Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПрп. Иоанн Кассиан Римлянин. Семь собеседований отцов, живших в Египетской пустыне Фиваиде
Глава 1
Тотчас по окончании обеда, который нам, желающим пищи учения, показался больше обременительным, нежели приятным, старец, заметив, что мы ожидаем обещанного слова, начал говорить: «Мне приятно не только напряженное внимание вашего ума к научению, но и мысль предложенного вопроса. Точно, вы соблюли разумный порядок вопроса. Ибо необходимо, чтобы за полнотою столь превосходной любви последовали и безмерные награды за совершенную и постоянную чистоту и была равная радость при таком равенстве наград. Ибо они соединяются между собою таким сродством, что одна без другой не может быть приобретена. Итак, ваше предложение заключается в том, чтобы мы подобным рассуждением раскрыли, может ли быть вполне истреблен огонь похоти, который (как бы врожденный жар) ощущает эта плоть. Сначала прилежно исследуем, что думает об этом блаженный Апостол. Он говорит: «умертвите уды ваша, яже на земли» (ср.: Кол.3,5). Итак, прежде рассмотрения прочего исследуем, что такое члены, которые он заповедует умерщвлять. Блаженный Апостол этою заповедию побуждает нас не руки, или ноги, или детородные члены отсекать, но тело греха, которое также состоит из членов, как можно скорее разрушать ревностию к совершенной святости, о каковом теле он в другом месте говорит: «да упразднится тело греховное» (Рим.6,6). От него с плачем просит освободить его, говоря: «окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7, 24).
Итак, это тело греха состоит из многих членов — пороков; к его части относится всякий грех, совершенный делом, или словом, или помышлением, коего члены правильно называются земными. Ибо те, которые пользуются их услужением, не могут истинно исповедать: «наше житие на небесех есть» (ср.: Флп.3,20). Итак, в этом месте Апостол, описывая члены этого тела, говорит: «умертвите земнии члены ваша: блуд, нечистоту (малакию), страсть, похоть злую и лихоимание, еже есть идолослужение (ср.: Кол.3,5). Итак, на первом месте он поставил блуд, который совершается плотским совокуплением. А второй член он назвал нечистотою, которая, без всякого прикосновения к женщине, иногда случается во время сна или во время бодрствования по беспечности неосмотрительного ума и потому замечается и запрещается в Законе Моисеевом, который всех нечистых не только лишил участия в ядении священного мяса, но и повелел отлучать из среды лагерей, чтобы прикосновением своим не осквернили святыни, говоря: «душа же (то есть человек), яже аще снесть от мяс жертвы спасения, яже есть Господу, и нечистота его на нем, погибнет душа она; и всякое, емуже прикоснется нечистый, нечисто будет» (ср.: Лев.7,20; Чис.19,22); и во Второзаконии говорится: «аще будет у тебе человек, иже не будет чист от излияния его нощию, и да изыдет вне полка, и да не внидет в полк: и егда будет к вечеру, да омыет тело свое водою, и зашедшу солнцу да внидет в полк» (Втор. 23,10-11). Потом третьим членом греха Апостол поставляет страсть, которая, находясь в сокровенности души, может воспламеняться и без плотской похоти (ибо libido — страсть — называется так от слова libet — угодно, желательно). После этого, от больших грехов переходя к меньшим, он четвертым членом поставил злую похоть, которая может относиться не только к вышесказанной страсти нечистоты, но и вообще ко всем вредным вожделениям и которая есть только болезнь развращенной воли. О ней Господь в Евангелии говорит: «иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердцы своем» (Мф.5, 28). Ибо тогда гораздо труднее обуздать вожделение удобопоползновенного сердца, когда представляется ему случай обольстительного взгляда. Этим ясно доказывается, что для совершенства целомудрия не может быть достаточно одной чистоты телесного воздержания, если не будет к ней присоединена и непорочность духа. После всего этого последний член греховного тела Апостол называет любостяжанием, внушая, что не только надобно воздерживаться от пожелания чужих вещей, но и свои надобно великодушно презирать. Так поступало упоминаемое в книге Деяния святых Апостолов общество верующих, о котором говорится: «народу же веровавшему бе сердце и душа едина и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща. Елицы бо господие селом или домовом бяху, продающе приношаху цены продаемых и полагаху при ногах Апостол: даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше» (ср.: Деян.4, 32, 34-35). А чтобы не показалось, что это совершенство принадлежит немногим, то Апостол свидетельствует, что любостяжание есть идолопоклонство (см.: Кол. 3, 5), и справедливо. Ибо кто не подает необходимого бедным и деньги свои, которые бережет по недоверчивой скупости, предпочитает заповедям Христовым, тот впадает в порок идолопоклонства, так как любовь к мирскому веществу предпочитает любви Божией.
Итак, если видим, что многие ради Христа отвергли свое имущество, так что не только обладание деньгами, но и желание их от сердец своих отсекли, то следует, что таким же образом можно погасить и блудное разжжение. Ибо Апостол не соединил бы невозможного дела с возможным; но, признавая то и другое возможным, заповедал равным образом умерщвлять. И настолько блаженный Апостол уверен, что можно из наших членов искоренить блудную страсть или нечистоту, что повелел не только умерщвлять их, но что не должно и именоваться им между нами, говоря: «блуд же и всяка нечистота и лихоимство ниже да именуется в вас; и сквернословие, и буесловие, или кощуны, яже неподобная» (ср.: Еф.5, 3-4). Он учит, что это одинаково гибельно, одинаково удаляет нас от Царства Божия, говоря: «сие бо да весте, яко всяк блудник, или нечист, или лихоимец, иже есть идолослужитель, не имать достояния в Царствии Христа и Бога» (Еф.5,5). И еще: «не льстите себе: ни блудницы, ни идолослужителе, ни хищницы Царствия Божия не наследят» (ср.: 1Кор. 6, 9-10). Потому не должно быть сомнения, что страсть блуда и нечистоты может быть истреблена из наших членов, потому что Апостол повелел отсекать их так же, как и любостяжание, суесловие, смехотворство, пьянство, воровство, которых отсечение удобно.
Впрочем, мы должны знать, что хотя бы мы соблюдали всю строгость воздержания, именно: голод, жажду, бдение, постоянный труд — и с неослабным усердием занимались чтением, однако ж посредством этих подвигов мы не можем приобресть постоянную чистоту целомудрия, если, постоянно упражняясь в них, по руководству опыта не дознаем, что чистота подается по милости благодати Божией. Всякий пусть знает, что он должен неутомимо упражняться в этих подвигах только для того, чтобы, ради скорби их приклонив милосердие Божие, удостоиться, по Божественному дару, освободиться от брани плоти и господства преобладающих страстей, а пусть не надеется, что будто он сам собою посредством их (то есть поста, бдения, чтения и прочего) получит ненарушимую чистоту тела, которой желает. А для приобретения целомудрия должен воспламеняться таким желанием и любовию, с каким жадный корыстолюбец желает денег, честолюбец — высших почестей или увлекаемый нестерпимою любовию к красивой женщине с невыносимым жаром хочет исполнить свое желание. Оттого бывает, что когда мы воспламеняемся ненасытным желанием всегдашней непорочности, то пренебрегается и вожделенная пища, необходимое питье бывает противно, наконец, самый сон, требуемый природою, отгоняется или по крайней мере, как коварный обольститель целомудрия и как ревнивый противник чистоты, допускается боязливым и подозрительным умом; и, таким образом, всякий поутру, испытав свою непорочность, радуется о сохранившейся у него чистоте и сознает, что он приобрел ее не своим старанием и бдением, а покровительством Божиим, и понимает, что она столько будет пребывать в его теле, сколько Господь даст по Своему милосердию. Кто постоянно имеет такую уверенность, тот, не думая о себе высоко, не полагается на свою добродетель, не обольщаясь долгим отсутствием нечистого истечения, не предается обманчивой беспечности, зная, что он тотчас будет осквернен истечением нечистой влаги, если хоть немного отступит от него покровительство Божие. Потому для продолжения покровительства он со всем сокрушением и смирением сердца неослабно прилежит молитве.
Хотите ли получить ясное доказательство истинности сказанного, по которому бы одобрили и сказанное и уразумели, что эта плотская брань, которая считается враждебною нам и вредною, с пользою прирождена нашим членам? Пожалуй, посмотрите на скопцов телом: какая особенно причина делает их вялыми в желании добродетелей и холодными? Не оттого ли это, что, по их мнению, они не имеют уже опасности растлить целомудрие? Впрочем, на основании сказанного мною, никто не должен думать, будто я утверждаю, что из них вовсе нет никого, кто бы имел горячее расположение к совершенному самоотвержению, но что они некоторым образом должны побеждать свою природу, если только кто из них, при высшей строгости по отношению к душе, стремится к предположенной пальме совершенства, которого пламенное желание того, кого оно однажды воспламенило, заставляет не только терпеливо, но и охотно сносить голод, жажду, бдение, наготу и все телесные труды. «Ибо муж в трудех труждается себе и изнуждает погибель свою» (Притч.16,26); и еще: «души же нищетней и горькая сладка являются» (Притч. 27, 7). Ибо иначе желания настоящих вещей не могут быть подавлены или отвергнуты, если вместо этих вредных расположений, которые желаем отсечь, не будут восприняты другие спасительные. Ибо живость духа никак не может поддерживаться без возбуждения какого-либо желания или страха, радости или печали, если они (эти чувства) не будут обращены в добрую сторону. И потому если желаем плотские вожделения истребить из наших сердец, то на место их должны тотчас насадить духовные желания, чтобы дух наш, всегда занятый ими, имел чем постоянно заниматься и отвергал прелести настоящих временных (мирских) радостей. И когда дух наш, наученный ежедневным упражнением, придет в это состояние, тогда по научению опыта поймет и смысл того стишка, который хотя все мы воспеваем обыкновенным способом пения, но силу его понимают только немногие опытные: «предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся» (Пс. 15,8). Ибо тот один действительно постигает силу и смысл этого стиха, кто, достигнув до той чистоты тела и духа, о которой говорим, сознает, что он в каждую минуту охраняется Господом, чтобы опять не уклониться на прежнее, и что десница его, то есть святые действия, постоянно ограждается Им. Ибо Господь всегда присутствует при святых Своих не по левую сторону, потому что святой муж не имеет ничего левого, то есть худого, но по правую, а для грешников и нечистых Он бывает невидим, потому что они не имеют правой стороны, на которой Господь обыкновенно находится, и не могут говорить с Пророком: «очи мои выну ко Господу, яко Той исторгнет от сети нозе мои» (Пс.24, 15). Чего никто не может сказать справедливо, кроме того, кто всё, что есть в этом мире, почитая вредным, или излишним, или по крайней мере низшим высоких добродетелей, весь свой взор, все старание, всю заботу приложит к образованию своего сердца и к чистоте целомудрия; таким образом дух, очищенный такими упражнениями и усовершенствованный успехами, достигнет совершенной чистоты души и тела.
Сколько кто преуспеет в кротости сердца и терпении, столько же преуспеет и в чистоте тела, и чем дальше прогонит страсть гнева, тем лучше приобретет чистоту. Ибо тот не выгонит жара из тела, кто наперед не подавит волнения души. Это ясно доказывает учение Спасителя о Блаженствах: «блажени кротцыи: яко тии наследят землю» (Мф.5,5). Следовательно, не иначе мы завладеем нашею землею, то есть не иначе мятежная земля нашего тела подчинится нашей власти, как если наперед дух наш укрепится в кротости и терпении; и никто не возможет прекратить войну похоти, восстающую на свою плоть, если кто наперед не будет снабжен оружием кротости. «Ибо кротцыи же наследят землю и вселятся в век века на ней» (ср.: Пс.36,11,29). Как мы можем завладеть этою землею, это Пророк объясняет в следующих словах псалма: «потерпи Господа и сохрани путь Его, и вознесет тя, еже наследити землю» (Пс.36, 34). Ясно, что никто не может восходить к получению во владение этой земли, кроме только тех, которые, при непоколебимой кротости и терпении соблюдая пути Господни и заповеди, из грязи плотских страстей будут Им извлечены и возвышены. Следовательно, кроткие наследуют землю, и не только «наследят землю», но «и насладятся о множестве мира» (Пс.36, 11), которым никто постоянно не будет наслаждаться, в чьей плоти еще восстает брань похоти. Ибо он необходимо будет подвергаться жестоким наказаниям демонов и будет уязвляем огненными стрелами сладострастия, будет выгоняем из владения своей земли, пока Господь прекратит брани до края земли его, сокрушит лук, переломит копье, колесницы сожжет огнем (см.: Пс.45, 10), именно тем, какой приходил Господь повергнуть на землю (см.: Лк. 12, 49); также переломит лук и копье, которыми духовные враги, днем и ночью сражаясь против него, уязвляли сердце его огненными стрелами страстей. Таким образом, когда Господь, прекращающий брани, освободит его от всякого воспламенения похоти, то он придет в такое состояние чистоты, что по удалении смятения, которым пугал себя, то есть свою плоть во время брани, начнет наслаждаться ею, как в чистой скинии. «Ибо не приидет к тебе зло, и рана не приближится селению твоему» (ср.: Пс.90,10), по пророческому слову, силою терпения он достигнет того, что посредством кротости не только «наследит свою землю, но и насладится о множестве мира» (ср.: Пс.36,11). А где еще остается смятение брани, там не может быть множество мира. Псалмопевец не говорит: насладится о мире, но о множестве мира. Этим очевидно показывается, что терпение есть такое действительное врачевство сердца, как говорит Соломон: «кроткий муж — сердцу врачъ» (ср.: Притч.14,30),— что истребляет страсть не только гнева, печали, уныния, тщеславия, гордости, но и похоти и вообще всех страстей. Кто всегда бывает кроток и спокоен, тот не возмущается гневом, не снедается горечью печали и уныния, не увлекается суетностию тщеславия, не надмевается гордостию. «Ибо мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна» (Пс.118,165). И потому справедливо говорится: «лучше муж долготерпелив паче крепкаго, удержаваяй же гнев паче вземлющаго град» (ср.: Притч.16,32). Итак, пока мы заслужим приобрести такой твердый и постоянный мир, необходимо нам перенести много искушений. Также нам надобно часто с стенанием и слезами повторять этот стишок: «аз же нищь есмь и убог, весь день сетуя хождах: яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть изцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих» (ср.: Пс.39, 18; 37, 7-8, 4). Это тогда, особенно, поистине мы будем с плачем говорить, когда, после долговременной чистоты нашего тела, думая, что мы уже совершенно избавились от плотской скверны, станем чувствовать, что опять восстает против нас похоть плоти за возношение сердца и от мечтаний во сне у нас приключается нечистота истечения. Часто бывает, что, при продолжительной чистоте сердца и тела, человек в самом себе тщеславится, думая, что он уже не может лишиться этой чистоты, и говорит: «аз же рех во обилии моем: не подвижуся во век» (Пс.29, 7). Но когда, Для пользы оставленный Господом, он почувствует, что чистота его возмущается, касательно которой он полагался на себя самого, и увидит, что он сам по себе не имеет успеха, то тотчас прибегает к Виновнику чистоты и, сознавая свою слабость, исповедуется и говорит: «Господи, не моею, но волею Твоею подаждъ доброте моей силу: отвратил же еси лице Твое, и бых смущен» (Пс.29,8). И слова блаженного Иова: «аще бо измыюся снегом и очищуся руками чистыми, доволно во скверне омочил мя еси, возгнушася же мною одежда моя» (Иов. 9, 30-31). Впрочем, кто по своей вине погрязает в нечистоте, тот не может говорить это своему Творцу. Пока кто не достигнет совершенного состояния чистоты, тот необходимо будет часто подвергаться возмущениям страсти до тех пор, пока, по благодати Божией укрепившись в желаемой чистоте, удостоится деятельно говорить: «терпя потерпех Господа, и внят ми и услыша молитву мою: и возведе мя от рова страстей и от брения тины, и постави на камени нозе мои и исправи стопы моя» (Пс.39, 2-3).
Много степеней целомудрия, по которым восходят к ненарушимой чистоте и которые обозреть и исчислить как должно хотя сил наших недостает, однако ж поелику порядок собеседования требует того, то по мере наших опытов попытаемся объяснить, предоставляя совершенным более совершенное объяснение и не предупреждая своим мнением тех, которые, по горячему усердию приобрев более совершенное целомудрие, чем более имеют тщания, тем больше превосходят других силою самого разумения. Итак, лествицу совершенства целомудрия я разделю на шесть степеней, которые, впрочем, по высоте много отстоят друг от друга, так что некоторые средние, которых много, я опущу, которых тонкость неуловима для человеческих чувств, так что ни ум усмотреть ее, ни язык высказать не может, с какими успехами мало-помалу ежедневно возрастает совершенство самой чистоты. Ибо, по подобию земных тел, которые в каждый день нечувствительно получают себе приращение и без нашего ведома вырастают до совершенного вида, также приобретается и сила души, и зрелость чистоты. Итак, первый степень целомудрия состоит в том, чтобы монах не подвергался возмущению плотской похоти в бодрственном состоянии; второй, чтобы ум не занимался сладострастными помыслами; третий, чтобы от взгляда на женщину нимало не склонялся к вожделению; четвертый, чтобы в бодрственном состоянии не допускал и простого движения похоти; пятый, чтобы и самое тонкое согласие на сладострастное действие не помрачало ума, когда рассуждение или необходимость чтения приведет на память человеческое рождение, но должен смотреть на это спокойным и чистым взглядом сердца как на дело простое и необходимо назначенное для размножения рода человеческого; при воспоминании о нем ничего больше не должен представлять, как действование чресл или другой какой-нибудь части тела. Шестой степень целомудрия состоит в том, чтобы даже и во сне не было соблазнительных мечтаний о женщинах. Хотя этого мечтания мы и не считаем грехом, однако ж это бывает знаком того, что еще скрывается похоть в членах. Мечтания эти бывают различные. Смотря по тому, кто каким делом обыкновенно занимается или думает, тот тем и искушается во время сна. Иначе обольщаются те, которые узнали плотское совокупление; иначе те, которые не испытали совокупления с женщиною. Как у этих сны обыкновенно бывают простые и более чистые, то им легче, меньше труда приобресть чистоту. А те подвергаются обольщениям нечистых и более впечатлительных мечтаний, доколе мало-помалу по мере чистоты, к которой всякий стремится, дух даже и во сне возненавидит то дело, к которому прежде произвольно питал сочувствие, и ему дается от Господа то, что чрез Пророка обещается храбрым мужам в высшую награду за труды: «лук и мечь и брань сокрушу от земли вашея и вселю вы со упованием» (ср.: Ос.2,18); и таким образом достигнет чистоты блаженного Серена и немногих подобных ему мужей. Эту чистоту я отделил от сказанных шести степеней целомудрия, поелику не только приобресть, но даже и верить ей очень редкие могут, и поелику что по особенному дару Божию ему (авве Серену) дано, то не может быть предложено в образец заповеди общей для всех, именно, чтобы дух наш до того у совершился в чистоте целомудрия, чтобы, по умерщвлении самого естественного движения плоти, вовсе не иметь нечистого истечения. Я не должен умолчать и о мнении тех, которые касательно плотского истечения говорят, что будто оно происходит у спящих не оттого, что производят его сонные грезы, а оттого, что скопление этой влаги возбуждает обольстительные мечты в болезненном сердце. Наконец, говорят, что в то время, когда не беспокоит скопление влаги, не бывает ни истечения ее, ни обольстительного мечтания.
Но это принять, одобрить и точным исследованием доказать, возможно ли это или невозможно, никто не может, кроме того, кто посредством долгого опыта и чистоты сердца, под руководством слова Божия, проникнет до самых оснований плоти и духа. Об этом блаженный Апостол говорит: «живо бо слово Божие и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судително помышлением и мыслем сердечным» (Евр.4,12). И таким образом, став как бы между их пределами, как наблюдатель и судья, правильным исследованием определит, что человеческому состоянию необходимо, что неизбежно должно быть присвоено или что приключилось от порочной привычки и беспечности юности; и касательно действия и природы их (духа и плоти) не полагается на ложные людские мнения, но, на верных весах своего опыта и с точным испытанием взвешивая чистоту, никак не обольщается заблуждением тех, которые, по своей небрежности оскверняясь истечением более частым, нежели сколько побуждает природа, извиняют себя естественным состоянием; а между тем известно, что они больше делают насилие природе, вынуждают у нее истечение, которого она сама собою не производит, свою невоздержность относят к потребности плоти, даже к Творцу ее, собственную вину слагая на немощь природы. О таких в Притчах хорошо говорится: «неразумие мужа погубляет пути его, и Бога виновна творит в сердцы своем» (Притч.19,3). Если же кто не хочет верить этому рассуждению нашему, то прошу не прежде вступать в спор с нами по предзанятому мнению, как исполнив правила этого учения. И когда будет исполнять их хоть в немногие месяцы с тою воздержностию, какая заповедуется, то сказанное нами совершенно может подтвердить как истинное суждение. Но тот напрасно будет спорить о цели какого-либо искусства или науки, кто наперед с особенным усердием и рачительностию не исполнит всего того, что принадлежит к совершенству их. Например, если бы я утверждал, что можно произвесть из пшеницы подобие меда или из семян редьки и льна приятное масло; если бы кто, вовсе не зная этого, стал говорить, что это противно природе вещей, и меня осмеял, как лжеца; если я представлю ему бесчисленных свидетелей, которые бы показывали, что они это видели и вкушали; кроме того, если бы я объяснил способ и порядок, как эти вещества превращаются в масло или в мед, а он, упорно оставаясь в глупом предубеждении, стал бы отвергать возможность произвесть из этих семян какую-нибудь сладость или масло, то не больше ли должна быть порицаема неразумная и упрямая спорливость его, нежели осмеиваема истинность моих слов, которая подтверждается важностию многих и верных свидетелей, ясными доводами и, что еще важнее этого, достоверностию опыта. И потому кто постоянным усилием сердца достигнет того состояния, что, уже по совершенном освобождении духа от раздражения этой страсти, плоть его во время сна будет выгонять как бы избыток переполнившейся влаги, тот верно поймет состояние и способ природы и, таким образом когда пробудившись, найдет, что плоть его после долгого времени, без его ведома и сознания, осквернилась (истечением), тогда он извиняется естественною необходимостию, без сомнения, достигнув того состояния, чтобы он обретался таким и ночью (то есть во время сна), каким днем (в бодрственном состоянии); таким на постели, каким на молитве; таким один, каким среди людей. Находясь в уединении, он никогда не должен видеть себя таким (нагим), каким стыдно быть видимым от людей. Нужно, чтобы и Всевидящее око (Божие) не усматривало в нем чего-либо такого, что он желал бы скрыть от взоров человеческих. Таким образом, когда он начнет постоянно наслаждаться приятным светом чистоты, то может говорить с Пророком: «и нощь — просвещение в сладости моей. Яко тма не помрачится от Тебе, и нощь яко день просветится: яко тма ея, тако и свет ея» (ср.: Пс.138,11-12). Наконец, как он приобрел это самое, что кажется выше состояния природы человеческой, это показывает тот же Пророк, говоря: «Ты создал еси утробы моя» (Пс.138,13), то есть я заслужил эту чистоту не своим тщанием и добродетелию, а потому что Ты погасил вложенный в мои внутренности жар сладострастия».
Герман: «Мы отчасти испытали, что бодрствующие по благодати Божией могут приобресть постоянную чистоту тела; не отвергаем и того, что у бодрствующих, при рассудительности и строгости воздержания, может не случаться возбуждение похоти плоти. А мы желаем знать, можем ли не обеспокоиваться ею и во время сна? Мы не думаем, чтобы это было возможно, по двум причинам, которые хотя без стыда не можем высказать, однако ж, поелику этого требует необходимость самого врачевания, просим милостиво выслушать, если что, может быть, и не совсем стыдливо будет открыто. (Первая) причина та, что по ослаблении строгости ума покоем сна он никак не может наблюдать за возбуждением похоти. Вторая та, что скопление урины, когда во время сна непрестанным притечением влаги переполнит вместимость пузыря, возбуждает увядшие члены, что, однако ж, по тому же закону случается и у детей или скопцов. Оттого бывает, что если сладострастное услаждение не уязвит дух согласием, то смирит его стыдом нечистота членов».
Херемон: «Видно, что вы еще не узнали добродетели истинного целомудрия, когда верите, что ее имеют только бодрствующие при помощи воздержания, и потому думаете, что спящие, по ослаблении строгости духа, не могут сохранять чистоту. Целомудрие сохраняется не пособием строгости (воздержания), как вы думаете, а любовию к нему и удовольствием от собственной чистоты. То называется не целомудрием, а воздержанием, когда еще остается противное ему услаждение. Итак, видите, что тем, которые по благодати Божией приобрели искреннее расположение к целомудрию, прекращение строгости (бдительности) во время сна не вредит, между тем она одна (строгость) не надежна и для бодрствующих (которые не избавляются от возбуждения похоти); это верно. Ибо что с трудом подавляется, то сражающемуся доставляет только временное перемирие, а не постоянный покой обеспечения после труда; а что побеждено крепкою силою, уложено без всякого подозрения беспокойства, то победителю доставляет постоянную твердость мира. Посему, пока чувствуем, что нас беспокоит похоть плоти, должны знать, что мы еще не достигли до совершенства целомудрия, но еще, находясь в слабом состоянии воздержания, подвергаемся брани, в которой исход всегда бывает сомнительный. А что будто возбуждение похоти плоти неизбежно, это хотели вы доказать тем, что и самые скопцы, по отсечении детородных членов, не могут не иметь ее, то надобно знать, что у них недостает не плотского жара и возбуждения похоти, а одной способности изливать детородное семя. Отсюда ясно, что и они, если хотят достигнуть того целомудрия, к которому мы стремимся, не должны оставлять смирения, сокрушения сердца и строгости воздержания, хотя надобно думать, что они с меньшим трудом и усилием могут достигнуть целомудрия.
Совершенство целомудрия от многотрудных начал воздержания отличается постоянным спокойствием. Ибо совершенство истинного целомудрия составляет то, что оно не только подавляет возбуждение плотской похоти, но и со всем ужасом отвращается, постоянно сохраняет ненарушимую свою чистоту и не может быть ничем иным, как святостию. А это будет тогда, когда плоть, уже перестав вожделевать против духа, будет согласоваться с его желаниями и добродетелию, начнут соединяться между собою твердым миром и, по изречению Псалмопевца, как братья, будут жить заодно (см.: Пс.132,1), достигнув обещанного Господом блаженства, о котором говорится: «аще два от вас совещаета на земли о всяцей вещи, еяже аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на Небесех» (Мф.18,19). Итак, кто перейдет степень умственного Иакова, то есть запинателя, тот от борьбы воздержания и от запинателя пороков, по ослаблении силы чресл, при постоянном управлении сердцем, взойдет к заслуге Израиля*. Такой порядок и блаженный Давид, по проречению Святаго Духа, так разделил, говоря сначала: «ведом во Иудеи Бог» (Пс.75, 2), то есть в душе, которая еще задерживается в исповедании грехов; ибо Иудея значит «исповедание; а во Израили», то есть в том, кто видит Бога, или (как некоторые толкуют) праведник Божий, не только ведом, но и «велие имя Его» (Пс.75,2). Потом, призывая нас к высшему и желая показать и самое место, в котором Господь утешается, говорит: «и быстъ в мире место Его» (Пс.75,3), то есть не в смятении сражения и борьбе с пороками, а в мире целомудрия и в постоянном спокойствии сердца. Итак, если кто удостоится завладеть этим местом мира по подавлении плотских страстей, то, с этой ступени восходя и постепенно становясь духовным Сионом, то есть зрителем Бога, будет также и обителью Его. Ибо не в подвиге воздержания, а в постоянном наблюдении добродетелей Господь пребывает, где уже не притупляет, не подавляет, а навсегда сокрушил силу луков, из которых против нас некогда бросались огненные стрелы похоти. Итак, видите, что как место Господне не в подвиге воздержания, но в мире целомудрия, так и обитание Его в наблюдении и созерцании добродетелей. Потому справедливо врата Сиона предпочитаются всем селениям Иакова, ибо «любит Господь врата Сионя паче всех селений Иаковлих» (Пс.86,2). А что вы рассуждаете, будто возбуждение похоти плоти бывает неизбежно оттого, что урина, постоянным притечением переполнив пузырь, раздражает покойные члены, хотя истинным последователям чистоты к приобретению ее нисколько не препятствует это раздражение, которое иногда во время сна производит это одно жизненное отправление, то надобно знать, что если и бывают (члены) возбуждены, но по силе целомудрия возвращаются к своему покою, так что не только без всякого истечения, но и без малейшего воспоминания о похоти улегаются. И потому, чтобы с законом души согласовался и закон телесный, и в питье самой воды надобно избегать излишества, так чтобы ежедневное скопление влаги, притекая к высохшим членам, не только очень редко производило то возбуждение тела, которое вы считаете неизбежным, но и делало этот огонь, если можно так сказать, тихим, теплым, холодным, без всякого жжения, наподобие дивного видения Моисея (см.: Исх.3, 2), так чтобы купина нашей плоти, объятая безвредным огнем, не сожигалась; или наподобие тех трех отроков, для которых духом росным охлаждалось пламя халдейской печи, так что пламя огня не коснулось ни волос их, ни одежды, так что мы уже и в этом теле начинаем некоторым образом стяжевать то, что чрез Пророка обещается святым: «аще сквозе огнь пройдеши, не сожжешися, и пламень не опалит тебе» (Ис.43, 2).
* «Иаков» значит «запинателъ», потому что он задерживал Исава при рождении и потом при получении благословения от отца Исаака, и означает борьбу с страстями и пороками; а «Израиль» значит «зрящий Бога» и означает высшую духовную жизнь, созерцание Бога.
Подлинно велики, дивны дары и никому из людей, кроме только испытавших, неизвестны, которые Господь верным Своим, находящимся еще в этом тленном теле, дарует с неизреченною щедростию. Пророк, разумея под этим чистоту духа, как от своего, так и от лица тех, которые достигли этого состояния и расположения, воскликнул: «чудна дела Твоя, Господи, и душа моя знает зело» (ср.: Пс.138,14). Иначе Пророк ничего нового и великого не сказал бы, если бы с другим расположением сердца или о других делах Божиих произнес это. Ибо нет никого из людей, кто и из величия самого творения не познавал бы, что дивны дела Божий. Впрочем, что Он в святых Своих ежедневным действованием производит и по особенной щедродательности обильно изливает, того никто другой не знает, кроме души пользующегося, которая в тайне своего сознания бывает единственная ценительница благодеяний Его, так что не только никаким словом не может выразить их, но и чувством и помышлением объять, когда, выходя из состояния огненной горячности, спускается к материальным, земным видениям. Ибо кто не удивится делам Божиим в себе, когда увидит, что ненасытимая жадность чрева, многоиждивительная и гибельная роскошь прожорливости подавлены в нем, так что едва самую малую и самую дешевую пищу редко и нехотя принимает? Кто не удивится делам Божиим, когда почувствует, что тот огонь похоти, который прежде считал естественным и неугасимым, теперь охладел так, что не чувствует в себе и простого возбуждения плоти? Как не возблагоговеет пред силою Божиею всякий, когда увидит, что люди, прежде жестокие, свирепые, которые и при раболепном услуживании раздражались, приходили в большую ярость, теперь пришли в такую кротость, что не только не возмущаются никакими обидами, но еще с большим великодушием радуются, когда они будут нанесены? Подлинно, кто не удивится делам Божиим и с полным расположением не воскликнет: «аз познах, яко велий Господь» (Пс.134,5), когда увидит себя или другого кого-либо, что из хищного сделался щедрым, из расточительного — воздержным, из гордого — смиренным, из щеголеватого и изнеженного — пренебрегающим щегольством и изнеженностию и добровольно переносящим бедность и тесноту настоящих обстоятельств? Точно, дивны эти дела Божий, которые особенно Пророк и подобные ему признают, изумляясь при удивленном созерцании их. Это суть те чудеса, которые Бог положил на земле, которые тот же Пророк рассматривая призывает все народы к удивлению им, говоря: «приидите и видите дела Божия, яже положи чудеса на земли: объемля брани до конец земли, лук сокрушит и сломит оружие, и щиты сожжет огнем» (Пс.45, 9-10). Какое чудо может быть больше, как в самое короткое время из хищных мытарей сделаться Апостолами, из жестоких гонителей самыми терпеливыми проповедниками Евангелия, так что ту самую веру, которую преследовали, потом распространяли даже пролитием своей крови? Это суть те дела Божий, о которых Сын Божий свидетельствует, что Он ежедневно вместе с Отцом делает, говоря: «Отец Мой доселе делает, и Аз делаю» (Ин. 5, 17). Об этих делах Божиих блаженный Давид, воспевая в духе, говорит: «благословен Господь Бог Израилев, творяй чудеса един» (Пс.71, 18). Об них и пророк Амос говорит: «и (Бог) обращали во утро сень смертную и день в нощь помрачаяй» (Ам.5,8). Это именно есть «измена десницы Вышняго» (Пс.76, 11). Об этом спасительном делании Божием Пророк молит Господа, говоря: «укрепи, Боже, сие, еже соделал ecи в нас» (Пс.67,29). Я уже не говорю о тех тайных, сокровенных действиях Божиих, которые дух всех святых в каждую минуту видит совершающимися внутри себя особенным образом, о том небесном излиянии духовного веселия, вследствие которого унылый дух живостию нечаянной радости возвышается к тем неведомым восторгам сердца, к неизреченным, неслыханным утешениям радости, которыми мы, иногда цепенеющие в унылой бесчувственности, как бы от глубокого сна возбуждаемся к пламеннейшей молитве. Это есть та радость, о которой блаженный Апостол говорит: «их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (1Кор.2,9), то есть тому, который расслаблен земными пороками, привязан к человеческим страстям и не видит ничего из этих даров Божиих. Наконец, тот же Апостол как о себе, так и о подобных ему, которые уже вышли из сожительства человеческого, прибавил, говоря: «нам же Бог открыл есть сие Духом Своим» (ср.: 1Кор. 2,10).
Итак, во всем этом сколько дух возвысится в чистоте, столько же возвышеннее будет созерцать Бога, и будет возрастать в нем больше удивление в самом себе, нежели раскрываться способность высказаться или слово для рассказа. Ибо как неиспытавший не может умом постигнуть силу этого веселия, так испытавший не в состоянии будет изъяснить словом, подобно тому как если бы кто захотел на словах объяснять сладость меда тому, кто никогда ничего сладкого не вкушал; точно, и этот не поймет ушами приятности вкуса, которой никогда устами не отведывал, и тот не возможет словами объяснить сладость, которую узнал вкусом, а только вследствие узнания приятности необходимо, только молча, будет удивляться в себе сладости испытанного вкуса. Так и всякий, кто удостоится достигнуть вышесказанного состояния добродетелей, молча, умом рассматривая все то, что Бог, по особенной благодати, делает в Своих рабах, и, при размышлении о всем этом изумляясь, с искренним расположением сердца будет взывать: «чудна дела Твоя, Господи, и душа моя знает зело» (ср.: Пс.138,14). Итак, это есть дивное дело Божие, что человек плотяный, находясь в плоти, отверг плотские страсти, и при таком разнообразии обстоятельств и вражеских нападений держится в одном состоянии духа, и пребывает непоколебим при всяком изменении случаев. Укрепленный такою добродетелию один старец, когда у Александрии, быв окружен толпою неверных, стал подвергаться не только злословию, но и тяжким обидам толкающих и когда с насмешкою говорили ему: «Что удивительного сделал ваш Христос, Которого вы почитаете?», сказал: "То, что я не возмущаюсь и не оскорбляюсь этими и большими обидами, если бы вы нанесли"».
Герман: «Поелику удивление этой не человеческой, не земной, но совершенно Небесной и ангельской чистоте вдруг привело нас в такое изумление, что породило больше страх, нежели возбудило души наши к желанию ее, то просим преподать нам более полное наставление касательно качества воздержания и количества времени, в которое она может быть приобретена или усовершенствована; поелику мы верим, что она усовершаться может, и мы потом, с течением определенного времени, будем воодушевляться к снисканию ее. Ибо мы считаем ее неудободостижимою для находящихся в этой плоти, если нам верным образом не будет объяснен некоторый порядок и путь, которым бы можно достигнуть ее».
Херемон: «Для усовершения чистоты, о которой говорим, довольно безрассудно, особенно при таком разнообразии удовольствий или сил, назначать известную меру времени, которую нельзя назначать и для материальных искусств и видимых наук; ибо каждому необходимо усвоять их, смотря по усердию души и по качеству дарований. Впрочем, мы можем верно определить образ воздержания и размер времени, в течение которого узнается возможность усовершения чистоты. Итак, кто, устранившись от праздных разговоров и умерши для всякого гнева, беспокойства и попечения мирского, для ежедневного питания будет довольствоваться только двумя хлебцами и, избегая сытости в воде, покой сна будет ограничивать пространством трех или (как иные постановляют) четырех часов, однако ж будет верить, что он приобретет ее не заслугою своих трудов или воздержания, а по милосердию Божию (ибо без этой веры суетно все усилие человеческого труда), не более как в шесть месяцев узнает, что не невозможно для него усовершенствование в ней. Впрочем, это очевидный знак близкой чистоты — начинать ее тем, чтобы не надеяться на тщательность своего труда. Ибо если кто истинно поймет силу этого стиха: «аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущий» (Пс.126,1), то не будет возноситься заслугами своей чистоты, понимая, что он приобрел ее не своим прилежанием, но по милосердию Божию; и к другим не относится с строгостию, зная, что человеческая добродетель ничего не значит, если не будет вспомоществовать ей сила Божия.
Потому для всякого из нас, всеми силами подвизающегося против духа блуда, единственную победу составляет то, чтобы не ожидать средства от своего старания. Хотя эта вера для всех кажется легка, удобна, однако ж новичками приобретается так же трудно, как и совершенство самого целомудрия. Ибо когда хоть немного улыбнется им чистота, и они в тайне своего сознания тонким подкравшимся возношением услаждаются, думают, что они достигли ее ревностию своего прилежания, то необходимо бывает, чтобы они, немного лишившись Вышней помощи, дотоле были обеспокоиваемы страстями, которые Божественная сила подавила было, доколе по научению опыта не познают, что они своими силами и старанием не могут приобресть чистоты. Чтобы нам рассуждение наше о конце полного целомудрия, состоящее из длинного объяснения, коротко заключить, собрав в одно все, что обширно и рассеянно было изложено, скажем, что совершенство целомудрия состоит в том, чтобы монах в бодрственном состоянии не допускал никакого услаждения похотию, чтобы и покоясь во сне не имел обольстительных грез; но когда бы во время сна, при беззаботности усыпленного ума, и произошло раздражение плоти, то как оно возбудилось без всякого ощущения удовольствия, так чтобы и успокоилось без всякой плотской нечистоты (то есть истечения). Это, о конце целомудрия, сколько могли, изложили мы не голословно, а по научению опыта. Хотя это, думаю, ленивыми и нерадивыми, может быть, будет сочтено невозможным, однако ж я уверен, что ревностными и духовными мужами согласно будет признано и одобрено. Ибо столько различия между людьми, сколько разнятся между собою цели, к которым стремятся души их, или сколько отстоит Небо от ада, или Христос от Велиара, по изречению Господа Спасителя: «кто Мне служит, Мне да последствует; и идеже есмъ Аз, ту и слуга Мой будет» (ср.: Ин.12, 26); и еще: «идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Мф.6,21)». Доселе блаженный Херемон рассуждал о совершенстве целомудрия и удивительное учение о возвышенной чистоте заключил таким словом, советуя нам, приведенным в изумление, чтобы мы, поелику большая часть ночи уже прошла, немного предавшись телом покою, не отказывали ему в естественной пище сна, чтобы дух, ослабевши от расслабления тела своего, не лишился силы святого намерения.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter