Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterПрп. Иоанн Кассиан Римлянин. Семь собеседований отцов, обитавших в пределах Нижнего Египта
Глава 1
Спустя почти семь дней по окончании праздника Пятидесятницы, когда в самом начале ночи, то есть после вечернего богослужения, занятые ожиданием обещанного рассуждения, вошли мы в келью святого Феоны, бодрый старец с веселым лицом, ласковым словом первый, приветствуя нас, стал говорить: «Я удивлялся, что ваше пламенное усердие могло отложить разрешение предложенного вопроса на эти семь дней и дать отсрочку на столько времени должнику своему, особенно не просящему. Поелику ваша благосклонность добровольно дала мне столь большую отсрочку, то справедливость требует, чтобы и я не медлил уплатою долга. Ибо приятно одолжаться таким займом, который доставляет большое приращение, когда уплачивается, и не только обогащает занимающего, но ничего не уменьшает и у заимодавца. Преподаватель духовных предметов приобретает двоякую прибыль. Ибо польза последует не только в преспеянии слушающего, но и в рассуждении преподающего, потому что не менее и самого себя воспламеняет к желанию совершенства, когда наставляет слушателя. Посему ваше усердие есть мой успех; ваша забота есть мое сокрушение. Ибо и сам я, может быть, ныне дремал бы умом и ничего из того, о чем вы спрашиваете, я не рассматривал бы в своем сердце, если бы ваша горячность и ожидание не возбудили меня, некоторым образом спящего, к воспоминанию о духовных предметах. И потому пусть повторится, если угодно, вопрос, разрешение которого прежде по краткости времени мы захотели отложить до завтра.
Ваш вопрос, если не ошибаюсь, состоял в том, почему мы иногда, меньше постясь, слабее ощущаем щекотания плоти, а иногда, строже воздерживаясь, сокрушив и истощив тело, мы сильнее разжигаемся, так что, как открыло ваше сознание, проснувшись, мы находим себя замаранными истечением естественной влаги.
Итак, по мнению предков наших, бывает троякая причина этого искушения. Оно происходит или от излишества пищи, или от беспечности духа, или от наветов врага-обольстителя. Итак, первая причина есть порок чревобесия, то есть прожорливости или пресыщения, от которого избыток нечистой влаги истекает. А когда и во время строгого воздержания чистота оскверняется истечением, то это зависит не от настоящего неядения, как вы думаете, а от излишества предыдущего насыщения. Ибо что от прожорливого пресыщения скопилось в членах, то необходимо изливается от раздражения или бессознательно, хотя тело и было ослаблено великим постом. Посему не только от роскошной пищи надобно воздерживаться, но и простую пищу надобно умеренно употреблять с равномерным воздержанием; даже и в самом хлебе и воде надобно избегать сытости, чтобы долго могла пребывать в нас приобретенная чистота тела, и некоторым образом подражать ненарушимой чистоте духа, хотя нам необходимо сознаться, что иногда и без всякого старания духа, по холодности ли тела (темперамента) или по преклонности возраста, некоторые редко оскверняются или вовсе не оскверняются истечением. Но другую заслугу имеет тот, кто легко достигает мирного состояния при беспечности, и иную тот, кто приобретает победу славными подвигами. Ибо мужество этого, побеждающее все пороки, достойно чуда, а того, кому добро легко достается при его беспечности, по моему мнению, надобно считать больше нерадивым, нежели достойным похвалы. Вторая причина нечистого истечения та, если дух, не занимаясь духовным учением и упражнением, не наставленный в учении о внутреннем человеке, по привычке к постоянной недеятельности, закоснеет в состоянии беспечности или когда, не остерегаясь нечистых помыслов, остается при таком вялом расположении к высшей чистоте сердца, что всю сущность целомудрия и совершенства поставляет в одной исправности внешнего человека. А следствием безрассудства и нерадения бывает то, что блуждание многоразличных помыслов не только бесстыдно, нагло обнаруживает сокровенное состояние духа, но и всегда остаются в нем семена всех прежних страстей. Доколе это в сокровенности его скрывается, хотя строгим постом тела и обуздывается, однако ж спящего обеспокоивают обольстительные мечты, от которых прежде наступления законного времени уже не по необходимости природы, а по обольщению злого духа вытекает нечистая влага, которой если вовсе нельзя воспрепятствовать, не столько истощением плоти, сколько осмотрительностию и силою духа, то, по крайней мере, при содействии благодати Божией надобно привести к качеству простого извержения. И для этого особенно должна быть сдерживаема рассеянность чувств, чтобы дух, привыкши к этим развлечениям, во сне не увлекался нечистыми возбуждениями сладострастия. Третья причина (истечения), что хотя правильным и заботливым соблюдением воздержания и сокрушением сердца и тела желаем приобрести постоянную чистоту целомудрия, но на нас, усердно старающихся о пользе плоти и духа, коварнейший враг по зависти нападает так, что, усиливаясь низложить надежду нашей совести и смирить нас как бы какою виною, особенно в те дни, в которые мы желали бы с большею чистотою угождать только Богу, хоть без всякого раздражения плоти или согласия духа и не чрез обольщение какою-нибудь мечтою, а простым извержением влаги оскверняет нас, чтобы отлучить нас от Святого Приобщения. У некоторых из новичков и тех, которых тела еще не утончены долгим постом, по козням диавольским случается это обольщение, вероятно, и для того, чтобы, и при соблюдении самого строгого поста, этою злокозненностию разрушить все их усилия, чтобы, сознав, что они строгим постом не только ничего не преуспели в чистоте тела, но еще более стали оскверняться истечением, — они страшились учительницы непорочности и питательницы чистоты — строгого воздержания — как враждебного. Посему нам надобно знать, что не потому только мы должны очищаться от всякого порока, что он возмущает наше чувство, но потому, что он не довольствуется тем, чтобы господствовать одному без соучастия других, а введши свирепую толпу всех страстей, разнообразным пленом опустошает покоренный ему дух. И потому чревобесие должно быть побеждаемо не для себя только, именно чтобы не вредило нам обременительною прожорливостию, и не для того одного, чтобы не разжигало нас огнем плотской похоти, но и для того, чтобы не делало нас рабами гнева или ярости, печали и всех прочих страстей. Ибо когда пища или питье подается нам меньше, или небрежно, или медленно, то, при господстве страсти пресыщения над нами, от этого в нас возбуждается гнев. И опять мы не можем услаждать вкуса лакомством без страсти сребролюбия, при избытке запасов которого роскошь делает большие расходы. А сребролюбие, тщеславие, гордость и множество всяких пороков соединяются нераздельным союзом. Таким образом, если и один какой-нибудь порок начнет усиливаться в нас, то он будет доставлять приращение и прочим».
Герман: «Мы уверены, что, по устроению Божию, этот вопрос предложен на рассмотрение для того, чтобы то, чему мы по стыдливости, лишающей смелости спрашивать, никогда не могли бы научиться, теперь, возбуждаемые удобным случаем собеседования и ходом речи, мы осмелились полюбопытствовать. Итак, если в то время, когда надобно приступить к Святым Тайнам, нам случится быть оскверненными от мечтаний во сне, надобно ли принимать или оставить Причащение Святой Евхаристии?»
Феона: «Со всем тщанием, сколько для нас возможно, мы должны стараться, чтобы сохранить неоскверненною чистоту целомудрия, особенно в то время, когда хотим приступить к святому Жертвеннику, и с бдительною осмотрительностию надобно остерегаться, чтобы чистота плоти, сохраненная в предыдущее время, не была нарушена особенно в ту ночь, когда мы готовимся к Святому Причащению. Но если злейший враг, чтобы лишить нас Небесного врачевства, обольстит усыпленный дух, только так, что не осквернится никаким, достойным порицания, разжжением, никаким согласием его на услаждение, но произойдет истечение по естественной ли необходимости или по действию диавола без чувства удовольствия, для воспрепятствования нашему освящению, то мы можем и должны благонадежно приступить к благодати Спасительной Пищи (Евхаристии). Если же по нашей вине произойдет истечение, то, слушаясь своей совести, убоимся того, что Апостол говорит: «темже иже аще яст хлеб сей или пиет чашу Господню недостойне, повинен будет Телу и Крови Господни. Да искушает же человек себе, и тако от хлеба да яст и от чаши да пиет. Ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет, не разсуждая Тела Господня» (1Кор.11,27-29), то есть эту Небесную Пищу не отличая от маловажной, обыкновенной пищи и не считая ее такою, которую бы надобно принимать только с чистым духом и телом. Потом Апостол прибавляет: «сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и спят (усыпают) доволни» (ср.: 1Кор.11, 30), именно — духовные немощи и смерти происходят от такого Причащения. Ибо многие, которые недостойно причащаются, становятся немощны верою, слабы духом, то есть подвергаются недугам страстей, засыпают сном греха, от этого смертного усыпления никак не пробуждаются для спасительной заботливости. Потом следует: «аще бо быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были» (1Кор.11,31), то есть если бы мы считали себя недостойными принятия Таинств всякий раз, как подвергаемся ране греховной, то прилагали бы старание, чтобы, исправившись чрез покаяние, мы могли достойно приступить к ним и не наказывались от Господа, как недостойные, жестокими бичами немощей для того, чтобы, хоть таким образом сокрушаясь, мы прибегли к уврачеванию наших ран, чтобы иначе, быв признаны недостойными краткого вразумления в этом веке, не были осуждены в Будущем вместе с грешниками этого мира. Это ясным учением заповедуется и в книге Левит: «всяк чистый да снест мяса: душа же, яже аще снест от мяс жертвы спасения, яже есть Господу, и нечистота его на нем, погибнет душа она от людий своих» (Лев.7,19-20). И в книге Второзаконие повелевается нечистого отлучать от лагерей: «аще будет у тебе человек, иже не будет чист от излияния его нощию, и да изыдет вне полка, и да не внидет в полк: и егда будет к вечеру, да омыет тело свое водою, и зашедшу солнцу да внидет в полк» (Втор.3, 10-11).
Но чтобы яснее доказать, что иногда и по действию врага приключается нечистота, то скажу, что мы знали брата, который хотя постоянно сохранял чистоту сердца и тела, приобретенную высшею осмотрительностию и смирением, в другое время не искушался ночными обольщениями, а когда готовился к принятию Причастия Господня, то во сне осквернялся нечистым истечением. Когда он в течение многого времени по благоговению удерживался от Святых Тайн,— наконец предложил старцам этот вопрос, надеясь получить от их врачебного совета средство против искушения и своей болезни. Но когда духовные врачи исследовали первую причину этой болезни, которая обыкновенно происходит от обильного принятия пищи, и узнали, что ее нет у упомянутого брата, что это искушение произошло не от пресыщения; потому что особенная исключительность брата по известной строгости в праздничные дни, в которые случалось истечение, не дозволяла им это думать, то они обратились к исследованию второй причины этого недуга, изыскивая, может быть, не по вине ли души истощенная постом плоть подвергалась нечистому истечению, которым даже и весьма строгие воздержники, хоть немного превознесшиеся чистотою своего тела, оскверняются за гордость, именно за то, что подумали, будто они человеческими силами приобрели особенный дар Божий, то есть чистоту тела. Будучи спрошен, не думал ли он, что своим тщанием приобрел эту добродетель, так что не нуждался в помощи Божией, брат, с совершенным отвращением отвергая эту нечестивую мысль, смиренно утверждал, что он и в прочие дни не мог бы сохранить чистоту тела, если бы благодать Божия не вспомоществовала во всем. Тогда, обратившись к третьей причине, увидели сокровенные козни злодейства диавольского и, доказывая, что тут нет вины ни души, ни плоти, присудили, что ему должно вполне благонадежно приобщаться Святых Тайн, чтобы при долгом уклонении от этого не был опутан хитрыми сетями злобного врага и, не имея возможности быть причастником Тела Христова и освящения, он чрез этот обман навсегда не лишился спасительного врачевства. Таким образом обнаружилась вся проделка диавола, так что силою Тела Господня тотчас прекратилось обычно приключавшееся прежде истечение. В этом ясно открылась хитрость врага и подтвердилось мнение старцев, которые учили, что это нечистое истечение большею частию происходит не от вины души, а от злоумышленной проделки врага. Итак, чтобы обольстительное мечтание во сне, производящее нечистое извержение, прекратилось навсегда или по крайней мере (скажу по смирению или общему всем состоянию) на известные месяцы, то после веры, по которой нам следует всегда ожидать дар чистоты особенно от благодати Божией, надобно избегать излишества в пище и питье. Ибо от переизбытка их по необходимости скоро порождаются влаги, которые, скопившись, не могут не испражняться, по закону самой природы изгоняются и по поводу какого-либо раздражения или мечтания вытекают. А от ограничения сытости в пище последует то, что нечистые влаги медленнее будут скопляться; и таким образом как истечение их, так и обольстительные грезы реже или слабее будут беспокоить спящих, потому что не только извержение от мечтаний воображения, но и мечтания от излишества скопившейся влаги происходят*. Посему если хотим освободиться от обольстительных мечтаний (во сне), то всею силою нам надобно стараться: 1) победить блудную страсть, так чтобы, по блаженному Апостолу, не царствовал грех в смертном нашем теле, чтобы повиноваться ему в похотях его (см.: Рим. 6, 12); 2) чтобы, укротив и совершенно усыпив самое сладострастное раздражение тела, никак не предавать членов наших греху в орудия неправды (см.: Рим. 6, 13); 3) чтобы, внутреннего нашего человека всемерно и в основании умертвив для раздражения похоти, нам представить себя Богу как оживших из мертвых и таким образом, посредством успеха в этом, достигнув постоянного покоя нашего тела, нам представить члены наши уже не в орудия похоти, а правды Богу. Когда мы укрепимся в этой чистоте целомудрия, тогда грех уже не будет господствовать в нас. Ибо мы находимся не под Законом, который, предлагая позволенные права брачные, тем питает в наших членах и сохраняет и тот жар, с которым исполняется дело непозволенного блуда,—но под благодатию, которая, внушая нерастленность девства, подавляет и невинное, простое раздражение плоти и удовольствие даже самого дозволенного совокупления; и таким образом, по иссушении всех влаг нечистого стока, сделавшись отличными и похвальными евнухами, о которых предсказывал пророк Исайя, удостоимся получить обещанное им блаженство. «Сия глаголет Господь кажеником: елицы сохранят субботы Моя и изберут, яже Аз хощу, и содержат завет Мой, дам им в дому Моем и во ограде Моей место именито, лучшее от сынов и дщерей, имя вечно дам им, и не оскудеет» (Ис.56, 4-5). Кто эти сыны и дочери, пред которыми настолько превозносятся эти евнухи, что получат и место и имя лучшее, как не те святые, которые в Ветхом Завете, пребывая в брачном союзе, чрез исполнение заповедей не недостойно достигли усвоения сынов Божиих? Также что это за имя, которое обещается им, как нечто особенное, вместо высшей награды, как не то, что мы называемся именем Христа? Об этом имени у Пророка говорится: «работающим же Мне наречется имя новое, еже благословится на земли, благословят бо Бога истиннаго: и кленущиися на земли клятися будут Богом истинным» (Ис.65, 15-16). Еще: «и прозовут тя именем новым, имже Господь наименует е» (Ис.62, 2). Они за чистоту сердца и тела будут наслаждаться тем особенным и единственным блаженством, что всегда будут воспевать ту песнь, которой никто другой из святых не может воспевать, как только те одни, которые последуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Ибо это суть девственники, и с женами не осквернились (см.: Апок.14, 4). Потому если желаем достигнуть этой высокой славы девственников, то всею силою должны приобретать чистоту сердца и духа, чтобы не попасть в число тех неразумных дев (см.: Мф.25, 2-12), которым не вменилось девство из-за того только, что они сохранили себя чистыми только от плотского совокупления и поэтому хотя названы девами, но неразумными, потому что при оскудении в их сосудах елея внутренней чистоты светлость и блеск телесного девства тускнеет. Ибо необходимо и чистоту внешнего человека поддерживать пищею и питием внутренней чистоты и всегда воодушевляться ей для сохранения постоянной непорочности. И потому неразумные девы не удостоились вместе с разумными войти в славный чертог жениха, так как не сохранили духа своего непорочным и души и тела безукоризненными в день Господа нашего Иисуса Христа. Ибо те суть истинные и непорочные девственники Христа, те считаются удивительными, отличными евнухами, которые не только боятся, но и не хотят блудодействовать, которые не только обуздывают сладострастие, но и победили даже самое малейшее страстное услаждение сердца и слабое возбуждение похоти, даже до того утончили чувство плоти, что не возмущаются не только никаким услаждением от разжжения ее, но и малым щекотанием**.
*Истечение во сне случается: 1) от высокоумия, гордости и осуждения других — по попущению Божию в наказание; 2) от услаждения нечистыми мечтами в бодрственном состоянии; 3) от пресыщения в пище и питье; 4) от избытка накопившейся влаги при здоровом состоянии, иногда сопровождается соблазнительными мечтами, а иногда без мечтаний; 5) иногда от слабости нервов или какой-либо болезни; 6) а часто от зависти бесовской (см.: Пролог. 13 мая). Первые три причины, заключая явную вину, не дозволяют приступить после истечения к Святому Причащению; а последние три причины бывают безвинны, особенно если от пострадавшего лица не подано повода к тому нечистыми произвольными помыслами, согласием с обольстительными мечтаниями, возбуждаемыми бесом. В таком случае невозбранительно приступить к Святому Причащению. Августин, епископ Английский, спрашивал святого Григория Великого: «После истечения во сне можно ли приступить к Причащению Святого Тела Христова, а священнику совершать Евхаристию?» Святой Григорий Великий, объяснив, что истечение во сне случается иногда от опьянения, иногда от избытка влаги (семенной) или от слабости, иногда от нечистых помыслов, отвечал, что когда случится истечение во сне от избытка влаги или от слабости, то не должно смущаться, потому что человек больше бессознательно пострадал, а не произвольно сделал. А когда кто по жадности принял нищи сверх меры и оттого вместилища переполнились влагою, то человек, хотя и допустил вину, но невозбранно может приступить к Святым Тайнам, а священник совершить литургию, когда это требует праздник или когда необходимо для других совершить Евхаристию, а другого священника нет в том месте. А если есть другие священники, которые могут совершить Таинство Евхаристии, то ночное искушение, случившееся от излишнего упиения, хотя не должно возбранять принятие Святых Таин, но, по смирению, все же надобно удержаться от совершения Бескровной Жертвы, если, впрочем, дух у спящего не возмутился нечистыми мечтами воображения. У иных случается истечение во время сна без нечистых мечтаний. В таком случае дух не оскверняется и по пробуждении от сна не припомнит, что видел во сне, а только помнит, что до сна подвергся пресыщению. А если истечение во сие происходит от нечистых помыслов во время бодрствования, то человек не без вины бывает. Пусть всякий усматривает, от какой причины произошло нечистое мечтание; кто о чем думал в сознательном состоянии, то потерпел и в бессознательном. Надобно также рассматривать и самое помышление, как оно происходило, от прилога ли, или с услаждением, или, что еще важнее, с согласием ли на грех. Ибо тремя образами совершается всякий грех: прилогом, услаждением, согласием. Прилог бывает от диавола, услаждение от плоти, согласие от духа. Первый грех внушил змей; Ева, как плоть, усладилась; Адам, как дух, согласился. Надобно строго различать прилог, услаждение и согласие. Когда диавол внушает прилог душе, если никакого услаждения не последовало, то грех не сделан. А когда плоть станет услаждаться, тогда и грех начнет рождаться, а если последует сознательное согласие, тогда грех уже совершается. Итак, в прилоге заключается семя греха, в услаждении бывает питание его, а в согласии — совершение.
** Авва предлагает несколько средств против обольщений и истечений ночных, из коих первое есть умерщвление всякой страсти или похотливого пожелания. Второе — воздержание, удержание тела и членов от всякого сладострастного действия. Это, но Апостолу, значит распять свою плоть со страстями и похотями (см.: Гал.5,24). Третье — твердое намерение и желание навсегда удерживаться от всякого сладострастного удовольствия душевного и телесного. Но это общие и отдаленные средства, а ближайшие и более частные суть: усердная молитва, особенно вечерняя или ночная, пост, частая Исповедь и Святое Причащение, удаление от женщин и от разных соблазнительных предметов, разные подвиги самоумерщвления; особенно нужно смирение и тому подобное.
А сердце свое мы должны охранять смирением и постоянно держаться того убеждения, что мы никак не можем сами собою достигнуть совершенной чистоты, хотя бы мы, при помощи благодати Божией, и сделали все вышесказанное, однако ж должны считать себя недостойными Причащения Святого Тела Христова*, во-первых, потому, что величие этой Небесной Манны таково, что никто, обложенный этою бренною плотию, не принимает эту Святую Пищу по своей заслуге, а по незаслуженной милости Господней; потом — потому, что никто в брани с этим миром не может быть так осмотрителен, чтобы не уязвляли его хоть редкие или легкие стрелы грехов, ибо невозможно, чтобы человек не согрешил или по неведению, или нерадению, или по легкомыслию, или увлечению, или по рассеянности помыслов, или по нужде какой-либо, или по забвению. Хотя бы кто взошел на самый верх добродетелей, так что нехвастливо мог бы взывать с Апостолом: «мне же не велико есть, да от вас истяжуся, или от человеческаго суда: но ни сам себе востязую. Ничесоже бо в себе сеем» (ср.: 1Кор. 4, 3-4), однако ж должен знать, что он не может быть без греха. И не напрасно тот же учитель прибавил: «но ни о сем оправдаюся» (1Кор. 4, 4), то есть: «Хотя я и признаю себя правым, но не получу тотчас истинную славу; или поелику совесть моя не обличает меня ни в каком грехе, то будто поэтому я не имею в себе никакой нечистоты. Ибо многое скрывается от моей совести, что хоть для меня несведомо, неизвестно, но Богу известно и открыто». Потому Апостол присовокупляет: «востязуяй же мя Господь есть» (1Кор. 4, 4), то есть: "Он один, зная тайны сердца, произнесет верный суд о мне"».
* Потому от желающих причаститься Святых Тайн требуется надлежащее приготовление постом, молитвою, особенно требуется очищение грехов Исповедию пред священником, и при всем том мы должны смиренно говорить с сотником: «Господи, несмь достоин, да под кров мой внидеши» (Мф.8,8),— и надобно принимать Святое Причастие, как больной принимает лекарство, для исцеления души и тела.
Герман: «Выше было сказано, что только святые должны быть причастниками Небесных Таинств, а теперь прибавляется, что невозможно человеку быть совершенно свободным от греха. Если нет никого свободного от греха, то нет никого и святого; следовательно, человек, которому недостает святости, не может быть причастником Таинств Христовых, также не должен и ожидать Царства Небесного, которое Господь обещает одним святым».
Феона: «Мы не можем отвергать, что есть много святых и праведных, но между святым и безгрешным большое различие. Ибо иное — быть кому-нибудь святым, то есть посвященным богопочтению, ибо это имя, по свидетельству Священного Писания, есть общее не только людям, но и местам, и сосудам храма, и жаровням. А другое — быть без греха, что приличествует единственно величию одного Господа нашего Иисуса Христа, о Котором Апостол говорит, присвояя Ему как особенное преимущество, как нечто несравненное и Божественное: Иже греха не сотвори (1Пет.2,22), иначе такая похвала была бы слишком маловажною и недостойною его проповеди, если бы и мы могли провождать жизнь, свободную от всякого греха. Еще Апостол говорит: «не имамы бо архиереа не могуща спострадати немощем нашим, но искушена по всяческим по подобию, разве греха» (Евр.4, 15). Итак, если бы и мы, земные, смиренные, могли иметь ту общность с Превосходным и Божественным Первосвященником, чтобы и мы были искушаемы без всякого греха, то для чего бы Апостол, усматривая в Нем это как нечто единственное, особенное, заслугу Его обозначил с таким различием от человеков? Следовательно, этою одною исключительною чертою отличается от всех нас Тот, Кто, как известно, был искушаем без греха, а мы не без греха. Ибо кто из людей, хотя бы был храбрый и воинственный, не подвергался часто неприятельским стрелам? Кто, обложенный, как бы непроницаемою, плотию, без опасения подвергался стольким опасностям в сражении? А Он один, прекрасный добротою больше всех сынов человеческих (см.: Пс.44,3), подвергшись человеческой смерти со всею слабостию плоти, никогда не имел никакой нечистоты.
Он был искушен, по подобию нашему (см.: Евр.4, 15), сперва страстию чревоугодия, так что хитрый змей в том же порядке, в каком прежде обольстил Адама, старался искусить Его желанием пищи, когда Он взалкал, говоря: «аще Сын ecи Божий, рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф.4,3). Но, не допустив никакого греха в этом искушении, хотя и представлялось к этому несомненное удобство, Он отверг пищу, которую предлагал Ему лукавый искуситель, говоря: «не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе исходящем изо уст Божиих» (Мф.4,4; ср.: Втор. 8, 3). Он был искушаем также тщеславием, по подобию нашему, когда Ему сказано: «аще Сын ecи Божий, верзися низу» (Мф.4, 6). Но Он не был уловлен лукавым внушением диавола и, опровергая тщеславного обольстителя изречением также Священного Писания, говорит: «не искусиши Господа Бога твоего» (Мф.4,7; ср.: Втор. 6, 16). Тоже был искушаем и гордостию, по подобию нашему, когда диавол обещал Ему все царства мира и славу их; но злое искушение отвергнуто и посрамлено, ибо Он ответил ему: «иди за Мною, сатано: писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и Тому единому послужиши» (Мф.4,10; ср.: Втор.6,13). Из этих свидетельств научаемся, что и мы также словами Священного Писания должны противиться лукавым внушениям врага. Опять Спаситель был искушаем гордостию, по подобию нашему, когда тот же хитрый наветник чрез людей старался предложить Ему царство, которое Он прежде отверг, предложенное им; но Он посрамил наветы искусителя без греха. Ибо когда Иисус узнал, что хотят прийти взять Его и сделать Его царем, опять ушел на гору один (см.: Ин. 6, 15). Был Он искушаем, по подобию нашему, когда был бит бичами, заушен рукою, оплеван, когда до конца претерпел чрезвычайные мучения на Кресте; но никогда никакими, не говорю, поношениями, даже и мучениями Он не был возбужден и к самому легкому негодованию; напротив, вися на Кресте, умилительно взывал: «Отче, отпусти им: не ведят бо что творят» (Лк.23, 34).
Как же бы понимать и то, что Апостол говорит об Иисусе Христе, что Он пришел в подобии плоти греховной (см.: Рим. 8, 3), если бы и мы могли иметь плоть, не оскверняемую никаким грехом? Ибо и это о Том, Кто один есть без греха, упоминается как нечто единственное. Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной; потому что надобно верить, что Он, принимая истинное и целое существо человеческой плоти, принял не самый грех в ней, но подобие греха. Ибо подобие должно быть относимо не к истинности плоти, по превратному понятию некоторых еретиков, а к образу греха. Ибо в Нем была хотя истинная плоть, но без греха, то есть подобная греховной. То относится к истинности человеческого существа, а это к порокам и нравам. Он имел подобие греховной плоти, когда, как человек незнающий, заботясь о хлебе, спрашивал: «колико хлебы имате?» (Мк.6,38). Но как плоть Его не была подвержена греху, так и душа — неведению. Потом Евангелист прибавляет: «сие же глаголаше (Иисус) искушая его: Сам бо ведяше, что хощет сотворити» (Ин. 6, 6). Он имел плоть, подобную нашей грешной, когда, как бы жаждая, просил у самарянской женщины пить; но она не была осквернена греховною нечистотою; потому что, напротив, женщина вызвана была на то, чтобы просить у Него воду живую, которая бы не допускала ей жаждать никогда, но была в ней источником воды, текущей в Жизнь Вечную (см.: Ин. 4, 7-14). Он имел истинную эту плоть, когда спал на корабле; но, чтобы плавающие с Ним не обманулись подобием плоти греховной, Он, встав, запретил ветру и морю, и сделалась великая тишина (см.: Мф.8, 23-27). По общей всем участи Он казался подверженным греху, когда говорили о Нем: «Сей аще бы был пророк, ведел бы, кто и какова жена прикасается Ему: яко грешница есть» (Лк.7, 39), но Он не имел действительного греха, потому что, обличив хульное помышление фарисея, Он тотчас простил грехи женщине. Думали, что Он носит грешную плоть, как и другие, когда, как человек, находясь в опасности смерти и пораженный страхом угрожающих мучений, Он молился: «Отче Мой, аще не может сия чаша мимоити от Мене; прискорбна есть душа Моя до смерти» (ср.: Мф.26,42,38), но эта скорбь не знала греховной язвы, потому что Виновник жизни не мог бояться смерти. Ибо Он говорит: «никтоже возмет ю (жизнь) от Мене, но Аз полагаю ю о Себе: область имам положити ю и область имам паки прияти ю» (Ин. 10, 18).
Тот Человек, Который родился от Девы, отличается много от всех нас, рождающихся от совокупления обоего пола, тем, что все мы не подобие греха, а действительный грех имеем в плоти, а Он не действительный грех, а только подобие греха имел и принял истинную плоть. Хотя написанное о Нем у пророка Исайи фарисеи хорошо помнили, что Он не сделал греха и не было лукавства в устах Его (см.: Ис.53, 9), однако ж подобием плоти греховной они обманывались, так что говорили: «се, человек ядца и винопийца, мытарем друг и грешником» (Мф.11,19). И тому слепому, который получил прозрение, говорили: «даждь славу Богу: мы вемы, яко человек сей грешен есть» (Ин. 9, 24). И Пилату говорили: «аще не бы (был) Сей злодей, не быхом предали Его тебе» (Ин.18, 30). Итак, кто осмелится считать себя без греха, тот виновен будет в пороке хулы и гордости, если будет присвоять себе равенство в том, что свойственно только одному Иисусу Христу. Ибо будет следовать, что, по его словам, он имеет подобие плоти греховной, а не действительный грех.
Впрочем, Священное Писание ясно свидетельствует, что праведные и святые мужи не свободны от вины, говоря: «седмерицею бо падет праведный и востанет» (Притч.24,16). Ибо что иное значит падать, как не грешить! Хотя и говорится, что семь раз падает, однако ж называется праведным, и праведности его не препятствует падение по немощи человеческой, потому что большое различие между падением праведного человека и грешника. Ибо иное — сделать смертный грех, а другое — помыслом допустить что-либо не безгрешное, или по неведению, или по забвению, или по легкости празднословия погрешить, или на минуту усомниться в чем-нибудь касательно предметов веры, или увлечься тонким подстреканием тщеславия, или по немощи природы несколько отступить от высшего совершенства. Это суть семь родов падений*, которым святой хотя иногда подвергается, однако ж не перестает быть праведным. Хотя они кажутся легкими и малыми, однако ж делают то, что он не может быть безгрешным. Ибо имеет, в чем ежедневно каяться, и должен просить прощения и постоянно молиться о своих грехах, говоря: «остави нам долги наша» (Мф.6,12). И чтобы доказать очевидными примерами, что некоторые из святых погрешали, однако ж не отпали от своей праведности, укажем на блаженнейшего и превосходного между апостолами Петра, которого надобно считать не иначе как святым, особенно в то время, когда Господь говорил ему: «блажен ecИ, Симоне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. И дам ти ключи Царства Небеснаго: и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех» (ср.: Мф.16,17,19). Что яснее этой похвалы Господа? Что может быть выше этой власти и блаженства? И однако ж, спустя немного, когда, не понимая тайны страданий, не зная пользы от них для рода человеческого, прекословил, говоря: «милосерд Ты, Господи: не иматъ быти Тебе сие», — то услышал: «иди за Мною, сатано; соблазн Ми ecИ: яко не мыслиши яже (суть) Божия, но человеческая» (ср.: Мф.16, 22-23). Когда Сама Справедливость (то есть Иисус Христос) порицала Петра этими словами, то можно ли думать, что он никогда не подвергался падению или не остался в святости и праведности? Также и во время страданий — можно ли отрицать, что он подвергся падению, когда по страху гонений три раза отрекся Господа? Но тотчас, покаявшись, горькими слезами смыв пятно такого преступления, он не лишился заслуги святости и праведности. Итак, о нем и о подобных ему святых мы должны понимать то, что воспевает Давид: «от Господа стопы человеку исправляются, и пути его восхощет зело. Егда падет, не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его» (Пс.36,23-24). Ибо чьи стопы Господом утверждаются, тот чем иным может быть, как не праведником? Однако ж о нем говорится: «егда падет, не разбиется. Что значит падет, как не то, что подвергнется падению в какой-либо грех? Но он не разобьется, то есть долго не будет подавлен тяжестию греха. Хотя на первый раз и кажется, что он разбился, однако ж, при помощи Божией, которую испрашивает, поднявшись, скорым восстанием не теряет праведности; или если на минуту по немощи плоти и споткнется в чем-нибудь, но, поддержанный рукою Господа, опять поправится. Ибо не перестает быть святым после падения. Сознавая, что он не может оправдаться надеждою на свои дела, и веря, что от уз греховных может освободиться одною благодатию Божиею, он не перестает с Апостолом взывать: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея? Благодать Божия Иисус Христом Господем нашим» (ср.: Рим. 7, 24-25).
* Семь грехов простительных: 1) по неведению; 2) по забвению; 3) помыслами; 4) праздным словом; 5) по внезапному увлечению; 6) по тесноте обстоятельств; 7) по немощи плоти.
Апостол Павел, сознавая, что человек не может проникнуть в неисследную глубину чистоты, при сопротивлении волнующихся помыслов, как бы долго обуреваемый на глубине, сказал: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим. 7, 19-20, 22-23). По рассмотрении слабости своей или самой природы, устрашившись пространства безмерной высоты, притек к безопасной пристани Божией помощи и, как бы отчаиваясь касательно естественной слабости своего судна, подавляемого тяжестию смертности, от Того, для Которого нет ничего невозможного, просит средства избавиться от кораблекрушения, взывая с жалобным воплем: «окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея?» (ср.: Рим.7, 24). И тотчас надеется получить от благости Божией избавление, в котором отчаялся было при немощи природы, благонадежно присовокупив: «благодать Божия Иисус Христом Господем нашим избавит» (ср.: Рим. 7, 25)».
Герман: «Многие утверждают, что это апостольское изречение надобно понимать так, что это он сказал не от своего лица, а от лица тех грешников, которые, желая воздерживаться от телесных прелестей и удовольствий, связанные прежними пороками, плененные удовольствием плотских страстей, не могут удерживаться, когда по застарелой привычке к порокам, как бы угнетаемые жестокою тираниею, не могут возникнуть к свободе целомудрия. Ибо как блаженному Апостолу, который, как известно, достиг самого верха совершенства, может приличествовать то, что он говорит: «не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющъ мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим.7,19- 20, 22-23)? Итак, в чем это может быть приложено к лицу Апостола? Ибо что есть доброго, чего бы он не мог исполнить? И напротив, что есть злого, что он не хотя и ненавидя, по принуждению природы, неизбежно сделал? Сосуд избранный, в котором говорил Христос Господь, к какому закону греховному мог быть привлечен, как пленник? Он, пленяя всякое непослушание и всякое превозношение, восстающее против Бога (см.: 2Кор. 10, 5), с надеждою провозглашал о себе: «подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох: прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия» (2 Тим. 4, 7- 8)».
Феона: «Я пришел было в безопасную пристань молчания, а вы опять принуждаете меня выйти в безмерное море глубочайшего вопроса. Но, улучив удобство безопасной стоянки, здесь, по окончании поприща столь долгого собеседования, положим якорь молчания, чтобы в завтрашний день, если, впрочем, не воспрепятствует никакая сила бури, по испытании веяния благоприятного ветра, растянем паруса рассуждения».
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter