Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПрп. Иоанн Кассиан Римлянин. Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта
Глава 1
Прежде изложения этого собеседования с высоким мужем, аввою Феоною, считаю необходимым кратко описать начало обращения его; потому что из этого яснее может открыться читателю и заслуга этого мужа, и благодать. Итак, он, очень молод, обязался узами брака по желанию и власти родителей. Они, по благочестивой заботливости о его целомудрии, опасаясь сомнительного падения удобопоползновенного возраста, почли нужным предупредить увлечения юности позволительным средством брака. Пожив с супругою пять лет, он пришел к авве Иоанну, который в то время по уважению к святости был избран на должность распорядителя экономии. Ибо на эту должность никто не входит по своей воле или честолюбию, а только тот, кого собрание всех старцев, по преимуществу возраста и ради свидетельства веры и добродетелей, признает высшим и превосходнейшим всех. Когда, говорю, вышесказанный юноша с набожным расположением пришел к этому блаженному Иоанну, принесши благочестивые дары вместе с прочими владельцами, которые с соревнованием приносили упомянутому старцу десятины и начатки своих плодов из своего имущества, и когда старец увидел, что они пришли к нему с большими дарами, то, желая воздать им за их благочестивое усердие, начал, по Апостолу, сеять духовное тем, у которых пожинал блага телесные (см.: 1 Кор.9, 11). Итак, предложил им наставление такое.
«Утешаюсь, любезнейшие дети, благочестивою щедростию ваших подарков и усердное это приношение, распоряжение которым мне вверено, я с благодарностию принимаю, потому что вы с верою приносите ваши начатки и десятины, имеющие послужить в пользу бедных, как благоприятную Господу жертву. Вы уверены, что этим приношением обильно будет благословлена и полнота плодов и всего имущества, из которого это жертвуете для Господа, и что вы по вере в эту заповедь даже и в этом веке будете наделены многоразличным изобилием всех благ: «чти Господа от праведных твоих трудов и начатки давай Ему от твоих плодов правды, да исполнятся житницы твоя множеством пшеницы, вино же точила твоя да источают» (ср.: Притч.3,9-10). Верно совершая это благочестное приношение, знайте, что вы исполнили правду древнего Закона, под которым тогда состоявшие и преступавшие его неизбежно становились виновными, да и исполнявшие его не могли достигнуть верха совершенства.
По заповеди Господней (см.: Чис.18, 8-24) десятины в пользу левитов, а приношения и начатки священникам были посвящены; но мера начатков была такова, что пятидесятая часть плодов или животных доставлялась на службу храма или священников. Этот размер некоторые холодные по неверию уменьшали, а более набожные увеличивали; те доставляли шестидесятую, а эти — сороковую часть своих плодов. Ибо праведные, которым Закон не положен (см.: 1Тим.1,9), не состоят под Законом; это доказывается тем, что они не только исполняют оправдания Закона, но стараются даже превзойти и набожность их бывает больше повеления Закона, которая, с преизбытком соблюдая заповеди, добровольное прибавляет к должному.
Так, мы читаем, что Авраам превзошел заповеди будущего Закона, когда, победив четырех царей, из добычи содомской, которая справедливо принадлежала ему, как победителю, и которую притом сам царь с покорностию просил взять, никак не согласился взять что-либо; свидетельствуясь именем Божиим, он говорил: «воздвигну руку мою ко Господу Богу Вышнему, Иже сотвори небо и землю, аще от нити до ременя сапожнаго возму от всего твоего» (ср.: Быт.14, 22-23). Так исполнял заповеди Закона, как знаем, и Давид, который по заповеди Моисея, по которой воздавалось отмщение врагам, не только этого не сделал, но еще оказывал любовь к гонителям и, усердно молясь о них Богу, даже горько плакал и отмстил за убитых. Также утверждаем, что не были под Законом Илия и Иеремия, которые хотя безукоризненно могли бы воспользоваться позволенным супружеством, однако ж лучше захотели остаться девственниками. Так и Елисей и набожные мужи одинакового с ним расположения превзошли Моисеевы заповеди, о которых Апостол так говорит: «проидоша в милотех и в козиях кожах, лишены, скорбяще, озлоблены; ихже не бе достоин весь мир, в пустынех скитаюгцеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных» (ср.: Евр.11, 37-38). Что сказать о сынах Ионадава, сына Рехава, о которых читаем, что пророку Иеремии, принесшему по повелению Господню вино, они отвечали так: «не пием вина, яко Ионадав сын Рихавлъ, отец наш, заповеда нам, глаголя: не пиите вина вы и сынове ваши до века, и храмин да не соградите, и Семене не сейте, и виноград да не будет вам, но в кущах да живете вся дни живота вашего». За то и удостоились услышать от того же Пророка: «сего ради сия глаголет Господь сил, Бог Израилев: не оскудеет муж от сынов Ионадавлих, сына Рихавля, стояй пред лицем Моим, вся дни земли» (ср.: Иер.35, 6-7,19). Все эти, не довольствуясь приношением десятины из своих приобретений, но отвергая и самые добычи, приносили Богу преимущественно самих себя и свои души, за которые человек не может сделать никакой замены, как свидетельствует Господь в Евангелии: «что даст человек измену за душу свою?» (Мф.16,26).
Посему мы должны знать, так как от нас уже не требуется исполнять Закона (Моисеева), а евангельское слово ежедневно внушает нам: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21), что когда приносим Богу десятины из своего имущества, то мы состоим еще как бы под тяжестию Закона, еще не достигли совершенства Евангелия, которое повинующихся ему вознаграждает не только благодеяниями настоящей жизни, но и будущими благами. Закон исполнителям своим обещал не награды Царства Небесного, но утешения этой жизни, говоря: «сотворивый та, жив будет в них» (ср.: Лев.18, 5). А Господь ученикам Своим и Апостолам говорит: «блажени нищий духом, яко тех есть Царствие Небесное» (ср.: Мф.5,3). «И всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19, 29). И справедливо. Ибо не столько похвально воздерживаться от непозволенного, сколько — от позволенного, и притом по уважению к тому, кто позволил нам пользоваться этим по причине нашей немощи. Итак, если и те, которые, десятины плодов своих верно принося, служат древним заповедям Господним, не могут восходить на верх евангельского совершенства, то те, которые не делают и этого, как далеко отстоят от него, сами ясно видите. Ибо как могут быть причастниками евангельской благодати те, которые небрегут исполнять даже и более легкие заповеди Закона? О легкости их свидетельствуют и повелительные слова законодателя, так что угрожается проклятием неисполняющим: «проклят, иже не пребудет во всех словесех закона сего, еже творити я» (ср.: Втор. 27, 26); а в Евангелии говорится о высоте и превосходстве заповедей: «могий вместити да вместит» (Мф.19,12). Там принудительное побуждение законодателя показывает малость заповедей. «Засвидетелствую вам днесь небесем и землею,— говорит Моисей,— яко (если не сохраните заповедей Господа Бога вашего) пагубою погибнете от земли» (Втор. 4, 26); а здесь величие возвышенных заповедей означается самым условием не столько Повелевающего, сколько Советующего: «аще хощеши совершен бытии»,— то делай это или то (ср.: Мф.19,21). Там Моисей на отказывающихся возлагает неотрицаемую тяжесть; здесь Павел подает только совет желающим, стремящимся к совершенству. Ибо не должно заповедовать вообще и, так сказать, обязательно требовать от всех то, что по причине дивной высоты не может быть достигнуто всеми; но преимущественно возбуждаются все советом и благодатию, так что большие могут увенчаться добродетелию совершенства, а малые, которые не могут исполнить меру полного возраста Христова, как будто остаются в неизвестности, будучи закрываемы блеском больших, как звезд, однако ж от мрака проклятий, существующих в Законе, они свободны, не обрекаются на поражение настоящими бедствиями, не подвергаются вечному мучению. Итак, Христос никого необходимою заповедию не принуждает к достижению верха добродетелей, но призывает желающих по свободному произволению, пользою совета воспламеняет желание совершенства. Ибо где заповедь, там необходимость; а где необходимость, там и трудность; где трудность, там и нерадение; где нерадение, там и грех; а где грех, там и наказание. А соблюдающие то, к чему принуждаются строгостию Закона, избегают скорее наказания, которым он угрожал, нежели получают воздаяние или награду.
