Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterНеизвестный афонский исихаст. Трезвенное созерцание
Слово четвертое
О том, что тот, кто желает удостоиться дара умной молитвы, должен просить его у Бога с сердечной теплотой, проводя жительство высокое, чистое, безукоризненное и претрудное, упорствуя в молитве к Богу, доколе не сподобится вкусить этого дара свыше, от Отца светов. Ибо часто Бог не сразу дает просимое, чтобы было явлено терпение до конца и человек стал более теплым в молитве, нежели прежде.
Благослови, отче
Господь сказал: «Узок и прискорбен путь, ведущий в Царство Небесное»[72]. Этот узкий и прискорбный путь есть именно деятельная и претрудная жизнь по Богу, которая ради Царства Небесного проводится добровольно в этом мире. Ибо эта деятельная и претрудная жизнь рождает в человеке умерщвление страстей, умерщвление же страстей рождает отчуждение помысла от мирских вещей и неприязнь к диаволу. Потому что когда умертвит кто-либо свои страсти провождением аскетической жизни, тогда воссияет в его душе некий божественный луч, который отчуждает помысл от мира и поднимает его на войну с диаволом. А отчуждение помысла от мира и вражда и ненависть по отношению к диаволу порождают надежду на Бога и уверенность. И с того часа человек просит у Бога помощи, чтобы победить диавола. Он ищет у Бога всегдашней помощи. Ибо как диавол не перестает бороться с человеком до самого часа его смерти, так и человек просит Бога о такой силе и помощи, чтобы смочь противостоять всем нападениям диавола и сохраниться невредимым от его приснодвижимых, тайных, страшных и разжженных стрел.
Потому Бог подает ему всегдашнюю помощь, согласно с его просьбой, ибо сказано: Просите, и дано будет вам[73]. А всегдашняя помощь, которую человек просит у Бога, чтобы во всякое время побеждать неусыпного диавола, это не что иное, как всегдашнее поучение в умной и сердечной молитве. Если оно будет дано человеку от Вседержителя Господа, то укоренится в его чистом сердце, как укореняется семя, упавшее на хорошо удобренную землю. Это семя умной молитвы услаждает ум, согревает сердце и утешает душу божественной благодатью. Потому душа начинает приносить плоды умной молитвы, сначала в тридцать, потом в шестьдесят и наконец во сто крат[74].
Это происходит так потому, что умная молитва не дается человеку сразу в совершенстве. Ведь и святым апостолам благодать Святого Духа была дана не сразу. Сначала Христос даровал ее в малой мере, когда прежде Своих страстей и распятия сказал им: Се, даю вам власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь[75]. Во второй раз им дана была большая благодать, когда после Своего воскресения Он дунул на них и сказал: Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся[76]. А в третий раз они получили благодать Святого Духа в совершенстве, когда Сам Святой Дух сущностно[77] опустился с неба на головы святых апостолов в виде огненных языков в день Пятидесятницы.
Бог и сейчас подобным образом дает человеку благодать умной молитвы. Ибо сначала малым подаянием предобучается и приуготовляется человек для большего дара умной молитвы. И снова, бoльшим подаянием и силой умной молитвы человек предобучается и приуготовляется для дара совершенного. Потому что когда человек достигнет меры исполнения Евангелия Иисуса Христа и станет способным принести Богу достойный этого божественного дара плод, как сказано: еже плод свой даст во время свое[78],– тогда, говорю, Бог дает ему совершенное подаяние и совершенный дар умной молитвы.
Но поскольку этот совершенный дар, сходящий от Отца светов, высок и честен, то требует и жительства высокого и честного, потому что подобное любит подобное. Для большей убедительности приведем в пример одного святого.
Святой Максим Кавсокаливит вожделел научиться умной молитве и всегда просил Божию Матерь об этом даре. И вот даровал ему Бог по сердцу его и исполнил желание его по намерению его, как написано: Даст ти Господь по сердцу твоему и весь совет твой исполнит[79]. Явилась ему Госпожа Богородица и сказала: «Поднимись, Максим, на вершину Афона, чтобы получить дар умной молитвы».
Посему святой поднялся на вершину Афона и получил желаемое. Он поднялся – но как он поднялся? Он поднялся, будучи алчущим, жаждущим, удрученным телом, поднялся после ночного бдения, поднялся босой, поднялся с теплейшей верой, поднялся с чрезвычайным смирением и огромным благоговением, поднялся с чистым сердцем и очищенным умом. Он поднялся с живой надеждой и расположением сердца. Он поднялся на вершину и оросил пол храма[80] теплейшими и обильнейшими слезами. Он поднялся, но не сразу получил желаемое. Поэтому он спустился вниз к божественному храму Богородицы[81], огорченный, но не отчаявшийся, ибо снова поднялся с большей верой, с большим благоговением, с большим смирением, с большей молитвой, с большей теплотой, с большим алканием и двойной жаждой души вместе и тела и с большими и теплейшими слезами. И он решил в себе: если не удостоится желаемого, не уходить с вершины Афона, ничего не есть, не пить, не давать очам своим сна и векам – дремания[82], как сказано: «Преподобне отче, не дал еси сна очима твоима, ни веждома твоима дремания[83], дондеже душу и тело от страстей свободил еси; прииде бо Христос со Отцем, обитель у тебе сотвори».
И это были видимые подвиги преподобного, но об умопостигаемых подвигах, которые он подъял для борьбы с невидимыми демонами, кто расскажет? Потому что демоны, как только поняли, что святому предстоит получить дар умной молитвы, тут же собрали свои полчища чуть не со всей вселенной, чтобы испугать и устрашить святого, дабы он от страха вернулся ни с чем. Они изображали, будто набрасываются на него в великом множестве, создавая сильный шум и грохот.
И другие мириады различных устрашений они представляли преподобному в уме, чтобы убежал он от страха. Но он остался непреклонным, как неподвижный столп, доколе не получил желаемого следующим образом.
На вершину Афона спустилась Госпожа Богородица, держа на святой Своей руке прекрасного Младенца Иисуса. Ее сопровождала стража бесчисленных Ангелов. Вершина же Афона показалась преподобному просторнее неба – и справедливо, потому что туда сошла Ширшая Небес вместе с невмещаемым небесами Своим Сыном и Богом. А святой, увидев въяве Госпожу Богородицу, упал тут же и поклонился Ей трижды, на каждое поклонение говоря: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших».
И тогда Матерь Эммануилова пречистой Своей рукой дала Максиму хлеб, который, приняв с великим благоговением, святой тут же съел. Тогда Госпожа Богородица стала невидима, а Максим сразу почувствовал в своем сердце бурное кипение умной молитвы.
И с того часа, бодрствовал ли преподобный или спал, молитва бурлила в его сердце, согревая его, услаждая душу и просвещая умные его очи. Потому, просветившись, он своими просветленными очами видел в облачное и темное ночное время так хорошо, как будто сияло яркое солнце. И, подобно крылатому орлу, он часто летал телом по воздуху. Но все это произошло со святым Максимом Кавсокаливитом, а мы вернемся к своему слову.
Это слово свидетельствует о том, что дар умной молитвы дается тому, кто поднимается на вершину Афона. То есть получает от Бога совершенный дар умной молитвы тот, кто проводит житие высокое, житие непорочное и чистое, кто проводит для тела житие претрудное и безутешное, а для души усладительное и утешительное, возвышающее ум к небу подобно вершине Афона, уходящей в облака.
Потому что этого высокого и небесного жительства желают не только чистые Ангелы и Покровительница чистоты, их Владычица, Матерь Христова, но такового жительства желает и Сам небесный и непостижимый Отец Господа нашего Иисуса Христа. Поэтому Он насаждает в сердце человека росток умной молитвы, который, напояемый присными токами слез, вырастет и расширится подобно кедрам ливанским, и охладит прохладным ветерком божественных словес всех опаленных зноем греха, и накормит прекрасным и сладким плодом тех, кто умирает от недостатка деятельности по Богу. Труды, сказано, плодов твоих снеси: блажен еси, и добро тебе будет[84]. То есть трудами, стараниями, тяготами и другими подвигами, которыми ты испытываешь себя, день и ночь борясь со своими страстями, доколе не выкорчуешь их из своего сердца, чтобы свыше было насаждено в твоем сердце растение умной молитвы, умного поучения, умного и божественного созерцания,– всем этим, говорю, в твоей душе приуготовляется плод небесный, плод нетленный, плод умопостигаемый, плод вечный и плод духовный, который слаще меда и многочисленней песка морского. Вкушающий от этого плода поистине блажен и счастлив, потому что не взалчет во век, живя во Христе, и Христос будет жить в нем. Ему же слава и держава всегда. Аминь.
Слово пятое
О крайнем и пространном понуждении к сердечной молитве, от которого внутри человека рождается острая боль, а от боли – приснотекущие слезы, от которых приходит в душу веселость и утешение Святого Духа. Также о том, как некоторые харкают кровью, доколе не изгонят из своего сердца сатану со всеми его полчищами
Благослови, отче
О, монах, посредством своих божественных и светлых слез занимающийся бесценным и небесным деланием спасения! Когда ты лишишься этих спасительных и святых слез, а ум твой затуманится и станет слепым, закрывшись неким плотнейшим туманом бесчувствия, изливающимся на твою душу и держащим твой ум связанным во тьме и сени смертной, когда, говорю, произойдет это с тобою, не ищи иного исцеления для своей души, ни иного средства, с помощью которого ты бы смог отбросить от своего ума эту плотную мглу бесчувствия и освободить свой плененный ум от уз душевной слепоты, но всеми силами ищи слезы, утраченные тобой. Потому что только слезы могут осиять твой разум, просветить твою душу, восставить твое сердце, согреть его божественной деятельностью и подчинить тело желаниям души.
Слезы происходят и рождаются от различных добродетелей, но по преимуществу и напрямую исходят всегда от сильного понуждения сердечной молитвы. Потому что сердечная молитва, когда произносится с понуждением, не медлит породить их в теле и дать их душе, чтобы ими омыться и убелиться паче снега. Омыеши мя, сказано, и паче снега убелюся[85].
Но, возможно, ты скажешь мне в ответ: «Сколько раз я нудил свое сердце молитвой, и совсем не видел слез». Да, я верю, что ты понуждал свое сердце молитвой, но насколько ты его понуждал, ты мне не говоришь. Ибо понуждение от понуждения отличается настолько, насколько добродетель отличается от добродетели, искусство от искусства, животное от животного и человек от человека.
Если же ты понуждаешь свое сердце молитвой и к тебе не приходят слезы, знай, что ты не достиг понуждением такого сердечного сокрушения и такой сердечной раны, чтобы там, где произносится молитва, у тебя была острейшая боль, как будто ты пронзил то место груди неким острым ножом. Поэтому ты и не видел слез. Ибо какова разница между человеком, молящимся из глубины сердца, и человеком, который не молится из глубины сердца, таково различие и между тем, кто молится с сердечной болью, как бы произнося молитву из центра боли, и тем, кто молится только сердцем и от сердца, но без сердечной боли, без сердечной раны и без внутреннего ножа в груди (читающий пусть поймет то, что читает, и могущий вместить – пусть вместит; ибо не все вмещают то, о чем говорится здесь[86], свидетель мне, что я не лгу – око Божие, видящее и испытующее сердца и утробы[87]). Потому что сердечная боль бывает там, где находится внутренний край понуждения молитвы, которое подобно острому ножу разрезает внутри грудь подвижника на части.
Это то, что сразу же порождает умиление. Иногда слезы льются ручьем и орошают не только лицо человека, но и одежду его, и землю. Иногда слезами увлажняются только очи. А иногда как поверхность земли весной в ночное время покрывается небесной росой, так орошаются изнутри и ум и сердце. И если слезы прекратились, а острая боль и смертельная рана в тебе еще остаются, острая боль не смягчается совершенно, твоя рана не затягивается и сердце не приходит в себя сразу, то ты, когда пожелаешь, можешь вернуть слезы. Потому что источник, из которого они истекают и проливаются, еще не закрылся. Он еще бьет ключом и не иссяк.
Иногда ты возобновляешь слезы той же самой молитвой с болью. Произнося же снова эту молитву с понуждением, болью и вниманием, ты узнаешь на собственном опыте, что вместе с молитвой слезы исходят из того же места, откуда исходит и молитва. Потому что как только ты начинаешь понуждать свое сердце молитвой, тотчас внутри твое сердце и твои очи приходят в умиление.
Иногда, когда только появляется боль в сердце, ты возобновляешь умиление при помощи созерцания ума. Ибо ум, будучи чистейшим, прозрачнейшим и высоким, простирается к небесным красотам, к нетленным созданиям, к умным полкам, к славословию Божию, к поклонению своему Творцу, к восхищению Его творениями, Его величием и непостижимостью Его Божества.
Помышляя об этом, чистейший и прозрачнейший ум услаждается неизреченно. А услаждаясь, возобновляет в твоем сердце умиление, и очи проливают слезы, не меньшие прежних. И тогда ты, соделывающий свое спасение посредством слез, падаешь ничком и не встаешь, доколе не насытишься плачем и доколе невидимо не поднимет тебя святой Ангел духовного утешения и радования.
После же пролития слез уходит бесчувствие твоей души, изгоняется отчаяние в своем спасении, неблагоговение убегает само, пропадает нерадение, исчезает маловерие твоего сердца, и твой ум видится таким чистым (как и есть в действительности), как небо после дождя.
Эти слезы тебе даровал Бог, чтобы немного утешить тебя, чтобы обручить тебя Небесному Царству. Потому что ты принес Ему не жертву всесожжения, которой Он не желает, как сказано: Всесожжения не благоволиши[88], но ты принес Ему в жертву свое сердце, самого себя, свой дух: Жертва Богу дух сокрушен[89]. Ибо острая боль, которая господствует внутри твоей груди, и кровь, которую ты выплевываешь от сердца по причине понуждения сердечной молитвы, пред Богом вменяются в приятную жертву.
Но почему боль появилась в центре твоей груди, а не где-нибудь в другом месте? И почему молитва изрезала на части твою грудь изнутри, как некий острейший нож? И почему ты харкаешь кровью, иногда черной и холодной, а иногда красной и горячей? Возлюбленный, это следствие того, что в центре груди ради искупления и спасения твоей души благодатная молитва вступила в войну и сразилась с диаволом и его слугами. Потому что, найдя отдыхающих в этом месте диавола и его полки, обоюдоострый меч имени Христова порубил их на части. И пожег их, потому что имя Божие – это не только обоюдоострый меч против диавола, то есть против греха, но еще и огонь потребляющий.
Там прежде царствовал сатана с семью правителями, потому что смертных грехов семь. Но когда вошел туда умопостигаемый меч имени Христова и достигло туда понуждение твоей умной молитвы, тотчас устрашился этот жалкий и трусливый царь-тиран. Диавол испугался, как бы страшное и непобедимое имя Божие не закололо и не пожгло и его самого, и его полки. Поэтому он вошел во внутренние части груди и закрылся неким покрывалом, дабы не было видно места, где он спрятался.
А покрывало, за которым скрылся диавол, находится во внутренней части груди. Это покрывало – и умопостигаемое, и чувственное нечто, как древо познания, от плода которого вкусил Адам. Оно ощущается как умопостигаемое и чувственное нечто. Как человек состоит из умопостигаемого и чувственного, как рай состоит из умопостигаемого и чувственного, так и эта пелена есть умопостигаемое и чувственное нечто. Это покрывало есть умопостигаемое нечто, потому что является всей силой сатаны. Оно господствует в тебе и незаметно управляет сердцем. А чувственное оно потому, что когда ты доберешься до него с помощью внутренней сердечной молитвы и внимания, то почувствуешь сам, что твоя внутренняя молитва нашла место диавола, логово сатаны, жилище веельзевула, престол денницы и город демонов. Они не желают, чтобы человек почувствовал его и попросил молитву изгнать его оттуда, как и говорит Григорий Синаит и другие святые отцы. И если это покрывало, эта сатанинская пелена непостижима для чувств, то как возможно ее почувствовать и как молитва может добраться до нее? Это происходит следующим образом.
Когда ты, о человек, с помощью силы, премудрости и суждения умной молитвы исследуешь глубины самого себя, тогда находишь, что и внутренний твой человек, как и внешний, весь замешан на страстях и всегда склоняется к диавольской воле, если не препятствовать ему страхом Божиим и не обуздывать напоминанием о страшной геенне. Ибо чем больше приближаешься к Богу посредством исполнения Его святых заповедей, тем больше видишь себя удаленным от Бога[90]. И чем больше очищается твое сердце молитвой и просвещается твой ум приснотекущими слезами, тем больше тебе кажется, что ты грешен и распутен.
Но почему до очищения сердца и просвещения ума ты не видел себя таковым? Прежде всего, потому что не знал, что такое Ангелы, Сам Бог и рай. Но теперь, когда созерцало сии тайны твое сердце, насколько это было доступно его чистоте, и видел ум, насколько это позволяло его просвещение, ты видишь себя таким никчемным и распутным, потому что удостоверился, какой крайней чистотой обладают божественные Ангелы и какую непостижимую и невыразимую красоту и чистоту имеет Господь.
Потому и говорил этот благословенный отец, небесный более, чем земной, бесплотный более, чем во плоти, Симеон Метафраст: «Уже бо и делы содеях: блуд, прелюбодейство, гордость, кичение, укорение, хулу, празднословие, смех неподобный, пиянство, гортанобесие, объядение, ненависть, зависть, сребролюбие, любостяжание, лихоимство, самолюбие, славолюбие, хищение, неправду, злоприобретение, ревность, оклеветание, беззаконие; всякое мое чувство и всякий уд оскверних, растлих, непотребен сотворих, делателище быв всячески диаволе»[91]. Ибо кто более или менее не причастен этому? Конечно, все мы, как носящие тело, живущие в мире и прельщаемые диаволом, причастны этому.
Поэтому мы говорим, что это покрывало является вместилищем диавольского лукавства, его сокровищницей, потому что там у сатаны собраны все семена зла. Оттуда исходит блуд, оттуда исходит нецеломудрие, оттуда исходит распутство, оттуда исходит и проистекает мужеложство, оттуда истекает сребролюбие, лихоимство, злоприобретение, хищение, неправда. Оттуда исходит сластолюбие, гордость, возношение, человекоугодие. Оттуда происходит ненависть, вражда, зависть, осуждение. Оттуда проистекает злоупотребление, похвальба, злое вожделение, хула и, если сказать вкратце, оттуда, как из некоего грязного и зловонного источника, истекает всякое зло. Об этом свидетельствует и сказанное Господом в Его Святом Евангелии: Из сердца человека исходят любодеяния, убийства, хуления – это оскверняет человека[92]. Значит, если не заботиться об очищении внутренности своего сердца, то есть об очищении внутреннего человека, тогда сердце, то есть внутренний человек, все становится жилищем и сосудом сатаны, из которого проистекает всякое зло, оскверняющее человека и мучающее душу.
Итак, возлюбленный, ты видишь, что все зло исходит из сердца, которое стало гнездилищем и жилищем сатаны? Там, как в сокровищнице, собраны все злые семена его лукавства и все растлевающие уловки его, коварства, поверх которых, как на некоем мягком и дорогом ковре, отдыхает он сам. Но когда молитва достигнет этого жилища сатаны, растревожит его и сильно взбаламутит, тогда тотчас встревожится и смутится сатана вместе со своими злыми ангелами, как возмущаются и гневаются осы, когда потревожишь их гнездо.
Но ты, о монах, достигший молитвы и прошедший ею даже до сердца, прошу тебя и побуждаю, ради любви к своей душе вложи все свои силы в сердечную молитву, чтобы растерзать эту сатанинскую завесу. Ибо завеса эта есть рукописание диавола, она – обвинительная хартия денницы, в которой им уже записаны все грехопадения.
Если ты желаешь с помощью понуждения сердечной молитвы разорвать это умопостигаемое и чувственное покрывало диавола, которое является и твоим собственным покрывалом, сразу изгладить все свои грехи, записанные на нем, и сделать напрасными все труды диавола, которые он предпринял, чтобы записать все твои злые дела, то в этом, как сказано, тебе поможет молитва с понуждением.
И как только молитва с понуждением придет туда, ты тотчас познаешь, что там сидит умопостигаемый волк, который ожидает, чтобы в час смерти схватить и разорвать умопостигаемую овцу Господню, то есть твою душу, и поглотить все твои добрые дела. Поэтому в час, когда твое сердце почувствует, что там свивает свое гнездо древний змий, с целью отравить твою душу, тогда невидимо и чудесным образом приходит готовность всей силой сердечной молитвы разорвать эту диавольскую завесу. Ибо когда ты, движимый божественной ревностью, понимаешь действия диавола, тогда принимаешь решение и говоришь: «Либо в эту минуту я умру от сильнейшего понуждения молитвы, либо диавол будет прогнан и вместе со своей злобой убежит из моего сердца». Потому ты разишь молитвой, разишь еще сильнее, рвешь и раздираешь диавольскую завесу, доколе она не продырявится и не порвется.
И когда непобедимая и могущественная молитва достигнет внутренних мест, тогда изгоняет оттуда диавола и его демонов. Потом она чудесно и неизреченно пожигает все то пространство и все семена и причины греха и страстей, и после этого сразу приходит утешение Божие. Посему песнописец говорит: «Попали огнем невещественным грехи моя и насытитися еже в Тебе наслаждения сподоби»[93].
Некоторые харкают кровью[94], потому что понуждали себя молитвой даже до смерти, доколе не победили и не изгнали диавола из своего сердца. Скажи мне, где происходит наиболее мужественный подвиг и где наиболее чудная отвага? Конечно, там, где находится средоточие врагов, где престол супротивных, где бахвальство тиранов. Потому что там сатана, как бы сидя на высоком престоле, хвалился своими разнообразными лукавыми приемами. Но благодатнейшая и могущественная молитва именем Господним, придя, разорила сатанинский центр, разрушила престол денницы и смирила его бахвальство.
Итак, теперь скажи мне, о добропобедный воин небесного и бессмертного Царя: когда ты чувствуешь, что молитва исполнила твои внутреннейшие части, когда чувствуешь, что преуспел в молитве и достиг ее совершеннейших мер,– разве ты не ощущаешь тогда в своей душе облегчения от плотской брани? Потому что тогда ты вовсе не видишь, что свирепый и дикий зверь блуда беспокоит тебя как в помысле, так и во плоти, и даже не ведаешь, что такая страсть есть у сынов человеческих. Ибо обитающая в тебе благодать Господня покрывает тебя от этой страсти и хранит, чтобы завистливый враг своей скверной похотью не осквернил твой чистейший сосуд.
Тогда ты видишь, что тело твое умерщвлено для бесчестных страстей, что оно обновлено и восставлено благодатью Господней. Потому что внутреннее понуждение сердечной молитвы часто само приносит тебе крайний упадок сил и бессилие, по причине чего ты чуть ли не падаешь на землю, как парализованный.
Потому мы говорим снова, что когда ты достигнешь таких мер совершенной молитвы, тогда гнев исчезает сам, а вместо него внутри тебя царствует сладчайший мир Христов. Тогда ненависть и вражда против ближнего совершенно не имеют места в твоем сердце, потому что в нем царствуют сочувствие и благодатнейшая любовь к брату. Потому тогда ты скорбишь за брата больше, чем скорбит он сам.
Тогда ты не знаешь, что такое осуждение, ведь Бог открыл у тебя внутри умные очи сердца, которыми ты видишь только лишь немощь своей души, то есть свои природные недостатки и свои долги пред Богом. Этот дар покрывает тебя от осуждения братьев. Потому что тогда соломинка в твоем глазу кажется большей, нежели бревно в глазу брата. Также и твой комар кажется тебе больше верблюда твоего брата. Ибо бревно и верблюд брата либо не видны совсем лукавому оку твоей души (потому что лукавое око ослепло), либо, если видны, то кажутся тебе совершенно ничтожными.
Но мы снова говорим, что когда ты достигнешь этой меры совершенной молитвы, тогда гордость не остается в тебе ни на минуту, но тотчас тает от молитвы, как тает иней от солнечного тепла. Потому что тогда обитает в тебе кроткий и смиренный Иисус, Который как будто печатью запечатлевает, начертывает и выдавливает в твоем сердце Свои кротость и смирение. Ибо как ты можешь гордиться, когда видишь и ведаешь свою немощь и тебе кажется, что если бы люди узнали о твоих природных недостатках и о твоем недостоинстве, то тотчас предали бы тебя на позор и закидали камнями, чтобы ты исчез из рода человеческого, не осквернял его более и не приносил своей злобой вреда другим людям.
Дар этот имели все святые. Потому один называл и считал себя блудником и распутником, не будучи таковым. Другой называл и считал себя варваром и псом. Третий говорил, что он первый и главнейший среди всех грешников на земле. Конечно же, как ты можешь гордиться тогда, когда не желаешь ничего другого в этом мире, как найти какую-нибудь расщелину в скале или какую-нибудь земную пропасть и плакать там, преклонив главу, плакать, пока не завершится твое земное странствие?
Тогда хула совершенно не имеет места ни в тебе, ни вне тебя. Потому что демоны хулы, посредством человека оскорбляющие Бога, изгнаны из тебя и из твоих пределов. Напротив, теперь тебя окружают божественные Ангелы, хвалящие могущество и имя Христово. С ними хвалишь и ты благость своего Создателя Иисуса.
Тогда празднословие изгоняется из тебя, и ты не желаешь произносить даже необходимые слова, благоговея пред Христом, с Которым ты беседуешь сладко-сладко, тайно и устами к устам. Тогда неподобный смех представляется тебе делом бесчестнейшим, совершенно чуждым и неподходящим твоей душе. Потому что душа твоя тайно собирает благоговение и скромность имени Господня. Тогда пожелания чрева и вина ты гнушаешься и избегаешь настолько, что не желаешь насытиться ни простой водой, ни находящимся у тебя хлебом, но ешь и пьешь лишь столько, чтобы жить и работать Христу в чистоте и трезвении, будучи скорее бесплотным, чем плотяным.
Меру же и количество твоей простой пищи определяет сама молитва. Потому что тогда не только молитва невидимо и нежданно препятствует [чрезмерному.– Ред.] насыщению этой простой пищей, изгоняя из тебя демона многоядения и ненасытности, но даже желудок твой не принимает более, насыщаясь благодатью Божией.
Таковой мере и таковому порядку твоей пищи молитва учит тебя следующим образом: когда ты садишься за свою скудную и убогую трапезу, чтобы вкусить насущного хлеба для подкрепления своего слабого и изможденного сердца (как сказано: и хлеб сердце человека укрепит[95], и еще: хлеб наш насущный даждь нам днесь[96]), и ты ешь с великим благоговением, окружает тебя любовь Божия, окружает тебя благодать Божия, невидимо, но ты явственно чувствуешь ее действие. Потому что когда ты ешь свой хлеб или какое-нибудь простое блюдо, тогда уста твои изнутри услаждает благодать Божия, как будто ты наполнил их сахаром (как некогда сказал некто из отцов).
Иногда, когда ты ешь и прожевываешь хлеб или свое убогое блюдо, тебе кажется, что в устах твоих эта пища становится подобной манне, которую в древности вкушали в пустыне евреи. Иногда тебе кажется, что ты пьешь молоко, иногда – что ешь мясной бульон, или мед, или вкусную рыбу, несмотря на то, что твоей пищей являются вареные без какой бы то ни было приправы бобы или несоленые травы. Потому когда ты ешь и ощущаешь этот чудный вкус, услаждается твой ум, поучаясь в себе неизреченной сладости, которой наслаждаются на небе святые, вкушая небесный Хлеб и пия непостижимый нектар славы Господней. То есть святые, созерцая непостижимую, невыразимую и превосходящую всякий ум и всякую мысль славу Господню, всеми этими благами насыщаются чудесно и неизреченно.
Поэтому и Пророк говорил: Насыщуся, внегда явити ми ся славе Твоей[97]. Когда ты услаждаешься этим чудесно, в то же время, благодаря сладости твоего языка и ума, молитва сама взыгрывает в тебе и этим самым препятствует насыщению чрева, как бы говоря в голос: «Хватит, ты поел!». Потому что человек, будучи животным разумным, живет не только хлебом, но и благодатью Божией, как сказано: Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих[98].
Посему ты, когда почувствуешь в себе взыграние молитвы, радуешься чрезвычайно, воспоминая Божий дар и Промысл о тебе Вышнего Бога. И от этой неизреченной радости ты проливаешь столько слез, что орошаешь ими не только свое лицо, но и пищу.
Так происходит и тогда, когда ты пьешь простую воду. К тебе приходит такое же посещение Святого Духа. Тогда внезапно отверзается источник неиссякаемых слез твоих очей. По этому знамению ты узнаешь сам, что толикого пития тебе хватит для жизни. Зачем же тебе есть и пить более того? Это представляется тебе потерей для твоей души. Поэтому ты тут же прекращаешь есть и пить и встаешь из-за трапезы с двойной радостью: первая радость о том, что съел довольно и твое ослабевшее и изнемогшее сердце подкрепилось; другая же радость о том, что помянул тебя Господь и возвеселил твое сердце и твой ум чистым и несмешанным вином умиления и божественного веселия.
Но ради слова об этой духовной радости я отступил от темы нашего разговора о сердечной боли. Ибо и то и другое является плодом одной и той же молитвы. Потому что одна и та же молитва рождает и утешение души, и боль сердца.
Стало быть, когда ты произносишь молитву из глубины своего сердца, тогда болит оно изнутри, и эта боль рождает глубокий вздох. Ибо кто вздыхает, не имея боли? И у кого от боли не омрачается лицо? Боль, о которой я говорю тебе, двойная, потому что это не только чувственная внутри тебя там, где происходит молитва с понуждением, но и умопостигаемая боль твоей души, когда ты сокрушаешь молитвой свое сердце.
Чувственная боль сердца испускает вздох, а умопостигаемая боль твоей души рождает хмурость лица. А хмурость и угрюмость вида содержит и сохраняет сердечную боль, потому что, вспоминая о своих грехах и зная в точности о немощи своего естества, ты непрестанно молитвой опечаливаешь свое сердце, и невозможно, чтобы внутри тебя не стала господствовать душеспасительная боль сердца.
Эта боль возрастает соразмерно с понуждением твоей сердечной молитвы. Потому что когда понемногу понуждаешь молитвой свое сердце, а наипаче когда понуждаешь его на протяжении продолжительного времени, тогда чувствуешь внутри себя сильную и продолжительную боль и живо ощущаешь, что это смерть для человека. Ибо боль не означает ничего другого, как извещение смерти. От этой боли ты чувствуешь смерть, но каким образом? Ты чувствуешь ее не как запаздывающую и подвергаемую сомнению, а как находящуюся очень близко и как неотвратимый приговор. Ведь боль, господствующая внутри тебя, близка к твоему дыханию. Каждый раз, вдыхая воздух, ты испытываешь внутри себя чрезвычайную остроту этой боли. Потому что сердечная молитва с понуждением так порезала внутренние части груди, что там образовалась обширная умопостигаемая рана. И как только вдыхаемый воздух, проходя там, приблизится и коснется сердечной раны или твоей груди, тотчас ты чувствуешь очень резкую боль. А иногда, когда боль возрастет и увеличится, и два и три раза за время одного вдоха ты чувствуешь внутри себя боль.
Тогда на что, кроме смерти, ты надеешься? Чего другого, кроме отшествия из сего мира, ты ожидаешь? Чего иного, кроме гроба, ты ждешь? Поистине говорю тебе: когда в тебе такая боль, смерть находится пред твоими очами. Когда же пред очами твоими смерть, тогда неким умопостигаемым образом пред твоими очами и твой Бог, твой Творец и Создатель. Посему и Пророк говорит: Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся[99]. А это ожидание смерти пред твоими очами лишь похоже на иное ожидание простой, естественной смерти, потому что ожидание той смерти, что является с болью молитвы, смешано с божественной и неизреченной сладостью. Поэтому сказано: Честна пред Господом смерть преподобных Его[100]. О смерти же грешника сказано: Смерть грешника люта[101]. А радость праведных в ожидании смерти такова и ощущается следующим образом.
Когда ты понуждаешь на молитву свое сердце, к тебе приходит боль. Боль же приносит воспоминание боли и страданий Христовых. А когда ты страдаешь вместе со Христом, тогда надеешься и прославиться вместе с Ним. Но откуда тебе знать, что твоя боль имеет нечто общее с болью Христа? И как ты чувствуешь, что если умрешь от этой боли, то прославишься вместе со Христом?
Это становится явным из того, что я тебе сообщу. Прежде чем заболит твое сердце от сокрушения молитвой и воздыханий, ты совершенно не чувствуешь благодати и сладости Христианства и не обладаешь никаким истинным извещением о своем спасении, но только лишь называешься христианином, чувственно не вкусив и некоторым образом не почувствовав помазания и сладости Христовых. Это имя Христа настолько помазано[102] и настолько ценно, что его недостоин весь мир. Настолько это имя сладко и утешительно для того, кто вкусил его помазания, что его не услаждает и не утешает вся сладость века сего. Но то, насколько ценно и сладко это имя Христово, знают и ведают только те, в ком пребывает боль молитвы. Потому что они на деле вкусили благодати и сладости этого имени Христова.
Человек состоит из тела и души. Тело питается и возрастает благодаря земному хлебу. Душа питается и укрепляется благодаря Хлебу Жизни. Хлеб Жизни – это Христос. Посему сказано: «Хлеб живота вечнующаго да будет ми Тело Твое Святое, благоутробне Господи!»[103].
Тот, кто вкушает земной хлеб без боли сердечной молитвы и без горьких и глубоких воздыханий, тот не чувствует помазания, и силы, и действия имени Христова. Потому что у ядущего хлеб земной до сытости утучняется сердце, и он не чувствует того, Что есть Бог. Такой человек совершенно бесчувствен ко спасению своей души. Но тот, у кого болит сердце, болит душа, болит грудь от понуждения молитвы, от воздыханий, от невидимых и видимых искушений, которые испытывает и терпит ради любви Христовой, тот, говорю, когда слышит имя Господа нашего Иисуса Христа, или когда поучается в нем с внутренней болью, или когда призывает его с живой верой и теплым благоговением, он, говорю, чувствует силу имени Христова, которая реально действует в нем своей божественной энергией. Это божественное имя Христово представляется его уму сладким как мед. Сердцу его оно кажется сладким как сахар. Его гортани и его устам оно тоже кажется сладким. Поэтому и Пророк говорит: Коль сладка гортани моему словеса Твоя: паче меда устом моим[104]. Его чувствам оно представляется живым. Ликуют и исполняются веселием его уши, когда слышат его. Радуются его очи, когда видят его написанным. Наиболее же радуются очи его души, когда где-либо видят его написанным. Это божественное имя Христово, которое является царским и утвердительным, на различных важных местах [вселенной.– Ред.] невидимо написуют невидимые и божественные Ангелы для сохранения и утверждения вселенной.
Посему тот, у кого, благодаря понуждению сердечной молитвы, это божественное имя Христово написано внутри, когда слышит его своими ушами, приходит в благоговение, достигающее глубин его души. Вскоре же после этого божественного благоговения, когда он слышит имя Христово, его ум посещает некая сладкокаплющая радость. Он внимает этому имени, как имени своего родственника или весьма любимого друга. Поэтому от радости слезы льются ручьем из его глаз. Сердце его скачет внутри, веселясь и ликуя в молитве. Радуется его душа радостью своего Господа. Все это что иное означает и характеризует, как не родство души со Христом и то, как может действовать имя Христово в том, у кого болит сердце от понуждения молитвы?
Но поскольку таковой человек сроднился со Христом, то уже не боится боли сердца и не ужасается, потому что знает и удостоверился в том, куда пойдет его душа, когда выйдет из тела. Потому что в его устах, в его уме, в его сердце, в его душе всегда пребывают слова: «Христе мой! Христе мой!».
Эти слова: «Христе мой! Христе мой!» – он произносит чаще, чем дышит. Куда бы он ни смотрел и что бы ни видел, всему предшествуют слова: «Христе мой!». Что бы он ни слышал, «Христе мой!» предшествует тому. Где бы он ни ходил и куда бы он ни шел, «Христе мой!» предваряет его и шествует впереди него. Когда он спит, «Христе мой!» спит вместе с ним. Когда он ест, «Христе мой!» ест вместе с ним. Когда он занимается рукоделием, предпочтение отдается словам: «Христе мой!».
Если же я пожелаю доказать, что «Христе мой! Христе мой!» насаждено в нем, то для этого мне не хватит и долгого времени. Как невозможно чувствам почувствовать что-либо, если не предварит их и не будет присутствовать ум, так невозможно и уму быть соединенным со словами «Христе мой! Христе мой!». И если в сердце его не обитает Христос, то как может человек быть столь насыщенным и услажденным именем Христовым? А это насыщение и услаждение именем Христовым суть порождения сердечной молитвы, которая произносится внутри с болью.
И чем острее сердечная боль, тем она слаще. «Сурова зима,– говорили сорок мучеников,– да сладок рай». Сурова эта боль для тела, но является раем для души. Потому что когда сердце болит от сокрушения молитвы, тогда радуется и отдыхает душа. Когда же прекращается боль, тогда отдыхает тело, но скорбит душа. Потому что взята от нее тайная трапеза божественного веселия и неизреченного наслаждения. Когда же возвращается боль, тело не отдыхает, но понуждением молитвы начинает запечатлеваться внутри, в сердце[105]. Прежде чем придет боль, душа уже скачет и радуется, потому что уповает на скорое духовное наслаждение. И когда боль придет, от радости душа беззвучно испускает некий скорбный глас, смешанный, однако, с некоей сладостью сердца и ума. Потому что, проливая слезы, она говорит своему Христу Иисусу: «Возьми меня, Господи, в Свое Царство! Возьми меня, Иисусе мой, туда, где Ты – Любовь моя и сладчайший мой Свет! Ей, сладчайший Иисусе мой, возьми меня сейчас! Господи мой, возьми меня, потому что с того часа, когда я частично и неизреченно вкусила Твоего неизреченного наслаждения и помазания – Христа и Бога моего, более не выношу разлуки с Тобой! Не терплю Твоего отсутствия! Опаляюсь и горю неугасимым пламенем сладчайшей Твоей любви! Когда я вспоминаю Тебя, загораюсь жаждой Тебя! Когда я помышляю о Тебе, тогда не выношу лишения Тебя и обессилеваю от разлуки с Тобою!».
Это и подобное тому говорит душа своему Христу, горя огромной к Нему любовью. Когда и тело прольет достаточно слез, тогда извещается душа о том, что услышал ее Христос и запечатлел ее в Книге вечной жизни, в которой записаны все праведники и о которой говорит Писание: И в Книзе Твоей вси напишутся[106].
Но Иисус Христос, Который один ведает Свои суды, оставляет ее еще в мире, скорее всего, для ее же пользы, чтобы она удвоила, и утроила, и преумножила свой плод. И Своим утешением Он прекращает эту боль. Но Господь не уменьшает ее (потому что Господь желает, чтобы мы ради Его любви, которая является спасением нашей души, всегда испытывали боль), но делает ее менее заметной умножением теплейших слез.
Эта боль является великим даром, который посылается от Бога подвижникам и любящим Его. А без нее никто не видит Бога. Ни в этой мысленной сфере, то есть в исступлении, видении и созерцании, ни через что другое не извещен он и не убежден, что в ином мире будет пребывать с Богом.
Эта боль обретается чрез продолжительное время благодаря многим подвигам и безмерному понуждению сердечной молитвы. Потому что если не понуждать своего сердца молитвой, то невозможно найти эту боль. Если же человек проявит небольшое небрежение, тогда она так быстро его покидает, что и сам человек удивляется тому, как скоро по нерадению пропала доставшаяся ему с большим трудом добыча. Но кто обрел эту боль один раз и потом потерял, тот легко находит ее снова, когда только пожелает, потому что знает, каким путем надо идти, чтобы обрести ее вновь. Но почему она сама не покидает человека надолго? Потому что если человек лишится этой боли на длительное время, то сердце его тотчас поддастся сладострастию и оставит путь Божий.
Эта боль – порождение сокрушенного сердца, и сама является родительницей неиссякаемых и светлых слез. Эта боль – пища души, пища рассудка и утешение ума. Эта боль – радость Ангелов и печаль демонов.
Душа человека, который всегда содержит в себе эту боль, в скором времени начинает ненавидеть сей мир и шествовать в мир иной, в котором он имеет тот же удел, что и божественные Ангелы. Эта боль уничтожает страсти, прогоняет демонов, умиротворяет ум, услаждает душу, рассудку приносит утешение, а сердце согревает любовью к небесным предметам. Эта боль для человека является небесным учителем, который учит его божественным таинствам и передает ему небесные мысли.
Невозможно человеку, внутри которого эта боль, не иметь небесного помысла. Как только эта боль появляется внутри него, ум тотчас возвышается к небесному, как отбросы оставляя земное, ибо боль эта пришла в бытие исключительно ради Христа. Потому что пролитие слез очистило человека, а чистая молитва, происходящая в тайне сердца, сделала его прозрачным. Когда же ум вознесется во Святая Святых, в Пренебесная Пренебесных, тогда старается увидеть там Того, Чью неизреченную сладость частично вкусила его душа и немного отведало его сердце.
Когда человек, как невещественный и подобный невещественным сущностям, невещественно обходит те невещественные и небесные предметы, тогда находит Того, ради любви Которого трудилось сердце и болела грудь. Найдя же желаемое и созерцая Того, Которого пророк Исаия видел сидящим на Престоле славы, он тотчас падает пред Ним ниц и поклоняется Ему с великим благоговением и смирением. Эта боль удостоила его не только такой чести – благодаря ей человек припадает в объятия Самого сладчайшего Иисуса и Вседержителя Господа, подобно тому как младенец падает в объятия своей матери. Когда человек сладко лобзает сладкого и превыше всякой сладости сладчайшего своего Владыку и Христа, тогда его телесные очи проливают реки слез. И боговидец молится, прося, чтобы никогда не разлучаться ему с Ним, умоляет о всегдашнем пребывании со Христом и благодатью Его Божества. И в тот час он говорит то, что сказал Христу Петр, когда преобразился Христос и апостолы увидели Его славу: Хорошо нам здесь быть[107].
Только бы сладчайший наш Иисус Христос даровал и нам эту душеспасительную боль сердца и сподобил нас здесь всегда видеть Его умными очами, а там, в будущем веке, когда будет упразднено зеркало души, видеть Его лицом к лицу и вместе с Ангелами славить Его в нескончаемые веки веков. Аминь! Буди!
[72] См.: Мф. 7, 14.
[73] Мф. 7, 7.
[74] См.: Мф. 13, 23; Мк. 4, 20.
[75] Ср.: Мф. 10, 1; Лк. 10, 17.
[76] Ин. 20, 22.
[77] Этим словом автор, видимо, желает подчеркнуть реальность и полноту дара, полученного апостолами в день Пятидесятницы. Это, конечно же, ни в коем случае не значит, что неизвестный исихаст, написавший этот труд, считает, будто бы апостолы приобщились самого естества, самой природы Святого Духа.
[78] Пс. 1, 3.
[79] Пс. 19, 5.
[80] На вершине Афона (2022 м над уровнем моря) находится небольшой по размеру храм (скорее, часовня с престолом) в честь Преображения Господня.
[81] Чуть ниже самой вершины находится храм Божией Матери (1500 м над уровнем моря), где часто отдыхают паломники и монахи, поднимающиеся на вершину или спускающиеся с нее.
[82] См.: Пс. 131, 4.
[83] См.: Служба преподобному общая. Стихира на хвалитех.
[84] Пс. 127, 2.
[85] Пс. 50, 9.
[86] См.: Мф. 19, 12.
[87] Ср.: Пс. 7, 10.
[88] Пс. 50, 18.
[89] Пс. 50, 19.
[90] Характерно для святости наших отцов то, что чем более они, как чистые, приближались к чистейшему Господу, тем более ощущали ничтожество человеческой природы. Эту мысль подробно развивает в своих «Душеполезных поучениях» авва Дорофей. См., например, Поучение 2, о смиренномудрии.
[91] Последование ко Святому Причащению. Молитва Симеона Метафраста.
[92] Ср.: Мф. 15, 19–20.
[93] Последование ко Святому Причащению. Тропарь по стихам Метафраста.
[94] Здесь мы замечаем, что не все, занимающиеся этой сердечной молитвой, харкают кровью. Некоторые харкают кровью, а другие — нет, но только сильно понуждают к молитве свое сердце. Стало быть, те, кто сильно понуждают себя к молитве, но не харкают кровью, пусть не сомневаются в словах тех, которые говорят, что от сердечного понуждения харкали кровью, полагая это невозможным и невероятным по той причине, что того же самого не случалось с ними. Ибо в этом можно удостовериться, если спросить многих, кто харкал кровью от сердечного понуждения.
Причина же того, что одни харкают кровью, а другие — нет, кажется, заключается в следующем. Те, кто харкают кровью, сильно понуждая себя к молитве, или горячи и раздражительны, или до крайности понуждали к молитве свое сердце.
Те же, напротив, кто не харкают кровью, хотя и видят себя достигшими мер совершенной молитвы — как по преизбытку богатого и самопроизвольно действующего умиления, так и по разным иным духовным знамениям, которые с таковыми случаются: то есть от созерцаний и видений, какие видят или в теле, или вне тела, согласно святым отцам,— таковые, говорю, или очень смиренные и кроткие, почему и дано им утешение, или не понуждали до крайности сердце свое к молитве, хотя им и кажется, что они до крайности понуждали его. Ибо крайнее понуждение сердечной молитвы есть совершенная любовь ко Христу и многая ревность крайним сердечным понуждением молитвы сильно отмстить сатане. Когда в человеке действует и то и другое, тогда он харкает кровью от крайнего внутреннего утеснения. Пусть тогда он не страшится умереть. Из таковых мы видим многих, достигших глубокой старости. Кроме того, полагаем, что когда кто-либо начнет харкать кровью по причине понуждения сердечной молитвы, пусть прекратит сердечное понуждение молитвы, доколе не исцелеет его внутренняя рана. Спит же пусть более обычного, потому что хорошо излечивает эту рану несколько более продолжительный сон. Равно же и питие его пусть будет теплым или горячим.— Примеч. к греческому изданию.
[95] Пс. 103, 15.
[96] Мф. 6, 11; Лк. 11, 3.
[97] Пс. 16, 15.
[98] Мф. 4, 4.
[99] Пс. 15, 8.
[100] Пс. 115, 6.
[101] Ср.: Пс. 33, 22.
[102] Здесь подходит слово «помазано», потому что весь смысл текста заключается в тайном помазании души Возлюбленным Христом, Который помазывает душу и украшает ее Своими дарами.— Примеч. к греческому изданию.
В греческом языке слово «помазанный» отличается от «благой» только одной буквой. Однако различие слов и смыслов коренное, что, по-видимому, и побудило издателей сделать такое примечание.— Примеч. переводчика.
[103] Последование ко Святому Причащению. Канон. Песнь 1.
[104] Пс. 118, 103.
[105] Неясное место в источнике. Приводим в нашем издании дословный перевод.
[106] Пс. 138, 16.
[107] Мф. 17,4; Мк. 9, 5; Лк. 9, 33.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter