<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>

И.К. Сурский. Отец Иоанн Кронштадский. Том 2

Воспоминания Екатерины Александровны Петровской,
вдовы полковника, бывшего ротного командира I Кадетского Корпуса в Петербурге

Мой брат Александр Александрович Лалош жил в г. Сочи у сестры, жены начальника Сочинского Округа М. А. Краевской. Брат был болен. Сестра прислала телеграмму батюшке о. Иоанну, прося его помолиться о здоровье брата. Батюшка помолился и больной стал поправляться, несмотря на то, что ему было 20 лет и был болен туберкулезом. Сейчас не знаю, жив ли он? Но когда в 1920 году мы эвакуировались из Екатеринодара, он был здоров и с горцами думал уехать в горы.

17 октября 1905 г. родилась у меня дочь Катюша. За полтора месяца до ее рождения я заболела воспалением почек настолько серьезно, что врачи требовали операции. Я не соглашалась. В это время пришла ко мне Лидия Казимировна Януш, жена полковника, в то время — ротного командира в I Кадетском Корпусе в Петербурге, он был крестным отцом моей дочери Тамары. Она сказала: «я привезу к себе батюшку о. Иоанна, приди ко мне, он помолится о твоем здоровье.

Я сварила уху из живых стерлядей сама, хотя имела кухарку, и отнесла для батюшки к Януш.

Приехал батюшка. Когда я ему рассказала, в чем дело, о. Иоанн, как сейчас помню, начал молиться словами: «Вразуми, Господи, неразумных врачей» и благословил не прибегать к операции.

Роды прошли благополучно и легко, несмотря на то, что вначале мне было так дурно, что я думала, что умираю. Родилась девочка.

Было 8'/2 час. утра. Пришел потом муж и сказал, что батюшка о. Иоанн молился утром о моем здоровье.

Девочка эта была дивное существо, умное, доброе, послушное, жизнерадостное; все ее любили, для всех она находила доброе слово и для маленьких, и для больших, и для старых. А во время большевизма только благодаря ей мы получали хлеб и сохранили деньги.

В это посещение батюшкой моих родственников, когда о. Иоанн вышел из их квартиры, толпа окружала его, он благословлял, потом достал запечатанный конверт с деньгами, который был дан ему кем-то на его бедных, как говорили, и дал, как бы случайно, самому бедному в Корпусе, как оказалось, а другому сказал: «молись с женой, замаливайте грехи». Это был служащий, который на смерть забил свою большую дочь за то, что та пришла домой поздно, но батюшке об этом никто не говорил.

После смерти батюшки, когда становилось тяжело на душе, я ехала на его могилу, служила панихиду и все шло потом хорошо и дети поправлялись и светло было на душе. Да, велика была сила молитвы перед Господом о. Иоанна Кронштадтского.

Ознакомившись с первым томом Вашей книги «О. Иоанн Кронштадтский», я пришла к заключению, что я не имею права умолчать о тех чудесах, которые он сотворил в моей семье. Два раза о. Иоанн исцелил мою бабушку от смертельной болезни.

Первое посещение о. Иоанна я помню смутно, т. к. была еще мала. Помню угнетенное состояние моих родных. Семья у нас была очень большая: у дедушки и бабушки было три дочери, все замужние и имеющие большое количество детей. Все жили в доме деда так же, как и его две сестры и две сестры бабушки. Все составляли одну большую сплоченную семью, поэтому всякая печаль или радость были ярко выражены многочисленными членами этой семьи и не могли пройти незамеченными нами, детьми.

Во время болезни бабушки зловещая тишина стояла во всех квартирах ее дочерей. Помню, как однажды ко мне в детскую внезапно вошла моя мать и, схватив меня за руку, быстро повела в зал, где стоял и молился незнакомый мне священник. У меня получилось впечатление, что все были взволнованы. После молитвы о. Иоанн — имя его я узнала из разговоров старших прошел к бабушке, затем меня подвели к нему под благословение и он уехал.

Второе посещение о. Иоанна Кронштадтского сохранилось в моей памяти вполне отчетливо. Опять моя бабушка была при смерти: у нее, очевидно, было крупозное воспаление легких. Ей было запрещено говорить, она только могла писать на бумаге, что ей надо было сказать. Доктора объявили положение больной безнадежным. Я уже была подростком, горячо любила бабушку и была глубоко опечалена ее состоянием.

Просили приехать о. Иоанна. Он приехал днем и опять молился в зале. Молебна, как я ожидала, он не служил, а говорил слова молитв мне незнакомых, говорил быстро-быстро, делая нервные движения правой рукой и махая указательным пальцем наподобие того, когда грозят. Голос его то резко подымался, то совсем понижался. Закончил он внезапно, резко повернулся и быстрыми шагами пошел в спальню бабушки. Мы все устремились за ним. Моя мать и тетки ждали с замиранием сердца, что батюшка скажет. А он нагнулся к бабушке, ласково положил ей руку на голову и сказал: «Выздоравливайте, выздоравливайте, вам еще пожить надо, смотрите, сколько у вас внуков, — порадоваться еще на них надо, возблагодарить Господа». Бабушка хотела что-то ответить, но закашлялась и не могла произнести пи звука. Лица моей матери и тетушек сияли от радости.

Благословив бабушку и приложив к ее губам св. крест, о. Иоанн также быстро направился вон из спальни. Его стали упрашивать зайти в столовую, где был накрыт стол. Он все так же быстро вошел, сел. Все родные его окружили и стояли перед ним. Я зашла вперед, чтобы видеть его лицо, румянец покрывал его щеки, его голубые глаза с любовью смотрели на окружавших его; он ласково улыбался и что-то спрашивал. Съев две-три виноградинки, приложив к губам рюмку с мадерой, батюшка встал, точно вскочил и вышел в прихожую. Там встретил его повар дедушки и, кланяясь и ловя руку батюшки, просил его зайти к нему в комнату, к его больной жене. О. Иоанн пошел, сопровождаемый всей моей родней. Жена повара встретила его разодетая, в крахмальных юбках; во время молитвы о. Иоанна она неоднократно становилась на колени. Окончив свою краткую отрывистую и вместе с тем горячую молитву, о. Иоанн подошел к ней, обычным жестом положил ей руку на голову и спросил, когда она причащалась, затем велел еще причаститься и стал говорить, что наша жизнь земная — временная, что мы должны готовиться к жизни вечной.

«Удивительно — говорила моя мать, когда мы все, по отъезде о. Иоанна, собрались к обеду — батюшка маме сказал, что она должна жить, когда она даже слева вымолвить не может, а жене Петра, которая на вид совершенно здорова, точно отходную читал».

Через некоторое время бабушка моя встала и была совершенно здорова, а жена повара внезапно умерла.

Третий случай исцеления на моих глазах о. Иоанном было поражающее чудо с моей сестрой. Это было уже после смерти бабушки, когда мои родители с детьми переехали в Одессу. Сестры мои заболели скарлатиной; все выздоровели, кроме одной, у которой сделался дифтерит, давший в свою очередь осложнение. Температура была более 40, появилась сыпь на теле и, как заявили доктора, скопился за ухом гной. Положение было признано почти безнадежным. Врачи предложили еще единственный шаг, который мог бы еще спасти, но шансов было очень мало. Именно они хотели попробовать сделать прорез около сонной артерии и выпустить накопившийся в большом количестве гной. Родители мои согласились и был назначен день операции. Моя мать послала телеграмму своим сестрам в Петербург, прося их найти о. Иоанна Кронштадтского и просить его помолиться о здравии дочери.

Накануне операции в 7 часов вечера мои родители обедали, когда пришла горничная сказать, что больная спрашивает, что они кушают, что она тоже хочет есть. Моя мать была в недоумении, как быть, так как сестра с трудом могла глотать жидкость. Аппетита у нее давно не было никакого. Сестра, узнав, что родители едят телятину, упорно просила, чтобы ей дали есть. Мать моя наскоблила ей немного телятины и со страхом дала; девочка съела, попросила вторую порцию и ее съела с удовольствием и заснула крепким сном. Все предыдущие ночи она металась, стонала и спать не могла. Всю ночь моя мать простояла у постели своего ребенка на коленях, молясь Господу сохранить его жизнь.

«Я чувствовала, что в эту ночь совершается чудо над нами, — рассказывала нам мать, — приложу руку к телу девочки — жара нет, спит глубоко, спокойно, дыхание ровное, нормальное. Я не могла не стоять на коленях и не молиться... что-то совершалось необыденное, — чудо было предо мной». Отец приходил несколько раз в ночь в комнату и спрашивал: «Ну, что?»

— Спит спокойно... жара нет, — не вставая с колен, отвечала мать.

На другое утро принесли ответную телеграмму от моих теток, гласящую: «В 7 час. вечера о. Иоанн молился». Как раз в этот час моя больная сестра попросила есть.

В 9 час. утра явились врачи на операцию. Они удивились, узнав, что температура у больной нормальна. Зал был уже приготовлен к операции, и девочку принесли и положили на стол. Врачи, ощупывая ее шею и за ухом, с удивлением спрашивали друг друга: «где же гной, такое количество не могло рассосаться, никоим образом!»

Старший врач все-таки взял ланцет и сделал прокол. Гноя ее оказалось, на самом кончике ланцета была лишь капля его. Это капля свидетельствовала, что врачи не ошиблись, что гной действительно был и прощупывался ими в большом количестве. И он исчез. Доктора объявили, что резать нечего, что сестра вне опасности, но как мог исчезнуть гной они объяснить не могут.

— А я могу вам объяснить, — сказал мой отец, — вчера в 7 часов вечера о. Иоанн Кронштадтский молился о нашей дочери.

Александра Колокольцова.

Рассказ Ксении Николаевны Гумилевской,
жены полковника, проживающей в Сербии, в г. Белграде по Хилендарской ул., 42

Приблизительно в 1896—1897 гг. в Киев приехал о. Иоанн Кронштадтский.

Матери моей, жене генерала Каролине Карловне Крутень, прибежавшая прислуга сказала, что рядом в доме находится о. Иоанн Кронштадтский.

Мать моя тотчас, накинувши платок, пошла в соседний дом, где находился о. Иоанн. Была масса народа, т. ч. мама не могла пробраться к о. Иоанну. О. Иоанн протянул через толпу руку к маме и сказал, что маме моей придется много перенести страданий, но чтобы она крепилась и с мужеством все переносила и назвал ее «страдалицей».

Мама жила хорошо, богато и ни о каких страданиях не было и мысли.

Сын погиб на войне, мама осталась без всего в России, где и умерла от тяжелой болезни после операции.

Я припоминаю один факт, который мама мне рассказала. Однажды она захотела поговеть и подойти под благословение о. Иоанна Кронштадтского. И вот она поехала с одной нашей дальней родственницей, богатой особой, в то время ни в чем не нуждавшейся и легко относившейся к религии и к о. Иоанну, и когда они обе подходили под благословение о. Иоанна, он, остановив СВОЙ долгий взор на нашей родственнице, говорит ей: «а ты зачем пришла лисица?» или «а тебе, что, лисица, надо?» — не помню точно, а маму благословил.

Еще помню случай из моей молодости. Это было в 1897 г., когда мы с сестрой моей были застигнуты врасплох, в смысле необходимости особой молитвы, и мы решили написать письмо о. Иоанну Кронштадтскому; вложили в него немного денег и отправили, прося его помолиться о нашем дорогом близком, который лежал при смерти. Послав письмо, мы ожидали не только ответа, но ожидали и выздоровления больного. И были горько поражены, оставаясь в большой печали, когда ни то, ни другое не последовало, и он умер.

Но молитву верующего сердца Бог слышит. Человек, за кого мы просили молиться, примиренный со всеми, причастившись, отошел в вечность.

Теперь же я припоминаю и слова, которые он сказал, а именно: «Теперь я знаю, что есть Христос, я Его вижу». Значит молитва была о душе человека, а мы понимали только как просьбу о теле.

В «Новом Обозрении» г. С-ель печатает своп воспоминания о покойном философе Вл. Соловьеве. Между прочим, автор приводит любопытный случай, относящийся к 1890 году, когда Соловьев жил в С.-Петербурге в «Европейской гостинице» и всецело был занят проектом ходатайства о расширении прав евреев.

Однажды автор воспоминаний сидел у философа. Вдруг в дверь постучались и слуга-немец, на ломаном русском языке, второпях передал нам, что в одном из номеров нашего коридора — Иоанн Кронштадтский, который только что приехал и, вероятно, сейчас выйдет.

— Пойдемте! — радостно воскликнул Вл. Соловьев, и мы пошли в коридор.

Как раз наискось от нашей двери мы увидели на пороге маленькой комнаты, мягко освещенной светом лампы под розовым абажуром, небольшую группу из 3-х лиц: это были о. Иоанн и молодая пара, вероятно муж с женой, почтительно провожавшие пастыря, что-то ласково и тихо им говорившего.

Мы приблизились к ним, и о. Иоанн двинулся нам навстречу, протягивая руки: меня он знал по делам о «Домах Трудолюбия», в которых принимал большое участие и которые поддерживал материально, Вл. Соловьева знал давно, как и всю его семью.

— Здравствуй, здравствуй! — радостно сказал он, обращаясь к Соловьеву и ласково проводя по его волнистым волосам рукой, что обыкновенно делал с тем, к кому чувствовал приязнь.

— У меня, батюшка, к вам очень большая просьба, — дрогнувшим голосом перебил его Соловьев, слегка потупясь.

— Просьба? Какая, в чем? Говори скорей!

— Я начал... одно дело, — проговорил Соловьев медленно и несколько как бы колеблясь, — одно, как я думаю, хорошее и благое дело... Благословите меня на это дело! — И он почтительно склонил свою красивую голову с львиной гривой кудрей перед небольшой фигурой пастыря.

О. Иоанн тихо приподнял склоненную голову философа, пристально посмотрел ему в лицо и тихо произнес:

— Да благословит тебя Господь и дело твое, если оно во благо, но... — и он опять стал всматриваться в глаза Вл. Соловьева, крестя его своей широкой, небольшой рукой, — дело твое окончится не так, как ты мыслишь...

И он стал двигаться от нас в толпе, уже давно наполнившей коридор и с нетерпением ожидавшей его благословения.

Предсказание сбылось: проект не дал никаких результатов и кончился ничем.

Начитавшись Льва Толстого, — чтобы быть честным и «не убивать», — я, будучи юнкером Военно-Инженерного Училища, выбросил военную форму в окно и, подвязав рубаху веревкой, пошел в церковь Училища. Генерал Начальник Училища дал мне отпуск — одуматься. Я поехал к о. Иоанну Кронштадтскому ознакомиться с ним: как он читает Евангелие — монотонно ли, внятно ли? Не магнетизирует ли он? Стал я в церкви позади колонны, чтобы он не увидел; а он начал читать Евангелие да так отчетливо, как оратор: продолжая службу, он отошел вправо, обернулся и пристально уставил взгляд в меня; я поразился.

Узнав гостиницу, куда он приглашен на молебны, я зашел туда, вижу дюжину гвардейцев казаков шеренгою ожидают его. Стал я посреди; о. Иоанн, проходя быстро, сказал мне: «вы не с ними». Начав молебен, о. Иоанн побросал стоявшие его фотографии обложкой вверх; по окончании молебна его упросили войти в комнату с закуской на столе; он налил немного вина в рюмочку, и произнес — «за здоровье всех», потом сел. Здесь к нему по очереди подходили, прося молитв, советов. Держа в руках кипу антивоенной литературы, я стал последним, а он, взглянув на меня, махнул рукой и сказал: «не имею времени читать: «вы сомневаетесь, — апостол Павел говорит: каждый оставайся в своем звании. Иоанн Креститель не прогнал воинов: не обижайте жителей, довольствуйтесь жалованием», — сказал oн. Не успел я рта разинуть, как его уже гурьбой провожали.

Через 2 года в Петербурге, по сдаче экзаменов, я почувствовал порыв к о. Иоанну. Живший со мной капитан Д., готовясь к экзамену, говорит: «не имею сил готовиться, впереди 200 страниц формул, — попросите за меня о. Иоанна. В Андреевском соборе, в алтаре, я прижался к его одежде, мысленно прося его. Он, служа, взглянул на меня. Во время Херувимской, о. Иоанн стоял на коленях перед Престолом. Он поразил меня прозрачным розоватым лицом, излучающим какой-то свет свыше, выражение беседы с небесным миром. Необычайность этого момента была подтверждена много раз при последующем десятке моих посещении, вызванных невольно тяготением быть с ним еще и еще... В тот момент, когда о. Иоанн из кружки с теплотою — поил вином дюжину людей, стоявших в алтаре, я сказал ему просьбу друга об экзамене, он переспросил ввиду невероятного шума. По возвращении первый вопрос друга: «в котором часу вы просили за меня? Около полудня я почувствовал такое вдохновение! — смотрите сколько страниц нагнал, поразительно!»

— Это время было моментом моей просьбы.

«Завтра утром я снова еду, — сказал я удивленному этим другу, — я чувствовал тоску, жажду видеть о. Иоанна, — и так повторялось ежедневно более недели. Один раз с капитаном Жерве и шт.-кап. Колосовым, заинтересовавшимися моим вдохновением, съездили мы еще раз. Я и К. получили благословение о. Иоанна взять для него каюту, чтобы ехать в Петербург. С трудом протискались мы в нее, едва удалось затворить двери, ибо десятки рук мешали, и две женщины ворвались.

«Постелите изголовье», — сказал о. Иоанн мне; по неожиданности я не понял, но женщины в момент выполнили и ссорясь просили о чем-то.

«Не могу», — отвечал он и лег на 15—20 минут. Вставши, он высунулся в окно на свежий воздух.

Однажды я последовал за о. Иоанном, спускавшимся в подвал церкви, где он выговорил за сырость старосте, а 10 минут спустя, в алтаре дал ему 10 рублей.

Другой раз на берегу, входя в паровой военный катер, о. Иоанн воскликнул матросам «здорово, братцы!», показав мне пример обращения с военными.

Был я также на общей исповеди: взывая к покаянию, о. Иоанн упомянул царя Монасию, в цепях раскаявшегося и освобожденного, дважды входил он в алтарь, молясь и выходя говорил: «кайтесь, кайтесь со слезами»; наконец произнес «прощение», — и вопли, и крики покаяния стихли.

Однажды был я свидетелем, когда раздирающий крик во время Херувимской обнаружил бесноватую девушку, подведенную к причастию, о. Иоанн повелел: «выйди!» ответ был: «куда, нас много?» Он поставил св. Чашу, на поднесенный столик, положил руку на голову бесноватой, молясь к небу, и снова повелел «выйди!» — сперва крик, затем слезы и успокоение... о. Иоанн причастил ее.

Сопровождал я как-то его на открытой палубе в проливной дождь и наблюдал как народ кутал его.

В Петербурге толпа на берегу указала мне, что там о. Иоанн проходит на пароход; приблизившись я увидел не вдруг, что брызги мокрой глины упали о. Иоанну на шапку выше лба, образовав правильный крест из 4—5 капель.

Как-то видел я, что о. Иоанна остановила плачущая дама; взглянув на нее, он сказал: «вы, католики, имеете ваших священников; но она плача в горе просила его, поведав, что муж оставил ее; тогда, наконец, сострадая, о. Иоанн сказал: «ну, теперь ступай, Господь вернет тебе его».

Надо добавить, что молитвами о. Иоанна исполнилось все, что я просил, включая просьбу жить ближе к нему: 9 летних периодов я провел в Кронштадтском лагере. Отставной полковник и инженер, военный электрик
Нью-Йорк Митрофан Критский

«О. Иоанн очень любил Кронштадтского Городского Голову Филиппа Степановича Степанова, с которым случился удар, после чего он был 10 лет разбит параличом и совсем не говорил, и только на приветствие одного о. Иоанна всегда говорил: «слава Богу».

В последний раз о. Иоанн приехал на Пасху и говорит: «я потерял мой алмаз». Незадолго перед тем о. Иоанн получил от Государя наперсный крест, посредине которого был большой бриллиант. Все подумали, что он говорит про этот бриллиант, но бриллиант был на месте. О. Иоанн стал обнимать Филиппа Степановича, прижимать его голову к своей груди и трепать по щеке и сказал: «ну, что ж, на все воля Божья».

Через две недели старик умер.

Очевидно о. Иоанн Духом Святым знал волю Божью о близкой кончине Филиппа Степановича и дал понять об этом близким двумя намеками.

Много я слышала и читала о чудесных исцелениях, бывших по молитвам приснопамятного о. Иоанна Кронштадтского.

Считаю своим долгом и я поведать читателям о том, как и в нашем семействе помогли молитвы батюшки и как он спас от смерти моего старшего брата. Дело это было, кажется, за год до кончины батюшки. Хорошо года я не помню, но все происшедшее ясно сохранилось в моей памяти, хотя я и была тогда подростком.

Мой брат в это время был уже врачом в одном из полков, расквартированных в Витебске. Сами же мы жили в Смоленске.

Однажды мои родители получили телеграмму, страшно всех напугавшую. В ней значилось, что мой брат опасно заболел и в почти безнадежном состоянии экстренно отправлен в Москву для операции. Можете себе представить какое горе принесла эта телеграмма в наш дом, тем более, что этот брат был нам всеми особенно любим, мама же в нем просто души не чаяла.

Получив телеграмму родители мои телеграммой же запросили клинику в Москве, куда отправили брата, о ходе его болезни и об операции. Оттуда получили тоже не утешительный ответ: — «оперировать нельзя, слишком слаб. Врачи боятся исхода болезни» (у брата был или перетонит или гнойное воспаление кишок, или то и другое вместе).

Тут на наше счастье мама вспомнила про батюшку о. Иоанна Кронштадтского и о исцелениях по его молитвам. Сейчас же была отправлена телеграмма к нему с горячей просьбой — помолиться об умирающем моем брате. От о. Иоанна получили телеграммой же ответ, что мы должны сами пойти в церковь Николая Чудотворца и отслужить там молебен о здравии болящего. В этом ответе о. Иоанна сказалась его прозорливость. Он заставил нас самих молиться, как будто зная, как редко в те времена мы посещали богослужения, и как были мы, к нашему стыду, почти безразличны к вере.

Этот молебен в Никольской церкви я никогда не забуду — как мы все навзрыд плакали во время молебна и как батюшка особенно истово служил его. Молитва и слезы облегчили наше горе, и мы успокоенные пришли домой. А на следующий день получили из Москвы телеграмму, где нас уведомляли об удивительном явлении: «у брата температура спала с 40° до нормальной и воспалительный процесс проходит». А там через некоторое время брат совершенно здоровый был опять у себя в Витебске и работал по-прежнему в полковом околотке.

К. Юрьева.

(Перепечатано из № 7 (213) «Прав. Руси», от 8/IV1937r.

На Святой Горе Афонской в русской обители во имя Ап. Иоанна Богослова более 20 лет жил монах Мартиниан по фамилии Орел, как малоросс, человек упрямый и ни перед чем не останавливающийся. Задумал он съездить на родину и повидаться с родными. Настоятель иеросхимонах о. Герасим, зная его характер, дал ему свое благословение на поездку в Россию и при отъезде сказал: «о. Мартиниан, похлопочи, чтобы нам вернуться в Россию, а то нас здесь всюду притесняют, как ты и сам знаешь. Конечно, в центре России все старинные монастыри уже заселены старожилами, а в Сибири или на Кавказе еще достаточно мест и для новых монастырей.»

О. Мартиниан горячо принял к сердцу слова настоятеля и прямо из Одессы, не заезжая на родину, поехал в Петербург и Кронштадт к о. Иоанну посоветоваться и получить от него благословение.

Благополучно оп приехал в Кронштадт и удачно ему привелось побеседовать с батюшкой о. Иоанном, который ему сказал: «если хочешь добиться желанной цели, то сегодня же поезжай отсюда во Владикавказ к тамошнему епархиальному епископу, никуда отнюдь не заезжая и в Дороге нигде не замедляй, а если куда заедешь и прервешь свое прямое направление, то знай, что твоя цель никогда не будет достигнута».

О. Мартиниан немедленно поехал. В Москве он лишь только перебежал с вокзала на вокзал, и хотя в ней никогда не бывал, но отнюдь ничем не заинтересовался, имея одну лишь в виду заповедь о. Иоанна. Но вот и тяжелое искушение — поезд мчится мимо родного села, в котором более 20 лет не был, да еще вперед не известно, когда придется быть в нем. Заеду на самый краткий срок, до другого поезда, повидаться с родными, а потом постараюсь ускорить путь. Решил и исполнил свое намерение. Повидался со старухой матерью и с прочими родственниками, торопился продолжать свой путь, но следующего поезда не захватил и на станции с родными прождал несколько часов до другого, так что почти на сутки запоздал. По приезде во Владикавказ я пошел в архперейский дом и на просьбу представиться Владыке, ему ответили, что Владыки нет дома, ибо он уехал на свидание с Наместником Кавказа (который объезжал вверенный его управлению кран) и лишь несколько часов он не захватил дома Владыки. Энергичный о. Мартиниан поторопился ехать по указанному пути далее па Баку в надежде на пути увидеть Владыку и Наместника. На половине пути он узнал, что Наместник остановился и долго осматривал одну старинную заброшенную крепость. О. Мартиниан слез на указанной станции и пошел к видневшейся на горе крепости. На пути повстречался с Преосвященным Владикавказским, который возвращался с военным священником на станцию. Как они его по одежде признали иноком, так и ему нетрудно было их узнать.

О. Матриниан бойко и толково объяснил цель своего сюда путешествия, и из уст Владыки вырвалось: «Ах, если бы вы были здесь за несколько часов раньше, то Наместник тут же на месте утвердил бы своим указом быть в этой крепости монастырю, так как сам высказывался, что эта крепость более походит на монастырь и если бы нашлись монашествующие здесь жить, то я все свое старание приложил бы к безбедному тут им пребыванию. Ну, что бы вам за несколько часов раньше явиться? А теперь Наместник спешно уехал в Тифлис. Советую вам туда немедля к нему ехать с моим письмом. О. Мартиниан, получив письмо, поехал в Тифлис, но в Тифлисе ему сообщили, что Наместник уехал спешно по вызову в Петербург.

После того о. Мартиниан сколько ни ездил и куда ни обращался, всюду получал лишь одни отказы. И не выполнивши своей миссии вернулся на Афон, где и умер схимником.

Православный эстонец Феодор Гросман, молодой человек, просил у о. Иоанна благословения идти на Афон в монахи и батюшка ему ответил: «Бог благословит! Будешь монахом и иеродьяконом, но иеромонахом не будешь!»

Ф. Гросман приехал на Афон и поступил в число братства нашего Андреевского Скита. Был помощником аптекаря и способным певчим; пострижен в монашество с именем Фаддея и вскоре был рукоположен во иеродьякона и всем чистосердечно рассказывал о пророчестве о. Иоанна, но пробыв несколько лет иеродьяконом, начал сомневаться в этом пророчестве и высмеивать Праведника, что, думал я, все равно буду и иеромонахом. Один раз его обошли в рукоположении, рукоположив моложе его иеродьяконов в иеромонахи. Отчего он еще более ожесточился и когда появилась в Скиту имябожническая смута, то о. Фаддей не по ревности пристал к имябожникам, а лишь по злобе на игумена за то, что не представил его к рукоположению, как он предполагал получить сан священства, и вместе с имябожниками ему пришлось выехать с Афона, как их стороннику. В Петербурге он снял духовную одежду и женился, но брак был неудачным и через год развелся с женою и вторично женился на другой. Вот до чего могла довести человека насмешка над предсказанием Праведника, коего оскорбить все равно что и Бога.

К настоятелю нашего скита о. Иосифу приходит пожилых лет паломник и просит принять его в число братства, коего было изобильно, да и охотников из паломников поступить было много молодых и способных на все дела, но только сей паломник заявил, что о. Иоанн Кронштадтский его к нему послал. О. Иосиф спросил:

— А какое-нибудь ремесло знаешь?

— Я каменщик и могу дороги мостить.

— А, если каменщик, то нам ты нужен. Нам надо из Скита до водяной мельницы дорогу провести.

— Батюшка о. Иоанн мне так и сказал: «поезжай на Афон в Андреевский Скит и там дорогу будешь проводить».

Новый послушник вскоре принялся за возложенное на него послушание и за год провел до мельницы хорошую дорогу зигзагами, по которой свободно могут ехать в глубокое ущелье самые большие автомобили (каких здесь еще нет) и повозки запряженные быками.

По окончании дороги каменщик заболел, слег в больницу скитскую и умер в ней схимником, прожив на Афоне два года.

Нашего Скита схимонах Иосиф был усердным почитателем о. Иоанна. О. Иосифу пришлось прожить до 1914 года в Петербурге при подворье Скита и он в подробности знал биографию о. Иоанна и мне рассказывал в точности также о (помещенном в вашей книге) происшествии с о. Иоанном о «заклании» его врагами и что после этого он сильно страдал физически до самой смерти, но все терпеливо переносил.

Некто Александр... отбывал воинскую повинность в Кронштадтской крепости и пришел однажды в Андреевский собор на литургию, которую служил о. Иоанн. Когда все стали подходить приобщаться св. Тайн, то и он подошел по примеру других, хотя и не приготовился к. причащению. О. Иоанн, заметив, что у него за поясом висит штык, сказал: «убери штык». Он пошел и отдал его старосте, а пока он ходил, о. Иоанн уже окончил причащение и Александр не успел приобщиться. Вероятно о. Иоанн предвидел, что он без должного благословения подходил к причащению или и то, что впоследствии он сделался коммунистом-безбожником и своей придиркою за штык оттолкнул его от Чаши, тогда как других всячески принуждал ко св. причащению возможно чаще.

Принося благодарность всем сотрудникам в благочестивом деле, пребываю всегдашним молитвенником.

Святогорец Иеромонах Харлампий.

Лично мне не судил Господь видеть великого молитвенника, прозорливца и чудотворца отца нашего Иоанна. Но из многих встреч и бесед с людьми, близко соприкасавшимися с о. Иоанном, у меня сложилось убеждение в том, что о. Иоанн Сергиев (Кронштадтский) — великий угодник Божий и слава Церкви Российской, Православной.

Будучи священником Екатеринбургского Кафедрального Богоявленского собора, я был приглашен одним прихожанином собора на именинный обед.

После молебна все уселись за трапезный стол. Зашла речь об о. Иоанне. Хозяин дома (именинник) по торговым делам был в г. Иркутске у своего компаньона. Семья последнего состояла из мужа, жены и маленькой дочери, заболевшей скарлатиной в тяжелой форме. Страх потерять единственную дочь потрясла сердца родителей. Были приняты все возможные по месту и времени меры, но ребенок таял на глазах родителей. Мать настаивала на посылке телеграммы о. Иоанну, а отец видимо не разделял веры в силу молитвы о. Иоанна. Но все же побежденный силой материнской любви, он послал телеграмму в Кронштадт с просьбой о молитве. Рассказчик вернулся домой в Екатеринбург и здесь уже через несколько дней получил письмо от отца болящей малютки с радостной вестью, что в тот же день получен был ответ: «молитесь — будет жива».

Рассказчик сам признался, что и он не верил в возможность такого исхода после посылки телеграммы. Когда же к немалому его смущению, он получил радостное письмо от уверовавшего отца, то и сам с женой своей решил поехать в Кронштадт, повидать молитвенника и чудотворца.

Приехали. После ранней литургии они ждали в своем номере в Доме Трудолюбия о. Иоанна. Общая нервность передалась от ожидавших о. Иоанна и рассказчику и на этой почве у него произошла размолвка с его женой, даже всплакнувшей от незаслуженного горького слова со стороны супруга.

Быстро вошел в номер о. Иоанн. Отслужил краткий водосвятный молебен и стал разливать приготовленный заранее чай. И во время всей этой процедуры он ни разу не обратился к мужу-обидчику, а все время участливо беседовал с обиженной женой.

И только на прощанье сказал ему: «мужие, любите свое жены», и быстро вышел. «Я, — говорит рассказчик, — был поражен, как небесным громом, этими словами, говорившими о том, что батюшка духом своим зрел и цену обиды и состояние сердец супругов.

В 1915 г. я был назначен в Балтийский флот священником. Прибыв в Кронштадт, я запоздал до 12 ч. явиться Начальнику Морского Штаба и должен был после пушки ожидать окончания обеденного перерыва. Беседуя с матросом, бывшим у пушки, я понял, что в отношениях командного состава с матросами не все благополучно. Это вселило в меня какое-то смутное болезненное предчувствие. Явившись Начальнику штаба, я узнал место стоянки моего корабля и получил приказ немедленно отправиться на корабль. Дорожные вещи мои остались у родственников в Петрограде. Начальник не принял во внимание мое сообщение об этом и я вынужден был отказаться от своего назначения.

Выйдя из кабинета начальника, я чувствовал, что как будто почва подо мной колеблется. Я потерял состояние равновесия, спазмы душили мое горло. Не имея сил возвратиться в Петроград, я решил переночевать в Кронштадте. В Доме Трудолюбия мне отвели номер. Оставшись наедине только с висевшим на степе портретом о. Иоанна, я со слезами обратился к нему, как живому: «отец Иоанн, выручай собрата»... И с горькими слезами я заснул. Утром слышу стук в дверь и голос: «батюшка дорогой, вас баронесса Таубе просит на чашку кофе». Я благодарю и прошу разрешения отслужить сначала панихиду по о. Иоанну. Мое предложение принимается и я в рабочем кабинете о. Иоанна отслужил панихиду, предварив ее кратким словом о приснопамятном о. Иоанне. Кончилась молитва и я у баронессы в ее номере. Видимо все живут здесь одним воспоминанием о почившем, дорогом батюшке, в память которого, очевидно, и меня, человека неизвестного, тоже именовали «дорогой батюшка».

«Вот на том же кресле, на котором и вы, дорогой батюшка, сидели, — говорила мне баронесса, — проводил с нами последние дни наш незабвенный батюшка о. Иоанн. Мы все, затаив дыхание, слушали его слова, вернее, мысли вслух. Медленно, медленно и едва внятно говорил он. Нам одно его присутствие было бесценно дорого. Во время одной из последних бесед батюшка все время посматривал на потолок и мы недоумевали, что бы это означало?

Только одно лицо поняло это внимание батюшки, обращенное на потолок. Незаметно для нас ушла из кабинета кухарка. Из покаянной речи последней мы узнали впоследствии, что поняв взгляд прозорливца о. Иоанна, она поспешно перенесла с чердака свой сундучок в каретник.

Когда умер батюшка, то полиция стала опечатывать все имущество. Пристав подошел к каретнику, за ним кухарка с просьбой: «дозвольте, г. пристав, взять мне мой сундучок из каретника».

— Какой сундучок, что у тебя в нем?

Когда городовой вскрыл сундучок, то там оказались куски парчи, шелка, чесучи и пр., принадлежавшие почившему и украденные его кухаркой.

Так покойный призывал безмолвно к покаянию согрешившую против заповеди: «не укради».

Поблагодарив добрую баронессу за приют и внимание, я с несколько облегченным сердцем отправился в Петроград. Здесь меня ожидала телеграмма из Ставки о назначении меня священником при штабе Владивостокской крепости. Таков ответ на мое обращение к о. Иоанну.

Живя во Владивостоке, я однажды встретился с податным инспектором N, племянником бывшего Архангельского Архиепископа Антония (если не изменяет мне память). Окончив в 1905 г. Архангельскую духовную семинарию, этот молодой тогда человек, как родственник правящего архиерея, остался у него в качестве личного секретаря на летнее время до поездки в университет.

Как известно, о. Иоанн ежегодно совершал путешествие в с. Суры, Архангельской епархии, — на родину к себе. Приезда батюшки ждали там, как годового праздника. Зараженный общим душком 1905 г. и наш личный секретарь владыки решает, что так как он ежедневно принимает благословение от Архиепископа, то в благословении, хотя бы и столичного протоиерея, он не нуждается и не примет его от о. Иоанна. В урочный час в переполненный собор вошел уставший от пути, но жизнерадостный о. Иоанн. Толпа, подобно волне понесла и нашего героя к о. Иоанну. Зоркие голубые, улыбающиеся глаза, подобно яркому лучу солнца, осветили омраченное сознание и глубины сердечные молодого человека и он машинально сложил руки для принятия благословения. Но к его удивлению, батюшка только поцеловал его, а благословения не дал.

Чувство раскаяния охватило личного секретаря Владыки и он решил: «Завтра непременно получу благословение».

Подождав рано вставшего о. Иоанна, он просит у него благословения.

— Вы ведь каждый день принимаете благословение от Архиепископа, а я только протоиерей.

И опять этот улыбающийся любовный, испытующий взгляд. Я, — заканчивает повествователь, — бросился к ногам прозорливца и умолял его простить меня за повторенные им мои слова.

— Ну, то-то же, — отечески благословляя, сказал ему о. Иоанн, — ведь и иерейское, как и архиерейское — то же Божие благословение...

Уезжая на Дальний Восток, о. Аристарх Пономарев вспомнил еще следующий случай, который я записал с его слов.

Хозяева одного из Петербургских меблированных домов для приезжающих стали замечать, что комнаты их пустуют, т. к. никто с вокзалов не приезжает.

Будучи людьми набожными, они пригласили о. Иоанна отслужить у них молебен.

О. Иоанн приехал, отслужил молебен и все время пристально смотрел на швейцара дома. Хозяева догадались, что причина непосещения их дома — в швейцаре, подослали своих людей проверить и действительно, оказалось, что когда подъезжали с чемоданами на извозчиках, как будто с вокзала, спрашивали номер для остановки, то швейцар говорил, что все заняты.

Хозяева уволили швейцара и дела их пошли по-прежнему хорошо.

 Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter

<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>