Итак, евангельское слово как сильных возводит на высоту совершенства, так и немощных не попускает опускаться низко; совершенным воздает полноту блаженства, а немощным дарует прощение. Закон исполняющих его заповеди поместил как бы в некоторой средине между тем и другим воздаянием, то есть наградою и наказанием,—на сколько удаляет от осуждения преступников, на столько же отлучает и от славы совершенных. Как эта доля низка и как жалка, это можете видеть из сравнения состояния настоящей жизни, в которой считается самым жалким тот, кто только о том старается и трудится, чтобы только не считаться виновным между почетными людьми, а не богатым, почетным и славным.
Посему теперь находится в нашей власти — состоять ли под благодатию Евангелия или под страхом Закона. Ибо всякому необходимо по качеству своего действования пристать к той или другой стороне. Превосходящих Закон воспринимает благодать Христова, а низших Закон удерживает, как своих должников и повинных ему. Ибо виновный против заповедей Закона никак не может достигнуть евангельского совершенства, хотя бы и хвалился, что он христианин и освобожден благодатию Господа, но напрасно. Ибо надобно считать еще состоящим под Законом не только того, кто отказывается исполнять заповеди Закона, но и того, кто довольствуется только соблюдением повелений Закона и вовсе не приносит плодов, достойных звания и благодати Христовой, в котором (звании) не говорится: «Приноси Господу Богу твоему десятины твои и начатки» (см.: Втор.12,6),— но: «иди, продаждь имение твое и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене» (ср.: Мф.19,21); при этом по причине величия совершенства просившему ученику не дозволяется и на короткое время отлучаться для погребения отца и обязанность человеческой любви не предпочитается добродетели Божественной любви (см.: Лк. 9, 59-62)».
Услышав это, блаженный Феона, воспламенившись неугасимым желанием евангельского совершенства, воспринятое плодоносным сердцем семя слова сокрыл как бы в глубоких и умягченных браздах, смирившись и сокрушившись особенно оттого, что старец сказал, что он не только не достиг евангельского совершенства, но едва исполнил и заповеди Закона. Хотя он десятину своих плодов обыкновенно в каждый год приносил в экономию монастыря; а о принесении начатков, думалось ему, он и не слышал; впрочем, хотя бы он и это также исполнил, однако ж смиренно сознавался, что он, по мнению старца, далеко отстоит от евангельского совершенства. Итак, возвращается домой печальный, пораженный тою скорбию, которая производит неизменное покаяние к спасению (см.: 2Кор.7,10), и, не сомневаясь уже касательно своей воли и решимости, он всю заботу и попечение обращает на спасение супруги; и подобным увещанием начал склонять ее к тому желанию, каким сам воспламенился, дневным и ночным плачем убеждать, чтобы вместе послужили Богу в чистоте и святости, говоря, что обращение к лучшей жизни никак не должно откладывать; потому что суетная надежда на незрелый возраст не избавляет от необходимости нечаянной смерти, которая младенцев, отроков, юношей похищает так же, как и старцев.
Когда на такие упрашивания и постоянные настаивания непреклонная супруга не согласилась, говорила, что она в своем цветущем возрасте не может совершенно воздерживаться от супружеского утешения и потому, если, оставленная им, сделает какой-нибудь порок,— это надобно приписать больше тому, кто расторг узы супружества, то на это он долго представлял состояние человеческой природы — слабое, непостоянное,— как опасно было бы предаваться плотским пожеланиям и делам и, к этому прибавляя, утверждал, что никому нельзя лишать себя того блага, которое узнал, и виновнее будет презирать познанную благость, нежели не любить непознанную; потому он будет уже виновен в преступлении, если земные и нечистые удовольствия предпочтет найденным, столь прекрасным, Небесным благам. Возвышение в совершенстве, конечно, относится ко всякому возрасту и всякому полу, и все члены Церкви призываются к восхождению на высоту высших заслуг, как говорит Апостол: «тако тецыте, да постигнете» (1Кор.9,24); из-за медлительности ленивых и нерадивых не должно останавливаться подвижным и ревностным, так как правильнее было бы, чтобы беспечные возбуждались впереди текущими, нежели чтобы поспешающие задерживались отстающими. Потому, говорил, он твердо решился отречься от мира и умереть миру, чтобы мог жить для Бога; и если бы не мог достигнуть того счастия, чтобы вместе с своею подругою войти в общение с Христом, то он лучше желает спастись даже с потерею одного члена (см.: Мф.18, 8-9) и как бы убогим войти в Царство Небесное, нежели с здоровым телом быть осужденным. К сему присоединил еще и это, говоря: «Если Моисей по жестокосердию дозволил отпускать жен, то почему не допустить этого Христу по желанию чистоты (см.: Мф. 19,8-9), особенно когда Тот же Господь между прочими расположениями, то есть к отцам, матерям, сыновьям, которым не только Закон, но и Сам Он повелел оказывать уважение, однако ж, определил, чтобы за Его имя и по желанию совершенства не просто только пренебрегали, но и возненавидели их (см.: Лк.14,26), присоединяет к ним также и имя жен, говоря: «всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» (Мф.19,29). Итак, Он не дозволяет ничего сравнивать с тем совершенством, которое проповедует, так что отрешает и от той привязанности к отцу и матери, которая составляет первую заповедь в обетовании, как говорит Апостол: «чти отца твоего и матерь; яже есть заповедь первая во обетовании: да благо ти будет, и будеши долголетен на земли» (ср.: Еф.6, 2-3); заповедует из любви к Нему отвергать эту привязанность. Итак, очевидно, евангельское слово как осуждает разрывающих супружеские узы не за порок прелюбодеяния, так по любви ко Христу и по желанию чистоты отвергшим плотское иго обещает даже сторичную награду. Посему если это возможно, чтобы ты, взявшись наконец за разум, склонилась на вожделенную для меня сторону, то есть чтобы, служа Господу, мы вместе избежали мучения геенны,—я не отвергаю супружеской любви, даже еще с большею любезностию объемлю; ибо я знаю и уважаю помощницу свою, данную по определению Господа, и не отказываюсь соединяться с нею неразрывным союзом любви во Христе, не отлучаю от себя того, кого Господь сочетал со мною по закону первобытного состояния, если только ты и сама такова, какою Творец желал тебе быть. Если же ты хочешь быть мне не на помощь, а на обольщение, больше желаешь оказывать пособие не мне, а врагу и Таинству брака присвояешь ту принадлежность, чтобы ты, лишив себя предлагаемого спасения, отвлекла даже и меня от последования за Спасителем, то я так мужественно возьмусь за изречение, произнесенное устами аввы Иоанна, даже Христа, что никакое плотское пристрастие не может отвлечь меня от духовного блага. «Ибо кто, — говорит Он, — не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26)». Итак, когда этими и подобными словами намерение жены не поколебалось, и она осталась с непреклонным упрямством, то блаженный Феона сказал: «Если я не могу отвлечь тебя от смерти и ты не отлучишь меня от Христа, то для меня безопаснее иметь развод с человеком, нежели с Богом». Итак, при содействии благодати Божией он тотчас приступил к исполнению своего определения, не допустил горячему своему желанию охладеть от некоторой медлительности: поспешно оставив все мирское имущество, ушел в монастырь. Здесь в короткое время он просиял таким блеском святости и смирения, что по переселении блаженной памяти Иоанна из этого света к Господу, также по отшествии святого мужа Илии, который был не меньше своего предшественника, Феона третий, избранный по суду всех, вступил в распоряжение экономиею.
Никто не должен думать, что мы это написали для возбуждения разводов с супругами; мы не только нисколько не осуждаем супружества, даже, последуя апостольскому изречению, говорим: «честна женитва во всех и ложе нескверно» (Евр.13, 4); но для того написали, чтобы читателю показать начало обращения, когда такой муж посвятил себя Богу. У него (читателя) прошу того благоснисхождения, чтобы, понравится ли ему это или не понравится, считая меня чуждым клеветы, за это дело похвалил или порицал виновника его. А как я не свое мнение выразил об этом деле, а простым рассказом изложил историю совершившегося события, то справедливость требует, чтобы как я не ищу себе никакой похвалы от тех, которые похвалят это дело, так не подвергали меня и порицанию те, которые не одобрят этого. Итак, пусть всякий, как мы сказали, имеет свое суждение об этом; но убеждаю строгость своего суждения умерять так, чтобы не считать его справедливее и святее суда Божественного, по которому дарованы ему (Феоне) знамения даже апостольских добродетелей; я умалчиваю о мнении стольких отцов, которые поступок его не только нисколько не порицали, но явно восхваляли даже до того, что избранием в экономы предпочли его великим и высоким мужам. Думаю, что непогрешительно суждение духовных мужей, одобренное Богом и подтвержденное столь удивительными знамениями, как сказано выше.
Но уже время приступить к изложению обещанного рассуждения. Итак, когда авва Феона во время Пятидесятницы посетил нас в нашей келье, то, по окончании вечерних молитв, посидев немного на земле, мы стали усердно спрашивать, почему у них соблюдается такое постановление, что во все дни Пятидесятницы никто вовсе не преклоняет колен на молитве и не держит поста до девятого часа. Это знать нам любопытно потому, что мы не видели, чтобы это с такою точностию соблюдалось в сирийских (то есть палестинских) монастырях.
Авва Феона на наш вопрос так начал отвечать: «Древние постановления отцов и продолжающиеся чрез многие годы обыкновения предков мы должны исполнять и сохранять, хотя бы причины оных были неизвестны; но как вам хочется узнать причины и основание предложенного вами правила, то я кратко изложу предания предков наших о сем установлении. Но прежде, нежели я подтвержу слова мои Священным Писанием, немного поговорим о природе и качестве поста. Божественная премудрость, чрез Екклесиаста, назначила каждой вещи, то есть всем обстоятельствам, как благополучным, так и несчастным, скорбным, свое время (см.: Еккл.3, 1-8). Из дел, исчисленных в сем месте, ни одного нельзя отнести к числу постоянно добрых; каждое хорошо только тогда, когда оно бывает в свое время и прилично исполнено, так что если бывает не в свое время, то делается бесполезным и вредным; между тем те действия, кои добры или худы по природе своей, например: правда, благоразумие, мужество, воздержание и прочие добродетели или, напротив, пороки, не подлежат такому изменению, по неизменяемости их природы. Посему те действия, которые бывают добрыми или худыми по качеству совершающего оные, полезны или вредны не по природе своей, но по расположению делающего оные или по обстоятельствам времени.
После сего исследуем, к какому роду добрых дел должно причислить пост, — к числу ли существенно добрых, каковы суть: правда, мудрость, мужество и воздержание, которые вовсе не могут перейти в противную сторону, или к числу средних, то есть таких, кои сделать иногда, может быть, полезно, иногда опустить не предосудительно или что иногда сделать предосудительно, а иногда похвально опустить. Если мы причислим пост и воздержание к существенно добрым делам, то, без сомнения, употребление пищи и пития надобно будет почесть делом худым и преступным. Ибо что противно главному добру, то непременно надобно считать главным злом. Но так думать не позволяет нам Священное Писание. Ибо если мы будем поститься на том основании, что будто грешно употреблять пищу, то не только не получим никакого плода от воздержания, но еще, по Апостолу, подвергнемся тягчайшему обвинению за нечестие потому, что будем «удалятися от брашен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным и познавшим истину; ибо всякое создание Божие добро, и ничтоже отметно, со благодарением приемлемо» (ср.: 1Тим. 4, 3-4); ибо кто что считает скверным, тому то и скверно (см.: Рим.14,14). Потому никто не был осуждаем за одно употребление пищи; и если евшие осуждаются, то это потому, что с употреблением пищи соединяется или последует за оным нечто предосудительное.
Из сказанного видно, что пост относится к числу средних добрых дел, потому что как соблюдение его не оправдывает нас, так и за нарушение его мы не подвергаемся осуждению, если, кроме употребления пищи, нет преступления заповеди, достойного наказания. Но что касается до существенно добрых дел, то без них никому нельзя быть ни в какое время, потому что оставляющий делать оные необходимо впадает в зло. Также и для главного зла не должно быть времени, потому что оно всегда вредно; в случае допущения его не может оно не вредить или измениться в похвальную сторону. А средние дела суть те, которым назначены известные качества и времена; если правильно соблюдать их, то они освящают; если опустить их, то не оскверняют, таковы, например: брак, земледелие, богатство, уединение, бдение, чтение книг и посты. Все это Священное Писание не определило непрестанно совершать, постоянно соблюдать, так чтобы нельзя было хоть немного, по временам, оставлять их, ибо что положительно заповедуется, за неисполнение того подвергаются смерти; а что предлагается больше как совет, нежели как приказание, исполнение того приносит пользу, а за неисполнение не подвергаются наказанию. Почему предки наши весьма хорошо повелели совершать их, сообразуясь с обстоятельствами, местом и временем, потому что они бывают полезны, если сообразны с сими обстоятельствами, и, напротив, делаются вредными, если не сообразны с ними. Так, например, более жестокосердым, нежели ревнителем благочестия, должно почесть того, кто будет сохранять строгий пост и тогда, когда посетит его брат, в лице коего должно принять Христа; к самоубийцам должно причислить того, кто не изменяет строгих правил воздержания и тогда, когда нужно подкрепить ослабевшие силы принятием пищи; не ревность к благочестию, а неразумие докажет тот, кто захочет строго держаться правил поста и тогда, как по времени праздничному делается разрешение на пищу. Пост бесполезен для тех, кои хотят посредством его заслужить людскую похвалу, имя святых, как об них говорится в Священном Писании, что они получат мзду свою в настоящее время (см.: Мф.6,2), равно как бесполезен и для тех, кои постятся не так, как угодно Богу. Последние представляются у Пророка спрашивающими Бога: «что яко постихомся, и не увидел ecи? смирихом души наша, и не уведел ecи?» Бог объявил им, что они не услышаны потому, что «во дни пощений обретаете воли ваша, и вся подручным ваша томите, в судех и сварех поститеся и биете пястъми смиреннаго»; и, сказав, что Он не такого «поста избрах» и что хотя бы они подобно «серпу» гнули свои выи, хотя бы облеклись «во вретище» и «пеплом» посыпали свои головы, далее открывает, какой пост Ему угоден, и тем показывает, что один пост без других добродетелей не может принесть пользы. «Разрешай, — говорит Он, — всяк соуз неправды... от свойственных племене твоего не презри» (ср.: Ис.58, 3-7). Итак, видите, что Господь не почитает поста существенно добрым делом, потому что он не сам по себе, но при других добрых делах угоден Ему, и что от случайных причин он бывает не только напрасен, но даже ненавистен Богу, как об этом Он Сам свидетельствует у Иеремии: «егда поститися будут, не услышу прошения их» (Иер.14, 12).
Милосердие, терпение и любовь или те заповеди касательно вышесказанных добродетелей, в которых заключается главное добро, должны быть соблюдаемы не для поста, а напротив, пост для них. Ибо надобно стараться, чтобы те добродетели, которые составляют истинное добро, были приобретаемы постом, а не для поста должны быть совершаемы действия тех добродетелей. Итак, для того полезно сокрушение плоти, для того к нему должно быть присоединяемо врачевство воздержания от пищи, чтобы чрез него мы могли достигнуть любви, в которой заключается неизменное и без всякого исключения времени постоянное добро. Ибо изучение медицины, золотых дел мастерства и прочих существующих в этом мире искусств бывает не для инструментов, нужных для производства их, а напротив, инструменты приготовляются для упражнения в искусстве; они как полезны искусным, так излишни для не знающих самого искусства. Они как весьма много споспешествуют тем, которые для производства своего дела употребляют их в посредство, так вовсе не могут приносить пользу тем, которые, не зная, для какого дела они сделаны, довольствуются одним обладанием их, потому что сущность их пользы поставляют только в содержании их, а не в совершении работы. Итак, существенное благо есть то, для которого делается то, что считается средним; а само главное добро делается не по другой причине, а только ради своей доброты.
Истинное благо от прочих, названных нами средними, отличается следующим образом: если оно само по себе добро, а не для чего другого-либо; если само по себе необходимо, а не для другого; если неизменно и всегда бывает добром, постоянно удерживая свое качество, никогда не может переходить в противную сторону; если отнятие или прекращение его не может не причинять совершенную погибель; если противное ему есть просто главное зло и никогда не может переходить в добрую сторону. Эти определения, которыми различается природа главных благ, вовсе не могут быть приписаны посту. Ибо он не есть сам по себе благо или сам по себе необходим; он с пользою соблюдается для приобретения чистоты сердца и тела, так чтобы, притупив жало плоти, человек приобрел умиротворение духа; он не есть благо неизменно и всегда, потому что мы по большей части не терпим вреда от прервания его; он иногда обращается даже в погибель души, если неблаговременно соблюдается. Но и то не есть существенное зло, что кажется противным ему, то есть приятное по природе своей вкушение пищи, которое нельзя считать злом, если с ним не соединяются невоздержность, сластолюбие или другие какие-либо пороки, потому что то не сквернит человека, что входит в уста, а что исходит из уст, то сквернит человека (см.: Мф.15,11). Итак, тот умаляет главное добро, исполняет его несовершенно или не без греха, кто делает его не для него самого, а для чего-нибудь другого. Ибо все для него надобно делать, а его надобно желать только для него самого.
Имея такое понятие о качестве поста, мы, несмотря на сильное желание его, почитаем его делом добрым только тогда, когда он сообразен с временем и когда соблюдается мера в нем. Посему и не полагаем надежды на один пост; но, сохраняя его, хотим достигнуть чрез него чистоты сердечной и апостольской любви, чем самым и доказывается, что пост (для коего не только назначены определенные времена, в которые и должно соблюдать его и оставлять, но определены и качество и способ) относится к числу средних добрых дел, а не существенно добрых, потому что существенное добро должно быть всегда соблюдаемо, а существенное зло никогда не должно быть допускаемо. Так, например, не назначено границ правде, терпению, трезвости, целомудрию, любви и не дано позволения когда-либо делать неправду, быть нетерпеливым, неистовствовать, допускать бесстыдство, завидовать, гордиться.
Для яснейшего доказательства, что посты постоянно соблюдать не должно и нельзя, к сказанному о качестве его присовокупим свидетельства Священного Писания. В Евангелии говорится, что когда ученики Иоанна Крестителя, кои, смотря на пример этого проповедника покаяния как на образец, поставляли верх совершенства праведности в посте, жалуясь на Апостолов Христовых, которые не соблюдали постов, спрашивали Господа: «почто ученицы Иоанновы и фарисейстии постятся, а Твои ученицы не постятся?» (Мк.2,18), то Господь дал им такой ответ, из которого видно, что пост не всегда приличен и необходим, но иногда ради праздника или ради любви можно дозволить разрешить оный. «Еда могут,— сказал Он, — сынове брачнии поститися, дондеже с ними жених есть?» (ср.: Мк.2,19). Этими словами, хотя они сказаны прежде Воскресения Господня, собственно означается время Пятидесятницы, следующее за Воскресением Христовым, когда ученикам Его, по причине радостных ежедневных свиданий с Ним, в течение сорока дней нельзя было поститься».
При сем Герман спросил: «Почему в продолжение всей Пятидесятницы нужно ослаблять строгость воздержания на обеде, тогда как Христос, по Воскресешш, обращался с учениками только сорок дней?»
На это Феона отвечал следующее: «Вопрос ваш заставляет нас вспомнить спасительную истину. В Деяниях апостольских говорится, что Апостолы, по Вознесении Спасителя нашего, которое последовало в сороковой день по Воскресении, возвратившись с горы Елеонской в Иерусалим, в продолжение десяти дней ожидали пришествия Святаго Духа и в пятидесятый день по Воскресении действительно получили Его. Из сих пятидесяти дней составляется прообразованный в Ветхом Завете праздником седмиц, в который священники приносили Господу хлеб из начатков, наш праздник Пятидесятницы, в который принесен Господу истинный хлеб из начатков, то есть те пять тысяч душ, которые в сей день от проповеди апостольской обратились ко Христу и которые составили начаток народа христианского. Посему, по преданию мужей апостольских, и десять дней, протекшие от Вознесения до Пятидесятницы, должно проводить в такой же радости и так же торжественно, как проводятся сорок от Воскресения до Вознесения. Посему и в эти дни не должно молиться с коленопреклонением, потому что коленопреклонение есть знак покаяния и сердечного сокрушения.
Итак, вот отчего все дни Пятидесятницы проводятся точно так же, как день воскресный, в который предки наши, из уважения к Воскресению Господню, положили не поститься и не преклонять колен».
На сие Герман возразил так: «Если так долго поблажать плоти, то опасно, как бы не возникли опять подавленные воздержанием страсти, и как бы душа, обременяемая принятием пищи сверх обычая, не потеряла силу господства своего над телом, и что от необычного потворства телу при более обильном и раннем* употреблении пищи, особенно в цветущем возрасте, легко возмущаются усмиренные постом члены».
* Во время поста у восточных монахов обед обыкновенно был вечером, не в посты — в третьем часу, а в праздники и Пятидесятницу — в полдень.
Феона: «Если мы все, что делаем, взвешиваем строгим обсуждением ума о чистоте своего сердца, спрашиваем не суждения других, а всегда свою совесть, то верно окажется, что расстояние времени обеда не может препятствовать строгости, если только, взвешивая на ровных весах меру употребления пищи и воздержания, нерастленный ум будет равно избегать той и другой крайности, с истинною рассудительностию будет рассматривать, тяжесть лакомой пищи не подавляет ли нашего духа или большая строгость воздержания не пригнетает ли другую часть, то есть тело; и одну сторону должен понизить, а другую возвысить, если почувствует, что какую-либо нужно поднять или понизить. Господь наш хочет, чтобы для почитания и чести Его мы ничего не делали без рассуждения; поелику «честь царева суд любит» (Пс.98,4). Потому и премудрый Соломон убеждает, чтобы мы суждением не склонялись ни на ту, ни на другую сторону, говоря: «чти Господа от праведных твоих трудов и начатки давай Ему от твоих плодов правды» (Притч.3,9). В совести нашей есть неложный, истинный судья, который один не ошибается в суждении о состоянии нашей чистоты, тогда как другие все иногда ошибаются. Ибо при всей осторожности, постоянной тщательности и внимании к себе, но при погрешительном суждении нашем, воспламенившись желанием нерассудительного воздержания или увлекшись вожделением чрезмерного пресыщения, как будем держать в равновесии существо наших сил испытанием на неверных весах? Но, положив на одной весовой чаше чистоту души, а на другой — силы тела, истинным судом совести мы то и другое так взвесим, чтобы не склоняться ни на которую сторону перетягивающим расположением к одному предмету, — или к неумеренной строгости, или к излишней распущенности; таким образом мы лучше установим равновесие, так чтобы нам за излишество распущенности или строгости не было сказано: «еда аще право принеся ecи, право же не разделил ecи, не согрешил ли ecи?» (Быт. 4, 7). Тех жертв постов, которые мы, насильственным истощанием внутренностей исторгая у себя, думаем, что правильно приносим Господу, Тот, Кто любит милосердие и суд, — гнушается, говоря: «Я, Господь, люблю правосудие и ненавижу похищенное во всесожжение» (Ис.61,8; перевод с подлинника). Также и тех, которые приношение, то есть большую часть своих обязанностей и дел предпринимая для угождения плоти и своей выгоды, остатки их и самую малую часть приносят Господу, слово Божие, как лукавых делателей, осуждает так: «проклят творяй дело Господне с небрежением» (ср.: Иер.48,10). Следовательно, не несправедливо Господь порицает того, кто неправым испытанием так обманывает себя, говоря: «обаче суетни сынове человечестии, лживи сынове человечестии в мерилех еже неправдовати» (Пс.61,10). И потому блаженный Апостол увещевает, чтобы мы, управляясь рассудительностию, не увлекались .излишеством, не склонялись ни на ту, ни на другую сторону, говоря: «Служение ваше да будет разумно» (см.: Рим.12,1). Это запрещает также и Законодатель, так повелевая: «мерила праведна и весы праведны и мера праведна да будет в вас» (Лев.19,36). Такое же мнение об этом высказывает и Соломон: «вес велик и мал, и мера сугуба, нечиста пред Господем обоя: и творяй я в начинаниих своих запнется» (Притч.20, 10-11). Потому надобно стараться, чтобы нам не иметь неправильных гирь в сердцах наших и двояких мер в магазине нашей совести, то есть чтобы, сами себе потворствуя и умаляя строгость, мы и тех, коим преподаем слово Божие, не подавляли более строгими заповедями и более тяжелым бременем, нежели сколько сами можем понести. А когда это делаем, то не весим ли двоякою гирею или не меряем ли двоякою мерою товар и плоды заповедей Господних? Ибо если иначе отмериваем себе, а иначе — нашим братиям, то справедливо порицает нас Господь за то, что имеем весы неправильные и меры двоякие, как говорит Соломон: «мерзость Господеви сугубый вес, и мерило лживо не добро пред Ним» (Притч.20, 23).
И тем также мы окажемся явно виновными в неверном весе и двоякой мере, если, по желанию людской славы пред братиями, будем показывать в чем-либо больше строгости, нежели как обыкновенно делаем уединенно в своих кельях, то есть хотим казаться более воздержными и более святыми, больше пред лицом человеческим, нежели пред Богом. Такого недуга нам особенно надобно не только избегать, но даже гнушаться. Впрочем, мы от предложенного вопроса несколько уклонились; возвратимся к тому, от чего отступили.
Итак, в означенные праздничные дни так надобно вести себя, чтобы делаемое разрешение не повредило ни душе, ни телу. Посему, чтобы в праздничные дни и торжество соблюсти, и не нарушить правила умеренности, позволяется послабление ограничивать только тем, чтобы ради праздника принимать пищу вместо девятого часа в шестой; а количество и качество ее не изменяется, чтобы не устрашить целомудрия душевного и телесного, приобретенного в продолжение Четыредесятницы; нам бесполезно будет приобресть постом то, чего тотчас должны лишиться от пресыщения; притом не неизвестна хитрость нашего врага, который тогда особенно нападает на ограду нашей чистоты, когда видит, что охранение ее ослаблено по случаю празднества. Посему со всею осторожностию надобно наблюдать, чтобы чрез разрешение, делаемое в Пятидесятницу, не лишить ума силы и не потерять чистоты целомудрия, приобретенной в Четыредесятницу; а для сего и в торжественные дни должно употреблять ту же пищу, какую употребляем для сохранения целомудрия в посте, и ничего не прибавлять к мере и качеству ее, дабы не дать случая из-за утешения праздничного возбудиться плотской похоти и из-за кратковременного плотского удовольствия не потерять радости и мира душевного и не оплакивать сердечного целомудрия. Надобно всемерно стараться, чтобы и нам не напрасно были сказаны слова пророческие: «празднуй, Иудо, праздники твоя, и воздаждь обеты твоя» (ср.: Наум.1,15). Ибо если мы не изменим правил воздержания ради праздничных дней, то непрестанно будем духовно праздновать; а таким образом, освободившись от рабства, будем иметь месяц от месяца и субботу от субботы (ср.: Ис.66, 23)».
Герман спросил: «Почему Четыредесятница продолжается шесть недель (на Западе), а в некоторых областях, где более усердия к богопочтению, она состоит из семи недель (на Востоке), между тем как ни то, ни другое число недель, за исключением воскресных дней и суббот, не составляет сорока дней? В этих неделях постных дней только тридцать шесть».
Феона на это отвечал так: «Хотя многие по благочестивой простоте совсем не спрашивают о сем предмете; но поелику вы, желая точнее увериться в истине наших правил и тайн, обращаете испытательный взор и на такие предметы, о коих другой не считает нужным спрашивать, то узнаете настоящую причину дела, о коем спрашиваете, чтобы совершенно увериться в том, что предки наши ничего не установили неосновательно. В Законе Моисеевом вообще всему народу предписано было посвящать Богу начатки и десятую часть всех плодов. Итак, если нам должно посвящать Богу десятую часть из нашего имения и плодов, то тем более мы обязаны посвящать Ему десятую часть из жизни нашей, дел и приобретений. Эту десятую часть и составляет Четыредесятница, потому что десятую часть всего года составляют тридцать шесть с половиной дней, а в семи неделях, за исключением воскресных дней и суббот, постных дней тридцать пять. Но если к ним прибавить Великую Субботу, в которую пост продолжается до пения петухов, и половину ночи до света следующего Светлого воскресного дня, то совершенно исполнится постных дней тридцать шесть с половиной.
А что сказать о начатках, которые, как известно, все верно служащие Христу ежедневно приносят? Ибо когда пробудившиеся от сна и как бы воскресшие после усыпления, прежде возбуждения какого-либо чувства, или памяти, или заботы о домашних делах, сначала возникшие свои помыслы посвящают в жертву Богу, то не приносят ли истинно начатки своих плодов чрез Верховного Первосвященника Иисуса Христа, за пользование этою жизнию и за образ ежедневного воскресения? Также и те, которые, пробудившись от сна, принося Богу жертву прославления своего, первым движением своего языка призывают Его, те прославляют Его имя и совершенства; сначала отверзая свои уста для воспевания Ему песней, обязанности своих уст приносят Богу в жертву. Также приносят Ему первые жертвы своих рук и ног, когда, поднявшись с постели, становятся на молитву и, прежде нежели начнут исполнять обязанности своих членов для своих нужд, ничего прежде не восхищают себе из служения их, но направляют стопы для почитания Его, утверждают их в хвалении Его и таким образом приносят Ему начатки* всех своих движений воздеянием рук, преклонением колен и простертием всего тела. Что поется в псалмах: «предварих в безгодии и воззвах. Предваристе очи мои ко утру, поучитися словесем Твоим» (ср.: Пс.118,147-148); «утро молитва моя предварит Тя» (ср.: Пс.87,14),— этого иначе мы не можем исполнить, как если после покоя сна, пробудившись на этот свет, как бы из мрака и подобия смерти, из всех обязанностей духа и тела, совершенно ничего не будем наперед предпринимать для своих нужд. Ибо нет никого другого, кого бы Пророк предварял поутру или кого мы должны бы также предварять, кроме нас самих, то есть предварить наши занятия, расположения и житейские попечения, без которых не можем обойтись, или (предварить) тонкие внушения врага, которые он нам, еще покоящимся и погруженным в сон, старается всеять мечтаниями суетных сновидений, которыми бы нас тотчас по пробуждении занять, осетовать, чтобы, сорвав тук (лучшую часть) наших начатков, он сам первый похитил их. Посему со всею осторожностию нам надобно стараться (если, впрочем, силу вышесказанного стиха хотим исполнить делом), чтобы осмотрительная бдительность охраняла первые появления утренних помыслов, чтобы чего-нибудь из них поспешное предвосхищение завистливого врага (диавола) не осквернило и не сделало того, чтобы Бог отверг наши начатки, как маловажные и оскверненные. Если мы не будем предупреждать его бдительною осмотрительностию ума, то он, не оставляя обычая злого предубеждения, не перестанет ежедневно предварять нас своими обольщениями. Посему если желаем принести богоугодные и благоприятные начатки из плодов нашего духа, то должны прилагать большую заботу, чтобы все наши чувства телесные, особенно в утренние часы, сохранять как священную жертву Господу, неоскверненную и неприкосновенную. Этот род набожности соблюдают с большею осторожностию многие даже из мирян, которые, встав прежде рассвета или на рассвете, никак не принимаются за домашние, необходимые, житейские работы, прежде нежели, пришедши в церковь, не постараются посвятить Богу начатки всех своих действий и работ.
*Начатки, ежедневно приносимые Богу, суть начатки: 1) помыслов чувств и расположений; 2) уст и речей; 3) рук и дел; 4) ног и шествий; 5) всего тела и движений.
Хотя Четыредесятница в некоторых областях продолжается то шесть недель, то семь, как вы говорите, но, несмотря на различие в числе недель, всюду основание и образ поста одинаковы. Шесть недель она продолжается у тех (западных), кои думают, что нужно поститься и в субботу; посему у них тридцать шесть дней составляются из шестидневного поста в каждую из шести недель.
Четыредесятницею называется то время, в которое, как сказано, приносится Богу десятая часть года, чрез тридцать шесть с половиной дней, или потому, что чрез пост, соблюдаемый в сии дни, мы подражаем Моисею, Илии и Самому Господу нашему Иисусу Христу, которые, как известно, постились по сорок дней (сюда же прилично отнести и сорок лет, в продолжение коих израильтяне странствовали по пустыне, равно как сорок станов, кои они имели во время таинственного прохождения по пустыне), или по подражанию тем римлянам, у коих та часть податей, которая поступала в пользу государя, обыкновенно называлась сороковою; посему и наша законная дань, которую мы должны платить Господу всех веков за нашу жизнь, должна назваться сороковою. Хотя к предложенному вопросу и не относится, но как представился случай, то считаю нужным упомянуть здесь и о том, что, по свидетельству старцев, в эти дни на всех христиан, особенно на монахов, гораздо сильнее нападают враги их, подобно тому, как израильтяне в Египте терпели сильнейшие притеснения. И ныне истинного Израиля, то есть христиан, особенно монахов, стараются духовные египтяне удержать за тяжелыми земными делами, чтобы они, посредством любезного Богу успокоения (от земных дел), оставив египетскую землю, не достигли безмятежного пристанища добродетелей; и против нас фараон в гневе говорит: «праздны суть; сего ради возопиша, глаголюще: да пойдем, и пожрем Богу нашему; да отягчатся дела людий сих, и да пекутся о них, и не помыслят о словесех суетных» (ср.: Исх.5, 8-9). Нечестивые по суете своей почитают суетным святое жертвоприношение Господу, совершаемое только в пустыне свободного духа, ибо грешнику противно богопочтение.
Итак, этим законом Четыредесятницы не связывается праведный и совершенный; он не довольствуется подчинением этому малому правилу, которое предстоятели Церквей постановили, конечно, для тех, которые в течение всего года предаются утехам или мирским делам, чтобы они, связанные этою законною необходимостию, принуждены были по крайней мере в эти дни послужить Господу и посвятили Ему хоть десятую часть дней своей жизни, которые все, как какие-нибудь плоды, они сами пожирали. Впрочем, праведники, которым Закон не положен (см.: 1 Тим.1,9) и которые духовными обязанностями занимаются не эту малую, то есть десятую, часть года, но все время своей жизни, как свободные от принесения законных десятин, если случившаяся уважительная, святая нужда заставит их, отваживаются без всякого колебания делать и послабление в посте. Ибо не требуется маловажная десятина от тех, которые вместе с собою все свое принесли Господу. Этого, конечно, не может, без крайней виновности в обмане, сделать тот, кто, ничего добровольно не принося Богу, необходимостию Закона побуждается безотговорочно принести свои десятины. Посему ясно доказывается, что не может быть совершенным раб Закона, который или остерегается того, что запрещено, или исполняет то, что предписано; но истинно совершенны те, которые не пользуются даже и тем, что Законом дозволено. Таким образом, хотя о Моисеевом Законе говорится, что он ничего не привел к совершенству (см.: Евр.7, 19), мы, однако ж, видим, что некоторые из святых в Ветхом Завете были совершенные; поелику, превосходя повеления Закона, жили под евангельским совершенством, зная, что праведникам Закон не положен, но неправедным, непокорным, нечестивым, грешникам, беззаконникам и скверным.
Надобно знать, что такого соблюдения Четыредесятницы вовсе не было, пока совершенство первенствующей Церкви пребывало ненарушимо. Ибо не по требованию этой заповеди и не потому, что обязывались как бы постановлением Закона, они соблюдали самую строгую меру поста, да и все продолжение года сопровождалось у них равным постом. Но когда множество верующих, ежедневно уклоняясь от апостольской набожности, стало привязываться к своим богатствам, из них не уделяло в пользу всех по установлению Апостолов (см.: Деян.4,5), но, употребляя только на свои издержки, старалось не только сберечь, но и умножить их, тогда всем священникам (епископам) угодно было — людей, связанных мирскими заботами и, так сказать, почти не знавших воздержания или сокрушения, привлекать к святому делу каноническим установлением постов и побуждать требованием как бы законных десятин, которое немощным могло приносить пользу и не могло вредить совершенным, которые, состоя под благодатию Евангелия, добровольною набожностию превышают Закон, так что могут достигнуть того блаженства, о котором Апостол говорит: «грех вами да не обладает: несте бо под законом, но под благодатию» (ср.: Рим.6,14). И точно, грех не может иметь господства в том, кто господствует над греховными расположениями».
Герман: «Не может быть ложно это апостольское изречение, которое обещает свободу от греха не только монахам, но и вообще всем христианам, а нам кажется слишком темным. Ибо хотя оно объявляет, что все, верующие в Евангелие, свободны и чужды ига и господства греха, но как же почти во всех крестившихся господствуют грехи, по изречению Господа, Который говорит: «всяк творяй грех раб есть греха» (Ин.8, 34)?»
Феона: «Ваше любопытство предлагает нам немаловажный вопрос, коего силу хотя знаю, что неопытные не могут ни передавать, ни понять, однако ж, сколько могу, попытаюсь словами изложить и коротко изъяснить, если только ваш рассудок будет исполнять на деле то, что мы говорим. Ибо что познается не наукою, а опытом, того неопытный не может ни передать, ни умом понять или удержать, кроме того, кто самым делом с подобным усердием приобрел познание. И потому считаю необходимым сначала исследовать, какое намерение или желание Закона (Моисеева) или какое учение и совершенство благодати, чтобы из этого последовательно мы могли познать или господство греха, или изгнание его. Итак, Закон повелевает искать брачного союза, говоря: «блажен, иже имеет племя в Сионе и южики (родственников) во Иерусалиме» (ср.: Ис.31,9): проклята бесплодная, которая не рождала; напротив, благодать побуждает нас к чистоте, всегдашней нерастленности и к целомудрию блаженного девства, говоря: «блажены неплоды, и утробы, яже не родиша, и сосцы, иже не доиша» (Лк.23,29); «кто не возненавидит отца, и матерь, и жену, не может Мой быти ученик» (ср.: Лк.14,26); и Апостол говорит: «да и имущий жены, якоже не имущий будут» (1 Кор.7, 29). Закон говорит: «начатки да не косниши принести» (ср.: Исх.22, 29); благодать говорит: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждъ нищим» (Мф.19,21). Закон не запрещает мщения за оскорбления и обиды, говоря: «око за око, зуб за зуб» (Исх.21,24); благодать хочет, чтобы удвоение нанесенных обид или удара мы покрывали своим терпением, и повелевает быть готовыми к перенесению двойного лишения, говоря: «аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую: и хотящему судитися с тобою и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу» (Мф.5, 39-40). Закон дозволяет ненавидеть врагов (см.: Лев.19,17- 18; перевод с подлинника); а благодать повелевает любить их и всегда молиться за них Богу (см.: Мф.5, 44).
Итак, кто взойдет на верх евангельского совершенства, тот, заслугами таких добродетелей возвысившись над всяким Законом и все заповеданное Моисеем считая как бы малым, сознает, что он находится только под благодатию Спасителя, при помощи которой он достиг до того возвышенного состояния. Следовательно, грех не господствует в нем, поелику любовь Божия, излившаяся в сердца наши Духом Святым, данным нам (см.: Рим.5,5), исключает расположение ко всякой другой вещи; не может вожделевать запрещенного или презирать повеленное; которой все усердие и все желание устремлено к любви Божией, не пленяется удовольствием маловажных вещей, так что не пользуется даже и дозволенным. А в Законе, в котором права супружеские соблюдаются, хотя запрещение любострастия относится только к одной жене, однако ж плотская похоть никак не может не усиливаться, и трудно бывает, чтобы огонь, которому хотя бы и тщательно пища доставлялась, был заключен в назначенных пределах, так чтобы не прорывался вовне и не сожигал всего, к чему ни прикоснется. Если ему и всегда встречается свое препятствие, так что не допускается разгораться вовне, однако ж он воспламеняется и тогда, как стесняется; поелику самая воля бывает виновна, и привычкою к совокуплению очень скоро увлекается к излишествам прелюбодеяния. Но кого благодать Спасителя воспламенит святою любовию к непорочности, тот огнем любви Божией истребляет все терния плотских пожеланий, так что тлеющая (под пеплом) искра страстей не уменьшает прохлады (утешения) от невинности. Итак, рабы Закона употреблением позволенного увлекаются к непозволенному; а причастники благодати, презирая непозволенное, не испытывают и запрещенного. Но грех царствует как в любителе супружества, так и в том, кто довольствуется только приносить свои десятины и начатки. Ибо необходимо ему, пока медлит или нерадит, погрешать или в качестве их, или в количестве, или в ежедневном распределении. Ибо кому повелевается то, что у него есть, неутомимо подавать нуждающимся, тому, хотя бы с совершенною верностию и набожностию распределял, однако ж, часто бывает трудно не впасть в сети грехов. А в тех грех не может господствовать, которые не презирают совета Господня, но, все свое имущество раздав бедным, взяв свой крест, следуют за Подателем Небесной благодати. Ибо кто благочестивым распределением раздает уже посвященное Христу богатство и деньги как бы чужие, того не уязвит соединенная с неверием забота о сбережении пропитания, и печальная медлительность не прогонит веселости от милостыни; поелику что однажды вполне принес Богу, то уже как чужое раздает без воспоминания о собственной необходимости или без страха тесного жития, будучи уверен, что когда дойдет до вожделенной нищеты, то Бог будет пропитывать его гораздо больше, нежели птиц небесных. Напротив, кто, удерживая мирское имущество, по требованию ветхого Закона отдает десятины своих плодов и начатки или часть денег, тот хотя особенно этою росою милостыни угашает огонь своих грехов, однако ж, с каким бы великодушием ни раздавал свое богатство, невозможно ему вполне освободиться от господства греха иначе, как благодатию Спасителя, когда на самом деле отвергнет и самое расположение к стяжанию. Равным образом не может не раболепствовать жестокой власти греха тот, кто хочет по заповеди Закона вырвать глаз за глаз, зуб за зуб или ненавидеть своего врага; поелику когда кто хочет за свою обиду мстить взаимным воздаянием, когда сохраняет горечь ненависти к врагам, то тот необходимо всегда будет возмущаться гневом и яростию. Но кто пребывает под просвещением евангельской благодати, побеждая зло не сопротивлением, а терпением, перенося удар в правую щеку, не медлит добровольно подставить и другую, и желающему завести с ним тяжбу из-за рубахи отдает и плащ, и кто любит врагов своих и молится за оклеветающих его, тот свергает с себя иго греха и разрывает узы. Ибо он живет не под Законом, который не истребляет семян грехов (потому блаженный Апостол справедливо о нем говорит, что «отлагание убо бывает прежде бывшия заповеди за немощное ея и неполезное: ничтоже бо совершил закон» (Евр.7, 18-19); и Господь чрез Пророка говорит: «дах им заповеди* не добры и оправдания, в нихже не будут живи» (Иез.20, 25); но под благодатию, которая не только отсекает ветви зла, но и самые корни развращенной воли исторгает.
* Под заповедями разумеются обряды, которые называются недобрыми потому, что не сообщали благодати, которою люди очищались бы от грехов и становились бы добрее, а только показывали, что они грешники; потому и говорится, что даны им оправдания, в которых они не будут жить, то есть чрез которые не могут приобрести благодатной жизни.
Кто старается достигать совершенства евангельского учения, тот, состоя под благодатию, не угнетается господством греха. Ибо быть под благодатию значит исполнять то, что благодать повелевает. А кто не хочет подчиниться требованию евангельского совершенства, тот не знает, хотя и крещен и кажется монахом, что он не состоит под благодатию, но спутан еще узами Закона и обременен тяжестию греха. Ибо намерение Того, Кто всем, принявшим Его, усвояет благодать усыновления, состоит не в том, чтобы разрушать, но создать, не упразднить, а исполнить Моисеевы постановления. Некоторые, совершенно не зная этого и пренебрегая величием советов и увещаний Христовых, вдаются в распущенность мнимой свободы, так что не только до заповедей Христовых, как трудных, не дотрагиваются, но и те самые, которые Законом Моисеевым предписаны начинающим и детям, пренебрегают как упраздненные, за что Апостол укоряет по испорченной свободе говорящих: «согрешим, зане несмы под законом, но под благодатию» (ср.: Рим.6,15). Следовательно, кто не состоит ни под благодатию, потому что вовсе не восходит к совершенству учения Господня, ни под Законом, потому что и самых малых заповедей Закона не исполняет, тот, будучи угнетен двойною властию грехов, думает, что он только для того получил благодать Христа, чтобы по превратной свободе быть чуждым Его, впадая в то, во что апостол Петр убеждает не впадать, говоря: «творите, яко свободны, а не яко прикровение имуще злобы свободу» (ср.: 1Пет.2,16). Также блаженный апостол Павел говорит: «вы на свободу звани бысте, братие, то есть чтобы свободны были от господства греха; точию да не свобода ваша в вину плоти, то есть упразднение заповедей Закона (Моисеева) не считайте дозволением пороков» (ср.: Гал.5,13). Эта свобода находится только там, где пребывает Господь, как учит апостол Павел, говоря: «Господь Дух есть; а идеже Дух Господень, ту свобода» (ср.: 2 Кор.3,17). Посему не знаю, могу ли я выразить и изъяснить этот смысл блаженного Апостола, как понимают опытные; одно знаю, что он даже и без изъяснения чьего-либо ясно открывается всем тем, которые в совершенстве усвоили деятельную науку. Они не будут трудиться над тем, чтобы посредством рассуждения уразуметь то, что уже делом изучили».
Герман: «Ты ясно раскрыл весьма темный вопрос, и для многих, как думаем, вовсе неизвестный. Посему просим для нашего преспеяния прибавить еще и тщательное объяснение того, отчего иногда сильнее возбуждается плотская брань, даже когда мы больше постимся, отощаем и ослабеем? Часто, пробудившись от сна, находим, что мы подверглись осквернению от плотского истечения, от этого смущаемся совестию до того, что не осмеливаемся дерзновенно встать и на самую молитву».
Феона: «Ваше усердие, с каким желаете проходить путь совершенства не как-нибудь, а главным и совершенным образом, заставляет нас неутомимо заняться этим рассуждением. Вы прилежно исследуете не о внешнем целомудрии, наружном обрезании, а о сокровенном, зная, что в этом видимом воздержании плоти нет полноты совершенства; его могут иметь и неверные или по необходимости, или по лицемерию; вы спрашиваете о той добровольной, духовной чистоте сердца, о которой блаженный Апостол так говорит: «не бо иже яве, иудей есть, ни еже яве во плоти, обрезание: но иже в тайне иудей, и обрезание сердца духом, (а) не писанием: емуже похвала не от человек, но от Бога» (Рим. 2, 28-29), Который один испытывает тайны сердечные. Впрочем, поелику нельзя вполне удовлетворить вашему желанию, потому что остается мало времени ночи, которое недостаточно для исследования этого темного вопроса, то, думаю, лучше отложить его до другого времени. Ибо это должно быть объяснено нами и напечатлено в ваших умах мало-помалу и по совершенном освобождении сердца от всякого смятения помыслов; это как для очищения совести должно быть исследовано; так, только тот может изложить и объяснить, кто опытом изведал дарование непорочности. Ибо требуется не доказательство пустыми словами, но то, что внушает искреннее убеждение совести и большая сила истины. И потому о знании и науке этого очищения может что-нибудь сказать только опытный, и передать что-нибудь можно только ревностному, очень рачительному любителю самой добродетели, который желает приобресть ее не возбуждением ее пустыми и голыми словами, а усвоением всеми силами души, именно не ревностию бесплодной говорливости, но желанием внутренней чистоты».
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter