он не дозволил одному и самой кратковременной отлучки для погребения отца (см.: Лк. 9,60), которое, конечно, гораздо скорее, благочестнее и набожнее должно бы быть совершено». Итак, теперь рассмотрите тайны вашего сердца и благоразумно посудите, можете ли вы постоянно соблюдать такую же строгость духа по отношению к вашим родителям. И когда сознаете, что вы в этом умерщвлении духа подобны этому авве, то знайте, что также и вам не будет вредно соседство с родителями и братьями, вы будете считать себя как бы мертвыми, хотя они будут находиться вблизи, так что не дозволите себе ни им оказывать ваше утешение, ни вам ослабевать от их услуг».
Герман: «Касательно этого ты уже более не оставил никакого места сомнению. Ибо мы уверены, что в соседстве с ними (родственниками) мы никак не можем носить эту убогую одежду и ежедневно ходить босиком; даже и трудом подобным не можем там приобретать необходимое для пропитания, так как здесь мы принуждены носить воду на своей шее за три мили. Ибо ни наша, ни их стыдливость вовсе не допустит нам делать это пред ними. Но какой вред будет нашему намерению, если, при их услуживании совершенно освободившись от всякой заботы о приготовлении пропитания, будем прилежать только чтению и молитве, так что по оставлении этого труда, которым теперь развлекаемся, усерднее будем заниматься только духовными делами?»
Авраам: «Против этого я выскажу вам не свое, а блаженного Антония мнение, которым он посрамил беспечность одного брата, закоснелого от того равнодушия, о котором вы говорите, так что оно развяжет и узел вашего предложения. Когда к сказанному авве некто, пришедши, стал говорить, что отшельническая жизнь менее удивительна, большая добродетель будет, если кто, находясь между людьми, а не в пустыне, будет упражняться в том, что служит к совершенству, блаженный Антоний спросил, где он живет. Когда тот сказал, что живет при своих родителях, и хвалился, что при их пособии он свободен от всякого попечения и заботы дневной работы, постоянно занимается только чтением и молитвою без развлечения духа, блаженный Антоний опять спросил: «Скажи, сын, не опечаливаешься ли ты в их уронах или несчастных случаях, также не радуешься ли о их счастии?» Он сознался, что принимает участие в том и другом. Старец сказал ему: «Знай же, что ты и в Будущем Веке также будешь возмущаться судьбою тех, с которыми в этой жизни по участию в прибыли и уроне волнуешься радостию или скорбию». Не довольствуясь этим мнением, блаженный Антоний выступил на более обширное поле рассуждения, говоря: «Такая жизнь и такое состояние душевной холодности не этот только вред, о котором я сказал, причиняют тебе, хотя ты сам не чувствуешь того, говоря словами Притчей: «бита мя, и не поболех, поругашася ми, аз же не разумех» (ср.: Притч.23,35); или что говорится у Пророка: «снедоша чуждии крепость его, сей же не разуме» (Ос.7,9); именно это, каждый день изменяя твой дух по разнообразию случаев, непрестанно погружает в земное и лишает тебя плода рук твоих и справедливой награды за соответственный труд, не попуская тебе, живущему на их содержании, по правилу блаженного Апостола, своими руками приготовлять себе ежедневное пропитание, которое он при всем том, что занимался святым делом проповедания Евангелия, приобретал не только себе, но и тем, которые оказывали ему необходимые услуги в служении его, как он напоминал об этом при преподавании последних заповедей пресвитерам Ефесской Церкви, говоря: «сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии» (Деян.20,34); чтобы показать, что он это делал в образец для нашей пользы, он говорит: «не безчинновахом у вас, ниже туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвиге нощь и день делающе, да не отягчим ни когоже от вас: не яко не имамы власти, но да себе образ дамы вам, во еже уподбитися нам»(2Сол. 3, 7-9).
Посему хотя у нас и не было бы недостатка в пособии от родственников, однако ж эту нищету мы предпочитаем всем богатствам и лучше желаем приготовлять ежедневное пропитание тела своими трудами, нежели беспечно содержаться пособием родственников, эту трудолюбивую скудость предпочитая вышесказанному праздному размышлению о Священном Писании и бесплодному занятию чтением. Без сомнения, этому мы весьма охотно последовали бы, если бы апостольская власть своим примером заповедала или постановления старцев здраво определили, что это полезнее. Знай же, что и от этого ты терпишь вред не меньше вышесказанного; потому что ты, будучи здоров и крепок телом, содержишься чужим подаянием, которое справедливо присвояется одним слабым. Может быть, и всякое сословие людей, кроме только монахов, которые по заповеди Апостола живут ежедневными трудами рук своих, ожидает подаяния от чужого труда. Потому не только те, которые хвалятся, что они содержатся имуществом родителей, или трудами слуг, или плодами своих поместий, но и самые цари этого мира содержатся подаянием. Наконец, вот постановление наших предков: все, что иждивается на необходимое ежегодное пропитание, которое трудами рук наших не было заработано или приобретено, должно быть относимо к подаянию, по Апостолу, который, праздным совершенно запрещая вспомоществование от чужой щедрости, говорит: «агце кто не хощет делати, ниже да яст» (2Сол.3,10)». Блаженный Антоний, этими словами вразумив одного человека, наставил и нас своим учением и примером, чтобы мы избегали гибельной услужливости родственников и всех, которые доставляют подаяние для необходимого пропитания, избегали также и всякой красоты веселого обиталища; и чтобы некрасивые местности песчаные, по природе солончаковые, и области, иссохшие от соляного наводнения и по тому самому не подлежащие никакому праву и владению людей, мы предпочитали всем богатствам этого мира, чтобы нам уклоняться не только посещения людей по причине непроходимой пустыни, но чтобы и плодородие почвы никак не возбуждало нас к развлечению каким-нибудь земледелием, чрез что дух, отвлекаемый от главного наблюдения за сердцем, сделался бы бесплодным в духовных упражнениях.
