Не всякий страх благ и спасителен, но есть страх вражий, о котором молится Пророк, чтобы он не приближался к душе его, говоря: от страха вражия изми душу мою (Пс. 63, 2). Тот страх — вражий, который вдыхает в нас боязнь смерти и который внушает нам страшиться преимущества лиц. Ибо боящийся сего возможет ли, во время мученичества, противостоять греху даже до смерти и воздать долг умершему за нас и воскресшему Господу? А также приводимый в страх демонами имеет в себе страх вражий. И вообще такой страх кажется мне немощью, порожденною неверием, ибо верующий, что есть у него крепкий помощник, не страшится никого из усиливающихся возмутить его (свт. Василий Великий, 5, 259).
***
Велик страх, братия, в час смерти, когда душа со страхом и сетованием разлучается с телом, потому что в этот час разлучения предстают душе дела ее, добрые и худые, какие деланы ею днем и ночью. Ангелы со тщанием поспешают исторгнуть ее из тела, а душа, видя дела свои, боится выйти из тела. И душа грешника со страхом разлучается с телом и с трепетом идет предстать бессмертному судилищу. Принуждаемая же выйти из тела, смотря на дела свои, говорит им со страхом: «Дайте на один час сроку мне, чтобы выйти». Дела же ее, собравшись все вместе, отвечают душе: «Ты нас сделала, с тобою пойдем мы к Богу» (прп. Ефрем Сирин, 31, 538).
***
Кто грешит, от того далек Бог; и потому лукавый исполняет его страха, и всегда живет он в мучительной боязни (прп. Ефрем Сирин, 34, 99).
***
...Крайне безумно — бояться того, что недостойно страха, и смеяться над тем, чего должно страшиться (свт. Иоанн Златоуст, 49, 236).
***
...Нам, любящим Господа, надлежит желать и молиться, чтобы... оказаться непричастными никакому страху... по тому что... боязливость души <бесы> считают за признак соучастия ее в их зле... (блж. Диадох, 92, 76).
***
Страх за тело бывает в людях столько силен, что вследствие оного нередко остаются они неспособными совершить что-либо достославное и досточестное. И когда на страх за тело приникнет страх за душу, тогда страх телесный изнемогает перед страхом душевным, как воск от силы пожигающего огня (прп. Исаак Сирин, 59, 17).
***
Страху всегда сопутствует сомнение, а сомнение сопровождается разысканием, а разыскание — принятыми способами, а принятые способы — ведением. И в самом исследовании и разыскании всегда познаются страх и сомнение, потому что не во всякое время во всем успевает ведение, как показали мы прежде сего. Ибо нередко встречаются душе затруднительные стечения и столкновения обстоятельств и многие исполненные опасностей случаи, в которых вовсе не могут здесь сколько-нибудь помочь ведение и способы мудрости. Но с другой стороны, в затруднениях, не отвратимых всеми силами и крайним пределом человеческого ведения, вера нимало не преодолевается ни одним из сих затруднений (прп. Исаак Сирин, 59, 26).
***
Когда же возбужден в естестве этот страх <за земные блага>, тогда ревность, названная у нас псом, день и ночь разгорается, как пылающая печь, и пробуждает естество. И, подобно Херувимам, человек пробуждается и ежечасно внимает тому, что окрест его, и... если проходит птица около него, приходит в движение и лает с самой быстрой и несказанной стремительностью. И когда этот страх бывает о теле, тогда делается сатанинским, потому что человек поколебался в вере своей в Промысл Божий и позабыл, как печется и промышляет Бог о подвизающихся ради добродетели, ежечасно назирая над ними, о чем и Дух Святый говорит устами Пророка: Очи Господни на праведныя... (Пс. 33, 16); и еще: Держава Господь боящихся Его (Пс. 24, 14). И Сам Господь как бы от Своего лица сказал боящимся Его: Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему (Пс. 90, 10).
Но когда страх бывает о душе по причине того, что приключается добродетели и что сопровождает ее, и именно страх, чтобы она не была окрадена и по каким-нибудь причинам не потерпела ущерба, тогда помысл сей Божествен, попечение благо, скорбь и томление бывают по Божию промышлению (прп. Исаак Сирии, 59, 144—145).
***
Но никто не может ощутить немощь свою, если не будет попущено на него хотя малого искушения тем, что утомляет или тело, или душу. Тогда, сравнив свою немощь с Божией помощью, тотчас познает ее величие. И также, когда рассмотрит множество принятых им мер, осторожность, воздержание, покров и ограждение души своей, в чем надеялся он найти безопасность ее, и не обретает, даже и сердце его, от страха и трепета, не имеет тишины, — пусть поймет и познает тогда, что этот страх сердца его обнаруживает и показывает непременную потребность для него иного некоего помощника. Ибо сердце страхом, поражающим его и борющимся внутри его, свидетельствует и дает знать о недостатке чего-то; а сим обличается, что не может оно жить в безопасности, потому что, как сказано, спасает Божия помощь. Но кто познал, что имеет нужду в Божией помощи, тот совершает много молитв (прп. Исаак Сирин, 59, 333).
***
Человек боязливый дает о себе знать, что страждет двумя недугами, т. е. животолюбием и маловерием (прп. Исаак Сирин, 59, 374-375).
***
Страхи ваши на молитве — вражия уловка. Плюйте на них. И мужественно стойте (свт. Феофан, Затв. Вышенский, 83, 123).
***
Однажды ночью афонский святой Симон Мироточивый молился. Вдруг является перед ним демон в виде страшного дракона. Зевнув, он хотел проглотить святого, но, так как не было на то соизволения свыше, не мог умертвить его, хотя одним ударом хвоста поверг преподобного наземь, ударив так сильно, что святой Симон в совершенном изнеможении едва мог собраться с духом и воспеть с Пророком: будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою... (Пс. 26, 2); а я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих (Пс. 37, 14). Между тем страшный дракон не переставал бить его хвостом с намерением если не совсем умертвить, когда бы допустил это Бог, то, по крайней мере, навести страх и таким образом выгнать его из пустыни. Но вместо страха, несмотря на невыносимую боль, святой Симон обратился к Богу с молитвенным воплем страдальческой души и, зная, что на самом деле это не дракон, а под видом его вооружился сатана, противопоставил ему имя Господа (96, 437).
***
Однажды ночью, стоя на молитве, монах Памфил был поражен страшным видением и от насилия ли бесовского, или от одного только страха лишился чувств и наутро был найден бесчувственно лежащим на полу. «Увидел я тогда, — рассказывал Памфил впоследствии, — стоящего перед окном человека с огненными глазами, дышащего пламенем. Он просился на ночлег. Потом вся келья наполнилась черными воронами, которые с громким карканьем летали и кружились вокруг меня» (114, 181).
***
Во времена императора Валериана в Антиохии жили два неразлучных друга Никифор и пресвитер Саприкий. Они настолько любили друг друга, что люди принимали их за родных братьев. Но вот врагу рода человеческого, диаволу, удалось так поссорить их, что они возненавидели друг друга.
Несколько лет спустя вспыхнуло всеобщее гонение на христиан, и пресвитера Саприкия, как служителя Церкви, арестовали в первую очередь. Палачи старались пытками вынудить у пресвитера отречение от Христа, но тот мужественно переносил все страдания.
Узнав о том, что его прежний друг арестован и скоро будет казнен, Никифор пожалел, что поссорился с ним, и поспешил к месту казни, чтобы поскорее примириться с этим будущим мучеником за Христа. Но все мольбы о прощении пресвитер игнорировал. Тогда, отчаявшись, Никифор пал на колени и стал умолять Саприкия хотя бы ради Христа простить его. Но тот вместо ответа с презрением отвернулся от него. Даже палачи удивлялись упрямству пресвитера и советовали Никифору перестать унижаться перед этим гордецом.
Но вот, когда Саприкия подвели к плахе и занесли над ним меч, произошло нечто совсем неожиданное: им овладел панический страх, и он, вскочив, стал махать руками и вопить: «Не убивайте меня, я сейчас же принесу жертвы богам!»
Палачи в недоумении остолбенели, а Никифор, видя, что его бывший друг-пресвитер так позорно отрекся от веры, воскликнул во всеуслышание: «Я — христианин и ваших мерзких богов презираю!» Тогда правитель, наблюдавший все происходившее, велел пресвитера отпустить, а вместо него казнить Никифора.
Так венец мученичества, уготованный Саприкию, перешел на главу Никифора (107, 456).