А что вы надеетесь, что можете спасать и других, и спешите посетить родину с чаянием большей пользы, касательно этого выслушайте одну повесть аввы Макария, весьма занимательно и назидательно изображенную, которую он весьма кстати рассказал одному, горевшему подобным желанием, для вразумления. В одном городе, говорит, был искусный брадобрей, который, обривая всякого за три динария, хоть малую, дешевую плату получал за свой труд, но этим количеством не только ежедневно приобретал необходимое для своего пропитания, а по удовлетворении всякой потребности телесной еще сто динариев в каждый день отлагал в свой кошелек, постоянно получая такую прибыль. Но когда услышал, что в одном дальнем городе каждый человек платит брадобрею по целому сольду, то сказал: «Долго ли буду довольствоваться такою скудостию, что с трудом приобретаю плату в три динария, тогда как, отправившись туда, я мог бы при большом доходе сольдов собрать большое богатство?» Итак, тотчас взяв инструменты своего ремесла, истратив на путевые расходы все, что здесь, в долгое время собранное, сберег, с большим трудом дошел до того многодоходного города. Здесь в тот же день, как пришел, согласно с тем, как слышал, получив от каждого плату за свой труд, вечером, видя, что приобрел большое число сольдов, с радостию пошел на съестной рынок купить пищи, необходимой для обеда. Когда стал покупать ее за большую цену, то на весьма скудную пищу истратил все сольды, какие приобрел, так что ни одного динария не осталось в прибыли. Когда увидел, что каждый день истрачивается приобретение его, так что не только ничего не скопил, но едва мог удовлетворять самой потребности ежедневного пропитания, то, размышляя сам с собою, сказал: «Возвращусь в свой город и опять буду получать тот малый доход, из которого, по удовлетворении всем телесным потребностям, от ежедневного избытка у меня составится некоторое сбережение для содержания себя в старости. Хотя это сбережение кажется малое, скудное, но при постоянном приращении составит немалую сумму. Ибо для меня выгоднее было получение мелких монет, нежели воображаемый доход сольдов, из которого не только ничего не оставалось в сбережении, но едва удовлетворялась самая потребность ежедневного пропитания». Посему и нам лучше постоянным пребыванием в уединении пустыни приобретать малый плод, которого никакие житейские попечения, никакие мирские развлечения, никакое тщеславие и суета не истребляют и никакие заботы о дневной потребности не уменьшают. Ибо «лучше малое праведнику, паче богатства грешных многа» (Пс.36,16),— то есть лучше приобретать малый плод в пустыне, нежели домогаться большой пользы в мире, которая хотя бы и была приобретена прибыльным обращением многих, но пребыванием в мире и ежедневным развлечением вовсе утрачивается. Ибо, по словам Премудрого, «благо есть исполнение горсти покоя, паче исполнения двою горстию труда и произволения духа» (Еккл.4,6). Такому обману и лишениям необходимо подвергаются все немощные, которые хотя и в своем спасении еще не уверены, и сами еще имеют нужду в чужом наставлении и руководстве, однако ж обольщением диавола побуждаются к обращению и управлению другими и которые хотя бы и могли приобресть какую-нибудь пользу от обращения некоторых, но по своей нетерпеливости и неисправленным нравам теряют все приобретенное. Ибо с ними бывает то, что пророк Аггей пишет: «собирали мзды собра во влагалище дираво» (Агг.1,6). Точно, в дырявое влагалище кладет свои прибытки тот, кто все, что по-видимому ни приобретет чрез обращение других, теряет невоздержанием своего сердца и ежедневным развлечением духа. И таким образом бывает, что, когда думают, что могут приобресть большую пользу чрез наставление других, сами остаются без исправления. Ибо «суть богатяще себе, ничесоже имуще: и суть смиряющеся во мнозе богатстве. Лучше муж в безчестии работали себе, нежели честь себе обложив и лишаяйся хлеба» (Притч.13,7; 12,9).
Герман: «Твое рассуждение в примерах верно показало погрешность наших помышлений; мы также желаем узнать причины и исправление этой погрешности и — откуда приключилось нам такое обольщение. Ибо нет сомнения, что никто не может подать лучшего лекарства в болезнях, кроме того, кто прежде предсказал самое происхождение болезней».
Авраам: «Всех пороков один источник и начало, а по качеству той части и (так сказать) члена, который в душе поврежден, получает различные названия страстей и повреждений. Это доказывается иногда примером телесных болезней, у коих хотя одна бывает причина, но по качеству больных членов разделяются на разные роды недугов, Ибо когда вредная влага займет крепость тела, то есть голову, то производит головную болезнь; когда упадает на уши или глаза, то обращается в болезнь ушей и глаз; когда разольется во все члены до оконечностей рук, то называется болезнь членовая и хирагра; а когда стечет к оконечностям ног, то с переменою имени называется подагрою; одна и та же по происхождению вредная влага различается столькими названиями, сколько частей членов занимает. Также, от видимого переходя к невидимому, мы верим, что в частях и (так сказать) членах нашей души бывает всякий порок. Так как все мудрецы различают в душе тричастную потребность, то и недугом каким-нибудь повреждается или разумная, или раздражительная, или вожделевательная часть. Когда какою-нибудь из этих способностей овладеет вредная страсть, то от причин ее дается имя и пороку. Ибо если разумную часть поразит язва пороков, то произведет пороки тщеславия, возношения, зависти, гордости, предрассудков, спорливости, ереси. Если поранит раздражительную способность, то породит ярость, нетерпеливость, печаль, уныние, малодушие, жестокость. Если повредит вожделевательную часть, то произведет чревобесие, блуд, сребролюбие, скупость и другие вредные земные пожелания.
И потому, если хотите узнать источник и начало этого порока, знайте, что повреждена разумная часть вашего духа и души, от которой обыкновенно происходят пороки предрассудков, или тщеславия. Посему этот (так сказать) член души вам надобно сначала врачевать правым рассуждением и добродетелию смирения; при повреждении его, когда думаете, что вы не только достигли уже верха совершенства, но можете и других учить, и признаете себя способными и достаточными к научению прочих,—чрез возношение тщеславия, которое открыло ваше исповедание, вы увлекаетесь в суетное странствование. Страсти эти вы можете без затруднения отсечь, если, основываясь на смирении и истинном рассуждении, как я сказал, с сокрушением вашего духа научитесь, как тяжело, как трудно каждому из нас спасти свою душу, и если с искренним расположением сердца сознаете, что вы не только далеки от возможности учить, но и сами еще имеете нужду в помощи учителя.
Итак, этому члену или части души вашей, которая особенно уязвлена, как мы сказали, приложите врачевство истинного смирения. Поелику она, как видно, слабее в вас прочих сил души, то необходимо первая и подвергается диавольскому искушению. Как обыкновенно бывает в человеческих телах, когда приключаются какие-нибудь недуги, происходящие или от случающегося утруждения, или от вредного влияния воздуха, — слабые части прежде чувствуют и подвергаются этим недугам; и когда болезнь особенно поразит их, то заражает тою же язвою и прочие части тела; так и душа каждого из нас, как бы при веянии заразительного дыхания пороков, необходимо искушается особенно тою страстию, в отношении к которой более нежная и слабая часть ее не так сильно противится сильным подстреканиям врага и подвергается опасности пленения от тех, которым неосторожная стража отворяет вход для более легкого предательства. Так Валаам, на известном основании заключая, что народ Божий может быть обольщен, дал совет — расставить ему гибельные сети с той стороны, с которой, как узнал, сыны Израилевы слабы, не сомневаясь, что по доставлении множества женщин они тотчас впадут в блуд (см.: Чис.25, 1-3; 31,16; Апок.2,14), потому что знал, что вожделевательная часть души их растлена. Таким образом, каждого из нас злые духи хитрою злокозненностию искушают, расставляя коварные сети особенно тем расположениям души, в которых замечают болезнь ее; например, когда видят, что разумные части нашей души повреждены, усиливаются обольстить нас в том порядке, в каком, по свидетельству Священного Писания, царь Ахав был обольщен сириянами, которые говорили: «ныне вемы, яко царие дому Израилева милостивы суть. Да возложим ныне вретища на чресла наша и ужа на выи наша, и изыдем ко царю Израилеву, и рцем: раб твой сын Адеров глаголет: да живет душа моя» (ср.: 3Цар.20,31-32). Он, тронувшись не по истинному благочестию, а суетною похвалою милосердия, говорит: «аще есть еще жив, брат ми есть» (3Цар.20,32). Подобно этому и нас, обольщенных погрешностию разумной части, доводят до того, что впадаем в оскорбление Бога там, где мы думали получить награду за благочестие, и с подобным укором нам будет сказано: «понеже испустил ecu ты мужа пагубнаго из руки твоея, и будет душа твоя вместо души его, и людие твои вместо людий его» (3Цар.20, 42). Или когда нечистый дух говорит: «изыду и буду дух лжив во устех всех пророк его» (3Цар.22,22), то, без сомнения, чрез разумную способность, о которой знал, что она открыта для смертоносных наветов, расставляет сети обольщения и смерти. Так и Ирода чрез раздражительную часть души хитрейший враг подстрекнул к избиению стольких младенцев оттого, что знал, что эта часть в нем была больше повреждена. Это думал тот же дух и о Господе нашем, когда искушал Его в этих трех расположениях души, в которых, как знал, пленяется весь род человеческий, однако ж ничего не успел в хитрых наветах: он искушал вожделевательную часть духа Его, говоря: «рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф.4, 3); искушал раздражительную часть, когда старался подстрекнуть Его к желанию власти над настоящим веком и к желанию царств этого мира (см.: Мф.4, 8- 9); разумную часть искушал, когда говорил: «аще Сын ecи Божий, верзися низу» (Мф.4,6). В этом обольщение его не имело никакого успеха, потому что по своей догадке, которую имел по ложному мнению, не нашел в Нем ничего поврежденного. Потому никакая часть души Его, искушаемая наветами врага, не соглашалась с ними. «Грядет бо,— говорит, — сего мира князь и во Мне не имать ничесоже» (Ин.14, 30)».
Герман: «Между прочими родами обольщений и погрешностей наших, которые нас к желанию нашего отечества, как блаженство твое видит проницательным взглядом ума, воспламеняли суетным обещанием выгод, была и эта, особенно, причина, что, иногда посещаемые братиями, мы никогда не могли по своему желанию пребывать постоянно в затворе и продолжительном безмолвии. Чрез это, когда приходили некоторые братия, по необходимости прерывалось соблюдение и мера ежедневного воздержания, которое мы всегда желаем без перерыва соблюдать для обуздания плоти. Этого, без сомнения, никак не может случиться, как думаем, в нашей стране, в которой невозможно найти никакого человека или очень немногих монашеского звания».
Авраам: «Это знак неразумной и неосмотрительной строгости или, лучше, совершенной холодности — вовсе не желать, чтобы люди посещали. Ибо если кто на этом избранном пути идет слишком медленными шагами, то есть нерадиво, и живет по внешнему человеку (то есть только плотскою жизнию), то справедливо, чтобы к нему, не говорю, из святых, но и из людей никто не приходил*. А вы, если пылаете истинною и совершенною любовию к нашему Господу и с полною горячностию прилепляетесь к Богу, Который «любы есть» (1Ин.4,8), в какие бы неприступные места ни ушли, необходимо они будут посещаемы людьми**; и чем более близкими к Богу сделает вас жар любви Божией, тем большее множество святых братии будет стекаться к вам. Ибо, по слову Господа, «не может град укрытися верху горы стоя» (Мф.5,14). Ибо «прославляющая (почитающих, любящих) Мя,— говорит Господь,— прославлю, и уничижали Мя безчестен будет» (1Цар.2,30). Впрочем, вы должны знать, что это есть тонкая хитрость диавола, скрытная яма, в которую он ввергает всех жалких и неосторожных, что, когда обещает им большее,— похищает необходимый, ежедневно приобретаемый плод, именно советуя, что должно искать сокровеннейшие и обширнейшие пустыни, и изображая их в сердце их как усеянные дивными красотами, представляет также некоторые неизвестные места как никому вовсе незнаемые, невозделанные, подлежащие уже нашей власти, которыми без всякого затруднения можно будет владеть. Ложно показывает, что и люди той области обходительны и идут по пути спасения, чтобы, обещая там обильные плоды для души, обманом лишить нас настоящих выгод. Ибо когда всякий по этой суетной надежде отделится от спасительного сожительства с старцами и лишится всего, что напрасно представлял себе в своем сердце, то, отрезвившись, как бы пробудившись от глубокого сна, не найдет ничего из того, о чем грезил. Итак, диавол, опутав его большими нуждами,— неразрешимыми сетями, не дозволяет ему и подумать когда-нибудь о том, что он сам себе обещал, и, связав его уже не теми редкими и духовными посещениями братии, которых прежде избегал, но ежедневными набегами мирян, не допускает когда-нибудь возвратиться и к умеренному покою и образу жизни отшельнической.
* Потому что никому не может принести никакой пользы ни беседою, пи примером.
** Любовь любообщительна, желает послужить пользе и спасению других словом, делом, вещами, чем может, потому желает входить в общение с другими, да и Бог внушает приходить к тому для получения пользы, назидания.
Да и то приятное послабление и гостеприимство, которое обычно допускается иногда во время прихода братии, хотя кажется вам неприятным и достойным избегания, однако ж как бывает полезно и здорово как духу, так и телу вашему, об этом немного выслушайте терпеливо. Часто случается, не говорю, с новичками и немощными, но и с опытными и совершенными, что если напряжение их духа и строгость не будут иметь какого-либо послабления в промежутках отдохновения, то они впадают или в холодность духа, или по крайней мере в гибельную болезнь тела. И потому благоразумные и совершенные, когда случается даже и частое посещение братии, не только должны терпеливо сносить, но и радушно принимать их. Это, во-первых, потому, что это побуждает нас всегда сильнее желать уединения пустыни, ибо некоторым образом, возобновляя наше упражнение, делает его неутомимым и постоянным; а если кто не замедляется иногда никакою остановкою, то не может дойти до конца с неослабною скоростию; потом — потому, что удовлетворяет потребности подкрепить тело пищею с плодом человеколюбия, вместе с приятным отдохновением тела доставляет нам большие выгоды, нежели те, которые были бы приобретены утомлением от воздержания. Касательно этого предмета я коротко расскажу вам прекрасное сравнение, переданное древнею повестию.
Говорят, что блаженный евангелист Иоанн, когда нежно гладил руками куропатку, вдруг увидел идущего к нему охотника. Этот, удивившись, что муж, такой высокоуважаемый, славный, унижал себя до такой маловажной, низкой забавы, спросил: «Ты ли тот Иоанн, о котором громкая, знаменитая слава и во мне возбудила сильное желание узнать тебя? Для чего же ты занимаешься такими пустыми забавами?» Блаженный Иоанн спросил его: «Что это ты носишь в своей руке?» — «Лук»,— отвечал охотник. Святой Иоанн спросил: «Для чего же ты носишь его не всегда натянутым?» Он отвечал: «Не должно: чтобы постоянным натягиванием сила упругости не ослабела, и он не сделался негодным; когда нужно сильнее пустить стрелы в какого-либо зверя, то, потеряв силу от чрезмерной, постоянной натянутости, он не может сделать сильного удара». Блаженный Иоанн сказал: "Не соблазняйся же, юноша, и этим маловажным и кратким отдохновением нашей души, которая, если иногда не облегчать строгости напряжения ее некоторым послаблением, от непрерывной натянутости ослабевая, не возможет споспешествовать добродетели духа, когда потребует необходимость"».
Герман: «Поелику ты доставил нам врачевство против всех обольщений и диавольские козни, которые колебали нас, твоим учением при помощи Божией обнаружены, то просим также объяснить нам и то, что говорится в Евангелии: «иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (ср.: Мф.11,30). Ибо оно, кажется, довольно противоречит изречению Пророка, который говорит: «за словеса устен Твоих аз сохранил пути жестоки» (Пс.16,4). И Апостол говорит: «вcи хотящий благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут» (ср.: 2Тим.3,12). А все, что жестоко и подвергается гонениям, то не может быть легко и приятно».
Авраам: «Что изречение Господа и Спасителя нашего совершенно истинно, это мы легко подтвердим доказательством самого опыта, если путь к совершенству законно и по воле Христа будет проходить и, умерщвляя все желания наши и отсекая вредный произвол, не только не попустим оставаться у нас ничему из имущества этого мира, посредством которого (имущества) враг получит власть на нас нападать и терзать, когда ни захочет, но и будем сознавать, что мы не господа сами для себя, чтобы поистине исполнять слова Апостола: «живу же не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал.2,20). Ибо что может быть тяжелого, что несносного тому, кто с полным расположением принял иго Христово, кто, основываясь на истинном смирении, всегда взирая к Господу, радуется во всех обидах, какие бы ни были сделаны ему, говоря: «благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе; егда бо немощствую, тогда силен есмь» (ср.: 2Кор.12,10)? О какой, говорю, потере домашней вещи будет скорбеть тот, кто славится своею нищетою, ради Христа добровольно отверг все имущества этого мира и вообще все вожделения его считает за сор, чтобы Христа приобресть (см.: Флп.3, 8), при размышлении о следующей Евангельской заповеди, презирает и пренебрегает всякою потерею: «кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? Или что даст человек измену за душу свою?» (ср.: Мф.16,26)? О потере какой вещи опечалится тот, кто все, что у него может быть отнято, считает не своим, с непобедимым мужеством взывая: «ничтоже бо внесохом в мир; яве, яко ниже изнести что можем» (ср.: 1Тим.6,7)? Какою нуждою нищеты будет побеждено мужество того, кто не носит сумы в пути, меди при поясе, одежды на разные времена (см.: Мф.10, 9-10), но с Апостолом славится тем, что бывает во многих постах, в голоде и жажде, в холоде и наготе (см.: 2Кор.11,27)? Какой труд или какая тяжелая заповедь старца может возмутить спокойствие сердца того, кто, не имея никакой своей воли, не только терпеливо, но и с радостию принимает все, что будет приказано ему, и по примеру нашего Спасителя не ищет исполнять свою волю, но волю Отца, говоря и сам к Отцу своему: «не якоже аз хощу, но якоже Ты» (ср.: Мф.26,39)? Какой обиды, какого гонения устрашится, даже какое наказание может быть неприятным тому, кто, с Апостолами радуясь во всех наказаниях, желает удостоиться за имя Христово потерпеть бесчестие (см.: Деян.5,41)?
А что, напротив, иго Христово кажется нам не легким, не приятным, то это справедливее надобно приписать нашему упорству, когда мы, впавши в безнадежность и неверие, вопреки повелению и совету Того, Кто говорит: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждъ нищим; и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21), по глупому развращению поступаем превратно, именно — удерживаем у себя земные имущества. Поелику диавол содержит душу нашу связанною узами их (то есть имуществ), то он и опечаливает нас уменьшением и лишением их, когда ни захочет лишить нас духовных радостей. Он хитрым обманом производит то, что, когда приятность евангельского ига и легкость бремени сделается тяжелою для нас по развращенности от порочной похоти, запутав узами богатства и имущества, которое мы сберегаем себе для успокоения и утешения, всегда мучит нас бичами мирских забот, в нас самих производя то, чем бы терзаться. Ибо «пленицами же своих грехов кийждо затязается» (Притч.5,22); и Пророк говорит: «се, вcu вы огнь раждизаете и укрепляете пламень: ходите светом огня вашего и пламенем, егоже разжегосте» (Ис.50,11). По свидетельству Соломона, «имиже кто согрешает, сими и мучится» (Прем.11,17). Ибо те же самые удовольствия, которыми наслаждаемся, служат для нас мучением; утешения этой плоти и услаждения, вместо палачей с наказанием, обращаются на своего виновника; потому что тот, кто опирался на прежнее богатство и имущества, не может иметь ни совершенного смирения сердца, ни полного умерщвления превратной воли. При этих пособиях к добродетелям все трудности настоящей жизни и все лишения, какие враг может наносить, переносятся не только терпеливо, но и с удовольствием; а без них (то есть смирения и умерщвления воли) гордость столь гибельная растет, что и за легкое поношение мы уязвляемся смертоносными стрелами досады, и нам будет сказано чрез пророка Иеремию: «и ныне что тебе и пути Египетскому, еже пиши воду мутну? и что тебе и пути Ассирийскому, да пиеши воду речную? Накажет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя: и увеждь и виждъ, яко зло и горько ти есть, еже оставити Мя, глаголет Господь Бог твой: и не благоволих о тебе, глаголет Господь Бог твой» (ср.: Иер.2,18-19). А что дивная приятность ига Господа чувствуется горькою, то это зависит от того, что горечь нашего отвращения портит ее. Что столь приятная легкость Божественного бремени кажется тяжелою, то это — от того, что мы упрямою самонадеянностию презираем Того, Кем поддерживаемся. Об этом ясно свидетельствует Священное Писание, говоря: «аще бо быша ходили в стези благия, обрели убо быша стези правы гладки» (Притч.2,20). Это, очевидно, относится к нам, которые правые и легкие стези Господни неровными и жесткими камнями пожеланий делаем не гладкими, которые царский путь, упроченный апостольскими и пророческими камнями, уровненный стопами всех святых и Самого Господа, безумно оставляем, ходим по распутиям и местам, покрытым колючим кустарником, и, ослепленные прелестями настоящих утех, по мрачным и затрудняемым волчцами пороков тропам ползем, изранив голени, разодрав брачную одежду, пронзаемые не только острыми иглами терния, но и уязвляемые жалами ядовитых змей и скорпионов, скрывающихся там. Ибо «волчцы и сети на путех стропотных, храняй же свою душу избежит их» (Притч.22, 5).
О таких и Господь говорит чрез Пророка: «забыша Мене людие Мои всуе жруще, и изнемогут на путех своих и на стезях вечных, еже взыти на стези не имущия пути на хождение» (Иер.18,15). Ибо, по словам Соломона, «путие праздных постлани тернием, мужественных же углаждени» (Притч.15,19). И, таким образом от царского пути уклоняясь, не могут достигнуть города митрополии, куда всегда неуклонно должно быть направлено наше шествие. Это и Екклесиаст довольно знаменательно выразил, говоря: «труд безумных озлобит их, иже не разуме ити во град» (Еккл.10,15), именно Небесный Иерусалим, который есть матерь всем нам (см.: Гал.4, 26).
Кто, поистине отвергшись от этого мира, возложил на себя иго Христово и научился от Него, уразумев из ежедневных опытов перенесения обид, что Он кроток и смирен сердцем, тот во всех искушениях всегда пребудет непоколебим, и все будет содействовать ему ко благу (см.: Рим.8,28). Ибо «словеса Его, по пророку Михею, суть добра с ним, и правии ходиша» (ср.: Мих.2, 7). И еще: «правы путие Господни, и праведнии пойдут в них, а нечестивии изнемогут в них» (Ос.14,10). Итак, милостивая к нам благодать Спасителя больше доставила нам пользы и похвалы посредством борьбы с искушениями, нежели если бы удалила от нас всякую нужду в борьбе. Ибо высшую и превосходнейшую добродетель составляет колеблемому страстями и горестями оставаться всегда непоколебимым и, когда все свидетельствуют против него, пребывать уверенным в помощи Божией и бестрепетным; при нападках человеческих как бы препоясанному оружием непобедимой добродетели славно торжествовать над нетерпеливостию и приобресть некоторым образом силу от немощи, потому что «сила в немощи совершается» (ср.: 2Кор.12,9). «Се, положих тя днесь,— говорит Господь,— аки град тверд и в столп железный, и аки стену медяну, крепну всем царем Иудиным и князем его, и священником его и людем земли: и ратовати будут на тя и не премогут тя, понеже с тобою Аз есмь, да избавлю тя, рече Господь» (Иер.1,18-19). Следовательно, по истинному учению Господа, царский путь приятен и легок, хотя и кажется жестким и шероховатым. Ибо когда благочестно и верно служащие понесут на себе иго Господне и научатся от Него, что Он кроток и смирен сердцем, то уже, некоторым образом сложив тяжесть земных страстей, при содействии Господа, найдут не труд, а покой душам своим, как Он Сам чрез пророка Иеремию свидетельствовал, говоря: «станите на путех и видите, и вопросите о стезях Господних вечных и видите, кий есть путь благ, и ходите по нему и обрящете очищение душам вашим» (Иер.6,16). Ибо «будут вся стропотная в право, и острая в пути гладки» (Ис.40,4); и, вкушая, увидят, как благ Господь (см.: Пс.33,9); и, слыша Христа, в Евангелии говорящего: «приидите ко Мне вcи труждающиися (утомленные) и обремененнии (подавляемые тяжестию грехов), и Аз упокою вы,—отложив тяжесть пороков, которыми увлекаются, уразумеют, что иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (ср.: Мф.11,28,30). Следовательно, путь Господень имеет приятность, если по Закону Его проходят. Но мы сами причиняем себе скорби и мучения беспорядочными уклонениями, когда лучше желаем идти кривыми и развращенными путями этого века, даже с большею опасностию и трудностию. А когда таким образом иго Господне сделаем для себя тяжелым и жестоким, то мы уже в духе богохульства обвиняем или самое иго, или Христа, возложившего его, в жестокости и стропотности, как говорится у Премудрого: «неразумие мужа погубляет пути его, и Бога виновна творит в сердцы своем» (Притч. 19, 3). И чрез пророка Иезекииля против тех, которые сказали бы, что путь Господа не прав, Господь говорит: «еда путь Мой не управится? ваш ли путь убо управится?» (Иез.18,25). И действительно, если бы ты захотел сравнить блестящий цвет девства и благоуханную чистоту целомудрия с скверною, зловонною нечистотою похоти, спокойствие и беспечальность монахов с опасностями и горестями, которым подвергаются люди мирские, покой нашей нищеты с едкими печалями богатых и неусыпными попечениями, которым предаются дни и ночи не без большей опасности жизни, то легко убедишься, что иго Христово весьма благо и бремя очень легко.
Потому и то воздаяние награды, которое совершенно отвергающимся в этой жизни Господь обещал сторицею, говоря: «вся к, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19,29), правильно и совершенно истинно понимается в собственном смысле без всякого нарушения верности. Многие, принимая это изречение в грубом смысле, утверждают, что это плотски будет воздано святым во время тысячелетия (см.: Апок.20,4), хотя сознаются, что тот Век, который называют Будущим после воскресения, нельзя принимать за настоящий. Следовательно, гораздо вернее и яснее понимать так, что тот, кто по увещанию Христа презрит мирские страсти или блага, от братии и соучастников своего намерения (монашества), которые с ним соединяются духовным союзом, в сто раз более приятную любовь приобретет и в этой жизни. Известно, что та любовь, которую между родителями, детьми, родными, супругами и ближними порождает необходимость общественной связи или сокровность, бывает довольно непродолжительна и слаба. Даже добрые и благочестивые дети, когда вырастут, отделяются иногда от домов родителей и от имения, также общение супружеского союза иногда по встретившейся уважительной причине расторгается, сварливое разделение прерывает любовь между братьями. Одни монахи всегда сохраняют единение союза, безразлично владеют всем, все принадлежащее братиям считают своим и все свое принадлежащим братиям. Итак, если благодать нашей любви сравнить с теми расположениями, какими связывается плотская любовь, то та, конечно, во сто раз слаще и возвышеннее. От воздержания от супружества также получается во сто раз большая приятность, нежели та, которую доставляет взаимное совокупление полов. Вместо той радости, которую кто-либо находит в обладании одним полем и домом, во сто раз большею радостию о богатстве будет наслаждаться тот, кто, поступая в состояние усвоения сынов Божиих, всем, что принадлежит Вечному Отцу, будет владеть, как своим собственным расположением, и силою по подражанию Истинному Сыну Божию будет взывать: «вся, елика имать Отец, моя суть» (ср.: Ин.16,15); уже не с мучительною заботою, соединенною с развлечением и беспокойством, но спокойно и с радостию как бы в собственное владение везде будет вступать, слыша ежедневно проповедуемое ему Апостолом: «вся ваша суть, или мир, или настоящая, или будущая» (ср.: 1Кор.3,22). И Соломон говорит: «верному весь мир богатство» (Притч.17,6). Следовательно, это сторичное воздаяние состоит в великости заслуги и в различии столь несравненного качества* (In discretione tam incomparabilis qualitatis, то есть в несравненном возвышении духовных качеств; например, духовная любовь, приобретаемая исполнением Закона Христова, гораздо выше, тверже, чище, продолжительнее кровной, плотской любви). Ибо если бы кто, вместо известного веса меди, или железа, или какого-либо более дешевого металла, отдал столько же весом золота, то, конечно, показалось бы, что он воздал больше, нежели во сто раз. Так, когда за презрение удовольствий и расположений земных воздается духовная радость и приятность драгоценнейшей любви, то хотя бы самое число было то же, однако ж эта приятность во сто раз более, превосходнее. И чтобы частым повторением сделать это очевиднее, скажу, что прежде я имел жену в страсти тленного похотения, а теперь имею ее же в чести освящения и в истинной любви Христовой. Женщина — одна и та же, а достоинство любви возросло во сто раз. Если же, вместо возмущения гневом и яростию, взять постоянную тихость терпения, вместо мучительной озабоченности и развлечения — покой беззаботности, вместо бесплодной и мучительной печали этого века — плод спасительной печали, вместо суетного, временного веселия — плодовитую духовную радость, то в замене этих расположений увидишь сторичное воздаяние. Если с кратковременным и обманчивым удовольствием всякого порока сравнить заслуги противоположных добродетелей, то увеличенная приятность докажет, что эти добродетели во сто раз лучше. Ибо сотенное число с левой руки переносится на правую, которая в исчислении хотя имеет, кажется, такую же форму пальцев, однако ж весьма много превосходит левую величиною количества. Ибо будет то, что те из нас, которые по-видимому носят образ козла, станут по левую сторону, а имеющие достоинство овцы будут поставлены по правую сторону. Теперь перейдем к количеству тех вещей, которые за презрение мира и других выгод Христос воздает нам в этом веке, как говорится в Евангелии Марка: «никто-же есть, иже оставил есть дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, Мене ради и Евангелия ради: аще не приимет сторицею ныне во время сие, домов, и братии, и сестр, и отца, и матере, и чад, и сел, во изгнании, и в век грядущий живот вечный» (Мк.10, 29-30). Ибо всякий получит сторичное количество братьев, родителей, кто, по оставлении любви к одному отцу, или матери, или сыну ради имени Христова, входит в искреннюю любовь всех служащих Христу, именно, вместо одного, находит столь много отцов и братьев, привязанных к нему более горячим, превосходнейшим расположением. Обогатится также увеличенным владением домов и полей всякий, кто, оставив один дом из любви к Христу, будет владеть бесчисленными обителями монахов, как собственными, во всякой части света, вступая как бы в права своего дома. Также сторицею, даже больше, нежели сторицею, получает тот, кто, оставив неверное и принужденное служение десяти или двадцати рабов, пользуется добровольными услугами стольких свободно рожденных и благородных людей. А что это так, это вы можете подтвердить своим опытом, так как каждый из вас, оставив своего отца, мать и домы, в какую бы часть мира ни пришли, без всякого труда и заботы находите бесчисленных отцов, матерей, братьев, также домы, поля и верных слуг, которые благосклонно принимают вас, как своих господ, обнимают, призревают, оказывают услугу, почитают. Но этим, говорю, служением по достоинству и благонадежно будут пользоваться святые, которые прежде по добровольной набожности предали самих себя и все свое наслаждение братству. Ибо они, по словам Господа, щедро получат то, что сами другим уплатили. Ибо кто с искренним смирением прежде не оказывал этого своим соучастникам, тот как равнодушно допустит себе принимать от других, когда знает, что тот больше отягощается, нежели облегчается услугами их, кто лучше хочет принимать услугу от братии, нежели оказывать им? Впрочем, все это будет принимать не с распущенною беспечностию, не с праздным утешением, но, по слову Господа, с гонением, то есть с утеснением этого века и с большими скорбями страданий, как свидетельствует и Премудрый: «любосластный же и безпечальный в скудости будет» (Притч.14, 23). Ибо Царство Небесное восхищают не беспечные, не распущенные, не избалованные, не изнеженные, но усильные искатели. Кто же эти усильные искатели? Именно те, которые делают славное насилие не другим, а своей воле, которые, похвальным похищением лишая себя удовольствия от настоящих вещей, словом Господним называются отличными восхитителями, и чрез такое восхищение они с усилием входят в Царство Небесное. Ибо «Царство Небесное, по слову Господа, нудится, и нуждницы восхищают е» (Мф.11,12). Точно, похвальны те усильные искатели, которые делают насилие своей погибели. Ибо муж, — как написано, — «в трудех труждается себе и изнуждает погибель свою» (Притч.16, 26). Наша погибель есть утеха настоящей жизни и (говоря выразительнее) исполнение своей воли и вожделений, которые если кто у своей души отнимет и умертвит, то сделает подлинное славное и полезное насилие своей погибели, отказывая ей (душе) в своеволии, которое слово Божие у Пророка часто порицает, говоря: «во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша. Аще отвратиши ногу твою от суббот, еже не творити хотений твоих в день святый, и не воздвигнеши ноги своея на дело, ниже возглаголеши словесе во гневе из уст твоих» (ср.: Ис.58,3,13). Какое блаженство такому обещается, Пророк тотчас показывает, говоря: «и будеши уповая на Господа, и возведет тя на благоты земныя, и ухлебит тя наследием Иакова отца твоего: уста бо Господня глаголаша сия» (Ис.58,14). И потому Господь наш и Спаситель, чтобы преподать нам образец, как отсекать свою волю, говорит: «снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца» (Ин.6,38). И еще: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф.26,39). В этой добродетели упражняются особенно те, которые, пребывая в киновиях, управляются властию игумена, которые вовсе ничего не делают по своему произволу, но воля их зависит от воли аввы. Наконец, чтобы закончить речь этого рассуждения, спрошу: не получают ли верно служащие Христу сторичную благодать и в том, что почитают их высшие начальники? Хотя они сами и не ищут человеческой славы, однако жив тесноте гонений бывают уважаемы всеми судьями и властями те, коих, как маловажных, могли бы презирать, может быть, даже посредственные люди или по низости рода, или по рабскому состоянию, если бы они оставались в мирской жизни. Но ради благородного воинствования Христова никто не осмелится выставлять бесславие состояния, низость рода их приравнивать особенно к тому бесславному, низкому состоянию, которого прочие обыкновенно стыдятся, считают унижением для себя. Рабы Христовы славно облагораживаются. Это яснее можем видеть на авве Иоанне, обитающем в пустыне, прилежащей к городу Лико. Он, происшедши от самых низких предков, ради имени Христова сделался удивительным почти для всего рода человеческого, так что почитают его, как господина, даже самые владыки настоящих вещей, которые, имея власть и управление этим миром, бывают страшны даже всем властелинам и царям и, из отдаленных стран прося его наставления, счастие своей империи, благоденствие и успех на войнах приписывали его молитвам и заслугам». Так рассуждал блаженный Авраам о происхождении и уврачевании нашей ошибки, как бы пред нашими глазами обнаружил наветы помыслов, которые внушал виновник их, диавол, и нас воспламенил к желанию истинного самоумерщвления, которым, думаем, и многие будут воспламенены, хотя все это изложено некрасноречивым словом. Ибо хотя холодная наша речь изложила пламенные чувства высоких отцов, однако ж думаем, что согреется холодность многих, которые, удалив пепел слов, захотели бы возбудить живость скрывающихся в них чувств. Но к вам, святые братия, этот огонь, который Господь пришел низвесть на землю (см.: Лк.12,49) (и очень желал, чтобы он возгорелся), я, надмившись духом самонадеянности, послал не для того, чтобы прибавлением этого жара воспламенить ваше произволение, как пламеннеишее, но чтобы вам иметь больше авторитета у сынов, если то, чему вы сами учите не мертвым звуком слов, а живым примером, подтвердят также заповеди и высоких древнейших отцов. Остается просить, чтобы меня, доселе колеблемого опасною бурею, духовное веяние ваших молитв сопровождало к безопасной пристани безмолвия.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter